О друзьях, о море, о себе
Скачать 2.01 Mb.
|
| 7. Дом междурейсового отдыха моряков. Шмидта, 43. Кому из мурманчан неизвестно это красивое здание по ул. Шмидта, 43. Оно было построено в 1936 году, по инициативе Микояна А.И., в то время наркома пищевой промышленности. Рыбная промышленность на Мурмане быстро развивалась. Для моряков после трудных промысловых рейсов, требовалась база для отдыха. В новом ДМО были для этого все условия. Мореходная школа и располагалась в ДМО. Учебные классы и службы были разбросаны по разным этажам. Общежитием являлся спортивный зал, расположенный на первом этаже левого крыла. Он был уставлен двухярусными койками и очень тесно, т.к. это было единственное общежитие. Питались курсанты в столовой ДМО, бывшем ресторане. Интерьер того времени, сильно отличался от современного. Внушительный подъезд. Просторный вестибюль. Справа и слева гардеробы. Паркетный пол. Дубовые панели барьеров. И вечный вахтёр старикашка, дядя Петя, постоянно присутствовавший в фойе. До сих пор помню его возмутительное: - «Что вы, да разве можно!», - если курсанты усаживались на дубовый барьер. Из фойе широкая лестница с дубовыми панелями перил и паркетными ступенями вела на второй и прочие этажи. На втором этаже она упиралась в массивную, отделанную бронзой дверь, ведущую в бывший ресторан «Северное сияние», где в войну любили отдыхать моряки с кораблей союзных конвоев. В описываемое время, не утратив былого блеска, она функционировала днём как столовая, а вечером – ресторан. Напротив двери в глубине зала светился дубовый «иконостас» шикарного буфета. Мы питались за четырёхместными столами и, обладая юношеским аппетитом, кое-кто умудрялся пристроиться в очередь и откушать по второму разу. Последний раз я там был на 20-летие окончания Мореходки. В правом крыле ДМО размещался очень уютный, никогда не пустующий по вечерам кинозал, он же и танцевальный. В подвальном помещении был единственный в городе 25-метровый плавательный бассейн. Многие курсанты посещали его, добившись не плохих результатов. Посещал его и я. Там же в подвале была и уютная биллиардная, а рядом в специальной комнате собирались шахматисты. Жучки-завсегдатаи подрабатывали там, обыгрывая подвыпивших моряков. На третьем этаже, напротив лестницы был читальный зал с просторными и удобными дермантиновыми диванами и всегда свежей периодикой. Там же располагалась и библиотека. В подвале левого крыла ДМО, располагался продовольственный склад тралфлота и моряки часто угощали нас белым хлебом, очень вкусным. Аппетит по молодости у нас был отменный. Позже мы привыкли к пищевому рациону, без добавок, да и кормить стали лучше. В описываемый период ДМО использовался по прямому назначению не полностью. В основном это было послевоенное семейное общежитие для комсостава. Вокруг здания территория была очень неухоженная. Деревянные дома, одноэтажная столовая, первая баня - ныне «Гларус» с мутным ручьём перед ней и грязь, особенно в дождливую погоду. Единственным украшением был скверик с берёзками перед фасадом, называемый «Комсомольским». Сплошного проезда с ул. Шмидта к вокзалу тогда не ещё было. От садика ничего не осталось кроме наших фотографий с друзьями. Но вернусь к началу учёбы. С какой завистью мы смотрели на старших, одетых в красивую форму с необычными бело-зелёными курсовками и нарукавными знаками. Учебные группы именовались взводами. Наша группа была 10-м взводом. В первом взводе учились ребята, намного старше нас, ранее окончившие Школу Юнг и несколько лет отработавшие в море. Они были в отличие от нас одеты в комсоставские кителя. Мы для них были салажня. Но хочу сразу сказать, что какого-то пренебрежения со стороны старших мы не испытывали. Я ещё скажу об этом. 8. Начало учебного процесса. Я так подробно остановился на ДМО, потому что это было начало. Это были первые, наиболее сильные впечатления. Я не упомянул о том, что в ДМО был лифт и парикмахерская на третьем этаже, с парикмахершей, у которой я постригался, будучи уже стармехом. Учебный процесс проходил в ДМО. Наш класс располагался на шестом этаже. Сейчас там радиоцентр. Жить в спортзале ДМО нам уже не пришлось. К тому времени для Мореходной школы было построено первое здание, общежитие ныне находящееся внутри территории МГТУ, ранее МВИМУ. Параллельно с учёбой мы занимались строевыми занятиями. Одеты мы были в робу х\б и фуфайки и с нетерпением ждали получения настоящего обмундирования. Учёба поначалу тоже давалась непросто. Начиналось это с общеобразовательных предметов. О преподавателях я скажу позже, но в тот период больше всего запомнился осетин Хугаев, говоривший с большим акцентом. Фронтовик. С его сыном мы работали позже в МВИМУ. Нормальный российский парень, доцент. Отец же его был фигурой колоритной. Особенно неподражаемый кавказский акцент. Как-то будучи до крайности возмущён тупостью Бори Ковшикова, он не нашел слов и выразился так: - «Это не человек, а мясо!» Ковшикова мы ещё вспомним. Это была ещё та шельма! Кроме напряженной учёбы, строевых занятий, еще вечерами практиковались слесарному делу в мастерских там же в подвальном помещении ДМО. Старшинами взводов были наиболее продвинутые курсанты. У нас, мой друг Виктор Семёнов. Командиры рот были маловыразительны, ничем себя не проявили и в памяти следа не оставили, тем более, что школу через короткий период военизировали и к нам пришли настоящие морские офицеры. 9. Переселение на ул. Советскую. Под руководством Марка Борисовича Литвина, школа набирала авторитет и укрепляла материальную базу. В апреле 1951 года мы переселились в новое двухэтажное общежитие на ул. Советской, что на Жилстрое. Рядом достраивалось трёхэтажный учебный корпус. Эти здания находятся внутри комплекса зданий МГТУ. Сначала нас разместили на первом этаже в кинозале, всю роту, 90 человек. Было очень весело. Но хулиганства и криминала не было. Затем каждый взвод получил отдельный кубрик. Но самое необычное было в том, что спали мы на двухярусных деревянных нарах, в четыре секции. Двухярусные металлические койки появились позже. Загруженные учёбой жили мы довольно мирно. Утром строем направлялись на учёбу в ДМО, там и питались. Вечером строем направлялись обратно в общежитие. Наконец-то мы получили полный комплект формы и начали усиленно заниматься подгонкой, ведь были заморышами. Нам не нравилось, что на бушлатах были американские пластмассовые пуговицы. Сейчас это редкость, раритет. А тогда мы срезали их и меняли на стандартные наши. О форме будет также разговор особый. Уж очень трепетно мы к ней относились. Мы с большим напряжением окончили первое, теоретическое полугодие и разъехались к большому удовольствию родителей по домам. 10. Практика на Мурманской судоверфи. Первый курс ММШ заканчивался шестимесячной практикой на судоверфи. Это была групповая практика и конкретных навыков мы получили немного. Какой, допустим токарь, будет отвлекаться от работы, обучая несмышлёнышей. Помнится, хорошую практику мы прошли в трубопроводном цехе. Там нужны были вспомогательные рабочие, и мы для этой цели подходили. Практика в этом цехе оказалась полезной. Судоверфь начала пятидесятых отличалась от гиганта, какой она стала впоследствии. В общем, кто хотел, интересовался, многие отлынивали. Любимым тёплым местом был старый кузнечный цех. На всю жизнь усвоил технологию кузнечной сварки. Там же в закутке производились жестяно-медницкие работы и заливка подшипников для паровых машин. Эта практика пригодилась в дальнейшей преподавательской работе. Интересной личностью был дядя Лева Севастьянов, комендор с броненосца «Ослябя». Он отливал свинцовые переборочные втулочки для кабелей. Мы заслушивались его рассказами о Цусиме и японском плене. Позже мы дружили с его сыном Вовкой. Ещё с той практики запомнился знаменитый ледорез «Литке». Его готовили к зверобойной компании. Трюма переоборудовали под жильё для зверобоев. Очень уютно было под видом практики, дремать на горячих котлах. Тогда меня поразило обилие механизмов, трубопроводов и клапанов. Казалось, неужели во всём этом можно разобраться. Разобрался впоследствии и в более сложных системах. Более шустрые ребята вроде Генки Алексеева, приносили пачками фальшфееры и прочую пиротехнику и вечерами устраивали на Жилстрое фейерверки. В марте 1952 г мы закончили практику и приступили к теоретическому обучению. Но мы были уже другие гуси-лебеди. 