Гордейчик Алексей Владимирович исследование допустимости доказательств в гражданском и арбитражном процессах город Хабаровск 2007 год
Скачать 2.92 Mb.
|
| Глава 1. Доказательства, их свойства (признаки) § 1.1. Значение термина «доказательства» в процессуальных законах Понятие «доказательства», наряду с «доказыванием», является системообразующим элементом доказательственного права. Сложность его изучения может быть проиллюстрирована следующим примером, имеющим непосредственное отношение к предмету рассмотрения настоящей главы. Во всех трёх процессуальных законах (ГПК РФ, АПК РФ и Уголовно-процессуального кодекса (далее – УПК) РФ термин «доказательства» употребляется, по крайней мере, в трёх значениях. Во-первых, доказательства рассматриваются как полученные в соответствии с предусмотренным федеральными законами порядком сведения (о фактах), на основании которых суд (арбитражный суд) устанавливает наличие или отсутствие обстоятельств, имеющих значение для правильного разрешения дела (абз. 1 ч. 1 ст. 55 ГПК РФ, ч. 1 ст. 64 АПК РФ, ч. 1 ст. 74 УПК РФ). Во-вторых, термин «доказательства» в общих чертах служит для обозначения процессуальной формы существования этих сведений: «письменные доказательства», «вещественные доказательства» (абз 2 ч. 1 ст. 55 ГПК РФ, ч. 2 ст. 64 АПК РФ, ч. 2 ст. 74 УПК РФ). При этом применительно к ч. 2 ст. 64 АПК РФ и ч. 2 ст. 74 УПК РФ следует говорить о прямом легальном распространении этого термина на все без исключения средства доказывания (или, как сейчас принято говорить, виды доказательств), поскольку эти процессуальные законы перед их (средств) перечислением устанавливают: «в качестве доказательств допускаются… ». На анализе этих двух значений достаточно часто и развернуто останавливаются многие авторы в научных и учебных трудах в рамках обоснования своего взгляда на общее понятие судебных доказательств1. Третьему же их значению уделяется недостаточное внимание. Вместе с тем термин «доказательства» употребляется также в ином, весьма широком контексте. Проанализируем последний тезис применительно к положениям ГПК РФ и АПК РФ. Так, понятие «доказательства, полученные с нарушением федерального закона», используемое в ч. 2 ст. 55 ГПК РФ и ч. 3 ст. 64 АПК РФ, принятых в развитие положением ч. 2 ст. 50 Конституции РФ, хотя и сравнимы, но несовместимы с понятием «доказательства», содержащемся в абз. 1 ч. 1 ст. 55 ГПК РФ и ч. 1 ст. 64 АПК РФ, соответственно. При рассмотрении содержания данных предписаний комментаторы традиционно указывают, что фактические данные (сведения), полученные с нарушением федерального закона, вообще нельзя именовать доказательствами, так как они таковыми не являются1. Такой подход, подменяющий понятие «доказательства» в значении любых сведений на прямо противоположное – «не доказательства», представляется небесспорным, по крайней мере, на том основании, что он не соответствует предписаниям самих процессуальных законов, изменяет логику их построения. По мнению автора, суждения подобные: «недопустимые доказательства – не доказательства» характерны скорее для неформализированной, ненормативной древнекитайской логики «мин бянь» с ее «процедурой исправления имен», чем для аристотелевской силлогистики2. Ведь «недопустимые доказательства», безусловно, «не судебные доказательства», но те и другие «доказательствами» всё же являются. Не только о судебных доказательствах идет речь в ст. 60 ГПК РФ и ст. 68 АПК РФ, с той лишь разницей, что в последнем случае ГПК РФ и АПК РФ в общих чертах содержат запрет использования определённых в законе средств доказывания, а, соответственно, и содержащихся в них сведений, для установления отдельных нормативно-конкретизированных обстоятельств дела. Поскольку сведения, добытые в результате использования несанкционированных ст. 60 ГПК РФ и ст. 68 АПК РФ средств доказывания, не могут быть признаны полученными с соблюдением предусмотренного федеральными законами порядка, они также не подпадают под определение доказательств, данное в абз. 1 ч. 1 ст. 55 ГПК РФ и ч. 1 ст. 64 АПК РФ, соответственно. В некоторых случаях анализируемое значение термина выражено не столь явно. Пункт 5 ч. 2 ст. 131 ГПК РФ и п. 5 ч. 1 ст. 125 АПК РФ предусматривают обязанность указать в исковом заявлении доказательства, обосновывающие иск. При этом в данном случае речь идет не только о