Материалы международной научно-практическая конференция
Скачать 8.77 Mb.
|
ОБ АКТУАЛЬНОСТИ ДРЕВНЕГРЕЧЕСКОГО ОПЫТА ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ ПОЛИТИКИ, ПРАВА И ИСКУССТВА ДЛЯ ПОЛИТИКО-ПРАВОВОЙ ТЕОРИИ И ПРАКТИКИ СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ К.ю.н., доц. Кравцов Н.А. Южный федеральный университет, г. Ростов-на-Дону Подходы к анализу художественной и политико-правовой среды были в Древней Греции схожими. В основе анализа обеих сфер лежали единые принципы. Принцип математичности был очевиден в рамках теории искусства. Но он явно присутствовал и в рамках политико-правовой философии. Анализ государства и права с точки зрения представлений о геометрической пропорциональности, или на основе арифметических уравнений наблюдается у авторов такого масштаба, как Платон и Аристотель. С принципом математичности был тесно связан принцип формы, ставший основным, как в сфере эстетики, так и в сфере политики. Не будет особым преувеличением сказать, что вопрос о форме политической организации с лёгкой руки греков стал на многие столетия основным вопросом политической науки. При этом опять же, изначально, греки не ограничивались только математическими абстракциями, или только эстетическим подходом к искусству, но стремились рассуждать о практической пользе искусства, которая была для них не менее очевидной, чем практическая польза политики, или права. Искусство при таком подходе могло рассматриваться как средство воспитания отдельных граждан, целых сословий, или всего государства, как орудие, гармонизирующее политическое общение не только из возвышенных соображений, но и с учётом вполне утилитарных целей. Такая близость теоретических подходов к эстетике и политике предопределила существование уникального явления: политические мыслители, в их большинстве, не считали возможным пройти мимо проблем искусства и его общественной роли, а некоторые деятели и теоретики искусства приходили к выдвижению политических проектов. Конечно, было бы нелепостью приписывать античности исключительно идеалистический взгляд на искусство, как на нечто, существующее только ради всеобщей гармонии и всеобщего же блага. Нам известны многочисленные примеры того, как древнегреческие политики и правители пользовались им, как средством достижения личных целей. Античные правители были покровителями искусств до определённых пределов, за которые артисты не могли выходить, да и не могут сейчас. Не зря мифология донесла до нас историю поэта и музыканта Лина, который обучал музыке Геракла. Стоило учителю попытаться наказать неспособного ученика, как тот убил его ударом кифары. Мы можем узреть в Геракле символ власти, опирающейся на силу. Власть может «быть в чину учимых и требовать учащих», но власть не позволяет своим учителям чрезмерных вольностей. Она может уничтожить их физически, и не обязательно сама: достаточно натравить собратьев по искусству. Не зря роковой для Лина удар был нанесён не палицей Геракла, а кифарой! Нельзя забывать и о том, что, как в низменных, так и в самых возвышенных целях, древнегреческая политическая теория могла приходить к требованию установления государственной цензуры в области искусства, а практика зачастую воплощала это требование в реальность. Но при этом, несомненно и то, что современность проигрывает античной Греции в уровне искусства, используемого в политических целях. Да, эта цивилизация знала многочисленные примеры того, как искусство, и в теории, и на практике ставилось на службу политике. Другое дело – о каком искусстве шла речь! Союзниками высокопоставленного политика становились прославленные поэты, драматурги и деятели изобразительного искусства, но не артисты балагана! В нашем же отечестве в авангард идеологического фронта призываются, в первую голову, представители поп-культуры. И, если в Греции постановка искусства на службу политике не угрожала населению одновременной повальной эстетической деградацией, то теперь дело обстоит именно так. Многое в теории и практике древнегреческих полисов заслуживает самой искренней похвалы, если не является достойным подражания. Кажется не только обоснованной, но и весьма перспективной наблюдавшаяся тенденция к эстетизации права. Можно сказать, что такая эстетизация есть изящная форма объективации права. Более, это одна из форм бытия юснатурализма, и это тем очевидней, что античное понимание искусства придавало большое значение подражанию природе. Аристотелевское понимание естественного права как совокупности объективно существующих по природе справедливых социальных пропорций вызывает однозначные ассоциации с объективно прекрасным в искусстве. Историческая же изменчивость эстетических представлений, которая неминуемо должна отражаться и на