Настя Макарова Дерево на крыше
Скачать 0.78 Mb.
|
| Настя Макарова Дерево на крыше – А, Деня, прости, но все эти переезды за границу – пустая болтовня, – сказал Лёха, убирая под стол пустую бутылку "Бордо", которую я привёз из Франции, и доставая бутылку водки. – Я уже который раз слышу, что, мол, всё, переезжаю. Никто пока не уехал. Лёха уверенным движением открутил крышку и налил нам по полстакана. Я невольно поморщился, видя, как недопитое вино в моём стакане смешивается с прозрачной водкой. – У меня шансов побольше, чем у других, – уверенно ответил я. – Моя мама вышла замуж за француза, живёт теперь в Бордо. – Да ладно?! – Лёха от удивления не донёс руку до стакана, она зависла в воздухе. – Я чего ездил-то – два месяца назад свадьба была, – улыбнулся я. – Ну, тогда за любовь! – Лёхина рука ожила, взяла стакан и торжественно подняла его. Я покачал головой: – Лёха, я не буду. После вина как-то, знаешь, не хочется. – Да брось, Деня, – лениво ответил он, – ты ж теперь на родине. И потом, надо же выпить за «молодых»! Он рассмеялся своей шутке. – Я ещё во Франции за них выпил, – парировал я. – Ну… как знаешь, – Лёха выдохнул, сделал большой глоток и крякнул. – И чё за мужик, француз-то этот? – Мне он нравится. Русофил, переводчик, профессор в колледже, от мамы без ума. Он приезжал сюда какие-то занятия проводить в маминой школе. Там они и познакомились. Потом переписывались долго, год, наверно. И в один прекрасный день мама нам с Леркой говорит: – Жорж мне сделал предложение. Не знаю, что и думать. Мы так и сели с Леркой. Ну, а когда пришли в себя, так буквально заставили её согласиться. Она всё сомневалась, за нас переживала. Типа, как же она нас тут бросит одних, кто же за нами будет приглядывать. А что за нами приглядывать? Лерка сама замуж собирается. А я тоже во Францию переезжать решил. Надо только такую кучу бумажек оформлять, просто ужас. – Да брось, Деня, неужели ты, правда, думаешь, там лучше? – снисходительно и лениво спросил Лёха. – Замуж – это одно дело, а ты-то куда… Он сделал неопределённый жест, словно отмахнулся от самой этой глупой мысли. Я только усмехнулся. – Конечно, лучше. Я там и заработать, между прочим, успел. – Рисовал кремом картинки на свадебном торте? – Нет, акварели свои продавал. Лицо у Лёхи вытянулось. Я победно улыбнулся и продолжил: – У Жоржа сын на два года меня младше, Этьен. Хороший парень. Сёрфер, играет в группе на бас-гитаре, гоняет, как сумасшедший, почти не спит, по-моему, и всё время в хорошем настроении. Мы как-то сразу с ним подружились, разговаривали на какой-то дикой смеси английского и французского. По-русски он знает одно-единственное слово. Как ты думаешь, какое? – Не знаю, матерное, наверно. – Ни черта – «объявление», – рассмеялся я. Уж не знаю, где он его выудил. Он как меня видел, так вместо «Привет» говорил мне – «Объявление!». Очень смешно у него выходило. Даже изобразить не могу. Я прямо покатывался со смеху каждый раз. Мы с ним в Париж съездили. Ну, пошлялись там по достопримечательностям, по клубам, по кафешкам. В Лувр сходили. Я в Париже спустил все деньги и уже не знал, что делать. Мама с Жоржем укатили на Лазурный берег, а мне домой возвращаться ужасно не хотелось. И Этьен меня устроил работать в кемпинге на берегу океана, где он сам работает инструктором по сёрфу. А меня взяли сидеть на ресепшене по ночам. И я был очень рад – языки знаю более-менее, и английский, и французский. И работа несложная. Ты себе представить не можешь, Лёха, как там красиво! Океан, сосны, предгорья, там уже Пиренеи близко. Я днём накидаю набросков, а ночью пишу, благо по ночам на ресепшен почти никто не заходил. Ну, так вот. Я как-то оставил рисунок на стойке ресепшена, надо было там помочь одной паре своё место найти в