11. Второй курс Мореходной школы. Мы начали обучение в новом учебном корпусе, расставшись с ДМО. В подвале нового здания были камбуз и столовая, на первом этаже администрация, а два верхних этажа были отданы под учебные аудитории. Мореходная школа приобрела вес и стала конкурировать со средней мореходкой. Мы уже были не теми салажатами, что год назад. Приехав из деревни, голодный в прямом и переносном смысле, я много читал, посещал читальный зал и читательские конференции. Тренировался в плавательном бассейне, участвовал в художественной самодеятельности. В общем, вел себя как рыба в воде. Жизнь была насыщенной и интересной. 12. Культ формы. Кубрик – наше жильё. Мы очень любили морскую форму. Никто не отваживался одевать её без предварительной подгонки. Брюки должны быть обязательно расклешенными. Фланелевка должна быть в обтяжку, под ремнём клоп не должен был пролезть. Полоски тельняшки должны быть ровными, их должно быть не более трёх. Полоски контрастны, не застираны. Этим требованиям отвечал кусок тельняшки, пристёгиваемый булавками к майке. Его легко было содержать идеально чистым, в отличие от застиранной тельняшки. Его почему-то называли «дисциплинкой». Новый гюйс (воротничок) никто не одевал. Он должен быть не синего (салажьего) цвета, а голубым, для чего его сначала простирывали. Были и экстремалы, которые гюйс вытравливали почти до белизны. Алька Рогов носил брюки шириной 38 сантиметров, при своём скромном росте. Шинели мы подрезали. Она должна быть чуть ниже колен и не скрывать клеш. Многие заказывали ленточки на бескозырках длиной до пояса. Были и другие примеры. Так здоровенный и крайне неуклюжий Фильчагов в вечно мятом обмундировании и огромных ботинках, возмущал командира роты до того, что он сам советовал: - «Хоть бы ты клинья вставил!» До сих пор осталось приятное чувство от хорошо подогнанной формы. Каждый взвод располагался в отдельном кубрике. Жили очень дружно. Я не припомню каких-то конфликтов. Один раз бились подушками совершенно безобидно с соседним взводом. Здесь я должен отметить, что дружеская атмосфера царила не только в группах, но и во всей школе. Никакого пренебрежения со стороны старших. И речи не могло быть о какой-то дедовщине, хотя разница в возрасте со старшекурсниками было очень большой. Морская честь, морская дружба, для нас, пацанов, были понятиями преувеличено святыми. Не дай бог услышать «наших бьют!» В момент по улицам мчалась дружная ватага, а молодые же особенно старались доказать свою преданность старшим. Жилстрой был районом рабочим и с городскими ребятами не раз завязывались разборки. Один раз наше общежитие подверглось осаде в тот момент, когда большинство курсантов было в увольнении. Поскольку основным местом прогулок был проспект Сталина или Сталинская, то собрать народ на выручку оказалось делом не сложным. У нашего Марка Борисовича даже были неприятности. Но после серьёзной воспитательной работы инциденты сошли на нет. Да и мы взрослели. 13. Учёба. Деспот Симка Рахинский. В учёбу мы втянулись и большинство с программой справлялись. Но у нас появился новый предмет. Мне сейчас и определить-то его сложно. Ведь школа была даже не средне-техническим учебным заведением. Это было что-то от сопромата, теоретической механики и деталей машин. Преподавал эту смесь Рахинский Изосим Петрович, в быту «Симка». Он сделал из предмета культ. Двойки сыпались направо и налево. Шпаргалить было невозможно. Ребята после отбоя баррикадировались в классе и занимались дополнительно. А ведь Володя Земсков каждый день докладывал, сколько поездов пройдёт мимо окон, сколько кружек чая остаётся выпить до начала урока. Стали искать ключики к Симке. Контрольную без шпаргалки многие бы не осилили. Сильные должны помогать слабым. Симку требовалось нейтрализовать. Способ нашли. Он был ярым шахматистом. У нас в группе тоже были ребята неплохие любители. Мы их рассредоточили так, что Симка в класс, с трудом продирался, от одного к другому. Сначала это было вроде случайно оказавшиеся доски, хотя шахматы ребята любили и Симка постоянно играл с ними. Короче он крючок заглатывал, сеанс одновременной игры начинался. Для шахматистов контрольная не была сложной. И они с нею справлялись между ходами. Зато за нами Симке смотреть уже было некогда. Естественно мы использовали момент к общему благополучию. Приблизительно такая же схема работала и на экзаменах. Симка был одиноким лет под пятьдесят мужчиной. Каждое лето отдыхал на юге «с чемоданчиком денег и бритвой» - как он говорил. Вещами он себя не обременял. После экзамена на другой день он отбывал в отпуск. Внезапно кто-то предложил, а почему бы не сразу после экзамена! Симка ни капельки не возражал. Проблема была с желдорбилетом. И тут на сцену скромно выступал Валя Мурашов. Он брался решить эту проблему. Валя был любимцем Рахимского, который и раньше пользовался его услугами. Валя получал автоматом пятёрку и отбывал по назначению. Честно заработать даже тройку для Вали было не реально. Он и так оказался у нас в группе как второгодник. Экзамен превращался в действо формальное. Все настраивались на предстоящие проводы вечернего поезда. Билет Валя, разумеется, доставал. В летний период это было очень не простым делом. Но не для Мурашова. К нему я ещё вернусь. В общем, Зосим Рахимский был деспотом. К числу любимых преподавателей он не относился. Уже упоминавшегося Борю Ковшикова довёл до того, что он не стеснялся признаться, что готов поцеловать за тройку Симкин зад. 14. Валя Мурашов и другие. Это был упитанный, среднего роста и приятной наружности юноша. В науках не преуспел, но он к этому и не стремился. Был с авантюрными наклонностями и предприимчив. С одним из примеров мы уже знакомы. Родом он был из под Череповца и, в общем-то, безобидный, всячески старался выглядеть приблатнённым. Постоянно ошивался на городском рынке и если ребятам нужно было что-то продать, обращались к Вале. Называли цену и Валя, не торгуясь, принимал её. Приносил деньги, явно не оставаясь в накладе. Часто Валя ходил по гражданке. Помню у кинотеатра «Родина» мы встретили его, ожидающим свою Морку (не путать с Муркой). Морозец был весьма знатный. На Вале был клеенчатый плащ. Широкополая шляпа и ослепительно белая рубаха с белыми манжетами и чёрный галстук. Морка запаздывала. Мы поразились мужеству Вали, так как знали, что под плащом не было даже майки, а была манишка с манжетами на резинках. Особого криминала за ним не числилось, но он считал, что должен посидеть в тюрьме. Случай представился, когда они с Сашкой Собираевым где-то добыли ржавый револьвер. Сели ненадолго, но внесли некоторый вклад в строительства Печенгской автодороги. Ходили слухи, что Валя остепенился и в Череповце успешно трудится на комбинате. С морем не подружился. 15.Настоящий полковник В пятидесятых годах начальником Организационно-строевого отдела училища был полковник береговой обороны Обертас. Статный, внушительный, с чёрной, без седины, с коротко стриженой бородой, фронтовик, с множеством наград. Ходили слухи, что он воевал ещё в гражданскую, у Ворошилова. Строевик. Очень нравилось ему, когда чётко и зычно командовали «Смирно!» при его появлении. Были у нас такие мастера. У меня это тоже неплохо получалось. Но лучше всего, мне кажется, это делал старшина роты Володя Львов. Обертас часто ходил с пистолетом на поясе. Подозреваю, что это было какое-то именное оружие. Он любил появляться для проверки службы рано утром. Видно не спалось. Я как-то, будучи дневальным у входа, под утро задремал. Обертасу удалось бесшумно снять и унести часы над моей головой. Последствий это для меня не имело. Видимо старику это напомнило молодость, как будто часового вражеского снял незаметно. Да и меня он знал по зычной команде «Смирно!» при его появлении. Обертаса, судя по фамилии и виду, можно было принять за прибалта, или обрусевшего остзейского немца. А звали его – Иван Лукич. 