Лев Тимофеев Играем Горького… Роман 90-х годов Вместо пролога
Скачать 1.7 Mb.
|
9. Настя Дожив до преклонного возраста, Тёлкина квартирная хозяйка Анастасия Максовна Филлипова сохранила по-детски наивную способность мечтать. Она и раньше всегда жила мечтами. Большую часть своей жизни, лет до пятидесяти, она по-девичьи пылко мечтала о большой любви, которая изменит ее одинокую и, в общем-то довольно однообразную жизнь музейного экскурсовода. Увы, накопив в личной жизни богатый опыт проб и ошибок, пропустив через свою широкую и низкую тахту с десяток любовников, всегда плативших ей черной неблагодарностью за доброту и матерински нежную заботу (один из них и впрямь был очень похож на Пастернака и даже писал стихи), весьма болезненно пережив случившиеся в должный срок возрастные изменения женской физиологии (после чего мечтательная тяга к мужчинам несколько утратила свою остроту), она в конце концов поняла, что девичьим надеждам уже вряд ли сбыться. Едва расставшись с мечтами о любви (в которых, надо признаться, всегда сильна была плотская составляющая), она тут же всецело предалась мыслям о духовном, горнем, возвышенном. С печалью и состраданием стала она думать о заблуждении покойных родителей, проживших жизнь большевиками и атеистами, – и в пятьдесят крестилась в православие. Чтобы не выгнали с работы, она крестилась не в церкви, где настоятели обязаны были доносить о каждом обращенном, а у опального священника Дмитрия Дудко: по договоренности ездила к нему домой, в одной рубахе стояла в тазике, и батюшка поливал ей на голову из кружки. В последующие нескольких лет она не пропустила ни одной обедни в ближайшей к дому церкви (Ильи Пророка, что в Обыденском переулке), регулярно исповедовалась и причащалась, постоянно читала Евангелие и Пророков. Она хотя и верила без сомнения, но, исповедуясь, каждый раз должна была признаваться, что некоторые догматические принципы понимает по-своему, не так, как принято в церкви. Ей, например, совершенно чужда была мысль о том, что "царствие божье в нас самих есть". Царствие божье представлялось ей какой-то фантастически прекрасной, хотя и загадочной внешней, потусторонней реальностью, заглянуть в которую или даже приобщиться к интригующим тайнам которой хоть и трудно, но можно – даже не выходя из своей арбатской квартиры. Надо только искренне молиться о даровании такой благодати. И она молилась и нескромно мечтала, что Господь когда-нибудь обратит на нее особое внимание, сам явится ей или даст возможность пережить какое-либо иное чудо, которое яркими красками расцветит ее однообразную жизнь, – и она навсегда выбьется из монотонной повседневности и ощутит себя причастной к истинному Царствию Божью. Когда она на исповеди начинала говорить об этих соблазнительных мечтаниях, престарелый батюшка не вполне понимал, о чем женщина толкует, и, справившись, не прелюбодействует ли она, не таит ли злобу на ближнего и регулярно ли читает "Отче наш", допускал к причастию. Наивное ожидание, что ей вот-вот явится сам Господь (так девочка-подросток у театрального подъезда с безнадежным упорством ждет появления любимого актера, давно уехавшего веселиться с друзьями), долго составляло содержание ее жизни – по крайней мере до тех пор, пока ее соседка с верхнего этажа и лучшая подруга Ядвига, работавшая в театральном институте и потому имевшая широкий круг знакомств среди деятелей сцены, не привела ее на спиритический сеанс, который устраивали три ветхие старухи-актрисы. Опрятные и интеллигентные старухи, одетые в одинаковые серые платья с одинаковыми тщательно накрахмаленными кружевными воротниками, жили вместе в одной комнате большой коммунальной квартиры. Они были настолько стары, что хорошо помнили Станиславского и даже дореволюционные собрания спиритов