К ПОНЯТИЮ ОБЩЕСТВА
В данном разделе мы сначала кратко ответим на вопросы о смысле общества и о том, почему нам важно писать о нем сегодня. Далее мы восстановим основные смыслы, связанные с появлением общества, и развернем понятие общества, отличив его от ряда сопряженных идей и понятий. После этого мы остановимся на российской специфике общественных коммуникаций.
Почему нам важно говорить об «обществе»
Нам важно говорить об обществе в силу следующих причин. Во-первых, именно в обществе, в ходе коммуникации между его составляющими, ставятся вопросы (и порождаются ответы на них) о том, что есть в стране, чего нет (придается статус существования тем или иным явлениям и сущностям), что важно, что неважно, кто мы такие, куда нам двигаться дальше и т.д. Именно в подобном ключе темы общества и коммуникации разрабатываются современной западной социологией (см. работы Н. Лумана (16,17), Ю. Хабермаса (30) и др.)
Такого рода операции (указанные выше постановка вопросов и разработка ответов) не делаются государственной машиной – она лишь обслуживает готовые решения. Специфика государства состоит в том, что оно всегда работает с одним вариантом, одним проектом развития и т.д. (например, государство не может разрабатывать два бюджета и т.д.). Общество же всегда работает больше чем с одним вариантом (жизни, развития и т.д.). Для обсуждения подобных проблем всегда важно наличие нескольких точек зрения. В этом – специфика и сила общества. Именно поэтому государство без общества испытывает сложности в просчете вариантов своего движения и развития.
И если в Российской истории государство брало на себя такие функции, то, как правило, делалось это следующим образом. Внутри государства выделялась сфера свободной коммуникации, и запускались общественные процессы. Таковы избранная рада и земские соборы Ивана Грозного, «птенцы гнезда Петрова», Негласный комитет Александра I и многое другое.
Кроме того, важный момент состоял и состоит в том, что в ситуации необходимости переориентации людей на новые действия необходимо порождение новых смыслов. Поскольку люди не готовы совершать непривычные действия бессмысленно (бессмысленно совершаются только действия привычные). А новые смыслы порождаются именно в формирующей общество коммуникации и затем уже могут распространяться на более широкие слои и массы населения.
Во-вторых, следует сказать, что современная западная политическая философия в обсуждении таких тем, как демократия, гражданское общество, гражданство, идеология и политическое устройство, основывается на разработанной категории «общества». Любое рассуждение о политическом начинается с анализа и рассмотрения общественного. Политическое действие есть специфическое действие по поводу общества. К примеру, П. Бурдье: «Познание социального мира, точнее, категории, которые делают социальный мир возможным, есть главная задача политической борьбы. Способность осуществить в явном виде, сделать объективированным, видимым, должным, т.е. официальным, то, что должно было иметь доступ к объективному или коллективному существованию, но оставалось в состоянии индивидуального или серийного опыта, представляет собой чудовищную социальную власть – власть образовывать группы, формируя здравый смысл, явно выраженный консенсус для любой группы. Понятно, что одна из простейших форм политической власти заключалась во многих архаических обществах в почти магической власти: называть и вызывать к существованию при помощи номинации… Политичес¬кое представление постоянно производит и воспроизводит форму, производную от любимого логиками аргумента короля Франции Людовика Лысого: любое предикативное выражение, имеющее субъектом «рабочий класс», скрывает экзистенциальное выражение («рабочий класс существует»)»(4).
Разработанная философская категория «общества» дает пространство возможностей для построения идеологий и обсуждения стратегии развития страны, региона и т.д. Политика наследует философии.
В силу российской специфики, слово «общество» не имеет в России сильной укорененности в смысле обозначения некоей понятийной реальности. Характерный пример из истории: «Вскоре после Великой французской революции, в 1797 г., последовало высочайшее повеление императора Павла I «об изъятии из употребления некоторых слов и замене их другими». В списке изъятых слов «общество», «граждане» Слово «граждане» предлагается заменить словами «жители» или «обыватели» (что почти в точности и сделано в «Словаре Академии Российской» 1806 г.); Слово общество приказано «совсем не писать”»1)(27). Если бы в российской культуре существовало понятие об обществе, то никакие указы не смогли бы вывести его из употребления. Однако, в России данное понятие не прижилось, распространенные его коннотации были связаны с «общиной» в Российской империи и с общественной формацией в Советском Союзе.
