Гордейчик Алексей Владимирович исследование допустимости доказательств в гражданском и арбитражном процессах город Хабаровск 2007 год
Скачать 2.92 Mb.
|
«В ходе оценки доказательств суд первоначально определяет, обладает ли каждое из них в отдельности свойствами относимости и допустимости. Относимые и допустимые доказательства оцениваются судом на предмет достоверности каждого доказательства в отдельности, а также достаточности и взаимной связи доказательств в их совокупности». В рамках подобного подхода имело бы смысл вести дискуссию о расширении перечня процессуальных требований, составляющих предмет оценки. Так, уже достаточно длительное время в качестве критериев оценки доказательств в «узком» смысле отдельными исследователями выделяются: - сила (значимость) доказательства, то есть его доказательственная ценность, весомость, логическая убедительность как аргумента1; - конкретность, состоящая в требовании о том, что фактические данные не должны быть абстрактными, отвлеченными2. Наконец, в данном параграфе необходимо отдельно остановиться на вопросе о возможности отступления от предписаний процессуальных законов, касающихся их свойств (признаков), в рамках процесса оценки доказательств в «широком» смысле. При этом данный анализ не будет затрагивать вопрос о соотношении допустимости доказательств с принципом объективной истины, составляющий предмет отдельного рассмотрения § 4.1 четвёртой главы настоящего исследования. Естественно, что с позиции формальной логики подобное невозможно. Доказательство, не обладающее одним из необходимых свойств (признаков), не является судебным, но насколько эта логика адекватно отражена в тексте процессуальных законов – это уже вопрос, требующий определенного анализа. В связи с тем, что свойство (признак) относимости доказательств, как уже неоднократно отмечалось, носит безоговорочно объективный характер, само по себе, легальное умаление его значения не ведёт к нарушению упомянутой логики, поскольку даже прямо противоположное утверждение закона не сможет стать причиной того, что юридические факты будут подтверждаться посредством, не имеющей к ним никакого отношения информации. Сложнее обстоит дело с допустимостью доказательств, как свойством (признаком), которым доказательства наделяются в результате волеизъявления законодателя. Решение этого вопроса зависит от рассмотрения следующих проблем: отождествимо ли судебное (судейское) усмотрение с оценкой доказательств по внутреннему убеждению; может ли допустимость доказательств определяться по внутреннему убеждению суда. Усмотрение суда – сравнительно новый объект исследования в отечественной науке права. Вследствие этого подходы к дефиниции судейского (судебного) усмотрения в теории права не отличаются однозначностью. На взгляд автора, на современном этапе его широкое применение инициировано кризисом системы разделения властей, наличием между ними так называемых «межевых споров». Так, Д.М. Чечот определяет судейское усмотрение как свободу судьи в выборе соответствующего решения3. Некоторые исследователи утверждают, что главной особенностью действий по усмотрению является учет общих основ закона и конкретных обстоятельств дела1. В свою очередь, И.Л. Петрухин понимает под судейским усмотрением принятие путем перебора различных альтернатив строго не формализированного решения, учитывающего особенности конкретного случая, М.И. Брагинский выделяет следующие критерии правомерности применения судейского усмотрения: разумность, добросовестность, целенаправленность, моральность2. Весьма убедительное определение судейского усмотрения дано О.А. Попковой. Она рассматривает анализируемый феномен как деятельность суда по рассмотрению спорных правовых вопросов. При этом под спорными правовыми вопросами понимаются вопросы, возникающие при рассмотрении дел, разрешение которых осуществляется на основании усмотрения суда в силу соответствующего указания в норме закона3. Именно последнее определение наиболее последовательно указывает на закон как единственно возможный критерий отграничения судейского (судебного) усмотрения от смежных правовых явлений, то есть на его пределы. При этом значимость названых пределов в той или иной мере подчеркивается всеми указанными выше авторами. Более того, мнение о том, что при осуществлении правосудия по гражданским делам моральная оценка поведения участников процесса, безусловно, важна, но такого рода оценка применима лишь в той мере, в какой это предусмотрено законом, является практически общепринятым в правовой теории. Подобные суждения, например, высказывались С.