Материалы международной научно-практическая конференция
Скачать 8.77 Mb.
|
ПРАВОВАЯ ИНФОРМАЦИЯ В УСЛОВИЯХ ДЕМОКРАТИЧЕСКОГО ТРАНЗИТА Мирзорин М.Л., преподаватель кафедры уголовного права и процесса Таганрогский институт управления и экономики, г. Таганрог Транзит (от лат. – «перевозка») – это механизм, с помощью которого перемещается что-либо из одного пространства или среды в иную через некоторые (и это важно для понимания особой эволюционно-переходной природы этого явления) «промежуточные» пункты. В свою очередь, демократический транзит являет собой комплексный механизм, состоящий из разных (информационных, правовых, политических, социально-экономических и др.) предпосылок, методов и средств по становлению, формированию и развитию демократии в конкретном государстве и обществе. Анализируя содержание и ход демократизации национального государственно-правового пространства, особый акцент, как правило, делают на экономическом и политическом ее факторах. В частности, либерально ориентированные авторы отмечают, что рыночная модель экономики без развитых институтов правового государства и гражданского общества есть самый плохой и даже в чем-то опасный вариант модернизации бывших тоталитарных и авторитарных государств, т.к. он неизбежно приводит в олигархизации и экономики, и власти (которая просто «приватизируется» новой экономической элитой178). Причем, с этим трудно спорить, если признаешь возможность только одной (западно-либеральной) модели собственно рыночных отношений. Другое дело, когда исследователь или действующий политик рассуждает в рамках плюралистического социального и политико-правового дискурса: он признает не только принципиальную возможность иных форм и способов организации рыночного хозяйства, но и видит реальные результаты функционирования таких моделей в современном мире (в Китае, Южной Корее, ряде стран Латинской Америки, Африки и др.). Так, В.Г. Федотова еще в конце 90-х годов ХХ в. предложила выделять особый по своим результатам и ходу вариант политико-правовой и социально-экономической модернизации, а именно – постмодернизацию, считая его «мягким» (в отличие от свойственных либерально-модернизационным проектам «шоковых терапий»), постепенным, но самое главное сопряженным с имеющими место в том или ином государстве историко-культурными линиями развития социума, его политическим и правовым опытом, традициями, которые, так или иначе, но все же должны определять своеобразие и направление реформирования179. Правда, увлекшись такого рода, безусловно, важными и эвристически полезными в том числе и для рассматриваемой темы дискуссиями, специалисты упускают из виду иной вопрос – содержание и качество продуцируемой в условиях утверждения новых, демократических экономических и политических институтов правовой информации, определяющей, в свою очередь, уровень и характер правовой информированности субъектов этой развивающейся рыночно-демократической жизни. Более того, учитывая отмеченный ранее опережающий принцип функционирования правовой информации (воспроизведение социально-правовых контуров, юридического мировоззрения всегда предшествует возникновению адекватных им институтов и процессов) можно говорить о базовой (базисной), «подкладочной» роли правовой информации как при модернизации (где, часто возникает ситуация противоречия между насаждаемой государством и чуждой большинству населения страны правовой информацией, прямо и механически заимствованной из иных правовых пространств или созданной по «образу и подобию» иностранных правовых институтов собственных юридических массивов и реальным экономическим, политическим опытом и устоявшимися национальными ценностями), так в контексте указанной выше стратегии постмодернизации, предполагающей «дозировку» рецепированного права, своего рода «фильтр» заимствованной правовой информации). Важным условием современного демократического транзита является повышающийся уровень развитости системы массовых коммуникаций: распространенность телевидения, печатной публицистики, радио, интернета, что, естественно, способствует и получению правовой информации широкими слоями населения, а это, в свою очередь создает благоприятную среду для понимания и оценки содержания различных (прежде всего, наиболее важных) законов и подзаконных актов, издаваемых, в частности, в России на федеральном и региональном уровнях. По большому счету, в любом государстве, да еще и с большей территорией и относительно высокой численностью населения демократический транзит просто невозможен без налаженной правовой информатизации социума и основную роль в организации право-информационного пространства (даже несмотря на свойственной либеральной политико-правовой модели «минимизации» государства в делах гражданского общества и индивида) должна играть государственная власть. Однако следует отметить, что демократизация властных отношений на постсоветском пространстве, в ряде государств Восточной Европы и Азии является ключевым компонентом общего, переходного состояния национальных правовых и политических систем, а поэтому процесс формирования демократических институтов не может быть изолирован от всех, имеющих место особенностей переходного государства и нестабильной правовой системы. В общеметодологическом плане (опираясь на некоторые положения социальной синергетики) выделим несколько специфических черт переходного периода:
В целом, сформулированные здесь положения, во многом, объясняют особенности создания демократической государственности в бывшем советском политико-правовом пространстве, а также то, почему «период масштабной общественно-политической и социально-экономической трансформации в России еще не завершен»182, а формула ч.1. ст.1 «Российская Федерация – Россия есть демократическое федеративное правовое государство с республиканской формой правления» не только в момент принятия основного закона страны не была констатацией факта (оформленного на конституционно-правовом уровне), а «образом желаемого будущего», но и остается им до сих пор. ЮРИДИЧЕСКИЙ ФИКЦИОНАЛИЗМ В ЗАРУБЕЖНОЙ И ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ПРАВОВОЙ НАУКЕ Саркисян Л.Р., аспирант кафедры теории и истории государства и права НОУ ВПО «Таганрогский институт управления и экономики», г. Таганрог В российской правовой науки на проблему юридических фикций обратили внимание только к середине XIX века. В этот период (и позже) начинают создаваться фундаментальные научные труды, авторы которых, оставаясь, чаще всего, в романо-германской традиции, в рамках европейского континентального стиля правового мышления ставили и решали вопрос о социальной и нормативной природе, функциях и специфике фикций в отечественном и зарубежном правовом пространствах. Правда, имеющиеся на сегодняшний день исследования, посвященные юридическим фикциям еще не в полной мере раскрывают их сущность и значимость для правовой науки и, самое главное, для юридической практики. Отметим, что в настоящее время нет и единой точки зрения относительно содержания категориально-понятийного аппарата, необходимого для изучения сущностных и прикладных аспектов юридических фикций. В современной правовой и философско-правовой литературе, на первый взгляд, правовые фикции определяются достаточно единообразно: суть правовой фикции, её природа усматривается, прежде всего, в том, что определенные юридические последствия закон связывает с заведомо несуществующими фактами. Соответственно, речь идет о вероятностном и даже предположительном характере фикции, что и позволяет отнести последнюю к особого рода юридическим предположениям, истинным исключительно в силу их признания таковыми государством (законодателем), причем, без каких-либо «экзистенциональных» (собственно, фактических, реальных) предпосылок. При этом собственно юридической (тем более, легальной) дефиниции категории «правовая фикция» нет. Вызывает неопределенность и концепция правовой фикции как некого «антипода закона», сформулированной в свое время в отечественной юридической науке. На этом фоне, обратим внимание на то, что в зарубежной научной правовой традиции на первый план вышло изучение, с одной стороны, особой логической природы фикций, а с другой – ее социально-философской сущности. Одним из ярких представителей этого направления исследований является Г. Файхингер. В 1911 году в Германии вышел его объемный философский трактат под названием «Философия «Как если бы»». Г. Файхингер уже был известен в философско-правовых кругах Европы как кантовед, предлагающий оригинальные варианты осмысления многих правовых идей родоначальника немецкой классической философии. В целом же, упомянутая здесь работа Г. Файхингера научной общественностью была воспринята позитивно и правовые идеи «философии фикции», или «юридического фикционализма», начали быстро распространяться в Германии, захватывая не только философско-правовые и теоретико-правовые, но некоторые нефилософские гуманитарные (например, лингвистику) сферы. Несколько позже оформилось достаточно представительное идейное движение, заявившее претензию на пересмотр оснований всей сферы «правовой духовности», включая теории правового сознания и правового мышления как важнейших элементов правовой культуры. Обратим внимание на то, что в учении Г. Файхингера обнаружился значительный философско-правовой потенциал. В работе «Как если бы» Г. Файхингер описывает правовые фикции, используя прошедшее время в силу того, что фикции, по его мнению, принадлежат к той стадии развития права, которая не существует в актуальном времени и поэтому всегда носит исторический характер:
Кроме исторического измерения Г. Файхингер изучает правовой фикции в логико-правовом и социально-философском контексте, что позволяет понять их функции. Например, как основатель оригинальной теории юридического фикционализма, Г. Файхингер выдвигает идею о «гипотетических фикциях», которые позволяют субъекту воспринимать окружающий мир, т.е. превращают предметы этого мира в объекты гуманитарного познания. К таким гипотетическим фикциям в правоприменительном процессе и относят конструкции «как если бы», т.