у присяжного поверенного N, владевшего некогда домом, где прожила жизнь и сама Анастасия Максовна. Она едва познакомилась с ними, как все три, словно подчиняясь таинственной закономерности или повинуясь неведомому призыву, умерли одна за одной с разницей в три дня. Но все-таки, пока они были живы, Настя успела побывать у них на двух сеансах, и то, что она там увидела и услышала, потрясло ее и переменило ее отношение и к Богу, и к жизни. Ей открылась великая истина: чуда не надо ждать и вымаливать – его можно и нужно творить самому. Или, по крайней мере, можно присутствовать и видеть, как чудо сотворяется другим человеком, медиумом, которому сила духа и волевой напор позволяют выйти за рамки обыденного, земного существования и вступить в контакт с реальностью потусторонней, зовите ее как хотите: загробной жизнью, вечностью, астралом, ноосферой или Царствием Божьим. Еще когда они душным летним вечером шли на первый сеанс, Ядвига, несмотря на жару кутавшаяся в свою черную шаль, рассказывала, что за месяц до того старухи в ее присутствии вызвали дух великого Эмануэля Сведенборга (сама видела слабо светящееся облачко!) и тот сообщил (сама слышала хриплый голос, говоривший по-немецки!), что душа ее, Ядвигиного, сына не значится среди душ умерших: "Die Unermesslichkeit hat nichts vernommen", – что в дословном переводе означает: "Бездне неведом". Малолетнего сына у нее пятьдесят лет назад при аресте отняли чекисты, и вскоре ей сообщили, что он умер в детском доме, но никаких официальных подтверждений она так никогда и не смогла получить (что-то сгорело в пожаре, что-то было уничтожено наводнением), и она не хотела верить в смерть ребенка. Освободившись из лагеря в 56-м, она, хоть ей еще и тридцати не было, на всю жизнь облачилась в траур по расстрелянному мужу, но за мальчика всегда молилась о здравии. В первый свой визит к старухам Настя была только пассивным участником. Старухи жили на первом этаже или, вернее, в бельэтаже, в большой комнате с высокими потолками и, видимо, высокими окнами, которые теперь были плотно занавешены тяжелыми, из-под потолка спускавшимися черными портьерами. Такими же портьерами была занавешена и входная дверь, чтобы ни свет, ни звук не пробивались из коридора. Часть комнаты была отгорожена огромным темного дерева (или потемневшим от времени) старинным буфетом, место которому было, конечно, не в коммунальной квартире, а в музейной дворцовой столовой. По верху буфета за невысоким резным карнизом была расставлена довольно странно смотревшаяся здесь большая коллекция когда-то ярких, но теперь совершенно запылившихся и потускневших дымковских глиняных игрушек. Позади этого дворцового сооружения у старух была, видимо, устроена спальня… Большую же часть комнаты занимал необъятный и тоже старинный круглый стол без скатерти и с широкой полосой перламутровых инкрустаций по всей окружности. Вокруг стола все и расположились. Выключили свет, и кем-то было сказано, что руки следует положить на стол и всем взяться за руки. В полной темноте Настя нашарила и сжала в левой ладони сухую и слегка дрожащую слабую ручку одной из хозяек, правой же рукой взялась за пухлую и влажную ладонь Ядвигиного начальника – ректора театрального института (он также пожелал собственными глазами увидеть чудо). Программа сеанса была довольно дурацкая и скорее развлекательная, чем серьезная: по просьбе ректора должны были вызвать дух Константина Сергеевича Станиславского. Медиумом была как раз соседка Насти слева, кажется, наименее древняя из хозяек. О том, что действо началось, Настя поняла, когда старуха вдруг с неожиданной силой стиснула ее руку, ее худые пальцы в кольцах и она чуть не вскрикнула от боли, но сдержалась и в свою очередь как могла сильно стиснула ладонь ректора. Был