доказательствах в контексте абз. 1 ч. 1 ст. 55 ГПК РФ и ч. 1 ст. 64 АПК РФ, но и абз. 2 ч. 1 ст. 55 ГПК РФ и ч. 2 ст. 64 АПК РФ. Более того, в момент подачи искового заявления их (доказательств) ещё не существует. Скорее всего, следует говорить о том, что истец полагает «сделать» таковыми. Аналогично вышеприведенному и соотношение доказательств в указанном аспекте с тем значением, в котором употреблен анализируемый термин в ч. 4 ст. 67, ч. 4 ст. 198 ГПК РФ и ч. 7 ст. 71, п. 2 ч. 4 ст. 170 АПК РФ, говорящих, что суд в мотивировочной части решения обязан указать доводы, по которым он отвергает те или иные доказательства. Фактически в последних двух случаях доказательства рассматриваются как все сведения обо всех обстоятельствах событийного мира, заключенных во всех носителях этой информации. Приведенный перечень не является исчерпывающим. В этой связи само выделение третьего значения термина «доказательства» в процессуальных законах является весьма условным, поскольку в его рамках можно усмотреть ещё несколько его значений, о чём ранее довольно подробно писал автор1. Вместе с тем оно, как будет показано ниже, имеет глубокий научно-практический смысл. На наличие третьего значения термина «доказательства» всё чаще указывают и другие исследователи. Так, М.К. Треушников выделяет так называемые «предварительные» доказательства, логический объём которых сводится к тому, что «доказательство как таковое было вовлечено в процесс познания, но на определенном этапе исследовательского пути опровергнуто судом, например, в результате оценки доказательств признано не имеющим отношения к делу»2. В свою очередь, Л.А. Грось применительно к предыдущим процессуальным кодексам обоснованно замечает: «… действующее процессуальное законодательство применяет термин «доказательство» к информации, не имеющей отношения к рассматриваемому судом делу. В ч. 4 ст. 197 ГПК, ч. 4 п. 2 ст. 127 АПК содержится требование суду указать в мотивировочной части судебного решения доводы, по которым суд отвергает (отклоняет) те или иные доказательства»3. Во многом о том же комплексе значений термина «доказательство» упоминает В.В. Молчанов при выделении «отражательно-информационной» функции доказательств, в соответствии с которой сведения о фактах (информация) могут быть использованы в процессе для достижения истины по делу вследствие того, что воспроизводят факты реальной действительности, являются их отражением4. Безусловно, что столь сложная и полисемантичная терминологическая конструкция закономерно порождает многогранную дискуссию по вопросу о том, в чём же существо собственно судебных доказательств. Представляется возможным выделить следующие, безусловно, взаимосвязанные между собой направления данной дискуссии: - общий вопрос о дефиниции понятия «судебные доказательства»; - проблема «процессуальной формы» доказательств; - вопрос о моменте возникновения судебных доказательств; - полемика по поводу определения, количества и содержательной стороны конкретных свойств (признаков) судебных доказательств. Остановимся подробнее на каждой из них. § 1.2. Дискуссия о дефиниции понятия «судебные доказательства» Долгое время понятие доказательств в науке давалось скорее на житейском уровне, как всё то, посредством чего устанавливаются обстоятельства дела. Вот что писал, например, известный русский дореволюционный ученый-юрист Л.Е. Владимиров: «Всё, что наполняет мир вещественный, всё, что может быть нами воспринято из мира духовного, может составлять уголовное доказательство»1. Не изменилось такое понимание и в первые десятилетия советского периода: «Определяя судебные доказательства, наука доказательственного права подчеркивает их тождество с точки зрения самого процесса доказывания с обычными доказательствами, какими могут быть любые факты, события, явления, вещи»2. В последующем такие взгляды получили название «донаучной (архаической)» трактовки доказательств3. Однако, и в этот период процессуальная наука всё же признавала наличие определённой специфики судебных доказательств. Выдающийся русский дореволюционный процессуалист К.