е. «как если бы» эти факты были истинны (классическая модель истины, сформулированная еще Аристотелем здесь уходит на «задний» план правового мышления). Заметим, что правовое мышление, правовые действия и правовые чувства, характерные для конкретных субъектов, носителей национальной правовой культуры, естественно, направлены на формирования правовых фикции, так как именно с их помощью разного рода неупорядоченные «переживания» оформляются в эти специфические мыслительные конструкции. В правовой фикции то, что реально возможно и не произошло, уже рассматривается как «происшедшее», хотя здесь в полной мере и сознательно допустимы (и законодателем, и правоприменителем) жесткое фактическое противоречие с действительностью (например, считать «умершим в судебном порядке того, кто возможно жив и здоров»). Еще римское право включало, разумеется, определенный уровнем античного правового мышления набор юридических фикциях. В современной же Европе юридические фикции, естественно, подверглись изменению, но сущность их осталась все же неизменной: субъекты юридической деятельности приходят к «правильному» при помощи «ложного». По мнению Файхингера, любые фикции по природе своей иррациональны, однако, они остаются в поле рационального правового мышления, более того, формализуют на правовом уровне те факты, которые в силу отсутствия очевидных экзистенциональных предпосылок, казалось бы не могут быть вообще никак логизированы. Собственно, в таком познавательном контексте Г. Файхингер и выделил юридическую фикцию как особую форму предпосылки практико-правового познания. Вообще, термин «фикция» нигде ранее не был известен, кроме как в юриспруденции, где он, безусловно, представляет предмет серьезного обсуждения. Логико-правовой механизм применения фикций в праве состоит в особом отношении группы единичных случаев к концептуальному конструкту, так чтобы в последствии «сознательное его восприятие шло по аналогии»183. Поэтому, логической основой происхождения юридических фикций, по Г.Файхингеру, является дедукция, которая в данном случае означает, что это нормативное предписание является результатом обобщения, элиминирующего частные случаи, казусы. В свою очередь каждая конкретная ситуация, требующая правовой квалификации, подводится под признаки явления, описанного дедуктивным способом, то есть исходная ситуация трактуется по принципу «как если бы». Г. Файхингер не обошел своим вниманием и такую важную проблему, как соотношение юридических фикций и правовых презумпций. Презумпция является своего рода юридической гипотезой, что отличает ее от юридической фикции. В юридической теории и практике их часто путали, поэтому различие между ними и стало излюбленной темой для разного рода теоретических и отраслевых юридических исследований. Презумпция – это вероятностное предположение, а фикция – все же «преднамеренная и сознательная ложь», которая, однако, на нормативном уровне объявлена в качестве истины. Сравнительный анализ этих правовых категорий не раз предпринимался и в российской юридической науке, например, в работах В.К.Бабаева, В.М. Горшенева, Л.Л. Кругликова, Ю.Г.Зуева и В.Ю.Чуфарова и др. Так, в монографии «Презумпции в советском праве» В.К. Бабаев рассмотрел вопрос о месте правовой фикции в советской системе права. Он справедливо отметил, что вопрос о правовых фикциях целесообразно рассматривать в двух аспектах: «с точки зрения их содержания, и как правовой прием»184. В этом случае содержанием фиктивного правового положения является «стремление правящего класса тем или иным образом урегулировать какое-либо общественное отношение», облекаемое в форму правовой фикции. Наличие фикций в праве обуславливается, с точки зрения автора, несовпадением юридической формы права и его социального содержания. Также, видится необходимым отличать фикции как технико-правовой прием от (ограниченной – Л.С.) фиктивности самого права. В.К.Бабаев, в результате своих исследований приходит к выводу о том, что фикции в советском праве находят применение, но «только как технико-юридический прием» и к их использованию в правовом регулировании «законодатель прибегает исключительно редко»185. Рассматривая взаимосвязь правовых презумпций и фикций, В.К.Бабаев выделил ряд сходств:
Различие между этими категориями было приведено также по двум критериям: по характеру образования и по степени достоверности. Правовые презумпции представляют собой нормативное закрепление того порядка отношений, который признается обычным, постоянным нормальным, к тому же содержащееся в презумпциях положение является вероятно истинным, тогда как фиктивное положение, по большому счету, истинным быть не может. |
Похожие:
 | Верещагина А. В. – кандидат юридических наук, доцент, заведующая кафедрой публичного права Института права вгуэс (Россия) | | Организатор Международной заочной научно-практической конференции – Консалтинговая компания «ар-консалт», г. Москва. Издание сборника... |
 | Приглашаем Вас принять участие в работе IX международной научно-практической конференции «Современные рыбохозяйственные и экологические... | | Л75 VIII малые Ломоносовские чтения. Межрегиональная научно-практическая конференция учащихся в г. Архангельске, 01 апреля 2016 года.... |
| Международной научно-практической интернет-конференции информирует Вас, что за содействием и при активном участии Тернопольской городской... | | «Новосибирск Экспоцентр» в рамках Международной выставки машиностроения и металлообработки mashex siberia по адресу: г. Новосибирск,... |
| «Михаило – Архангельские чтения». Сборник материалов международной научно-практической конференции, 18 ноября 2010 г. – Рыбница,... | | Хіі международная научно-практическая конференция для студентов, аспирантов и молодых ученых |
| Хіі международная научно-практическая конференция для студентов, аспирантов и молодых ученых | | Июня 2006 года в Белгородском юридическом институте мвд россии состоялась региональная научно-практическая конференция «Проблемы... |