душный летний вечер, и оттого, что окна были закрыты и плотно занавешены, в комнате совершенно нечем было дышать. Из коридора, хоть и приглушенно, но все-таки доносился разговор соседей и плач ребенка. Откуда-то, должно быть из-за царского буфета, распространялась тошнотворная вонь от забытого ночного горшка. В довершение ко всему Насте показалось, что под столом, задев ее ногу хвостом, пробежала крыса, и она опять едва удержалась, чтобы не закричать. "Кусочек ада", – испытывая омерзение и страдая от спертого воздуха, подумала Настя. В полной темноте и в наступившей наконец глухой тишине, сжимая руки друг друга, все просидели минут пять или семь или даже больше. Ничего не происходило. Но вдруг послышалось едва различимое потрескивание, какое бывает при слабых электрических разрядах, когда человек снимает с себя одежду из шерстяной ткани. В душной комнате едва заметно почувствовалась слабая струя свежего озонированного воздуха и, вздрогнув от неожиданности и тут же похолодев от ужаса, Настя боковым зрением увидела справа от себя у стены, но довольно высоко над полом едва различимую фигуру, светящуюся слабым и чуть переливающимся – то голубым, то зеленым – светом. Это был древний, согбенный старик, в каком-то полувоенном сюртуке с большими, видимо металлическими, пуговицами. Лицо до глаз было закрыто бородой, обеими руками он опирался на массивную трость. "Вы готовы отвечать?" – спросила старуха-медиум голосом не по возрасту уверенным и крепким. Зелено-голубой старик едва заметно кивнул. Еще до сеанса договорились, что медиум спросит, знает ли дух что-нибудь о сегодняшнем театре, и если знает, то как оценивает его. Но прежде чем вопрос прозвучал, старик заговорил сам. То есть вроде бы и старик говорил (там, где в густой бороде можно было предположить наличие рта, происходило какое-то едва заметное движение), но голос исходил не от него, а из старинного мегафона, какой использовали лет сто назад – Настя видела его до начала сеанса, но не обратила специального внимания. Мегафон лежал на ломберном столике немного в стороне от привидения, и теперь, когда глаза привыкли к темноте, было очевидно, что голос – несколько механический, какой-то граммофонный – звучит именно из его раструба. "Наш век, век по преимуществу легкомысленный, – медленно вещало приведение. – Все молодо, неопытно, дай то попробую, другое попробую, то переделаю, другое переменю. Переменить легко. Вот возьму да поставлю всю мебель вверх ногами, вот и перемена. Но где же вековая мудрость, вековая опытность, которая поставила мебель именно на ноги?" Произнеся этот довольно идиотский монолог, приведение с минуту помолчало, как бы размышляя, надо ли еще что-то добавить, но, видимо, решило, что сказанного хватит, и тут же стало таять в воздухе и быстро исчезло, оставив после себя еще на некоторое время едва различимое слабо светящееся пятно. Минут пять просидели потрясенные, потом зажгли свет. Раздвинули шторы и открыли окна. В комнату хлынул свежий вечерний воздух и шум летней улицы. Снова все увидели чистую прибранную комнату с музейной мебелью и ее опрятных симпатичных хозяек в платьицах с кружевными воротничками. На руки к Насте запрыгнула откуда-то взявшаяся ласковая трехцветная кошка с обрубленным хвостом. Ректор подошел к мегафону и убедился, что никакого обмана быть не могло: та часть переговорной трубы, которую обычно подносят к губам, была предусмотрительно опущена в тазик с водой. Вынутый из тазика мегафон был пуст на просвет. И ни под столиком, ни за ним, ни около него ничего не было. "Но это был не Станиславский", — сказал наконец ректор. Он был бледен и несколько напряженно пытался улыбаться. Слова о легкомыслии перемен были ему близки, но сам строй речи почему-то мешал принять их за истину. "Нет, именно