представлениях о прекрасном в праве может быть основой для рассуждений о «естественном праве с меняющимся содержанием», построенных не в духе Штаммлера – пленника кантовского разделения «сущего» и «должного», но рассуждений более свободных, стирающих грань между этими сферами – грань тем более опасную, что она неминуемо приводитк утверждению исключительно императивного характера правовых норм, откуда один лишь шаг до утверждения строгого нормативизма (тоже выросшего в рамках кантовской традиции). Прекрасное, поскольку оно объективно, есть одновременно и сущее и должное. Оно и императивно и индикативно. Оно основано на природных началах, но требует творческой активности разума для своего выявления и сохранения. Эстетизация права – это одновременно и форма исторического мышления о праве. Немецкая историческая школа права, как известно, отталкивалась от сравнения права с языком, который развивается исторически по своим внутренним законам, но такая аналогия может проводиться и в отношении сферы прекрасного, каноны которого тоже развиваются исторически движением собственных внутренних пружин. Если вы марксист – оставайтесь им в своё удовольствие, ибо прекрасное коренится в природе, но представления о нём преломляются через экономические обстоятельства и классовое сознание! Иными словами – учитывать возможность эстетического подхода к праву, значит – найти точку соприкосновения между различными традициями понимания права. Древние греки распространяли художественное начало и на сферу правовой практики. Трудно представить в наше время возложение на правонарушителя обязанности исполнить о себе порочащую песню, или поручение этого другим лицам. Однако учёт художественного начала и его применение в сфере современного права всё же возможен. Прежде всего, настаиваем на том, что распространение клеветы в художественной форме должно считаться отягчающим обстоятельством, или квалифицированным составом при совершении уголовного преступления, а распространение сведений, порочащих честь и деловую репутацию в такой форме – влечь за собой более серьёзную гражданско-правовую ответственность. Лица, распространяющие в художественной форме экстремистские взгляды, бросающие вызов общественной нравственности, или оскорбляющие религиозные чувства могут быть ограничены, тем или иным образом, в праве художественного самовыражения. Речь может идти о запрете на участие в творческих союзах, на признание в качестве деятелей искусства, о запрете распространения продуктов их творчества и т.д. Производители продукции, встречающей неоднозначные оценки с точки зрения общественной нравственности, а также организации, или индивидуальные предприниматели, оказывающие аналогично воспринимаемые услуги могут быть ограничены в праве выступать в качестве спонсоров или рекламодателей в сфере академического искусства, подобно тому, как в ряде стран производители табачной или алкогольной продукции ограничены в возможности спонсировать спортивные состязания. Уникальной особенностью древнегреческой политической жизни, могущей служить достойным образцом для подражания, было использование деятелей искусства в качестве политических посредников, как в международных отношениях, так и для установления гражданского мира. Наша страна упустила в своё время счастливую возможность для использования такого посредничества при строительстве отношений со странами бывшего Советского Союза. Уникальность ситуации состояла в том, что известные деятели культуры были на момент распада державы, в большинстве своём, «общими» для всех вновь образовавшихся независимых государств. Культурное единство народов могло бы стать основой для скорейшего построения новых форм интеграции, возможно, более тесных, чем аморфное СНГ, или прочие псевдоконфедеративные союзы, приносящие больше выгоды чиновникам общих структур (по существу – синекур!), чем их народам. Но этого не произошло. Не происходит ничего подобного и теперь. Россия и другие когда то братские страны не вспомнила об общих деятелях искусства ни для прекращения конфликта с Грузией (вернее – с властью этой страны, но никак ни с ее народом), ни для улаживания разногласий с прибалтийскими республиками. Да и интеграция с теми республиками, отношения с которыми представляются более гармоничными, упор делается на военное и экономическое сотрудничество, а не на сотрудничество в сфере искусства. Не более эффективно использование авторитета деятелей искусства и для поддержания гражданского мира. Современные деятели российского искусства либо однозначно примыкают к одной из сторон в политическом противостоянии, становясь такими же непримиримыми, как и остальные участники противоборства, либо вообще не имеют подлинной политической позиции. В последнем случае, они