16.Ненастоящий полковник В мореходке многие из нас не обошлись без прозвищ. Леву Когана окрестили «Увертюрой». Поначалу он один знал это слово. Валя Остроумов за подвижность прозвали «Гончим». Володя Земсков – «Хасик». Многие прозвища исчезли со временем. Меня окрестили – «Саня нос». Я был худым и нос выделялся. Вскоре я отъелся и перестал соответствовать образу. Забылось и прозвище. Но были прозвища, приклеившиеся на всю жизнь. Миша Удальцов, полненький белобрысый мальчишка из Вологодской глубинки, приехал поступать в мореходку в трофейном кителе. Кто-то из острословов нарек его «Полковником». Миша так «Полковником» и окончил мореходку. Дослужился до капитана, стал рослым и представительным. Но для нас так и остался «Полковником». Недавно встретил его после длительного перерыва. Пенсионер. Пошутили, что капитаном перестал быть, но «Полковником» остался. 17. Часы отдыха. КЛУБ тыла С.Ф. Мы не могли слоняться по городу по своему желанию. Гуляли только будучи в увольнении. Любимым местом был проспект Сталина (от «Детского мира» до Пяти углов), а точнее от Егорова до Пяти углов. Это называлось «прошвырнуться по Сталинской». Иногда и сейчас встречаю старушек, порхавших в то время. Мурманские девчата всегда искали женихов среди мореходцев и многие связали с ними жизнь. Надёжные ребята. Зимой многие ходили на каток стадиона «Строитель», всегда переполненный. Но больше всего пользовались популярностью вечера танцев. В мореходной школе не было собственного зала, все общественные мероприятия проводились в арендуемом клубе ДОСФЛОТА, а ранее это был клуб тыла Северного флота. Мой двоюродный брат Николай, служивший на флоте в войну, вспоминал о нём. Это одноэтажное здание располагалось на ул. Милицейской (ныне Дзерджинского), напротив Октябрьского РОВД. Сейчас на этом месте здание радиошколы ДОСААФ. По выходным там устраивали танцы, часто с самодеятельными концертами. У нас был хороший духовой оркестр, с почти не сменявшимся до выпуска составом. Большинство оркестрантов были с нашего курса. Танцы были только под оркестр. Радиол тогда ещё не было. Мы лихо вальсировали по наклонному полу к сцене и с меньшей скоростью в противоположном направлении. В отличие от нынешнего топтания на месте, танцы были весьма разнообразны. Вальс, танго, фокстрот, полька и другие бальные танцы. Популярен был и краковяк. Танцевать мы любили и умели. Многие занимались в кружках бальных танцев. Я в их числе. Желающих попасть на наши вечера было много, у подъезда всегда толпились девчата в надежде попасть в зал. Художественная самодеятельность, предмет особый. Что за моряк, если не «бацает» чечётку, ритмический вальс или «яблочко». Но были записные мастера как Сашка Макаршин и Боря Амринов, замечательный парень из Алма-Аты. Он сразу запомнился мне, когда я увидел стоечку, которую он исполнял на втором ярусе нар. Было интересно наблюдать, кто выйдет победителем в танцевальном конкурсе. Виктор Охримчук, высокий, артистичный, очень хорошо пел. В то время особенно были популярны неаполитанские песни. Он занимался в студии при ДК им. Кирова. Наш любимый Мих Мих. с язвинкой называл его «молодым Карузо», шел тогда такой фильм. Вите было не до учёбы. Он уже был женат на Раисе, официантке столовой ДМО. Это были ребята старшекурсники. Охримчук был приглашен в какой-то Астраханский ансамбль и выступал с успехом. Концерт не обходился без выступления наших атлетов. Лидировали здесь Коля Галимов, маленького роста дагестанец, но замечательно сложенный и Серёга Башин, сложенный также великолепно, но уже тогда с цыплячьим пушком на макушке. Незабываемые вечера. 18. Военизация Мореходной школы. Летом 1952 года, когда подходили к концу теоретические занятия за второй курс. Правительством было принято решение Мореходные школы военизировать. Программы были дополнены курсом военной подготовки. Должности командиров рот заняли строевые офицеры, большей частью списанные из плавсостава по состоянию здоровья. Благодаря стараниям начальника школы Литвина, порядок в школе был на высоте, но с приходом военных он ужесточился и не скажу, что нам в тягость. Командиром нашей роты был назначен Акишин Василий Петрович. Ему сейчас за восемьдесят, но мы и сейчас в постоянном контакте, как соседи домами и гаражами. У Петровича характер ещё тот, несгибаемый, неуступчивый. Это привело к тому, что в звании капитан-лейтенанта он был демобилизован. Мы остались сиротами и малость сожалели. Как-то уже привыкли к нему. Он общался с нами от подъёма до отбоя. Утро у нас начиналось с команды «подъём», громогласно объявляемой дежурным по роте. Эту команду в роте выполняли человек пяток отличников. Основная масса делала попытку размежить очи после команды «Смирно», подаваемой дневальным. На этаже появлялся командир роты. Он шел по коридору, проверяя каждый кубрик. Самые ленивые с закрытыми глазами свешивали ноги с койки, когда Акишин ударом ботинка открывал дверь в кубрик. Была усилена строевая подготовка. По воскресеньям мы совершали строевые прогулки по городу под оркестр. Горожане любовались нами. Затем воскресный обед и увольнение. Ещё деталь, через овраг у универмага «Мурманск» был большой деревянный мост. Мы удивляемся как он не развалился, когда, несмотря на команду «вольно» продолжали шагать в ногу. Вечерние проверки с общим построением во дворе, превратились в торжественный ритуал. Дежурный офицер был обязательно при кортике. Двор мореходной школы мы привели в порядок, а плац заасфальтировали своими силами. У штурманов комроты был каплей Мильман. Очень колоритной фигурой был зам. начальника Школы по военно-морской подготовке кап. II ранга Кейстер. Представительный, в идеально подогнанной форме, бывший подводник. Был строг. Даже очень. «Это не моряк, а слякоть!» – выражал он крайнюю степень возмущения. Нарушения-то были. Старшекурсникам было за двадцать. Многие выпивали, особенно после практики в море. Да и молодые кое-кто приобщались к лжетрадициям. Следует вспомнить и Анатолия Ивановича Курёхина. Капитан-лейтенант, старпом-подводник, преподаватель по военно-морской подготовке. Холостяк, любивший и выпить и закусить. С курсантами держался просто. Его анекдоты помним до сих пор. Дослужился до капитана II ранга и, женившись, уехал в Москву. Не удивлюсь, если рано ушедший из жизни, но известный певец Сергей Курёхин, был его сыном. После экзаменов и отпуска нам предстояло пройти длительную плавательную практику. И нам уже объявили, что проходить её будем на парусной бригантине «Г. Ратманов». 