В. Курылёвым4, Л.А. Ванеевой5 и др. Из новых авторов, придерживающихся подобной позиции можно выделить С.Ф. Афанасьева6. Иной подход к рассматриваемому вопросу будет означать наличие в отечественном праве так называемого «слабого» усмотрения, при котором суд принимает решение по усмотрению даже при наличии нормы закона, регулирующего спорное правоотношение1. Естественно, что такое понимание существа вопроса не может привести правоприменение ни к чему кроме, различного разрешения идентичных дел и принятия произвольных постановлений. В конечном итоге, оно (понимание) влечет отрицание теории позитивного права и признание необходимости закрепления за судебным прецедентом силы источника права в отечественной правовой системе. Безусловно, что автор далёк от отрицания необходимости изучения самой этой проблематики. Другой вопрос, что такое изучение должно иметь целью поиск путей недопущения подобных нарушений, которые, как будет проиллюстрировано далее, всё чаще характеризуют правоприменительную практику. На основании первого подхода, представляется возможным выделить следующие своеобразно-конкретные черты судейского (судебного) усмотрения: суд вправе действовать по усмотрению, когда закон прямо дозволяет ему делать это; судейское (судебное) усмотрение – результат мыслительной деятельности правоприменителя; в основе усмотрения чаще всего лежит аксеологическая (ценностная) составляющая мировоззренческой системы конкретного правоприменителя, в связи с чем, судейское (судебное) усмотрение представляет собой строго не подчиненную законам формальной логики и, в этом смысле, внерациональную форму мышления. Классическими примерами, санкционирующими подобное судейское (судебное) усмотрения являются предписания ст. 57 и п. 1 ст. 73 Семейного кодекса (далее – СК) РФ от 29 декабря 1995 г. № 223-ФЗ2, предоставляющие суду право при разрешении семейных дел с учетом их обстоятельств учитывать мнение и (или) интересы ребенка. Совершенно иное предполагают предписания ч. 1 ст. 67 ГПК РФ, ч. 1 ст. 71 АПК РФ, ст. 17 УПК РФ об оценке доказательств по внутреннему убеждению. Нельзя не согласиться с А.И. Трусовым в том, что в учении об оценке доказательств переплетаются собственно юридические вопросы со сложнейшими проблемами мировоззрения, теории познания, логики, психологии и других наук3. С другой стороны, какие-то из этих вопросов являются значимыми для установления правовой адекватности произведенной оценки, а другие – нет. Весьма распространена точка зрения, состоящая в том, что оценка доказательств является сугубо логической операцией, поэтому она выходит за пределы процессуальных действий по доказыванию4. Другие авторы, не отрицая формально-логической природы оценки доказательств, указывают на наличие в оценке процессуальной составляющей5. Автор полагает наиболее обоснованной вторую точку зрения. Ведь в действительности, процессуальные законы предписывают, например, оценить доказательства с точки зрения их достоверности и достаточности. С другой стороны, в рамках обоих позиций внутреннее убеждение суда представляется не безотчетным мнением или впечатлением, а основанным на доскональном и кропотливом изучении всех доказательств в их совокупности логически выверенным выводом. Существует и иная точка зрения, по которой при оценке доказательств правовое значение имеет и эмоционально-волевой аспект: «Как нельзя лучшим свидетельством присутствия эмоций в доказывании служит хотя бы тот факт, что именно неумение некоторых судей абстрагироваться от эмоциональной неприязни или симпатий к лицу, участвующему в деле, и объективно оценить его доводы порой становятся причиной судебных ошибок»2. Другие авторы, например, Ю.