И. Малышев выразил эту мысль следующим образом: «Доказательством в обширном смысле или доводом называется всё, что убеждает наш ум в истинности или ложности какого-нибудь факта или положения. В техническом смысле нашей науки судебными доказательствами называются законные основания для убеждения суда в существовании или несуществовании спорных юридических фактов»4. В этой связи ключевым в данном высказывании является указание на «законность» оснований для возникновения судебных доказательств. Начало нового этапа изучения вопроса было инициировано в 1958 г. принятием Основ уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик от 25 декабря 1958 г. и последующим принятием Основ гражданского судопроизводства Союза ССР и союзных республик от 8 декабря 1961 г., в которых доказательства в общих чертах были определены аналогичным современной легальной дефиниции образом. В результате этого изучения сформировалось несколько направлений трактовки понятия, значимость которых менялась с течением времени. Первой сформировалась так называемая концепция «логической» модели доказательства1. Согласно ей доказательствами делу являются только факты, объективно существующие и познанные факты реальности. Наиболее последовательно данные взгляды были выражены С.В. Курылёвым. Согласно его воззрениям доказательствами являются только известные факты, с помощью которых устанавливаются неизвестные, искомые факты: «Судебным доказательством является факт, полученный из предусмотренных законом источников и предусмотренным законом способом, находящийся с искомым в судебном процессе фактом в определенной связи, благодаря которой он может служить средством установления объективной исконности искомого факта»2. Будучи основанными на философском законе всеобщей связи и взаимосвязи явлений природы и общества (поскольку мир – единое целое, все явления в мире связаны друг с другом, то и объект познания связан с другими предметами и явлениями), эти взгляды, тем не менее, подвергались и подвергаются жесткой критике за односторонность и неполноту. Достаточно отметить, что данная концепция довольно стройно обосновывает лишь косвенные доказательства, поскольку прямые доказательства-факты в её рамках являлись доказательствами самих себя, при этом она полностью игнорировала вопрос о правовой форме существования доказательств, ведь факты без процессуальных средств доказывания не могут быть вовлечены в процесс3. Однако применительно к так называемым доказательственным фактам (например, алиби), по мнению многих авторитетных исследователей, упомянутые взгляды, по крайней мере, до новейшей реформы процессуального законодательства сохраняли своё как теоретическое, так и практическое значение. Как альтернатива «логической» модели значительное число приверженцев вскоре завоевала так называемая «двойственная» концепция доказательств. Согласно этой трактовке, доказательствами являются и факты (сведения о них), и те средства доказывания (по терминологии некоторых авторов – источники), из которых эти факты почерпнуты. Иначе, термин «судебные доказательства», в соответствии с данной концепцией, имеет два значения. Разработка указанной системы взглядов традиционно связывается с именем выдающегося отечественного ученого-юриста М.С. Строговича1. Этого понимания и ныне придерживаются многие авторитетные авторы. Например, Д.М. Чечот: «Судебными доказательствами являются все фактические данные (факты и сведения о фактах), а также средства доказывания, которые в предусмотренных законом процессуальных формах используются в суде для всестороннего и полного исследования обстоятельств и вынесения законного и обоснованного решения»2. Аналогичным образом подходит к решению вопроса А.К. Сергун: «Известная сложность в понимании категории судебных доказательств связана с тем, что доказательствами называют не только каждое средство доказывания в целом, скажем, представленный стороной письменный документ или полученное судом заключение эксперта, но и отдельные сведения, т.е. фактические данные об обстоятельствах дела, которые суд из них получает»3. При этом некоторые сторонники данной концепции, например, Л.Т. Ульянова, уже рассматривали доказательства как единство фактов и источников сведений о них (средств доказывания)4. Справедливости ради, следует отметить, что взгляды Л.