Станиславский, – усталым, теперь уже своим, низким и хриплым старческим голосом ответила хозяйка, исполнившая работу медиума. Две другие неподвижно, как манекены, продолжали сидеть, положив руки на стол перед собой. – Мы вызывали Станиславского, вот он и был. Но в роли Крутицкого. Не узнали? – она помолчала, словно вспоминая. – Ах, какой был Крутицкий! Убийственная ирония…" Было непонятно, о ком она говорит: о привидении или о живом Станиславском, которого когда-то видела на сцене. "А не Алексеева надо было звать – по паспортной фамилии?" – вдруг осознав оплошность, спросила она своих старших и, видимо, более опытных товарок. Но те, не меняя позы, лишь молча пожали плечами – обе одновременно… Старухи работали за деньги. И в следующий раз, разбив глазастую глиняную кошку, в которую Настя время от времени опускала долларовые десятки, заработанные уроками английского языка, она взяла с собой верную Ядвигу и отправилась к старухам вызывать на допрос дух присяжного поверенного N. От своих родителей, которые въехали в этот дом еще в начале двадцатых, она не раз слышала о том, что накануне роковой поездки присяжному поверенному во сне было предсказано, что назад он не вернется. Сон был, конечно, дрянной, но билеты на поезд уже взяты, каюта на волжском пароходе заказана и главное – барышня-актриса, которую он уговаривал целый год, теперь с нетерпением ждала поездки… Словом, присяжный поверенный решил все-таки ехать, но на всякий случай собрал всю золотую наличность, все имевшиеся в доме фамильные драгоценности, все подарки, приготовленные к свадьбе, и хорошо спрятал их – чтобы не достались алчным родственникам, которые не одобряли его свободный образ жизни и которых сам он на дух не переносил. Эта легенда, несмотря на всю ее наивную несуразность, много лет всерьез занимала умы здешних жильцов, и всякий раз, когда не хватало денег до зарплаты или просто выпить было не на что, они вскрывали пол у себя в комнате и начинали искать клад. Можно не сомневаться, что если бы клад действительно был, то четыре поколения советских граждан, подняв каждую паркетину, простукав каждый кирпичик стены, исследовав каждый сантиметр вентиляционных ходов, его непременно нашли бы. Но мечтательницу Анастасию Максовну этот довод остановить не мог. Она была убеждена, что наверняка о судьбе клада может сказать только тот, кто его закладывал… Старухи деньги взяли, вся процедура повторилась (только, конечно, без ректора, а поэтому всем пришлось особенно широко раскинуть руки), но в этот раз дух присутствовал невидимым и на все вопросы давал косвенные ответы: если соглашался, то из мегафона раздавался негромкий двойной стук, если нет – следовало молчание. Во-первых, выяснилось, что золото и драгоценности действительно спрятаны в доме. Во-вторых, оказалось, что они лежат в квартире на втором этаже. Последнее свидетельство было совершенно обескураживающим: всегда считалось, что N жил в бельэтаже. Неужели люди забыли за давностью лет? Настя, наскоро попрощавшись с хозяйками и волоча за собой задыхающуюся Ядвигу, почти бегом бежала домой: весь второй этаж был недавно куплен новым русским, и теперь две огромные коммуналки перестроили в одну, вообще необъятную квартиру (один зал с колоннами – метров сто квадратных), и в роскошных апартаментах шла последняя отделка. Как-то она встретила здешнего хозяина, этого нового русского, высокого седоусого красавца: он, а с ним еще несколько человек стояли на площадке второго этажа возле раскрытой двери в квартиру, и сразу было видно, что он здесь хозяин, а вокруг – люди подчиненные, зависимые. Проходя мимо, она поздоровалась, и он раскланялся и назвался (его имя и отчество она от волнения тут же забыла), и она, остановившись, тоже зачем-то назвала себя по фамилии ("Анастасия