либо стараются держаться поближе к власти, и им не особенно важно, кто эту власть олицетворяет, либо готовы поддержать любую из сторон, при условии надлежащего вознаграждения, либо стараются находиться «вне политики». Мир искусства в России сейчас (во многом в силу особенностей культурной и экономической политики государства) сам разобщён и разнороден. Представители популярного искусства по преимуществу, довольны властью и будут ею довольны, пока не лишатся возможности хорошо зарабатывать на своём творчестве (а порой и «псевдотворчестве»). Что же до представителей академического искусства, то они зачастую настроены оппозиционно, но не обладают достаточным политическим весом. Они, как правило, не слишком известны широкому кругу граждан по той простой причине, что упадок художественного образования сделал мало известным академическое искусство, как таковое. Такое положение вещей во многом устраивает власть, но очевидно, что оно же лишает власть возможности прибегнуть к выгодам, которые она бы могла извлечь ради общего блага, если бы деятели академического искусства обладали большим общественным весом. Если что-то в древнегреческой традиции и представляется совершенно недостойным подражания – то это низкий социальный статус большинства деятелей искусства. В нашем Отечестве их статус неоднозначен. И опять же, имеет место серьёзная разница между представителями академического и популярного искусства. Первые, вроде бы, пользуются уважением. Но только на словах. Государство не создаёт условий, позволяющих формировать для них публику. Государство не предоставляет им достойного финансирования. Иное дело – представители популярного искусства. В отношении к ним наблюдается некоторая доля лицемерия. С одной стороны, никто не решится публично заявить, что известный поп-певец стоит выше, допустим, известного дирижёра, или академического композитора. Но именно на его концерт пойдут с большей охотой. Высокая цена билетов на концерт всемирно известного скрипача вызовет большее негодование, чем такая же цена билетов на концерт поп-идола. Если судить по экономическому положению, то оно свидетельствует о фактически более высоком социальном статусе деятелей популярного искусства в сравнении с деятелями искусства академического, при формальном равенстве правового статуса. Два года тому назад в Греции деятели искусства провели мирную манифестацию. Представители разных жанров и традиций вышли на улицы с цитатами из великих греческих классиков на транспарантах. Они вышли, словно вместе со своими древними предшественниками, чтобы осудить игры политиков и бизнесменов, ведущие народ к катастрофе. Многовековое искусство греков сегодня так же служит политическому делу общего блага, как и столетия тому назад. Значит, у греческого народа есть не только великое прошлое, но и, вопреки всем кризисам и неурядицам, великое будущее. Смогут ли российские деятели искусства однажды показать всему миру, что великое будущее есть и у нас? ХРИСТИАНСКИЕ ФИЛОСОФСКО-ПРАВОВЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ О ДОСТОИНСТВЕ ЛИЧНОСТИ КАК ОРИЕНТИР СОВРЕМЕНОЙ СОЦИАЛЬНО-ПРАВОВОЙ ПОЛИТИКИ ГОСУДАРСТВА Фоминская М.Д. - кандидат юридических наук, доцент, профессор кафедры теории и истории государства и права Ставропольский институт кооперации (филиала) Белгородского университета кооперации, экономики и права Современное правовое мышление, юридическая техника и правовая практика, ключевые юридические институты и фундаментальные правовые категории обусловлены развитием религиозно-философской мысли, которая подготовила теоретический, нравственный и цивилизационный фундамент для тех или иных систем права, мысль, конечно, не новая, однако, достаточно часто игнорируемая при проведении конкретно-исторических и иных правовых исследованиях. В этом плане полностью согласимся с важным теоретико-методологическим замечанием, сделанным Р.А. Папаян: «С сожалением приходится констатировать, что современное правоведение порою предпочитает не осложнять себе жизнь и не органичевать свободу своих теоретических изысканий каким-то еще библейскими постулатами». Так во многих работах, посвященных исследованию источников права, общих принципов права, правосознания и т.п. «аккуратно разбираются» такие источники как доктрина, нормативный договор, правовой обычай, юридический (судебный, административный) прецедент, религиозные тексты (причем рассматриваются в качестве примера таковых мусульманские источникаи права!) «и лишь о последнем из них “религиозном”, - хотя бы в плане его роли в истории европейского права, не говорится ни слова… в общем контексте атеистических ориентаций постсоциалистической Восточной Европы и антитеологических настроений Запада это воспринимается скорее отрицательная оценка обращения права к “религиозным текстам” вообще. А еще важнее то, что вследствие подобного отношения… при существовании мусульманского видения права, создается впечатление полного отсутствия того, что можно было бы назвать христианским видением, отсутствует христианское осмысление основных, неотъемлемых прав человека. Подобное пренебрежение приводит в ряде работ к тому, что и человеческое достоинство, и мораль становятся величинами переменными (курсив мой – М.