Таким образом, с точки зрения политической философии, слово «общество» не имеет у нас коннотации. Соответственно, обсуждение, например, современными российскими политиками демократии или идеологии без рефлексии категории «общества» в ее российском варианте оказывается пустым. Рассуждения современных российских политиков не превращаются в идеологию, способную сообщить необходимый импульс и мобилизовать российских людей на тот или иной проект.
Одной из задач книги является инициация осмысления категории общества применительно к российской специфике. Мы попытаемся выделить понимание сущности общественного и показать, что оно важно для обсуждения указанных выше политических категорий. Необходимо отметить, что социологическая традиция, в рамках которой происходит основная масса научных дискуссий об обществе, – традиция западная. И мы не можем пользоваться ей впрямую. Прилагая ресурсы западной традиции к нашему обществу непосредственно, мы попадаем в сложную ситуацию. Если мы пытаемся построить проект развития страны (а категория общества важна именно при обсуждении вопроса об инициации общественных или страновых изменений), то мы оказываемся вынужденными, например, отвечать на вопросы о том, как строить демократию без западного общества? Ясно, что, не имея западного общества, демократию строить бессмысленно2). Поэтому возникает необходимость в своеобразной адаптации западных понятий.
Задача этого текста – выделить основания западных представлений об обществе. Не умаляя значимости западной традиции, показать, что в России общественные процессы имеют место и не менее важны, чем на Западе, но имеют другое содержание и устроены иначе. Остановимся сначала на базовых интуициях, связанных с возникновением понятия «общество», а затем в списочном порядке представим сущностные черты понятия. После этого сделаем несколько замечаний касательно российской специфики употребления понятия и, соответственно, российской специфики общественных преобразований.
Базовые интуиции
Общественное – это часть человеческой природы. Люди не могут жить по отдельности, не сообща (См. работы Шелера, Гелена, Плеснера). Общественные процессы протекают везде – и в Африке, и в Азии, и в Европе. Везде они имеют свою специфику. У общественного в России также, очевидно, есть своя специфика. Тем не менее, наилучшим образом отрефлектирован и зафиксирован в понятиях западный (европейский и североамериканский) опыт социального. Поэтому при обсуждении появления понятия «общество» мы будем опираться на понятийные ресурсы западной социально-философской и социологической традиции. Перейдем непосредственно к рассматриваемой специфике общественного.
Первая базовая интенция и интуиция, связанная с появлением понятия «общество», неразрывно связана с бегущей по Парижу толпой. Клод Анри, Сен-Симон и Огюст Конт видят ее непосредственно. Видят ее бегущей перед собой. Видят толпу, которую не удерживает ничто – ни власть, ни культура, ни экономика, но, тем не менее, в этом хаосе явно проявляется некий порядок, что удерживает движение этого не удерживаемого уже ничем стада: «…Общество отнюдь не является простым скоплением живых существ, чьи действия, независимые от всякой конечной цели, имеют причиной лишь произвол отдельных индивидов, а единственным результатом – быстротечные и незначительные случайные события; общество, наоборот, – это, прежде всего, настоящая слаженная машина, все части которой по-разному способствуют движению целого. Объединение людей образует настоящее Существо, крепкое или слабое в зависимости от того, насколько регулярно его органы выполняют порученные им функции»3).
Вторая значительная интуиция, связанная с последующим появлением понятия общества, в конечном счете восходит к публичному общению по поводу блага людей, в этом общении участвующих, а также всех тех, кто к ним относится. Эта интуиция порождает политику, парламент и гражданское общество. Эти три сферы человеческого и три категории неразрывно связаны с западной традицией осмысления и построения общества.
Это видение мы застаем уже у Аристотеля: «Что человек есть существо общественное4) в большей степени, нежели пчелы и всякого рода стадные животные, ясно из следующего: природа, согласно нашему утверждению, ничего не делает напрасно; между тем один только человек из всех живых существ одарен речью. Голос выражает печаль и радость, поэтому он свойственен и остальным живым существам (поскольку их природные свойства развиты до такой степени, чтобы ощущать радость и печаль и передавать эти ощущения друг другу). Но речь способна выражать и то, что полезно и что вредно, равно как и то, что справедливо и что несправедливо»(1). К этому видению восходит вся полемика по поводу общественного договора5) (Э. Берк, Т. Гоббс, Д. Локк, Ж.-Ж. Руссо, Д. Юм); в современной политической и социальной науке – Ю. Хабермас, Х. Арендт, Н. Луман и другие.