кемпинге, они заранее бронировали. Прихожу, Этьен горячо так торгуется с какой-то бабулькой, я и не понял сначала, хотел рисунок убрать, а они оба на меня как завопят – куда?! Я аж подпрыгнул. Я рассмеялся, а Лёха только скривил губы. – А бабулька говорит, мол, ладно. Взяла у меня рисунок и деньги мне сует. Я стою и не понимаю ни черта. Этьен взял деньги, что-то такое пошутил про меня, и бабулька очень довольная ушла. А Этьен подмигнул мне и говорит: – Ну что, Дэн, заработаешь, пожалуй, на своих рисунках побольше, чем за ночи на ресепшене. Она прямо вцепилась в твою картинку! Говорит, какая прелесть – вместо открыток с видом кемпинга продавать акварели! Вот так и вышло. Они там выставили мои работы на видное место, так у меня их очень быстро раскупали. Я с ночных ушёл, писал целыми днями. Хорошо заработал. – Ну, молодец, – со вздохом сказал Лёха, закуривая. Всё это время он слушал меня с довольно кислой миной. От водки он слегка окосел, и вид у него был теперь какой-то жалкий. – Здесь, конечно, такое не прокатит. Здесь разве что у Спаса-на-Крови всякое барахло продают. Так что, Деня, ищи работу типа моей, сиди себе, сайты рисуй. Я вот всё думал, найду что, хоть книжку какую оформить дадут. А потом надоело. Светка меня пилила всё время. А когда Любочка родилась, деньги позарез нужны стали. Ей то коляску, то ботиночки новые, то на море их надо отправлять... Нашёл вот работу эту и рад, честно говоря. И Светка довольна, и дома торчать не надо целыми днями. – Мне нет резона работу искать. Деньги есть пока. Мне надо-то перекантоваться, пока документы оформляю. Новый год надеюсь встречать уже в Бордо. – Не пойму я, зачем тебе переезжать. Те же люди, те же города, те же законы, те же проблемы. Есть у тебя деньги на пиар или связи какие – ты гений. Нету – сиди и не вякай. Что скажешь, не так? – Нет, не так. Покупали же мои акварели. Да и при чём тут гений – не гений? Дело не в этом. Я в первый раз был в Европе и просто обалдел, честно говоря. Не знал, что где-то буду чувствовать себя так хорошо. Мне там нравится, я там чувствую себя человеком! И люди там другие, приветливые, спокойные. Ты сам-то был в Европе когда-нибудь? – Был, – с вызовом сказал Лёха. – В Турции прошлым летом. Я рассмеялся. – Лёха, Турция – это не Европа. – А что? – задиристо спросил он. – Ладно, проехали, – я снисходительно улыбнулся. – Чего мы спорим, всё равно не смогу тебе объяснить. Вот съезди сам и посмотри, а потом поговорим. – Эх, Деня… Думаешь, продал десятка два акварелей, так всё теперь? В Лувре тебя выставлять будут? Там менталитет другой, а ты останешься русским навсегда. За границу надо переезжать, пока ты маленький. Вот если бы мать твоя лет пятнадцать назад замуж вышла, ты бы теперь был французом. Возможно. А так… У них там своих дилетантов хватает. Где родился – там и пригодился, знаешь поговорку такую? Так что бросай эту затею. – Ну уж нет. Я всего неделю здесь и уже жду не дождусь, когда обратно поехать смогу! Лёха невесело усмехнулся. – Наивный ты, Деня. Ты попробуй здесь работу найди сначала, а потом уж во Францию меть. Давай, распихай хоть по всему интернету свои работы и объявления: «Рисую акварели». Чёрта с два кто-нибудь внимание обратит. Если тебе повезло один раз – не значит, что повезёт в другой. Везде надо локти иметь поострее, чтобы пробиться, устроиться хоть как-то. Не веришь? Посмотри на меня! Я четыре года пытался. И что? Сижу, сайты рисую. Время такое, Деня. Не нужно никому искусство. Зато всем нужны сайты, мать их. – Или страна такая, – сказал я. Лёха взглянул на меня, как на последнего упрямца. – А ты, правда, считаешь свои акварели искусством? Я разозлился: – Да, считаю! И вообще! Что ты всё гений – не гений? Искусство – не искусство! Тут не в амбициях дело, понимаешь? В