Ф.)»39. В этом плане и формируется в профессиональном и массовом правосознании установка на то, что «бытующий взгляд о некоем превосходстве морали, о якобы присущей ей первенстве в отношении права не имеет сколько-нибудь серьезных оснований» 40, что права это высшая справедливость и более высокий ориентир для человеческого развития и защиты его достоинства, чем абстрактная и туманная система морали 41. Следовательно, употребление правовой категории «достоинство человека» требует уяснения и пояснения: во-первых, как общей философско-правовой категории; а, во-вторых, разъяснение содержание данной категории осуществляется с привязкой к национально-культурной специфике ее понимания, поскольку именно от последнего существенно зависит ее интерпретация в массовом и профессиональном правосознании. Такая методологическая позиция, с нашей точки зрения весьма оправдана, поскольку российская цивилизация и ее правовая система это относительно самостоятельно социокультурное явления, обладающее специфической динамикой и закономерностями развития. Справедливо в этом плане отмечает Е.А. Лукашева, рассматривающая проблематику прав человека и достоинства личности с позиции цивилизационного подхода к праву, что российская правовая цивилизация – это отдельное и самостоятельное образование «у нее сформировались свои принципы социального устроения, взаимодействия людей», которое «обладает устойчивыми компонентами, скрепляющими характер общественного взаимодействия, определяющими ее “стиль”» 42. Фундаментальное различие в духовно-нравственном понимании достоинства человека связана с цивилизационным различием религиозного мировоззрение, которое в течение многих веков формировало понимание личности, ее место в общественной организации, индивидуальные и социальные ее характеристики. Так, в православном мировоззрении достоинство личности всегда осмыслялось в качеств духовно-нравственного, социально-активного и правового феномена, поскольку связывалось не только с нравственными стандартами личности, но и сего активной социальной позицией. В западноевропейском контексте достоинство было связано с приватной, частной жизнью, его индивидуальной верой и часто не гармонировало с активной социальной позицией. Индивидуальные духовно-нравственные стандарты здесь были частным делом индивида и редко выступали, особенно благодаря натурфилософским правовым учениям Просвещения, в качестве обязательных ориентиров общественного взаимодействия. Если в отечественном правосознании вера, дела, социально активное действие, право, духовно-нравственные стандарты и проч. стремились к гармоничному взаимодействию, то в западноевропейском мировоззрении, напротив, противопоставлялись друг другу. Так, например, известный дореволюционный юрист Н.С. Суворов писал что «на христианском западе учения об оправдании человека перед Богом верою, а не делами, сделалось исходным пунктом и основным догматом реформации XVI века». В западноевропейских учениях и доктринах те или иные авторы «отрицали всякое значение этих (добрых, высоконравственных и т.п. – М.Ф.) дел, договаривались даже до таких крайностей, – как это сделал один из учеников Лютера, – что добрые дела вредны. Как будто история целых пятнадцати столетий, протекших от начала христианской эры до реформации, привела лишь к затемнению совершенно простой и ясной истины, что человек не головой и не устами только, а сердцем и делами должен обнаруживать и доказывать свою христианскую нравственность». В свою очередь, отечественная «религиозно-философская мысль никогда не находила интереса в таких вопросах», она акцентировала внимания именно на гармоничности и взаимообусловленности веры и дела, нравственности и права, внешнего и внутреннего 43. И это со всей очевидностью проявлялось как в духовно-нравственном складе русской христианской цивилизации, так и в ее социальном, правовом, политическом и экономическом укладе. В христианской философско-правовых и нравственных учениях большее внимание особенно после эпох Реформации и Просвещения уделялось догматическим вопросам, внешним характеристикам организации христианской и гражданской общины. Вопросы веры занимали мыслителей намного больше и чаще, чем проблематика социально-правового и нравственного поступка. Лишь в ХХ веке критике