19. Практика на У/С «Г. Ратманов». В самом начале пятидесятых на финских верфях было построении несколько парусников для мореходных училищ. Это были бригантины трёхмачтовые, с прямым парусным вооружением на фок-мачте и с косым на остальных. Они, наверное, были бы очень хороши в южных морях, но почему-то два парусника «Георгий Ратманов» и «Иван Месяцев» имели мурманскую приписку. Кроме этих было несколько парусно-моторных шхун, использовавшихся в транспортном варианте, и где чаще использовали косые паруса, с которыми проще было управляться. Учебные же парусники, хотя и прослужили весь срок, для северных морей были мало приспособлены. Попробуйте поработать на мачте с обледенелыми парусами. Такое было возможно только коротким летом. Парусники были очень красивы, с деревянными корпусами, стройными мачтами. В качестве главного двигателя был, калоризаторный двухсотсильный двигатель, о котором я не упоминал даже в моей преподавательской деятельности. Был небольшой движок для освещения и котелок, работающий на угле. Четыре кубрика в носу и корме окружали уютный салончик, где мы питались. В надстройке размещались каютки комсостава. Баня и гальюны, осложнявшие нам жизнь, располагались на верхней палубе. Нас, будущих механиков, направили на «Ратманов» на 4-месячную практику, о полезности которой мы тогда не задумывались, начальство лучше знает, надо, значит надо. И сразу скажу, если как специальная практика она равнялась нулю, то, как морская практика оказалась очень полезна. Поселились мы в уютные шестиместные кубрики, где кроме двухярусных деревянных коек и рундуков ничего не было. Всё остальное было в салончике, в который выходили двери 4-х кубриков. Вместе с нами проходила практику группа штурманов. Вопросами практики занимались судовые механики, а что касалось службы общесудовой (а она оказалась основной), нами командовал боцман Боршай. Мишка Боршай был евреем, что среди боцманов встречается не часто. Высокий, с длинной седоватой вьющейся пышной шевелюрой. Тогда это было редкостью и бросалось в глаза. Особо он нам не докучал. Он делал своё дело. Мы вредничали, как могли, уклоняясь от судовых работ. Вечерами он закрывался в своей каюте и запоем читал. В это же время Генка Алексеев тихонько менял табличку на боцманской каюте. Вместо «Боцман» прикручивал «Гальюн». Такие невинные пакости. Прятались в рундуках за шинелями от судовых работ. Но, в общем ладили. С Михаилом Борисовичем Боршаем мы встречались позже. Я был уже стармехом, а он работал в отделе снабжения флота и всегда заходил ко мне попить водки, к чему пристрастился, под формальным предлогом уточнить кое-какие снабженческие вопросы. Уточняли к взаимному удовольствию. Мы втянулись в судовую жизнь. В море нас никто не собирался направлять. Постоянным местом стоянки был южный рейд напротив управления «Холодфлота». В то время никаких причалов там не было, а была песчаная обсушка, очень удобная для причаливания шлюпки. На берег мы могли попасть только на собственной шлюпке, которая постоянно находилась на бакштове. Здесь-то мы и проходили настоящую морскую практику. Дело в том, что из-за сильного приливно-отливного течения не так просто было рассчитать курс и выйти прямо к трапу. В сторону берега было проще, полсотни метров туда-сюда не имело значения. А если это было в темноте, в тумане, зимой? Был случай, когда нашу шлюпку вынесло в Росту, где ребята зацепились за артиллерийскую баржу, были отогреты и накормлены. В туман вахтенный на палубе постоянно бил в рынду. Направляясь с берега удары колокола были единственным ориентиром. Мы становились настоящими мореходами. За провинность боцман лишал нас берега. Да иногда не особенно и тянуло, зимой например. А на судне тепло, светло, уютно. В отличие от стального корпуса, в деревянном, намного комфортнее. Но если кому-то было невтерпёж, сворачивал узелком и прятал в шлюпке форму, одевался в робу и нанимался гребцом. Ясно, что он оставался на берегу, а два оставшихся гребца с большим трудом возвращали шлюпку. Иногда гребцов на берег набиралось полшлюпки вместе с нелегалами. Капитаном на «Ратманове» был Ю. Пиатровский. Больше запомнился старпом. Это был отставной капитан второго ранга, катерник Светов. Он воевал вместе со знаменитым катерником, дважды героем Шабалиным, которого он называл Сашкой. В то время они были на равных. Светов был за одну из операций награждён орденом Красного знамени. Я об этом потом читал. Он ходил в военной форме и возмущался, когда курсанты тырили у него рукавицы. Этим и запомнился. Я уже отмечал, что эти шхуны были плохо приспособлены для северных морей. Это мы почувствовали с приходом зимы. Баня и гальюны были расположены на верхней палубе и, разумеется, промерзали. Баней пользовались раз в неделю, и нагреть её особых проблем не было. Сложнее было с туалетом. Часто замерзали трубопровод и ручные помпы для прокачки. Нашли и здесь выход. Широкий планшир и ванты, за которые удобно держаться, делали решаемой эту проблему. Пассажиры рейсового катера на Абрам-мыс, не раз наблюдали по утрам курсантов, рядком усевшихся на планшире. Курсантов это мало смущало. Затем «Ратманов» на короткий период поставили к причалу на Абрам-мысе для ремонта. С увольнениями на берег стало проще. Нам нравилось ходить на танцы в клуб посёлка Минькино. Шли весёлой толпой с гармошкой, на которой очень хорошо играл Толя Черёмухин. Местные барышни, с которыми мы быстро подружились, были очень довольны. Эту дружбу кое-кто сохранил, когда некоторые из них поступили в мурманское педучилище. Но близилась весна 1953 года, а моря мы ещё и не нюхали. Наше начальство это беспокоило, видимо, меньше чем нас. И вот, наконец, в конце апреля, мы снялись с якоря и двинулись по Кольскому заливу. Закончили ответственный переход в Кильдинской салме (проливе) и стали на якорь, наверное, к месту будет пояснить, что это за операция. Если спуск якоря не представлял проблем, то подъём не раз был проблемой. И какой! Дело в том, что брашпиль приводился в действие небольшим дизелем. В холодную погоду запустить его было трудно, а иногда и вовсе не удавалось. На этот случай был предусмотрен ручной привод. В гнёзда барабана вставлялись вымбовки (деревянные рычаги) и по нескольку человек на одну вымбовку начинали «выхаживать» якорь. Какое это нудное и тяжелое дело. Нас хорошо бы поняли матросы времён Станюковича. Зато, какая морпрактика. Некоторое время потратили на отработку обязанностей по тревогам. 20. Первый выход в море. Ура! Свершилось! Мы выходим в море. Память на всю жизнь. Тем более, что это произошло в день похорон Сталина. Только мы, жившие в то время, знаем, что это было за событие. Да и первый выход в море был для нас не меньшим потрясением. Это произошло 5 марта 1953 года. Мы вышли из-за Кильдина на морской простор. Сияло солнце. Безветрие, усилившее нашу бдительность. Мёртвая зыбь плавно покачивала шхуну и потихоньку начинала делать своё чёрное дело. Для прощания с Вождём мы построились на верхней палубе. Короткие выступления, искренние слёзы третьего штурмана, да и многие другие еле сдерживались. Длинный прощальный гудок, команда «Вольно!» и мы разошлись по кубрикам. Судно средним ходом двинулось вдоль побережья. Мёртвая зыбь делала своё дело. Ведь мы оказались в море впервые. И когда прозвучала команда «к обеду», кое-кто стал продвигаться ближе к койке. Были и такие, для кого мёртвая зыбь, а в дальнейшем и шторм, не вызывали ни малейшей реакции. К сожалению, я к таким не относился. Чашу позора испил до конца. Сразу же после обеда мы потянулись на верхнюю палубу к фальшборту и обед полетел за борт. После этого пластом улеглись на койках и пришли в себя, когда снова стали на якорь в укрытии. Хоть как-то оправдывая свою слабость, я заявил, что знаменитый адмирал Нельсон всю жизнь страдал морской болезнью. С того момента всех, страдавших морской болезнью, стали звать «Нельсонами». И так до окончания мореходки. Подёргавшись в режиме утром – в море, вечером – в бухте, пару недель, мы благополучно прибыли в порт. Практика подходила к концу. Она ещё больше сплотила нас. Мы были разными по характерам. Были трудяги, были общественно активные, были хорошо учившиеся, были и ленившиеся. Кое-кто пробовал уже выпивать. Всякое было. Но конфликтов и ссор между нами не было. Мы знали, что если попросить взаймы у Толи Дмитриева, он проклянёт всю родню до седьмого колена (дать-то всё равно придётся). Володя Голубев, которому расставаться с деньгами хотелось ещё меньше, делал это с улыбкой, как будто только этого и ждал. Разное воспитание. Вова был из интеллигентной семьи. Обще развит, воспитан. Но был единственным, не сдавшим, ни одного экзамена за третий курс. Учёба шла туго. Мы стали на якорь на привычном месте южного рейда и тепло распрощались с «Ратмановым», переселившись в привычное общежитие, обжитый нами кубрик. Мы ещё не знали, что грядут серьёзные перемены. 