Филиппова") и сказала, что живет этажом выше. "Настасья Филипповна?! – громко и радостно повторил он и широко развел руки, словно раскрыл объятья. – Подумать только: здравствуйте, Настасья Филипповна!" И тут же предложил ей работать у него экономкой: "Мне нужна надежная интеллигентная женщина вот как раз вашего возраста, – он чуть помолчал и улыбнулся, – и с вашим именем-отчеством. Я буду платить вам за имя-отчество, милейшая Настасья Филипповна". Тогда она смутилась, хотела сказать, что он не расслышал, но не сказала и обещала подумать. Но теперь думать было нечего: она будет своим человеком в этой квартире и там уж разберется, что где и что к чему… Но, увы, и в тот вечер, и во все последующие дни и вечера в квартире на втором этаже никто не появлялся. От досады Настасья Филипповна несколько раз громко стучала кулаком и даже пинала закрытую дверь, хотя и звонок работал, и было слышно, как легким эхом отзывается он в пространстве пустой квартиры. Никого. Ремонт был закончен, седоусый красавец больше не появлялся, и дверь никогда не открывалась. Господи, какая это мука, знать, что за этой вот дверью лежит твое счастье, и ты уже почти коснулась его, – но в нерешительности чуть помедлила (так ей самой стало казаться), и дверь перед тобой захлопнулась. Какая мука три или четыре года каждый день ходить мимо этой двери, иногда касаться ладонью ее кожаной обивки, ощущая какую-то особенную энергетику, идущую изнутри… и понимать, что проникнуть туда ты бессильна. Даже когда было объявлено, что дом расселяется под реконструкцию или под снос, даже когда большинство квартир опустели, заветная дверь так и не открылась. Тут-то Настя и занялась всерьез антропософией. Тут-то она и постаралась собрать воедино все спиритические силы Москвы, надеясь (о чем сами эти силы, конечно, не подозревали) с их помощью вооружиться духовным инструментом (каким – она сама не знала), который пригодится в решающий момент, когда дом начнут ломать, квартира откроется и у нее будет короткое время, может быть часы или даже минуты, чтобы найти свое счастье… Но квартира открылась раньше. Как-то, проходя мимо, она по привычке позвонила, дверь неожиданно распахнулась, и на пороге появился бледный человек – такой изможденный, словно все эти годы он за этой дверью провел в заключении. "Я ваша соседка сверху, – в растерянности сказала Настя. – Может, что нужно, мы всегда будем рады". Человек молча смотрел ей в лицо. "Заходите, – сказал он наконец, отступая в сторону, – меня зовут Лаврентий, или просто Ляпа". |
Похожие:
 | Тимофеев В. Г., Вильнер А. Б., Колесникова И. Л. и др. Учебник английского языка для 10 класса (базовый уровень) / под ред. В. Г.... | | Рецензируемый двухтомник документов и материалов о Полтавской трудовой коло-нии им. М. Горького (1920-1926 гг.) |
 | Иначе (к примеру, указав вместо Грамотей русский язык, вместо Счетовод математику, а вместо Талант – иностранный язык), Вы можете... | | Библиотека факультета международных отношений отраслевой отдел Научной библиотеки им. М. Горького Санкт-Петербургского государственного... |
| Лев Толстой – живой, воплощенный в плоть и кровь символ достоинства печатного слова” | | Агентство "Маленькая леди" : роман : пер с англ. / Э. Браун; читает Т. Ненарокомова. Кольцо для Анастасии : повесть / М. Глушко;... |
| Московская область, Подольский район, городское поселение Львовский, улица Горького, дом №17 | | Муниципальное казенное общеобразовательное учреждение «Лев-Толстовская средняя общеобразовательная школа» |
| В соответствии с Планом мероприятий по совершенствованию правового положения муниципальных учреждений | | Востока. Дело идет о так называемой теории "перманентной революции", которая по учению эпигонов ленинизма (Зиновьева, Сталина, Бухарина... |