начали подвергаться «перемещение юридических оценок в области морали: этим объяснялся возврат к фарисейской и раввинистической трактовке закона, характеризующейся немилосердным ригоризмом или софистической интерпретацией его буквы. Все эти отклонения понуждают молодых богословов идти проторенным путем, вместо проникновения в индивидуальность верующего. В то же время требовалось использовать целую систему отживших практических предписаний, совершенно чуждых данному субъекту, которые извлекались из канонического права и литургии. Напротив, другие важные и актуальные проблемы, такие, например, как психология или социальный активность, вовсе не затрагивались. В противовес этим основным недостаткам застывшей и далекой от жизни казуистики необходимо было создать нравственность личных и актуальных достоинств» - пишет по этому поводу Й. Цеглер 44. Это «упущение» нравственной ответственности, моральной обусловленности социального поведения личности у христианских мыслителей в купе со светскими политическими и правовыми учениями (начиная особенно с Нового времени) не только отодвинули, но и полностью «вывели» нравственную проблематику из правосознания западноевропейского человека. В этом плане проблема достоинства личности, его права и свободы связывались исключительно с вопросами рационалистической свободы и индивидуального эгоизма и утилитаризма, составляющие идейно-концептуальное ядро в социально-правовом мировоззрении и «в новообразующихся структурах европейского правового сознания» 45. Так, если в христианской философско-правой мысли достоинство человека обосновывалось в духовно-нравственном аспекте, и оно было связано с наделенности божественными свойствами человека (т.е. достоинства человека в нем самом, в его наделенности божественным, сотворённости по образу и подобию Бога – «и сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему» Быт. 1, 2646), а нравственное начало обосновывалось через признание личностью тех же божественных свойств (Богом данного достоинства) за другими личностями («как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними» - Матф. 7, 12)47; то в новоевропейской политико-правовой мысли нравственная составляющая из вышеуказанной моральной максимума полностью исчезает. Формы осмысления личного достоинства сохраняется, но трактуется она в рационализированном и натурфилософском контекстах. Классическим выражением этой «нравственно опустошенной константы» стала формула кантовского категорического императива, требующего, чтобы люди воспринимали и вели себя относительно друг друга как самоценностями (тождественными самому себе, а не Богу, ценность которых заключена в их индивидуальности, а не в Божественной природе) и никогда как к средствам достижения своих целей. Отсюда и направленность позитивного права, не на «реализацию определенного минимального добра, или такого порядка, который не допускает известных крайних проявлений зла» 48; а на обеспечение формального порядка, основанного на максимуме «разрешать и запрещать другим лишь то, что не разрешаешь и запрещаешь себе». Лишь естественно-правовая философская мысль и затем неотомиская философско-правовая доктрина возрождают нравственную проблематику и юридическую формулу достоинства личности, базирующуюся на универсальных этических максимах (например, развитие христианских католических и протестантских этических учений в ХХ веке) и религиозно-философских учений о личности и ее свободах (официальная доктрина неотомизма, возрожденная естественно-правовая мысль, основанная на учения Св. Ф. Аквинского). При этом свобода и разум в христианских учениях Запада становятся ядром в интерпретации достоинства личности, ее жизненной перспективы и этическом взаимодействии с окружающим миром. Предлагаемые «обновленные» учения о достоинстве личности и ее нравственной ответственности по большому счету стремились приспособить духовно-нравственную проблематику этого вопроса к изменяющейся социальной действительности, развивались с учетом индивидуалистических, утилитарных и иных тенденций в развитии общества и его рационализированного правосознания. При этом утверждается, что различные светские моральные системы вне христианской веры не способствуют сегодня восстановлению ответственности, разума и добра в человеке. Не ведут чисто рационалистические морализаторства и к справедливому устройству, гармоничности гражданской общины, ни воспитывают они и уважение к свободе и праву других, искажая понятие ответственности и служение общему благу. Так, отмечается, что «предложенное через Иисуса прощение отличает христианство от всех серых систем ригористического, самодовольного и безрадостного морализма. Оно освобождает нас от того чрезмерного стерильного требования, в которое