другом! Мне там хорошо! – Ой, Деня, катись в свою Францию! Посмотрим, что ты через годик запоёшь… Повисла пауза. Лёха хмуро потупился – усталый, раздражённый, взрослый. Я смотрел на него, и сердце моё неприятно ныло. Куда делся тот Лёха, которого я знал? Лёгкий, весёлый, задиристый… Странное дело. Талантливый он парень, и отец у него – художник. Лёха хотел быть скульптором, но учёбу бросил на втором курсе из-за семьи. А я закончил в этом году. – Слушай, у тебя никто из знакомых жильё не сдаёт? – спросил я, чтобы сменить тему. – Нет. А зачем тебе? – рассеяно ответил Лёха. – У вас же двушка, а раз мама твоя уехала, так вы с Леркой вдвоём остались, значит? –Да, но к Лерке её парень переехал, пока меня не было. И я им только мешаю, сам понимаешь. И вообще… Хочу пожить один. Может, мастерскую кто сдаёт? Я бы снял. – Да живи здесь, хочешь? Мне эта мастерская давно уже не нужна. Так, побухать сюда прихожу. А моему отцу и подавно не нужна. Ему на седьмой этаж без лифта уже не подняться. – Что, правда?! А сколько..? – Да нисколько. Коммуналку плати да и всё. Тут условий особых нет. Так что можешь устраиваться, как захочешь. А я буду к тебе в гости заходить иногда, не против? – Лёха! Спасибо огромное! – Да не за что. Лёха допил водку одним глотком, посмотрел на мой нетронутый стакан и неуклюже поднялся. – Пойду я. Работа нужна будет, звони. Попробую тебе подкинуть что-нибудь. У нас там парень один уволился, работы – вагон. И всё на меня взвалили. Так что звони, как соберёшься. Отлично! У меня своё жильё! Пусть и не ахти какое. Зато на Чернышевской. Люблю этот район – Летний Сад рядом, Нева, до Невского пятнадцать минут. Я и раньше бывал в Лёхиной мастерской, но успел подзабыть, как здесь… по-особенному. Всё здесь пропахло краской, растворителем, сыростью и табаком. Самый дух этого места со всем его старым, никому не нужным хламом всегда меня завораживал и вдохновлял. Был для меня синонимом творчества. И вот, нежданно-негаданно, я оказался здесь хозяином. Я огляделся. Кухня с двумя окнами, где мы с Лёхой сидели. Ржавая раковина, над ней железная полка с пыльной пожелтевшей посудой. Засаленная электрическая плита в две конфорки. Плиту надо прятать в случае визита каких–нибудь жэковцев, поскольку помещение – «нежилой фонд», это я помнил. Шаткий деревянный стол, сколоченный из разных кусков дерева, с моим стаканом, полным водки, и Лёхиным пустым стаканом. Батон, колбаса и жестяная банка с окурками. Просто натюрморт в стиле Копейкина. Холодильника нет, ну, как-нибудь проживу без него, скоро похолодает. Душа нет. Горячей воды тоже, не предусмотрена в «нежилом фонде». Ладно. Мыться можно будет к Лерке ездить. Не так уж и далеко. Далее длинный скрипучий коридор и две комнаты. Одна метров 30, совершенно пустая, залитая сейчас вечерним солнечным светом. Стены, выкрашенные в когда-то голубой цвет, и два больших окна, в которых типично петербургский вид – крыши-крыши-крыши, покосившиеся антенны, царапающие вечернее сентябрьское небо. Где-то там Нева, но её отсюда не видно. На ребре крыши напротив – маленькое деревце. Меня всегда восхищали эти упрямые деревья, каким-то чудом прорастающие на крышах старых домов. Как они умудряются там расти? Деревце было около метра высотой, с весёлыми зелёными листиками. Только один уже успел пожелтеть. Я улыбнулся и пошёл в другую комнату. Она поменьше, с одним окном. Десяток больших холстов прислонены к стене. Наверно, ещё Лёхин отец оставил их здесь. У противоположной стены самодельный стеллаж с книгами и всякой мелочёвкой. А вот и раскладушка. Выглядит так, словно готова развалиться от одного прикосновения. Я решил обосноваться в большой комнате. Просто потому, что она пустая и там нет чужих вещей. Несколько дней провозился, обустраивая свой новый