Т. Ульяновой с таким же успехом можно отнести к следующей, «информационной» модели доказательств5. В этой связи сторонники «двойственной» модели преодолели односторонность в понимании доказательств, характерное для модели «логической». Подобная трактовка, являлась шагом вперед, хотя она и не снимала в полной мере противоречия, связанные с пониманием доказательства главным образом как факта. Данную группу противоречий во много удалось преодолеть «информационной» модели доказательств, появившейся под влиянием кибернетических идей в середине 60-х гг. ХХ в. Согласно этой концепции, доказательством является единство сведений (информации) и их, в терминологии одного из разработчиков концепции В.Я. Дорохова, источника (материального носителя)6. «Информационная» модель, сформировавшаяся в результате длительной дискуссии, не смотря на многочисленность своих вариативных комбинаций, является в настоящее время господствующей в науке процессуального права, поскольку наиболее адекватно отражает легальную дефиницию понятия1. Широкое распространение данные взглядов в науке доказательственного права дало основание некоторым их приверженцем утверждать, что указанная концепция не нуждаються в дальнейшей дополнительной аргументации2. Именно её считает наиболее обоснованной, а равно носящий диалектический характер и автор3. Действительно, даже вполне мыслимое разграничение сведений и их процессуальной формы доказательств фактически не поддается последовательному лингвистическому разделению в процессуальных законах. Этот тезис, к слову, ярко проявился при предпринятом автором анализе третьего значения термина «доказательства», упоминаемого в процессуальных законах, например, применительно к ч. 4 ст. 67, ч. 4 ст. 198 ГПК РФ и ч. 7 ст. 71, п. 2 ч. 4 ст. 170 АПК РФ. Ведь суд, отвергая ту или иную информацию по мотиву того, что она не относится к делу, тем самым не принимает во внимание и конкретное средство доказывания и, наоборот, «не допустимое» средство доказывания, в свою очередь, препятствует использованию информации, в нём содержащейся. Кроме того, новшества процессуального законодательства позволяют говорить о попытке последовательного закрепления «информационной» модели на легальном (законодательном) уровне. Во-первых, следует упомянуть о том, что доказательства в процессуальных законах (ч. 1 ст. 55 ГПК РФ, ч. 1 ст. 64 АПК РФ, ч. 1 ст. 74 УПК РФ) однозначно определены через «сведения», а не «фактические данные». Впервые данная новация была предпринята в ч. 1 ст. 52 АПК РФ от 5 мая 1995 г. С другой стороны, тезис о тождестве указанных понятий задолго до этого был убедительно обоснован наукой доказательственного права. При этом в подтверждение изложенной посылки обычно приводились как доводы языкознания («данные» – сведения, необходимые для какого-либо вывода, решения; «фактический» – отражающий действительное состояние чего-либо, соответствующий фактам1; иначе, фактические данные – есть сведения о фактах), так и теория информации, понятие сигнала2. В развитие такого понимания в абз. 1 ч. 1 ст. 55 ГПК РФ, ч. 1 ст. 64 АПК РФ абсолютно логично подчёркивают, что доказательствами являются не просто любые сведения, но «сведения о фактах». Показательно в связи с изложенным, что Т.В. Сахнова вообще предложила отказаться и от последнего словосочетания в пользу научного термина «информация»3. С другой стороны, к числу наиболее «слабых сторон» такой формулировки легального понятия «доказательства» относится то, что она не рассматривает в качестве доказательств так называемые доказательственные факты (известные факты, служащие для установления иных, искомых фактов), которые (хотя и чрезвычайно редко) суды рассматривают в качестве доказательств. Так в одном из решении Краснофлотский районный суд г. Хабаровска в подтверждение производства ремонта автомобиля после предыдущей аварии сослался на то, что указанный автомобиль после неё прошёл технический осмотр и находился в эксплуатации без всяких ограничений4. Одновременно сам тезис о наличии такого противоречия, на взгляд автора, во многом спорен, поскольку и в приведённом выше примере, доказательством, в конечном итоге, выступает конкретная информация о фактах, заключенная в определённых средствах доказывания, а не факты как таковые. В этой связи так называемые «доказательственные факты» относятся, скорее, к оценке доказательств в собственном смысле, а не к процессу установления у доказательств тех или иных свойств (признаков), то есть отождествлению их с судебными. Несколько иное, более развернутое обоснование тезиса о том, что «доказательства ни при каких условиях не могут трактоваться как факты объективной действительности», применительно к уголовному процессу отстаивает С.