нас ввергает моралистически усиленная мания совершенства, в конечном счете разрушая любую радость конкретной ответственности. Христианская мысль о прощении дарует именно радость ответственности; она дарует радость той личной ответственности, с которой все более считается и церковь, к которой она все более должна взывать и культивировать в растущей анонимности нашей общественной жизни с ее комплексами, сложно обозримыми жизненными ситуациями» 49. В контексте рассмотрения достоинства личности следует также указать на различие между категориями индивидуальность и индивидуализм, поскольку это различие влияет не только на понимание сущности и содержания «достоинства личности», но и уточняет, в контексте цивилизационного подхода к праву и иным социальным явлениям, имеющиеся разность в организации социально-правового взаимодействия между личностями, правовую регламентацию социальных отношений, правоприменительную и другую юридическую деятельность. Кроме того, это различие часто упускается из виду при проведении различных (юридических, политических, философских, социологических и др.) исследований. Не претендуя на полноту отметим, что индивидуализм и индивидуальность различаются: - во-первых, в логико-теоретическом аспекте, где первое ориентирует на принцип (организации, взаимодействия и т.п.), а второе – указывает на характеристику чего либо как конкретного, индивидуального, специфического; - во-вторых, индивидуализм может трактоваться в качестве идеологии, стиля, формы мыследеятельности личностей, а индивидуальность – идея об исключительности конкретного феномена, явления, события, личности и т.п., т.е. первое носит всеобщий характер, а второй частный, конкретный; - в-третьих, индивидуализм выступает в качестве объединяющего, всеобщего свойства, характерного группе, народу, нации, идеологической платформе, политическим учениям и т.п., а индивидуальность, напротив указывает на различия, на способы личностной, профессиональной, этнонациональной идентификации; - в-четвертых, если индивидуализм неотъемлемо связан с рационализированной формой сознания, то индивидуальность, напротив, имеет преимущественной духовно-нравственное измерение, а также социально-психологические характеристики 50; - в-пятых, индивидуализм базируется на социальном, экономическом, символическом и т.п. неравенстве личностей, неравенство есть основа и фактор развития этого принципа организации и взаимодействия, а индивидуальность, напротив, основывается на духовном равенстве и единение разнообразных индивидуальных частей. Так, в христианской догматической и философско-религиозной мысли в качестве аксиомы является то, что различные дарование личностей (т.е. дарованные духовно-нравственные ее качества, формирующие достоинство самой личности 51) уравниваются в Боге как их Источнике, но не формально, механистически, а качественно и в этом духовном единстве все различия снимаются – «в этом неравенстве – писал священномученик Иоанн – залог высшего и разнообразного нравственного развития» 52. В этом плане неверно характеризовать российское общество как антииндивидуальное, отечественную государственность как противоличностную форму правления, основанную на коллективном духе с чуждыми формами индивидуального властно-правового взаимодействия, а русское право как общинно ориентированное и уравнивающее. Напротив, «На Руси всегда ценили индивидуальность (именно в выше названном понимании, не выводимую из рационального принципа и идеологизированного шаблона – индивидуализма – М.Ф.), но не привечали индивидуализм. Эта особенность русского человека, ставшая основой национального мировоззрения и национального уклада жизни, определяла судьбу всех реформ в России за последние столетия, и будет определять впредь» 53. О данном факте свидетельствуют и многочисленные социологические опросы, которые проводились различными институтами и коллективами ученых на протяжении всего этапа либерально-демократической модернизации государства и права, духовно-нравственной типизации общественного мировоззрения и т.