К. Орлов, развивают такое понимание на более высоком уровне научного обобщения: «ввиду невозможности полной формализации выводов основой оценки доказательств является внутреннее убеждение, поскольку отсутствует какой-либо внешний критерий перерастания вероятностного знания в достоверное»3. Не останавливаясь на юридическом анализе указанной ситуации, заметим лишь, что в действительности подобное понимание существа вопроса не может привести правоприменителя ни к чему, кроме как к принятию необоснованных решений, вынесенных в результате неверной оценки доказательств, способно создать предпосылки для прямого судейского произвола. К примеру, в одном из дел лишь кассационная инстанция арбитражного суда согласилась с доводом истца о том, что план нежилого помещения, сам по себе, не может служить доказательством использования его площади под определенный вид хозяйственной деятельности, поскольку он подтверждает лишь факт наличия у нежилого помещения определенной площади4. Естественно, изучать необходимо и эмоционально-волевой аспект деятельности суда, но сам факт его наличия ещё не дает оснований указывать на то, что он (аспект) имеет значение для установления правовой адекватности произведенной судом оценки. Опять же его изучение, во-первых, должно происходить с определенных позиций, а, во-вторых, по глубокому убеждению автора, осуществляться с применением не собственно правового, а социологического и психологического инструментария. Примечательно в этой связи, что предпринявший такую попытку В.Ф. Бохан, который включал анализ психический состояний правоприменителя в процесс формирования его внутреннего убеждения, но, тем не менее, рассматривал последнее в качестве правого феномена, пришел к выводу, что внутренне убеждение – есть процесс удостоверения судьёй истинности или ложности знаний об исследуемых обстоятельствах уголовного или гражданского дела1. Таким образом, отличие судейского (судебного) усмотрения от оценки доказательств по внутреннему убеждению состоит в том, что в основе оценки доказательств должна лежать исключительно рациональная форма мышления2. Существует также авторитетное мнение, что допустимость доказательств нельзя оценивать по внутреннему убеждению, поскольку её оценка осуществляется «на основании прямых указаний закона»3. При этом и в данном случае неприменимость судейского (судебного) усмотрения к процессу установления наличия у доказательства свойства (признака) допустимости необходимо следует, при подобном прочтении, из отсутствия прямого указания закона на подобную возможность4. Вместе с тем на нынешнем этапе исследования проблемы можно утверждать, что установление в отдельных случаях свойства (признака) допустимости у конкретного доказательства предполагает его сопоставление с другими, а также построение достаточно сложных логических выводов, что подразумевает необходимость использования внутреннего убеждения в этом процессе. Кроме того, на то есть специальное указание в законе. Глава 2. Допустимость доказательств и теория формальных доказательств Для правильного уяснения общей направленности развития допустимости доказательств, как определённого рода феномен, на взгляд автора, значительную роль имеет адекватная трактовка одного факта. При этом роль данного факта для настоящего исследования носит настолько глобальное значение, что его анализу посвящается, хотя и весьма короткая, но отдельная глава настоящей работы Дело в том, что в западноевропейской правовой традиции исторически сложились два аксеологических подхода к вопросу об оценке доказательств. Первый – теория законных или формальных доказательств. В его рамках законодатель как бы не доверяет умению судьи, непосредственно регулируя вопросы процессуальной оценки доказательств путём установления конкретных её (оценки) правил. Второй – базируется на догмате о свободе оценки доказательств. В нём доказательства оцениваются судом по внутреннему убеждению, о природе которого речь подробно шла в § 1.5 предыдущей главы. В этой связи, нелишне ещё раз подчеркнуть, что, само внутреннее убеждение представляет собой универсальное легальное предписание об оценке доказательств. Процесс оценки доказательств по внутреннему убеждению базируется на здравом смысле правоприменителя и должен быть в своей основе подчинен законам формальной логики. Как следствие, оно неотождествимо с судейским (судебным) усмотрением. Если далее определять догмат свободы оценки доказательств, как антипод теории формальных доказательств, то его своеобразно-конкретные характеристики достаточно полно определены Б.