21. Прощание с Мореходной школой. Практикой на «Ратманове» мы закончили второй курс Мореходной школы. И в этот момент поступило решение Министерства о расформировании мореходных школ. Требовались специалисты со средне-техническим и высшим морским образованием. К тому времени уже функционировало, вновь образованное Высшее мореходное училище. А нас переводили в Мурманское среднее мореходное училище. Можно представить мою радость! Наконец исполнилась моя мечта. Да и среди моих сокурсников не было недовольных таким развитием событий. Нам надлежало за лето привести в соответствие знания с программой мореходного училища, что за три летних месяца мы и выполнили. С сентября 1953 года, мы приступили к обучению на третьем курсе судомеханического отделения. Изменилось всё. Нас переселили в общежитие на ул. Егорова. Учебный процесс проходил в главном здании на Шмидта, сильно переполненном. Дело в том, что и высшая мореходка начинала там же. Новый корпус для неё ещё только достраивался. Достраивался и новый учебный корпус средней мореходки по Книповича. А пока мы питались в столовой чуть ли не в три смены. Сложно было и с аудиториями. Обстановка разрядилась с вводом в строй нового корпуса. Просторная столовая на первом этаже, решила все проблемы. Каждая группа (уже не взвод), получила постоянную аудиторию, порядок в которой поддерживали мы сами, как и в кубриках. Строем мы направлялись из общежития на ул. Егорова в учебный корпус. Распорядок был вполне определённый, но уже привычный. Начальником мореходного училища был Евгений Иванович Портнов, капитан первого ранга, боевой офицер, командовавший ранее крейсером и имевший боевые награды. Сотрудники и курсанты его уважали, и было за что, мы, курсанты – побаивались. Для нас он выглядел строго. С Евгением Ивановичем меня свела судьба, когда я пришел учиться в высшую мореходку, где он был ректором. Застал я его там и когда в начале восьмидесятых годов работал там. Замечательный человек. Ничто ему не было чуждо. 22. В мореходном училище. Преподаватель военно-морской подготовки подполковник-инженер Фридляндский, был внешне фигурой не менее колоритной. В отличие от Обертаса с чисто бритой головой. Тогда это было несколько непривычно. На наш вопрос, как ему удаётся поддерживать такую форму, пояснял, что голову ежедневно бреет жена. Офицеры технической службы тогда носили серебряные погоны. Золотые погоны с нарукавными нашивками полагались только плавсоставу. Фридляндский не без оснований считал Мурманскую мореходку в Союзе лучшей, правда после Ломоносовской, откуда он был к нам переведён. С этим мы были не согласны, но были едины в нелюбви к стилягам из Херсона, Одессы и Ростова. Любимцем Фридляндского был Боря Уханов, замечательный чертёжный график. Я думаю, что изображения машинно-котельных отделений эсминцев и крейсеров, выполненные Борей, сохранились поныне. Оценки на экзамене по ВМП Боря получал автоматом. Появились и новые преподаватели по ВМП. Это капитан-лейтенант М. Палыга, Бреде и др. Запомнился провокатор Палыга. Если командиры рот бились за соблюдение ставной формы, то от Палыги можно было слышать: - «Ну что это за курсант? Воротничок салажьего цвета, брюки дудочкой?» Курсантам это нравилось. Он преподавал нам курс артиллерии. Для чего это нужно механикам, было непонятно. Так же как и военно-морская география. Хотя она мне нравилась. У нас появились новые командиры рот. Это были майоры Васильев и Епишев. Окончив курсы командиров, они прошли всю войну в пехоте. В училище их переобмундировали в форму береговой обороны дослужились до майорского звания и как командиры курсантских рот («ротные дядьки»), были на месте. Особенно майор Васильев, статный, спокойный, без лишних придирок. В учёбу мы уже втянулись, процесс в мореходке был отработан. Мы тоже стали ушлыми. А уж шпаргалить-то научились. На третьем курсе в основном начались специальные предметы. Учиться стало интереснее и попроще. 23. Преподаватели мореходки. Настало время сказать доброе слово о преподавателях. В большинстве своём это были люди, не имевшие высшего образования. Но они любили и знали своё дело. Когда я, будучи стармехом, продолжил учёбу в Высшей мореходке, я с благодарностью вспоминал преподавателей из средней. Для практической деятельности, нам было достаточно знаний, полученных там. Не зря на флотах всегда ценили выпускников средней мореходки. Руневич Андрей Михайлович. Перешел из Мореходной школы, где начинал читать нам курс «Двигатели внутреннего сгорания». Знал и излагал предмет замечательно. Нам он казался пожилым. За выразительную седину острословы окрестили его «оловянной головой». Он любил выпить и по понедельникам мы это замечали. Основы он преподнёс замечательно. Мы по молодости считали, что без морской практики не может быть хорошего преподавателя. Это ошибка. Как говорят в математике «Условие необходимое, но не достаточное». Преподавателем тоже надо родиться. Можно быть хорошим практиком и никудышным преподавателем. Я в этом имел возможность убедиться, будучи впоследствии преподавателем. А Андрей Михайлович под пенсию ещё долго работал старшим механиком на портовом буксире и мы уже механиками встречались как коллеги, с удовольствием вспоминая мореходку. Роман Иванович Попов, был единственным преподавателем специальных дисциплин с высшим образованием. Читал «Судовые вспомогательные механизмы». Издал очень хороший учебник, по указанной дисциплине. Был внешне грубоват, но хорошо излагал материал и не особенно придирался на экзаменах. Часто отпускал остроумные шуточки, но не панибратствовал. Позже он работал в Москве в Минрыбхозе. Защитил кандидатскую диссертацию. Курсанты его уважали. Николай Николаевич Блинов – специалист по паровым машинам. Милейший человек. Интеллигентный, спокойный. На занятиях заливался как колокольчик. Но как он изображал детали на доске! У меня до сих пор сохранился конспект по паровым машинам с аккуратными рисунками. В своей преподавательской работе я следовал этому примеру, и когда курсанты отмечали это, я ссылался на Николая Николаевича. Учитель был хороший и в доказательство демонстрировал конспект. С Николаем Николаевичем мы и в дальнейшем поддерживали связь. Он написал несколько интересных книг. Все они у меня имеются и даже с посвящением автора. Жена Николая Николаевича, Александра Серапионовна, тоже преподавала в мореходке, но мне у неё учиться не пришлось. Тоже человек интересный. Тоже написала несколько книг. Меня поражала её интеллигентность, а особенно дикция. Как будто она была выпускницей Смольного института, а не родилась в вологодской глубинке. Сын Блинов Борис Николаевич, моряк и продолжатель семейных традиций. Много и интересно пишет. Вся Блиновская библиотечка в моём распоряжении. Недавно с интересом перечитал воспоминания Николая Николаевича. Перечисленные преподаватели относились к «настоящим морякам». Они не были формалистами, не спрашивали нас по понедельникам и после банных дней. Дело в том, что мы пользовались баней № 1. Сейчас это оздоровительный комплекс «Гларус», где от старой бани ничего не осталось. Водили нас в баню после полуночи, когда заканчивается обслуживание гражданского населения. А поскольку идём мы в баню поротно по очереди, то часто ночь получается бессонной. Тут уж не до самоподготовки. Возвращаясь к преподавателям, не могу не упомянуть Сергея Александровича Сукрухо. Он работал в мореходке с 1934 г. с перерывом на войну. Математик до мозга костей. Спортсмен до старости, заядлый рыбак и путешественник по Кольскому полуострову. Сухощавый, подтянутый, в неизменной морской шинели. Я не дружил с математикой и мог бы не писать о нём. Но вспоминается вступительный экзамен по математике в Высшую мореходку. У меня не было времени на основательную подготовку. Я трудился уже старшим механиком. Естественно на экзамен явился при всех регалиях. Сергей Александрович, видя мои затруднения, пытался как-то помочь мне. Помочь же мне в тот момент можно было только одним способом. Выполнить за меня контрольную. Розенштейн Михаил Михайлович относился к «настоящим морякам» без всякой натяжки. Им я и заканчиваю эту подборку. Капитан дальнего плавания Розенштейн Михаил Михайлович (для нас «Мих. Мих.») преподавал в Мурманской мореходке. Для механиков он вёл курс «Теория и устройство корабля». Это был среднего роста с солидным животиком добродушный человек, похожий на капитана Врунгеля. Помнится как он в распахнутой канадке (натуральной, американской, ещё с военных времён), громогласно изрекая «Полундра!», демонстративно разбрасывает животом, курсантов столпившихся в коридоре. Курсанты радостно приветствуют любимого преподавателя. Он был «истинным моряком». К ним мы относили преподавателей не формалистов, которые не спрашивали нас по понедельникам и после бани. Но Мих Мих. был настоящим моряком и в прямом смысле этого слова. Занятия он проводил интересно, дополняя их примерами из собственной морской практики. Я не припомню его в плохом настроении. На шутку отвечает остроумной шуткой. На доске Мих. Мих. изобразил судно и по нему ведёт объяснение. В перерыв уходит курить. Хорошо рисовавший Юра Евдокимов дорисовывает на палубе фигуру капитана, очень похожего на Мих. Миха. Правда живот делает побольше и добавляет нашивок на рукаве. В класс заходит Мих. Мих. Внимательно и не без удовольствия рассматривает рисунок. Ни слова не говоря, берёт мел, к мачте дорисовывает рей и повешенного на нём курсанта. Всеобщее веселье, занятие продолжается. Недолюбливал он, пожалуй, только Борю Ковшикова. Не отличаясь успехами в учебе, он постоянно докучал шутками, не всегда остроумными. Мих. Мих. не выдерживает. Мы наблюдаем, как он демонстративно долго роется в кармане, достаёт, наконец, пятак и швыряет Ковшикову, чтобы он угомонился, наконец. В сердцах Мих. Мих. бросает: - «Серый, как у пожарника штаны, а сам не слушаешь а другим мешаешь!» Мих. Мих. был заядлым автолюбителем. В 1954 году он разъезжал на новеньком «Москвиче» первой модели. Он собирался ехать домой, курсанты окружили машину и, подшутив над ним, приподняли задок, оторвав колёса от земли. Не сразу понял, почему машина не трогается с места. Витька Шарин неудачно облокотился на капот и сделал лёгкую вмятинку. Мы впервые видели Мих. Миха рассерженным. Уж очень бережно он относился к своему «Москвичонку». Позже он приобрёл «Волгу» и ездил на ней до конца. Мих. Мих. был участником полярных конвоев во время войны. В должности старпома ходил на ледоколах и транспортах типа «Либерти». Об этом он нам тоже рассказывал. В Канаде, куда они ходили, да и не только там к русским очень хорошо относились. Особенно после победы под Сталинградом. Для старпома это имело и оборотную сторону. Иногда наш моряк, не добравший малость, но уже не имеющий денег в пивной или подобном заведении, ударял кулаком по столу и заявлял, что он «рашен». Выпить с русским за победу находилось более чем достаточно. Мих. Миху часто приходилось выставлять гуляк из полицейского участка. Туда же попадали и отяжелевшие моряки, если им пришло в голову, где-то присесть, отдохнуть. Пьяных, но на ходу милиция не забирала. После мореходки Михаил Михайлович уже в пожилом возрасте ходил капитаном на БМРТ «Златоуст», добился больших успехов и был кандидатом на присвоение звания «Герой Соцтруда». Многие бывшие курсанты и сослуживцы вспоминают добрым словом этого жизнелюбивого и порядочного человека. 24. Третий курс ММУ. Конец 1953 г. Наконец-то мы полноправные третьекурсники Мореходного училища. Ведь большинство из нас стремилось именно туда, а в мореходной школе оказались по обстоятельствам. Мы заматерели. Нам не были в тягость ни быт, ни учёба. Учиться стало интереснее из-за появления специальных дисциплин. С Симкой Рахинским нам пришлось встретиться снова. Он был назначен к нам классным куратором и, преследуя какие-то личные амбиции, решил вывести нас в передовики. И это ему удалось. У нас была постоянная аудитория в новом корпусе, где мы поддерживали чистоту и порядок, как и в кубрике. Выпускали еженедельный «Боевой листок». Юра Евдокимов мастерски рисовал, особенно карикатуры. Здесь мы были недосягаемы. Эти листки я храню до сих пор. Замечательный парень, Юра Евдокимов, трагически погиб в море совсем молодым, но уже будучи стармехом на ППР «Перемышль». Я сидел с ним за одним столом. Рахинский строго следил за успеваемостью, организовывал дополнительные занятия и договаривался с преподавателями о ликвидации хвостов. Старшиной группы был Виктор Семёнов. Мы с ним дружили на протяжении всей дальнейшей жизни, в том числе семьями. Хотя в последние годы я расходился с ним во взглядах. А в то время мы относились к активной, комсомольской части группы. Туда входили также Коля Александров, Роберт Якименко, Большие труженики и отличные специалисты-механики в дальнейшем. Сюда причислим и Витю Демидова, моего лучшего друга, Сергея Некрасова, Ваню Дудина, Юру Токарева. Были ребята менее общественно активные, но положительные по другим качествам. Это большой выдумщик на разные проделки Гена Алексеев. Вокруг него вилась своя группировочка. Это Толя Черёмухин, Юрка Караулов, так и не окончивший мореходку. Повторяю, мы были разные. Но жили между собой дружно. Я не обнаружил на фотографии и потому пропустил Валю Остроумова, «Валю Гончего» как мы его звали, он был ещё и музыкант, мечтал о скрипке. После практики мечту воплотил. Был заводной, смешливый, компанейский. Живёт в Эстонии и изредка пишет мне. Сожалеет очень, где-то затерялась тетрадь, где он собирал старые морские, пиратские песни. Мы их охотно распевали. Сейчас некоторые из них появляются в передаче радио «В нашу гавань». Но в Валином сборнике были и хулиганские. Жаль. В памяти многое не сохранилось. Прошло более 50 лет. Старшиной роты у нас – механиков был Володя Львов. Я всегда относился с симпатией к нему и он ко мне соответственно. Мы и сейчас часто перезваниваемся. Мне всегда казался он рубахой парнем, добрым для всех. Только много позже я убедился, что характер у Володи жёсткий. На наших отношениях это не отразилось, но я знаю, что Володе палец в рот не клади. Как мастерски командовал он «Смирно!» на строевых. Многие преподаватели придавали этому значение. Так, например подполковник Фридляндский расцветал, когда его встречали чётким рапортом. Это доверялось мне. Я так же рапортовал и женщинам преподавателям, особенно при первом занятии, чтобы ошарашить. После Володи Львова старшиной роты был назначен Лёша Калмыков. Встречаемся. В свои 75 лет выглядит бодро. Свободное время мы по-прежнему любили проводить в прогулках по городу. Но особенной популярностью пользовались танцы. Актовый зал для танцев предоставлялся для курсов по очереди. Но практически эта очередь делилась между четвёртым и третьим курсами. На четвёртом курсе мы уже ни с кем не делились. Тем более, что все оркестранты были даже не с нашего курса, а с нашей роты. Мурманские девчата валили валом. Попасть было большой удачей. Иногда они проникали с помощью курсантов, разумеется, через окна и даже по пожарной лестнице. Но самым светлым пятном в жизни курсантов был отпуск. Летние каникулы. Отпуска могли лишить за неуспеваемость и плохое поведение. Такое бывало. Так что мы старались. Я уже дважды побывал у родителей. Особенно приятным был первый приезд. До Вологды мы ехали большой группой и. оберегая новую форму, были одеты в робу. Одел парадку, только сойдя с поезда. Отец сдержанный и скупой на похвалу, был заметно доволен моими успехами. А как то будучи в подпитии выразил удовлетворение и произнёс: - «Морская волна учит человека». В Финскую компанию он служил на Рыбачьем и морскую волну имел возможность видеть. Да и в дальнейшей жизни я не давал повода для недовольства. 25. Военные сборы на кораблях С.