д. В них фиксируется, что индивидуальность личности и ее достоинства является одной из ключевых ценностей правосознания россиян, а вот свойства характеризующие принцип индивидуализма в общественном взаимодействии и государственно-правовой, социально-экономической и духовно-нравственной организации оцениваются весьма негативно54. Причем эта установка отечественного правосознания характерна как для молодого, так и уже зрелого поколения людей 55, что говорит о функционировании как механизма социально-правовой преемственности, так и об устойчивости основных характеристик правового сознания граждан. Так, например, в недавнем социально-политическом исследовании респонденты отдают высокое предпочтение ценности индивидуальности личности и ее достоинству и выдвигают «серьезный запрос на морально-политические ценности и в, в частности, на идеи в целом презю социальной справедливости». При этом растет и востребованность такой ценностной правовой ориентации как индивидуальная автономия, которая трактуется не в «стиле» принципов индивидуализма, а имеет «морально-политический срез проблемы» 56. В целом показывается в современных исследованиях тематизация и актуализация авторитарно-коммуникаристской модели демократии. При этом авторитарная проблематика связывается с построением сильной государственности и стабильной государственной властью. Социологические данные фиксируют, что «особое значение имеет такая ценность, как “сильное государство”. В литературе по авторитаризму она нередко интерпретируется как один из наиболее явных показателей авторитарности, анализ наших данных показывает, что этот индикатор следует трактовать более острожено», поскольку он связывается не с авторитарным началом государственной власти, а с морально-нравственным. Ратуя за усиление государственной власти, общество, прежде всего, предъявляет «серьезный запрос на морально-политические ценности и, в частности, на идеи социальной справедливости», идеократической обусловленности властно-правовой деятельности, обеспечение и реализацию высоких духовно-нравственных (деонтологических) стандартов деятельности тех или иных должностных лиц 57. Таким образом, «достоинство личности» является фундаментальной категорией не только для философско-правовых, социально-религиозных, политических учениях и доктрин; но и выступает базовым институтом в современном законодательстве. Для современных христианских философов достоинство человека является основополагающим концептуально-правовым ядром в обосновании неотъемлемых прав и свобод человека. При этом еще раз подчеркнем, что в христианской философско-правой мысли достоинство человека обосновывалось в духовно-нравственном аспекте и оно связано с наделенности божественными свойствами человека, это ключевой момент в понимании человеческого достоинства как Богоданной нравственной природы. Следует также отметить тот факт, что духовно-нравственная категория «достоинство личности» играла определяющую роль в национально-культурной эволюции правовой системы общества (как западноевропейских, так и отечественной), тех или иных юридических институтов (особенно прав и свобод человека). Причем особенности понимания и трактовка данной категории влияло не только на формирование специфической системы нормативного регулирования общественными процессами и уникального (цивилизационного) характера взаимодействия различных социально-нормативных систем (религии, права, обычаев и т.п.); но и на становление особого типа устойчивого взаимодействия в системе человек – общество - государство. Достоинство личности и ее свобода выступают основополагающими элементами духовно-нравственной культуры общества и религиозного правосознания. Понимание, устойчивые идейно-смысловые и чувственные элементы этой категории, сформированные в рамках религиозного мировоззрения, в дальнейшем выступали ориентиром не только духовно-нравственного развития общества и личности, социальной организации; но и нормативно-правового регулирования общественных отношений, обеспечивали преемственное воспроизводство национально-культурной (цивилизационной) формы и стиля правового мышления. |
Похожие:
 | Верещагина А. В. – кандидат юридических наук, доцент, заведующая кафедрой публичного права Института права вгуэс (Россия) | | Организатор Международной заочной научно-практической конференции – Консалтинговая компания «ар-консалт», г. Москва. Издание сборника... |
 | Приглашаем Вас принять участие в работе IX международной научно-практической конференции «Современные рыбохозяйственные и экологические... | | Л75 VIII малые Ломоносовские чтения. Межрегиональная научно-практическая конференция учащихся в г. Архангельске, 01 апреля 2016 года.... |
| Международной научно-практической интернет-конференции информирует Вас, что за содействием и при активном участии Тернопольской городской... | | «Новосибирск Экспоцентр» в рамках Международной выставки машиностроения и металлообработки mashex siberia по адресу: г. Новосибирск,... |
| «Михаило – Архангельские чтения». Сборник материалов международной научно-практической конференции, 18 ноября 2010 г. – Рыбница,... | | Хіі международная научно-практическая конференция для студентов, аспирантов и молодых ученых |
| Хіі международная научно-практическая конференция для студентов, аспирантов и молодых ученых | | Июня 2006 года в Белгородском юридическом институте мвд россии состоялась региональная научно-практическая конференция «Проблемы... |