Т. Матюшиным при выделении им принципа непосредственности в оценке доказательств, который по нашему мнению, необходимо рассматривать в качестве составляющей и концептуальной основы именно упомянутого похода: - ни в законе, ни в подзаконных актах не должны содержаться указания на предрешенную силу доказательств или их значение; - никакие органы и должностные лица не вправе давать суду указания о доказательственной силе и значении того или иного доказательства; - доказательства должны оцениваться по их свойствам и дополнительным признакам1. Указанное понимание последовательно закреплено ныне в предписаниях ч.ч. 1, 2 ст. 67 ГПК РФ и ч.ч. 1, 5 ст. 71 АПК РФ. Именно такой ценностный подход к оценке доказательств является a priori (без указания видимых причин) единственно правильным. Другой вопрос, что он требует от правоприменителя высочайшего уровня отправления правосудия. В этом контексте, теории формальных доказательств в части установления их (доказательств) процессуальной формы, соответствует учение о совершенных (полных) или предустановленных доказательствах, в силу которого суд обязан принять во внимание полное доказательство и, следовательно, суд не может вынести решение без представления «индивидуально»-определённого доказательства (документа конкретной формы, например). Напротив, принцип свободной оценки доказательств взаимосвязан в упомянутом аспекте с допустимостью доказательств, устанавливающей, прежде всего, ограничения в использовании средств доказывания вообще для установления обстоятельств гражданских дел. На необходимость разграничения предустановленных доказательств и допустимости доказательств традиционно указывает отечественная теория доказательственного права1. Одновременно, следует отметить наличие иной приобретающей всё большую популярность точки зрения, в соответствии с которой, в сущности, институт допустимости есть не что иное «как модернизированное наследие негативной системы формальных доказательств, существовавшей в следственном розыскном процессе»2. Аналогичным образом применительно к оценке допустимости, связанной с несоблюдением формы сделки, высказываются А.Т. Боннер и С.М. Михайлов, характеризуя их в качества «рудиментов формальной оценки доказательств»3. С последними рассуждениями согласиться нельзя. Действительно, в историческом плане процесс взаимовлияния и взаимопроникновения феноменов допустимости и предустановленности очевиден. Более того, в отдельных случаях в рамках настоящей работы (§ 4.1 четвёртой главы настоящей работы), тем, что отдельные правила, ставшие впоследствии составляющими допустимости, формировались в рамках иной системы оценки доказательств, сознательно пренебрегается. Вместе с тем, уже одно то, что ограниченный перечень средств доказывания был в феноменологическом плане впервые более-менее точным образом сформирован в римском праве периода его расцвета, период примата свободной оценки доказательств4, явно свидетельствует о необоснованности критикуемых рассуждений, поскольку этот факт подтверждает изначальную родственность принципа свободной оценки доказательств и явления допустимости доказательств. Кроме того, отличие допустимости от предустановленных доказательств осознается и указанными авторами: «основное отличие современных правил допустимости от требований классической негативной системы, – одновременно оговаривается А.В. Смирнов, – состоит лишь в степени влияния на доказанность фактов; правила допустимости хотя и влияют на установленность факта, но менее жестко, чем требования формальной системы»1. В этой связи допустимость доказательств (в рамках данного в § 1.5 первой главы настоящей работы её семантического определения) в контексте системы свободной оценки доказательств представляет собой грань, отделяющую судебные доказательства от несудебных, выступает определенной предпосылкой, возможно даже методом судебной познания, то есть никоим образом не покушается на основы этого догмата. Кроме того, как уже отмечалось, установление признака допустимости доказательств во многих случаях предполагает