дом – подметал, мыл пол, посуду, разорился на новый икеевский матрац. Бедные парни из службы доставки еле допёрли его на мой седьмой этаж по узкой грязной лестнице. Попросил у Лерки подушку, постельное бельё и полотенца. Перетащил из нашей квартиры свои этюдники, мольберт, кой-какие шмотки и прочее. И, наконец, «нежилой фонд» в мансардном этаже стал вполне жилым моим домом. Мама сказала, что они с Жоржем вышлют мне приглашение, как только смогут. Посылать его нужно было по почте, в консульстве нужен был оригинал. А значит, ждать его не меньше месяца, а то и двух. А потом ещё кучу всяких бумажек надо собрать, прежде чем сдавать документы на визу. Потом ждать самой визы… В общем, к Новому году как раз и выйдет… Я решил провести эти несколько месяцев в своё удовольствие. Поскольку я первый раз в жизни был абсолютно свободен и принадлежал только себе. Стояли тёплые солнечные дни. Я вставал, пил кофе и шёл куда-нибудь с этюдником. После Франции родной Питер выглядел для меня как-то иначе, чем прежде. Я вдруг стал замечать, какие пыльные у нас дома и улицы, как мало цветов и деревьев. Прозрачные осенние дни только подчёркивали запущенность красивых старых зданий с выцветшей краской. Бабки, торгующие укропом и дачными яблоками, вонючие бомжи, гопники, дети с серыми лицами, вереницы хмурых людей на эскалаторах в метро… И над всем этим красуется статный ветшающий Петербург… А ещё выше – небо. Пронзительно синее. Не то чтобы во Франции нет бомжей и старушек, но здесь они вызывали у меня щемящее чувство какой-то сгорбленности, покорности, полной безнадёги. В парижском метро мы с Этьеном видели одну бомжиху, которая, зайдя в вагон, стала клянчить милостыню. А потом вдруг запела. И, чёрт возьми, пела не хуже Эдит Пиаф! И дело даже не в её мастерстве. Вся в рваном тряпье, с лицом законченной алкоголички, она улыбалась беззубым ртом и так гордо держала голову, что я невольно посторонился, давая ей пройти. И как блестели её глаза! И как спокойно и доброжелательно улыбались парижане… А здесь я как-то в течение получаса наблюдал за двумя бабками у метро «Чёрная речка» и поначалу посмеивался. Они сидели рядом на двух тряпичных раскладных табуретках и обе продавали жареные семечки, яблоки и огурцы. Как они крыли друг друга матом – у меня вяли уши! Причем весь их, мягко говоря, спор состоял из препирательств по поводу данной «торговой точки». Чем они только не грозили друг другу! Во весь голос и на полном серьёзе. Люди, выходящие из метро, раздражённо обходили их стороной, никто ничего у них не покупал, а они всё ругались, градус их препирательств нарастал, я даже подумал в какой-то момент, что они сейчас просто вцепятся друг другу в волосы. Но нет. Их ругань сошла на нет. И они понуро сидели бок о бок со своими яблоками. А потом одна сказала: – Пойдём домой, Люська. Чаю попьём. И они ушли, собрав свои «товары» в матерчатые сумки. В том же Париже был ещё один момент. Мы сидели с Этьеном на маленькой площади, за уличным столиком. На террасе – как говорят французы. Посередине площади тихонько строили небольшую сцену. Мы пили вино, болтали. Как-то незаметно стало смеркаться, на площади зажглись фонари, отчего стало ещё уютнее. И вот на сцене начался концерт – вышел маленький оркестр аккордеонистов. Они заиграли какую-то песню, и вдруг вся площадь стала подпевать. И даже Этьен. Видимо, песня была очень известная. И через несколько минут возле сцены стали танцевать пары, в основном, пожилые люди. Это было как в кино! Маленькая площадь, залитая мягким светом фонарей, и танцующие пары – много! Как они танцевали! С каким удовольствием! С каким внутренним достоинством! Как стройно пели! И было это всего лишь какое-то местечковое событие. Праздник улицы или что-то в этом роде. А теперь