Ф. Из мореходки нас выпускали младшими лейтенантами запаса, командирами БЧ-5 (электромеханической), кораблей третьего ранга. В соответствии с программой подготовки, мы были должны пройти практику на рядовых матросских должностях. Нас направили в г. Полярный и приписали на тральщики, базировавшиеся в Пала-Губе. Нам надлежало править службу февраль и март 1954 г. Это были не обычные корабли, а полученные по ленд-лизу американские тральщики. Они очень отличались от отечественных. Прежде всего, бытовыми условиями. Там были стиральные машины, и матросам парусиновую робу не приходилось стирать вручную. Питались моряки не в кубриках, а в столовой, расположенной рядом с камбузом. Была просторная баня. Нас использовали для корабельных хозяйственных работ и если ночью, было необходимо грузить с баржи продукты, поднимали нас. Штатных спальных мест для нас не было, поэтому пробковые матрасы мы располагали на столах в столовой. Это в базе. В море при малейшей качке, матрасы соскальзывали на стальную палубу, как блины со сковородки. Мы додрёмывали, сидя на банках и прислонившись к столам. Днём освобождались койки моряков, занятых службой и мы получали возможность поспать, если не были заняты в работах. В общем, несмотря на некоторые трудности, польза от практики была. Постигли суровость военно-морской службы. В апреле мы продолжили учёбу. Успешно закончив третий курс, мы традиционно разъехались по домам. В сентябре нам предстояла плавательная практика. 26. Практика на «Юнге Сигареве» В сентябре и октябре нам предстояла очередная плавательная практика. Мурманская мореходка в то время располагала отрядом учебных судов. Сюда входили парусники: «Г. Ратманов», о практике на котором я уже написал, однотипный «И. Месяцев», паровой траулер, бывший трофейный минзаг «Краб» и СРТ типа «Логгер», переоборудованные в учебные суда. На промысловые суда, на штатные должности, где была возможность подзаработать, устраивались не многие. Да привыкшие жить сообща, не все и стремились к этому и шли на учебные. «Крабом» командовал очень строгий, даже деспотичный капитан Макосюк и курсанты старались избежать практики на нём. Наши ребятки, будущие дизелисты, так намахались лопатами с углём у паровых котлов, что долго об этом вспоминали. После неудачной попытки устроиться с друзьями на промысловик, мы решили пойти на «Юнгу Сигарева». Время то шло. Капитаном там был Е. Постников, а старшим механиком Малыгин Николай Иванович. Мы с ним периодически перезваниваемся, хотя ему за восемьдесят. У него хорошая память. Курсантов тех лет помнит пофамильно. Он участник арктических конвоев в войну. Мы с ним встречаемся в Совете ветеранов Тралфлота, членом которого он является. Крепкий мужик. Практика на «Сигареве» несколько отличалась от таковой на «Ратманове». Трюма были переоборудованы под кубрики на 30-35 курсантов. В носовом располагались будущие штурмана, кормовом – механики. Жили мы со штурманами дружно, но несколько высокомерно вели себя. «Были у матери три сына. Двое умных, третий – штурман», подшучивали мы. Но они не обижались. Считалось, что штурманская профессия более узкая, а у механиков больше возможностей устроиться на берегу. Мы несли вахту в машине, иногда выходили в море. Поскольку выходы были не длительными, к морю так и не привык, как и остальные оставался «Нельсоном». Тот период запомнился и такой деталью. Активно осваивался лов сельди в зоне Фарерских островов. Порт был завален штабелями бочек с жирной, вкусной атлантической селёдкой. Бочка постоянно стояла у нас на палубе. И когда мы возвращались с берега поздно вечером изрядно проголодавшиеся, она нас выручала. Взявши за хвост, мы её раздирали вдоль хребта, выбрасывали брюшко и ели только очень жирную спинку. С хлебом проблем не было. Теперь селёдку засаливают после разморозки. А тогда укладывали в бочки и засаливали только что выловленную и ещё трепыхающуюся. А это, как говорят в Одессе «две большие разницы». Практика закончилась благополучно, и мы снова собрались в родной роте. Ребята, которым удалось устроиться на суда на штатные должности, кое-что подзаработали, некоторые даже прилично. В роте появилась радиола с набором пластинок, самой популярной была «Рио-Рита». Эта мелодия стала обязательной перед экзаменом, как благословение. Ну, естественно слабые стали приобщаться к выпивке, к сожалению. Кое-кто не удержался в училище. Порядки были строгие. Началась учёба на последнем четвёртом курсе. Период ответственный. На судомеханическом отделении впервые готовился к выпуску такой многочисленный коллектив. Это было связано со слиянием с Мореходной школой. Сразу выпускалось три группы механиков дизелистов, которых раньше мореходка не готовила и две группы механиков-паровиков. Штурманов выпускали в этот год тоже больше обычного. 27. Четвёртый курс. Госэкзамены. Высшая мореходка несколько лет не имела своей учебной базы и использовались площади средней мореходки. Сначала было построено общежитие на Егорова, напротив общежития средней мореходки, а затем и главный учебный корпус на Жилстрое. Я это отмечаю потому, что всех курсантов первого выпуска ВМУ хорошо знал, общался позже по работе. Многие из них работали на высоких должностях на флотах. Ушел на должность ректора высшей мореходки и Евгений Иванович Портнов. Начальником училища был назначен капитан 2 ранга Иноземцев П.В. Начальником судомеханического отделения в то время был Удовицкий Евгений Евстафьевич. Он как то был «далёк от народа», толи в силу характера, то ли организационной структуры. Позже в должности 4 механика со мной ходил в море его сын Юрий. Вспомнилась такая деталь курсантского быта. Каждый год мы получали новый комплект форменной одежды. Я уже отмечал, что без предварительной подгонки мы форму не одевали. В училище имелись портновская и сапожная мастерские. Естественно образовывалась очередь на обслуживания. Порядок был такой, каждый нуждающийся в услуге, писал рапорт, который должен быть подписан начальником отделения и командиром роты. Кто раньше оформил рапорт, того и обслужат раньше. Наш взвод обслуживали раньше всех. Рапорта за начальника и командира роты подписывал я. У меня это получалось настолько хорошо, что начальство не замечало подделки. Позже я удивил Юру Удовицкого, продемонстрировав, как расписывался отец, к тому времени покойный. Зима 1954-1955 г.г. прошла в напряженной учёбе. Наш быт продолжали скрашивать субботние и воскресные танцевальные вечера, право на которые было полностью узурпировано четвёртым курсом. Младшие ещё натанцуются, решили мы. По весне в пустующие помещения первого этажа нашего общежития поселили на время практики студенток Астраханского Рыбвтуза. Наличие радиолы в нашей роте привело к тому, что вечерами после самоподготовки стали организовывать танцы. Студентки охотно участвовали в мероприятии. Командир роты Акишин, периодически проверявший порядок в роте перед отбоем, обнаружив это с присущей ему решительностью, пресёк веселье, лишив нас в очередной раз маленьких радостей. Мы усиленно трудились над курсовыми проектами и готовились к Государственному экзамену. Летом 1955 года мы закончили обучение в Мурманском Мореходном училище, защитили дипломы, точнее сдали Государственные экзамены и получили право на Дипломы Государственные - техников-судовых механиков. Кроме этого, имея полагающийся производственный стаж и плавательную практику, получили рабочие дипломы судовых механиков 3 разряда, дающих право занимать должность механика на судах «как малого, так и дальнего плавания». Следует признать, что овладевать практическими навыками пришлось уже, плавая на судах. Практика на учебных судах было недостаточно. В последний раз мы разъехались на каникулы. 