необходимость использования внутреннего убеждения правоприменителя. В частности, это относится к большинству случаев признания доказательств недопустимыми по основанию, предусмотренному ч. 2 ст. 50 Конституции РФ и конкретизирующим её предписаниям ч. 2 ст. 55 ГПК РФ и ч. 3 ст. 64 АПК РФ. Далее. Не смотря на то, что принцип свободы оценки доказательств является в настоящее время господствующим в процессуальном законодательстве стран с развитым правопорядком, говорить о полном отсутствии в нём (законодательстве) элементов теории формальных доказательств не представляется возможным. Данное утверждение актуально и для стран континентальной правовой семьи. Например, в соответствии с ч. 1 § 286 ГПК ФРГ (Zivilprozessordnung der BRD (Bonn, November 1996))2 суд должен, учитывая содержание всех заседаний и результаты собирания доказательств, если таковое проводилось, по своему внутреннему убеждению определить, следует ли считать фактическое утверждение истинным или неистинным. В определении суда должны указываться основания, которыми он руководствовался. Одновременно в ГПК ФРГ имеются отдельные императивные правила об оценке тех или иных доказательств, базирующиеся на предписаниях ч. 2 того же параграфа, в соответствии с которыми законными правилами доказывания суд связан только в случаях, прямо названных в ГПК ФРГ. Данные правила объединяются единым понятием «доказательственная сила». К ним следует отнести предписания о доказательственной силе протокола судебного заседания (§ 165 ГПК ФРГ) описательной части решения суда (§ 314 ГПК ФРГ)1, официальных документов (§§ 415, 417, 418 ГПК ФРГ), частных документов (§ 416 ГПК ФРГ), документов, обладающих опредёленным недостатками (§ 419 ГПК ФРГ). В большинстве своём, данные правила служат закреплению своеобразных доказательственных презумпций, например, презумпции публичной достоверности официальных документов, на что ранее уже обращал внимание автор2. С другой стороны, имеются предписания, которые вводят исключительно специальные правила об оценке доказательств. Так, в соответствии с § 416 ГПК ФРГ частные документы являются, поскольку они подписаны составителями или заверены нотариально удостоверенной сильно сокращенной подписью, полным доказательством того, что содержащиеся в них объяснения поданы составителями (§ 416 ГПК ФРГ). Более того, можно говорить о прямом введении в новых отечественных ГПК и АПК отдельных элементов формальной оценки доказательств. Так, в соответствии с ч. 7 ст. 67 ГПК РФ и ч. 6 ст. 71 АПК РФ суд не может считать доказанным факт, подтверждаемый только копией документа или иного письменного доказательства, если утрачен или не передан в суд оригинал документа, а копии этого документа, представленные лицами, участвующими в деле, не тождественны между собой и невозможно установить подлинное содержание первоисточника с помощью других доказательств. В данных предписаниях усматривается ничто иное, как требование законодателя, адресованное к суду, не считать доказанным факты, подтверждаемые только определенными документами, то есть правило о том, как конкретное доказательство оценивать. Говоря о значении данного правила с точки зрения онтологической целесообразности, следует подчеркнуть, что, действительно, в подобной ситуации весьма сложно говорить о достоверности подобных письменных доказательств. Причём к её аналогам дополнительно можно, например, отнести положение, когда сторонами представляются два не аутентичных подлинника одного договора, оставшееся за рамками подобного правового регулирования. Одновременно следует отметить, что позиция комментаторов, состоящая в том, что данное правило не носит «нормативного характера» и содержит «указания-рекомендации по исследованию и оценке письменных доказательств»3, поэтому они, строго говоря, не противоречат положениям ч.ч. 1, 2 ст. 67 ГПК РФ и ч.