представьте себе районный праздник где-нибудь… ммм… на площади Ленина, скажем… Или, не знаю, у метро «Выборгская»… Дешёвое пиво в пластиковых стаканах… даже продолжать не буду. И Лёха будет мне говорить, что люди везде одни и те же?! Я много шлялся по городу, чиркал в блокноте беглые наброски. Торчал в кофейнях, подсматривая за людьми, слушая их разговоры. Ел по кафешкам. Иногда заходил к Лерке помыться, засунуть шмотки в стиральную машину и поболтать. Но Леркин парень всё время так неодобрительно косился на меня, что я заходил к ней всё реже. Ясное дело, они оба такие приличные люди, работают в банке, а я небритый и лохматый, в потёртых джинсах и даже пуговицы у меня на пальто разного цвета… Что поделаешь, если мне не нравятся магазинные? По-моему, это ужасно тоскливо – коричневые пуговицы на коричневом пальто… Я много общался по интернету с Этьеном, он попросил меня нарисовать обложку для альбома его группы, и я с радостью взялся. К тому же они обещали заплатить. Странное дело, но из моих старых друзей видеть никого не хотелось. Встреча с Лёхой напрочь отбила у меня охоту с кем-то из них встречаться, обсуждать Францию, мои планы на будущее. Хотя кто-нибудь из них и писал мне периодически: «Деня, когда же мы увидимся, наконец?» Интернет – удобная штука. Не надо звонить, встречаться, выпивать, так, раз в неделю перекинулся парой сообщений и вроде как пообщался. И вроде в курсе, что у кого происходит. И вроде маячишь на горизонте, и вроде не пропал никуда – всегда рядом. Вроде. Так незаметно прошёл весь сентябрь. Шестнадцатого октября пришла посылочка от мамы. Как раз на мой день рождения! Я помчался на почту, забрал её, и тут же, в ближайшем кафе вскрыл. Там была бутылка «Бордо», в несколько слоёв закутанная в пёстрый зелёный шарф, и письмо с приглашением. Сердце лопалось от счастья! Если сейчас всё примут, через пару недель у меня будет виза! Я напялил шарф и чуть ли не вприпрыжку побежал домой за папкой с документами. За полтора месяца я всё собрал, осталось только заполнить анкету в консульстве. Вот сдам документы, позвоню Лёхе, отпразднуем мой день рождения, и вообще отпразднуем! Служащий довольно долго просматривал мои бумаги, кивал, потом взял приглашение и вдруг заявил, что оно написано не по форме. Пусть, мол, переписывают и присылают по новой. Я сначала просто онемел. Потом принялся спорить. Как не по форме? Тут же вот печати и всё прочее! Его утвердили же там, во Франции! Но служащий почему-то вдруг совсем перестал понимать мой французский. Я пытался говорить с ним по-английски, потом ругался уже по-русски, но он твёрдо заявил мне, что это приглашение не годится, пусть присылают другое, образец висит на стенде. Всего хорошего. Арэвуар. Я вышел из консульства совершенно опустошённый. От ликования, которое прямо-таки распирало меня с утра, не осталось и следа. И куда смотрела мама? И куда смотрели там? Неужели мне снова ждать?! Поверить не могу… А мама с Жоржем уехали в Италию. На три недели. Это значит, приглашение они смогут выслать мне где-то в середине ноября, потом оно снова будет идти по почте месяца полтора, а там как раз Новый год, значит, и все два месяца… Чёрт. Чёрт! ЧЁРТ! С мечтой встретить Новый год в Бордо можно распрощаться. Да и вообще все мои планы рухнули в одночасье. Вместо того, чтобы позвонить Лёхе, я в одиночестве поехал на залив. День клонился к закату. На безлюдном пляже разгуливали наглые чайки и чёрный бездомный пёс. Сосны над моей головой гудели от ветра. Волны пенились и теснились у берега. Накрапывал дождь. Серое низкое небо сливалось с водой. Только по кораблям и можно было понять, где горизонт. Я пил французское вино, жалея, что это не виски или коньяк. От холодного вина становилось только холоднее. Выкурил полпачки сигарет, промок