28. Заключительный этап. Стажировка. На нашем выпуске был осуществлён эксперимент. Государственный экзамен по Военно-морской подготовке отделили от общего экзамена и перенесли. Мы должны были сдать его только после прохождения шестимесячной стажировки в звании мичманов на кораблях Северного флота. Только после этого нам присваивали воинское звание младший техник-лейтенант запаса, командир пятой боевой части на кораблях третьего ранга. Этот фильтр прошли не все. За появление в пьяном виде в расположении Генка Алексеев был разжалован в матросы. Диплом ему удалось получить только через год. 1 октября 1955 года мы высадились в Полярном, где нам надлежало править службу. Мы были расписаны по большим охотникам 63 дивизиона, 23 дивизии Охраны водного района (ОВРа), по пять курсантов на корабль. Сейчас таких кораблей уже не существует. Это были охотники за подводными лодками. Нельзя сказать, что служба была не в тягость. Сложности были связаны, прежде всего, с бытовыми условиями. Команда в 70 человек располагалась в носовом и кормовом кубриках. Койки двухъярусные. Заняты были под спальные места и рундуки. С палубы в кубрик вёл отвесный трап через круглый люк, как в танке, водонепроницаемый люк. Сложно было в море при качке. Особенно когда моряки с полным бачком борща, должны были профланировать по палубе и подать его в кубрик. Питались в кубрике. Из развлечений в основном также кинофильмы и увольнение на берег. Мы особенно службой были не обременены. Привлекались на патрулирование в городе. Я был много занят на канцелярских делах при штабе дивизиона. Занимался также оформлением наглядной агитации. Основным местом культурного отдыха был расположенный рядом Дом офицеров. Рядом также был и 25 метровый бассейн. Точнее он был там же в Доме офицеров. В субботу и воскресенье для офицеров устраивали танцевальные вечера. Не редкостью были и концерты. Для матросов и старшин танцы были в дневное время. Поскольку мы офицерами не являлись, то охотно посещали дневные мероприятия. Обязательным этапом были соревнования по степу между подплавом и ОВРом. В то время это был культ. Что за моряк, если не бацает чечётку или яблочко. На нашем корабле мастером степа был моторист Мясников, чернявый крепкий петергофский парень. Правда, выпивоха, поэтому ботинки носил дешевые на микропоре. В них чечётку не отобьёшь. Мясников подбегает ко мне: - «Мичман, выручай!» Мы быстро меняемся ботинками. Я отдаю свои - новые на кожаной подошве. Мясников наша надежда. И действительно он не подводит. Подплав посрамлён. В море мы выходили редко. Чаще стояли на бочке, контролируя вход в залив. В этой связи вспоминается забавный случай. При постановке на бочку на неё прыгает матрос с проводником. Борт корабля низкий. Матрос прихвачен страховочным концом. Другой конец должен быть у страхующего на корабле и его необходимо при дрейфе судна потравливать. Страхующий матрос конец накинул на кнехт. Матрос-швартовщик уже закрепил конец на бочке и начинает дрейфовать вместе с кораблём. Он что-то кричит. На палубе понимают, в чём дело только тогда, когда его на страховочном конце с бочки стаскивает в ледяную воду залива. На том же конце его моментально поднимают на борт. Не опытный матрос-страховщик тут же получает оплеуху. Конфликт исчерпан. Служба продолжалась. Было скучновато для нас не занятых матросской службой. Убивали время как могли. У Коли Александрова хватало терпения играть со мною в шашки. За 6 месяцев я выиграл у него один раз. 1 апреля 1956 года закончилась наша служба. Можно представить с какой радостью мы возвращались в училище. Мне-то было по-легче. Председателем Полярнинского райисполкома был мой двоюродный дядя, к которому я часто ходил в гости. В Мурманск за полгода нам удалось съездить 2 раза и то по служебной необходимости. Настроение было немножко грустное. Нам и хотелось в море, но за пять лет мы очень привыкли друг к другу. После недельной подготовки мы сдали экзамен по Военно-морской подготовке. Мы получили право на присвоение воинского звания младший техник-лейтенант запаса, командир пятой боевой части на кораблях третьего ранга. Многие из нас решили использовать полагающийся отпуск, некоторые стали сразу же устраиваться на суда. Несмотря на многочисленный выпуск, особенно механиков, всех нас оставляли в Мурманске. Стремительно разрастался промысловый флот, требовались молодые кадры. Траловый флот пополнялся большой серией траулеров типа «Пушкин» с дизельной силовой установкой. По сравнению с паровыми траулерами это были суда с кормовым тралением, закрытой рыбофабрикой с механизированной обработкой рыбы. Хорошими были бытовые условия для команды, располагавшейся в отдельных каютах. Траулеры поступали из Германии регулярно, но нас выпускников было очень много, чтобы без задержки всем устроиться механиками. Мы, шестеро выпускников нашей группы, решили не ждать вакансии, а согласились пойти в море мотористами. И как оказалось, не прогадали. Мы, всё-таки, нуждались в практике. Мы с моим лучшим другом Витей Демидовым сделали несколько рейсов и списались в отпуск, что бы провести его вместе. Благодаря опыту, приобретённому мотористом, я был направлен третьим механиком на БРТ «Новороссийск», минуя должность четвёртого механика. Мы начали трудовую деятельность в хорошее время. Флот стремительно продолжал расти. В Польше строилась такая же многочисленная серия БМРТ типа «Лесков», конструктивно мало отличавшихся от немецких. Поступали траулеры и отечественной постройки с Николаевской верфи. Это позволяло нам довольно быстро продвигаться по службе. Выпускники средней мореходки всегда были востребованы и хорошо проявляли себя как специалисты. Большинство из нас, ходивших в море, уже к 28-30 годам уже занимали должности старших механиков и капитанов. Набиравшая обороты Высшая мореходка поставляла специалистов для береговых предприятий, шедших на замену старых кадров, хотя многие работали и на судах. Средняя мореходка оставалась основным поставщиком кадров для флота. Наш выпуск дал немало хороших механиков и капитанов. Это Роберт Якименко, Коля Александров, Володя Львов, Дудин Иван, Валя Соловьёв из нашей группы. Успешно складывалась практическая деятельность и у меня. Но должность стармеха для выпускника средней мореходки чаще была потолком. Для дальнейшего продвижения по службе, особенно на берегу, необходимо было высшее образование. Многие мои товарищи в разное время стали продолжать учёбу в ВУЗах, преимущественно те, кто успешно учился в средней мореходке. Первым из нас был Витя Семёнов, Виктор. Я для решения этой проблемы созрел одним из последних. В 1969 году я в должности старшего механика трудился на передовом в траловом флоте производственном рефрижераторе «Апатит». Возглавлял экипаж знаменитый капитан, Герой соц. Труда Шаньков Иван Тимофеевич. Он настойчиво убеждал меня не покидать судно. Предстоял рекордный рейс и по его результатам награды. Оставшись на судне, получил бы награду и я. Но я проявил решительность, понимая, что для меня это последний шанс. И я его использовал, хотя учиться в 35 лет было нелегко. Рядом-то с нами учились ребята, проработавшие в море после средней мореходки три года. Зато за такими, как я был, богатый практический опыт, что преподаватели ценили. Трудности учёбы окупились вполне. После трёх лет работы в море после высшей мореходки, я был направлен в Польшу на Гданьскую верфь в должности инспектора по надзору от В/О «Судоимпорт», Позже я работал в ЦПКТБ ВРПО «Севрыба», Высшей мореходке в должности заведующего научной лаборатории, преподавателя Учебно-курсового комбината. Не получив высшего образования моя трудовая деятельность сложилась бы по-другому. |
Похожие:
 | Количество контрольных работ комплексных всего 16 по всем видам речевой |  | ... |
| ... | | «Консультационные услуги (проведение тренингов) и услуги по наблюдению за морской фауной (морскими млекопитающими и птицами) в Арктических... |
| Путешествие на теплоходе «Глория», отдых на море, посещение винзавода апк «Геленджик» | | Птс себе (не помешает) и отдаете покупателю птс. Отдаете покупателю стс, ключи, талон Техосмотра, если есть. Осаго новый владелец... |
| Южно-Приновоземельском, Южно-Русском, Поморском, Русском и Северо-Поморском-2 лицензионных участках недр (Печорское море)» для пао... | | Наступает время почти ежедневного выбора, а это означает надежды, сомнения и тревоги, возможные удачи, но и не менее вероятные ошибки... |
| Путешествие на теплоходе «Глория», отдых на море, посещение архитектурного парка «Старый парк» | | Все эти процессы очень тесно связаны между собой. Все эти процессы несут в себе затраты, которые не безразличны обществу, которое... |