ч. 1, 5 ст. 71 АПК РФ, представляется не более чем стремлением выдать желаемое за действительное. Это подтверждает и только что начавшая формироваться судебная практика, в рамках которой новации ч. 7 ст. 67 ГПК РФ и ч. 6 ст. 71 АПК РФ активно применяются именно в качестве полноценных правил оценки доказательств, особенно в рамках арбитражного процесса. Например, было отказано в применении ч. 6 ст. 71 АПК РФ на том основании, что судебными инстанциями расхождений в копиях соответствующих документов, представленных участниками спора, не установлено1. Следует также отметить тенденцию в судебной практике по расширению сферы действия указанных правил, то есть по применению ч. 7 ст. 67 ГПК РФ и ч. 6 ст. 71 АПК РФ, помимо прочего, в несколько отличном от их буквального прочтения значении. В частности, к ситуациям, когда копия спорного документа представляется лишь одной из сторон, а вторая сторона только отрицает его содержание2, при представлении копии документа в суд лицом, не участвующим в деле, на основании запроса3, наконец, просто в весьма «специфических» случаях: «Также не находит подтверждения в материалах дела довод ИМНС о том, что решение суда первой инстанции не подписано одним из судей, входивших в состав суда, рассматривавшего дело. Как видно из оригинала решения, имеющегося в материалах дела, и решение, и его резолютивная часть подписаны судьями Жбановым В.Б., Лопато И.Б., Семиглазовым В.А., которые, как следует из протокола судебного заседания от 05.08.2002, и входили в состав суда, рассматривавшего дело. Приложенные к кассационной жалобе светокопии решения суда и его резолютивной части не могут быть признаны надлежащими доказательствами, поскольку они не заверены арбитражным судом и опровергаются оригиналами указанных документов, имеющихся в материалах дела, а также копией решения суда, представленной Обществом. Кроме того, в соответствии с частью 6 #M12293 0 901821334 26139 1177151268 2401707342 77 2825816207 1286458 707314824 2516828584статьи 71 АПК 2002 года#S арбитражный суд не может считать доказанным факт, подтверждаемый только копией документа или иного письменного доказательства, если утрачен или не передан в суд оригинал документа, а копии этого документа, представленные лицами, участвующими в деле, не тождественны между собой и невозможно установить подлинное содержание первоисточника с помощью других доказательств»4. В современном отечественном процессуальном законодательстве имеются и иные, более традиционные рудименты предустановленности доказательств, а в некоторых случаях правила о допустимости доказательств практически смыкаются с нею по значению, о чём будет идти речь ниже. Казалось бы, дополнительное включение подобных предписаний, построенных на теории формальных доказательств, в гражданский процессуальный и арбитражный процессуальные законы Российской Федерации представляется весьма целесообразным и отвечающим целям процессуальной экономии. Но так ли это на самом деле? Господствующая в континентальной доктрине на этот счет точка зрения является двойственной и сопоставимой с общепринятым взглядом на соотношение состязательного и инквизиционного начал в судопроизводстве, о чём речь пойдет в § 4.1 четвёртой главы настоящей работы. Так, известный немецкий профессор Г.Ф. Пухта еще в позапрошлом веке писал о необходимости соблюдения «благой середины» между этими двумя крайностями: по возможности точными правилами о том, когда и при каких условиях отдельные виды доказательств могут убедить судью в юридической истине факта, и принципом, предоставляющим оценку доказательств субъективному впечатлению судьи1. Подобные рассуждения неверны. В первую очередь, введение любого законодательного положения об оценке содержания отдельного средства доказывания предполагает его (содержания) значительную идеализацию, что будет неизбежно вести к нивелированию «незначительных» нюансов доказательственного значения конкретного (индивидуального) доказательства, которое собственно и выступает предметом судебного познания (исследования). Это различие (нивелировка) будет еще более усиливаться, при возникновении необходимости сопоставления такого доказательства с другими и т.