и замёрз. И только когда совсем стемнело, поехал домой. Кашляя и чихая, заклеиваю окна бумажным скотчем, чтобы не так сквозило из щелей. Моё деревце на крыше растеряло почти все листики и покорно мокнет под проливным дождём. В мастерской холодно. Меня лихорадит. Есть не хочется, литрами пью чай. Этьен сказал, что я стал похож на исландца – небритый, лохматые рыжеватые волосы, в растянутом свитере и с сигаретой в зубах. В Исландии я не был. Говорят, там как на Марсе… Настроение моё резко ухудшилось. Казалось бы – ну отложился мой отъезд, ну и что. Франция же не убежит никуда. Но я, оказывается, так привык к мысли, что я здесь так, проездом, ненадолго… Что я уже без пяти минут француз… А теперь… Франция стала мне казаться чем-то далёким и нереальным. Картинки, что ещё недавно так ярко всплывали перед глазами, теперь выцвели и поблёкли. Погода стояла соответствующая. Петербург становился всё мрачнее. Люди, закутавшись в шарфы, быстрыми шагами шли по своим делам. Дожди почти не прекращались. И откуда столько воды в небе? Я пересчитал деньги и решил больше не есть в кафе. Готовить дома. Но сказать проще, чем сделать. К середине ноября меня так тошнило от пельменей и сосисок, что пришлось всерьёз заняться кулинарным образованием. Выглядело это примерно так: – Лерка, привет. Смертельно хочется борща. Я купил свёклу, капусту и всё остальное. Чего дальше-то со всем этим делать? На что мне Лерка раздражённо объясняет, что она на работе, и говорит: – Дениска, всё, времени нет. Приходи на следующей неделе, я как раз собиралась варить борщ. И конечно, забывает. А родной брат скоро заработает язву желудка! Потом я час пытаюсь сварить борщ самостоятельно, по рецептам из интернета, обязательно делаю что-нибудь не так и три дня ем эту гадость. И начинаю всё сначала, поскольку есть-то что-то надо. Начало декабря…Приглашение моё где-то в пути. Мама послала его две недели назад. На этот раз всё по форме. Четвёртый день валит снег. Пушистый, красивый, прямо таки рождественский. Брожу с блокнотом и карандашом. За три с половиной месяца ни одной толковой работы. Не идёт. Ещё в сентябре я купил масляных красок и большой холст. Но на этом всё и кончилось. Рисую маленькие грезали – серо-чёрные или голубовато-синие. С каким-нибудь расплывчатым внутренним сюжетом. Смешиваю мрачную реальность с намёками на волшебство. Стараюсь довести до совершенства технику одной краски и белого листа. Световой день всё короче. Денег почти не осталось. Может, позвонить Лёхе? Нет, не буду. |
Похожие:
 | Бирюлево-Восточное г. Москвы Торуа Л. С., при секретаре Федоровой Н. Б., с участием истца Макарова В. А., представителя ответчика... | | Торжественное открытие бронзовой скульптуры адмирала С. О. Макарова к 140-летию Института «Морская академия» Государственного университета... |
 | Настоящее Положение разработано в соответствии с нормативными документами Правительства РФ и Министерства образования РФ и Положением... | | Лариса, Настя и Федор с недоумением взирали на волнующегося товарища, ещё не зная в чём, собственно, дело… |
| Макарова, И. А. Методические указания по психолого-педагогической практике для студентов 3 курса направления 050100 профилей «Физическая... | | Ремонт кровли: укладка рубероида на крыше здания с подготовкой основания, уборкой мусора, выравниванием рубероида внахлест |
| «Государственный университет морского и речного флота имени адмирала С. О. Макарова» | | За полвека до появления задачи Струпа. Разветвленное дерево современных исследований во многих направлениях психологии, опирающееся... |
| Порядок проведения консультации и госпитализации в кгбуз ккокб им. Профессора п. Г. Макарова | | Ю. В. Посаднев, к ист н., доцент кафедры всеобщей истории Забггпу им. Н. Г. Чернышевского |