А. Шейфер. По его мнению, реальные явления действительности не могут фигурировать в материалах дела в качестве доказательств, ибо в мышлении правоприменителя существуют и взаимодействуют не вещи, а их образы. Подтверждением этому служит и анализ процесса формирования доказательств. Данный процесс характеризуется многократным отражением события, составляющего предмет исследования: сначала оно отражается в окружающем мире, оставляя в нем материальные (место происшествия, предметы, телесные повреждения и др.) и идеальные (память участников события) следы, затем эти следы воспринимаются правоприменителем, отражаются его сознанием и объективизируются в материалах дела, превращаясь в доказательства в процессуальном смысле1. «Именно в процессе «вторичного отражения» формируются доказательства как фактические данные, запечатленные в предусмотренной законом процессуальной форме, – пишет С.А. Шейфер, далее замечая, – представляется бесспорным, что в процессе формирования доказательства также происходит преобразование оригинала: реально существующие объекты и устные сообщения трансформируются в идеальный объект – познавательный образ, который сохраняется затем путем преобразования его в протокольную запись или иную надежную форму сохранения информации. Здесь в полной мере действует характеристика различия между психическим отражением и отражаемым, согласно которой чувственное представление не есть существующая вне нас действительность, а только образ этой действительности»2. Данные рассуждения, на мой взгляд, нуждаются в существенном уточнении. «Вторичное отражение» как явление, в полной мере согласующееся с собственно теорией отражения, приверженцем которой, как уже отмечалось во введении к настоящей работе, является автор, в ходе доказывания действительно, имеет место. Вместе с тем, вся логика процессуального закона направлена на то, чтобы нивелировать его негативные последствия применительно к процессу обнаружения, закрепления и исследования доказательств, то есть процессу придания результатам «первичного отражения» процессуальной формы, направлена как бы на «клонирование» первичного доказательственного материала посредством культивирования другой всеобщей закономерности – закона онтогносеологического соответствия. «Вторичному отражению» законом придаётся значение лишь в рамках оценки доказательств в собственном смысле, то есть в процессе формирования внутреннего убеждения правоприменителя. Исключение из данной «закономерности» составляет требование непосредственности исследования доказательств, объединяющее первое правовое явление со вторым. Во-вторых, абз. 2 ч. 1 ст. 55 ГПК РФ, ч. 2 ст. 64 АПК РФ и ч. 2 ст. 74 УПК РФ отказались от понятия «средства доказывания». Данное нововведение было также осуществлено в ч. 1 ст. 52 АПК РФ от 5 мая 1995 г. При его комментировании разработчики указали, что оно введено скорее «по соображениям редакционного характера»1. При этом процессуалисты в своём большинстве в этой связи не собирались отказываться от самого термина, всячески подчеркивая его универсальное значение, как для гражданского, так и для арбитражного процесса2. С другой стороны, некоторые исследователи полагают, что нет необходимости вводить термин «средства доказывания», поскольку, например, ч. 1 и ч. 2 ст. 64 АПК РФ определяют единое правовое явление – «доказательство»3. Именно как развитие последней позиции следует воспринимать прямую характеристику бывших средств доказывания в качестве доказательств, предпринятую в ч. 2 ст. 64 АПК РФ и ч. 2 ст. 74 УПК РФ (абз. 2 ч. 1 ст. 55 ГПК РФ более традиционно указывает, что сведения, имеющие значения для правильного разрешения дела, «могут быть получены из…»). В этой связи формулировки ч. 2 ст. 64 АПК РФ и ч. 2 ст. 74 УПК РФ нельзя признать в полной мере удачными, хотя бы потому, что они не ликвидируют законодательной основы выделения «двойственной» модели доказательств, а скорее, в определённом смысле, подтверждают её обоснованность. Другой вопрос, что автор не считает себя её приверженцем. В этой связи следует уточнить, что ни письменные или вещественные доказательства, ни иные средства доказывания вне связи с их содержательной (информационной) стороной, действительно, «судебными доказательствами» признаваться не могут. «Существование вещественного доказательства – это действительно реальный факт, – обоснованно пишет С.