д. Иными словами, возможность конструирования легального предписания об оценке содержания отдельного вида средств доказывания, учитывающего все возможные и юридически значимые его аспекты и созначения, представляется весьма проблематичным. Во-вторых, это не сможет решить основную проблему – проблему адекватности оценки судом конкретных доказательств. Иначе, можно издать любой закон, пусть даже о толковании других законов, но это отнюдь не гарантирует, что он будет трактоваться правоприменителем качественнее, чем предыдущие. Таким образом, принцип свободы оценки доказательств представляется единственно правильным. В-третьих, как уже отмечалось во введении, конструирование закона с учётом двух взаимоисключающих методов неизбежно будет приводить к возникновению в нём внутренних противоречий. Так, в рассмотренной ситуации, коллизия между ч.ч. 1, 2 ст. 67 ГПК РФ и ч.ч. 1, 5 ст. 71 АПК РФ, с одной стороны, и ч. 7 ст. 67 ГПК РФ и ч. 6 ст. 71 АПК РФ, с другой, – очевидна. Тем не менее, законодатель даже не предпринял попытки её устранения, аналогичной, положениям в § 286 ГПК ФРГ, например. В правовом плане данные предписания, по всей видимости, отвечают наметившейся тенденции общей формализации отечественного процессуального права. С другой стороны, если проводить исторические параллели следует отметить, что чрезмерная тяга законодателя к формализации процесса оценки доказательств практически всегда появлялась в периоды нарастания кризисных социально-экономических и политико-правовых явлений. Так, в римском праве принцип свободы оценки доказательств впервые был ограничен, пожалуй, последним великим императором – Константином. Затем, с углублением кризиса Древнего Рима, упадком общего уровня правовых знаний, формализация доказательств только нарастала1. Примечательно, что аналогичное «эсхатологическое» видение общего направления развития отечественной правовой системы всё чаще характеризует работы крупных теоретиков права2. Одновременно, в культурологическом плане подобный подход адекватен современному западно-европейскому типу ментальности – философии постмодернизма. Другой вопрос, что, как было не явно отмечено во введении к настоящей работе, – постмодернизм, как метод познания, имеет ценность исключительно эвристическую и мало пригоден для научной систематизации и классификации3. В любом случае, по глубокому убеждению автора, формализация процесса не должна иметь результатом к возникновению в законе столь очевидных и фундаментальных коллизий, не может преследовать цель отказ от принципиальных догматов, разработанных отечественной теорией процессуального права, в угоду соображением целесообразности без тщательной проработки и обоснования необходимости полного или частичного отказа от них, а равно детального анализа тех последствий, к которым подобные нововведения могут привести4. Иными словами, включение в процессуальные законы положений аналогичных ч. 7 ст. 67 ГПК РФ и ч. 6 ст. 71 АПК РФ, то есть вводящих элементы формальной оценки доказательств, представляется более чем преждевременным. Указанный тезис, на взгляд автора, весьма ярко иллюстрируется и приведенными выше примерами из судебной практики. В этой связи нельзя не присоединиться к следующему утверждению: «Попытки внедрения в отечественный… процесс формальной оценки доказательств ... не имеют под собой основы в действующей правовой системе, в существующих институтах, связанных с доказательствами в судопроизводстве»1. |
Похожие:
 |  | Планы семинарских занятий предназначены для руководства при подготовке студентов к семинарским занятиям по курсу «Доказывание и доказательства... | |
| Гражданская процессуальная форма. Соотношение гражданского процессуального права с другими отраслями процессуального и материального... | | «Предоставление гражданам земельных участков, государственная собственность на которые не разграничена и земельных участков, находящихся... |
| Тайный советник, Анастасия Соколовская, Алексей Яушев, 12. 11. 2007, №043, Стр. 8 14 | | Охватывает организационное обеспечение деятельности судов и обеспечение единства судебной практики |
| Подготовлена отделом по обеспечению участия прокуроров в гражданском и арбитражном процессе прокуратуры Амурской области | | «Установление сервитутов в отношении земельных участков, государственная собственность на которые не разграничена и земельных участков,... |
| Прошу Вас включить в схему размещения нто, утвержденную постановлением администрации города Ульяновска №1463 от 29. 04. 2016, нестационарный... | | Предоставление указанных доказательств в дальнейшем сделается невозможным или затруднительным ввиду того, что |