А. Шейфер, – Однако доказательственную ценность имеет не этот факт сам по себе, а информация, носителем которой служит предмет, и обстановка, в которой он находился»4. При этом такое суждение в полной мере согласуется с современными представлениями о различных формах существования информации, в том числе и в материальных объектах5. В отношении же законодательного отказа от термина «средства доказывания», то он, на взгляд автора, во всяком случае, сохраняет существенное научно-практическое значение, поскольку достаточно удачно отграничивает содержательную составляющую доказательств, от их формальной стороны, служит весьма точным обозначением носителей доказательственного материала (информации), а небрежение им, только затруднят лингвистические построения (и законодательные, и доктринальные). К тому же понятие «средства доказывания» не заменить в полной мере и термином «виды доказательств», хотя бы, потому что классификаций доказательств великое множество. Более того, само понятие всё же сохранилось в ст. 60 ГПК РФ, что лишний раз подчеркивает его универсальный характер. Аналогичным образом можно подвергнуть критике попытки заменить это понятие термином «источники», чрезвычайно распространённым в науке уголовного процесса. При чём вопрос даже не в том, что под источниками доказательств в науке гражданского и арбитражного процесса, понимается несколько иное, и автор считает сам этот термин в общепринятом значении излишним, а в том, что подобная «подмена» приведет к признанию – доказательством является исключительно информация. О критике же подобной точки зрения речь будет идти чуть ниже. Примечательно в этом контексте, что мнение о целесообразности сохранения в научно-практическом обороте понятия «средства доказывания» после вступления в силу новых процессуальных кодексов стало практически общепринятым1. На основании изложенного под судебным доказательством здесь и далее в наиболее обобщенном виде понимаются фактические данные (сведения) об обстоятельствах, имеющих значение для правильного разрешения дела, содержащиеся в средствах доказывания, обнаруженных, закрепленных и исследованных в соответствии требованиями федеральных законов. При этом такие фактические данные и средства доказывания соотносятся между собой в качестве содержания и процессуальной формы. Примечательно, что именно такой подход к существу вопроса исповедуют и высшие судебные инстанции. Проиллюстрируем последний тезис на примере, имевшего большой общественный резонанс казуса, хотя и имевшего место в рамках уголовного процесса, но наиболее явственно обнаружившего указанную тенденцию: «… Согласно ст. 220 УПК РФ, в обвинительном заключении следователь, наряду с другими обстоятельствами, обязан привести перечень доказательств, подтверждающих обвинение. В соответствии со ст. 74 УПК РФ доказательствами по уголовному делу являются любые сведения, на основе которых суд, прокурор, следователь устанавливают наличие или отсутствие обстоятельств, подлежащих доказыванию, а также иных обстоятельств, имеющих значение для уголовного дела. В ч. 2 ст. 74 УПК РФ перечисляются источники доказательств, к которым относятся показания подозреваемого и обвиняемого, потерпевшего, свидетеля, заключение и показания эксперта, вещественные доказательства, протоколы следственных и судебных действий, иные документы. В ст. ст. 76 – 81 УПК РФ дается определение понятий каждого из доказательств. При таких обстоятельствах надлежит признать, что в соответствии со ст. 220 УПК РФ следователь обязан сослаться не только на источник доказательств, как это имеет место в обвинительном заключении по данному делу, но и привести сами сведения, составляющие их содержание как доказательств»1. Естественно, что концепция рассмотрения доказательств в качестве единства формы и содержания, как и любая теория идеализации, пытающаяся объяснить столь сложное и неоднозначное явление, не лишена определенных противоречий. Например, в рамках вышеприведённого определения «информационная» модель не учитывает ряд легальных правил, ставящих допустимость доказательств в зависимость не от их процессуальной формы, а от содержания, о которых (правилах) уже упоминал автор. Аналогичные противоречия служат основанием для её (концепции) перманентной критики, пафос которой состоит в том, что понимание доказательств в качестве единства содержания и правовой формы не раскрывает, а, напротив, игнорирует сущность судебных доказательств, подлинную диалектику их формы и содержания2. В этой связи следует выделить ещё одну систему воззрений на понятие «доказательства». Её можно обозначить, как «смешанную (синтезированную)» концепцию доказательств. Согласно данным взглядам доказательством являются и сами факты, и сведения о них, и их источники. Имеется, по крайней мере, две разновидности этой концепции. В одном случае такое понимание доказательств выводится из выделения информационного и логического путей (сторон) доказывания, для которых характерны различные гносеологические средства доказывания. Поэтому в информационном пути доказательством является единство сведений и средства доказывания («информационная» модель), а в логическом факты-аргументы («логическая» модель)3. Другая группа авторов включает в содержание доказательства и факты, и сведения о них, то есть предлагает симбиоз «информационной» и «двойственной» моделей4. Существуют и иные, менее распространенные точки зрения, которые нельзя рассматривать в качестве самостоятельных научных направлений. Например, о том, что под доказательством следует понимать исключительно фактические данные (сведения) в отрыве от собственно процессуальной формы1. Следует заметить, что последняя точка зрения, по наблюдениям автора, приобретает всё большее число сторонников среди молодых юристов, особенно практиков. Объективно это связано с современной информационной революцией, в результате которой относительная доступность весьма разнородной информации создает ложное ощущение её «полного» отрыва от непосредственного носителя. В связи с чем, на критическом анализе подобных воззрений необходимо остановиться отдельно. Проблема в том, что рассмотрение доказательств исключительно в качестве информации будет приводить нас к весьма парадоксальным выводам. Например, о том, что тождественная во всех существенных доказательственных аспектах информация, заключенная в различных средствах доказывания (письменных доказательствах и свидетельских показаниях) будет являться одним доказательством. Ведь каких-либо иных отличительных признаков она (информация) содержать не будет. В этой связи на уровне серьёзных теоретических построений представляется целесообразным отказаться от иллюзий возможности единообразного применения в процессуальных законах термина «доказательства», то есть устранения различий в его употреблении, отмеченных в § 1.1. настоящей главы. Кроме того, как исключительно идеалистическую следует характеризовать цель конструирования исчерпывающего легального определения понятия доказательства. На лингвистических неопределенностях в этих определениях применительно к предыдущим процессуальным законам ранее довольно подробно писал автор2. Именно невозможность подобных языковых построений, по всей видимости, является лучшим подтверждением диалектической природы судебных доказательств. Как следствие, вопрос о полном и адекватном описании понятия «судебные доказательства» – должен быть адресован теории. |
Похожие:
 |  | Планы семинарских занятий предназначены для руководства при подготовке студентов к семинарским занятиям по курсу «Доказывание и доказательства... | |
| Гражданская процессуальная форма. Соотношение гражданского процессуального права с другими отраслями процессуального и материального... | | «Предоставление гражданам земельных участков, государственная собственность на которые не разграничена и земельных участков, находящихся... |
| Тайный советник, Анастасия Соколовская, Алексей Яушев, 12. 11. 2007, №043, Стр. 8 14 | | Охватывает организационное обеспечение деятельности судов и обеспечение единства судебной практики |
| Подготовлена отделом по обеспечению участия прокуроров в гражданском и арбитражном процессе прокуратуры Амурской области | | «Установление сервитутов в отношении земельных участков, государственная собственность на которые не разграничена и земельных участков,... |
| Прошу Вас включить в схему размещения нто, утвержденную постановлением администрации города Ульяновска №1463 от 29. 04. 2016, нестационарный... | | Предоставление указанных доказательств в дальнейшем сделается невозможным или затруднительным ввиду того, что |