Третья базовая интуиция связана с выделением некоей области, куда допускаются не все и где происходит коммуникация по тем или иным, в том числе, и по жизненно важным вопросам. Так, в Англии XVIII века местное общество составляли сквайеры, джентри, владельцы значительных поместий. И разбогатевший крестьянин не мог войти в общество. Его не приглашали на бал, на ужин к графу и т.д. Он не был принят в обществе. Зато там, на балу, решались важные для страны или местности вопросы. Там был виден круг людей, с кем эти вопросы вообще можно обсуждать. Аналогично функционировали придворное общество во Франции или двор в России (подробнее см. М. Острогорский «Политические партии и демократия»(22), Н. Элиас «Придворное общество»(31)).
Четвертая базовая интуиция связана с обозначением искусственности и творимости общества. Такие авторы, как Ф. Теннис, М. Вебер, Э. Дюркгейм, Г. Зиммель и др., в конце XIX – первой половине XX века показывали, что общество не возникает из дообщественных состояний эволюционным путем. «Община» и «общество» Ф. Тенниса – это несводимые друг к другу состояния. Первое своим субстратом имеет единство воли, а второе – единый разум и калькулирующую рациональность. Именно эти рациональность и обмен и удерживали людей вместе (Ф. Теннис, М. Вебер и др.)
Резюме: сущностные черты «общества»
Резюмируем важные для понятия общества моменты.
1. Общество – не естественное образование. Люди должны прилагать осмысленные усилия для его поддержания (Ф. Теннис, Н. Луман).
2. Общество восстанавливается в коммуникации самоподдерживаю¬щихся единиц. Такими единицами могут быть и отдельные люди, и какие-то другие образования6).
3. Общество – это надындивидуальная сущность. Эта сущность связана с надындивидуальным благом.
4. Общество – это сфера порождения смыслов (в языке, речи). Содержание целого ряда понятий порождается не в общении двух конкретных людей, а в специальном пространстве, в котором высказывания отрываются от конкретного говорящего.
5. В обществе есть внутренний смысл, который самоценен (Г. Зиммель). И люди часто вступают в общество или участвуют в обществе только для того, чтобы быть причастными к этому смыслу.
6. Общество связано с самоподдержанием жизни (самовоспроизводством, самоописанием, коммуникацией). (См. работы Н. Лумана, У. Матурана, Х. фон Ферстера).
Какое общество нужно строить в России?
Как устроено современное общество? Что нужно строить в России? В современном обществе нужно выделить несколько принципиально разных частей, все из которых имеют отношение к социальному, но не всеми из них нужно заниматься сегодня специально. Многие общественные структуры в России существуют. И сложность состоит в том, что когда кто-то говорит, что в России нет общества, ему с полным правом возражают – как же нет? В России же есть социальные институты? Например, семьи, права, религии, образования и т.д. Значит, общество (как сумма институтов) все-таки есть. А раз так, то полемика не имеет смысла. И, тем не менее, мы утверждаем, что в России все-таки не существует важной, собственно общественной части. Проведем необходимые различения.
Для начала, нужно заметить, что часто весь человеческий мир называют обществом, например: российское общество, современное общество и т.д. Однако, нужно отказаться от такого словоупотребления, чтобы вычленить понимание собственно общественного. Далее, часто любое скопление или совместную жизнь множества людей называют обществом или фиксируют в этих скоплениях общественное. Мы полагаем, что это также мешает пониманию сути общественного, хотя часто в совместной жизни людей начинают проявляться различные общественные эффекты. Различим собственно общество и следующие «общественные эффекты»: «машинные» организации человеческого, социальные институты, общинные формы, массовые формы существования совместного человеческого.
Машинные организации совместного человеческого проживания связаны с организацией производства или какой-либо деятельности для получения того или иного результата (сходные технико-человеческие организации названы Л. Мэмфордом «мегамашинами»(20)). Этот результат и технология его получения имеют первостепенное значение. Поверх этого производственного процесса образуются те или иные социальные формы. Они возникают как бы по сопричастности с основным процессом. Например, могут возникать общественные эффекты, вроде общения людей после работы. Но это общение удерживается постоянством производственного процесса. Часто, как только производство закрывается, это общение прекращается. Подобные надстроечные общественные эффекты описаны К. Марксом в концепции базиса и надстройки(18). В отличие от этого, общество поддерживается именно из-за самого общества. Общество (и общение) имеет собственную ценность, независимую от тех или иных результатов производства, технологии и тому подобных вещей.
Второй важный момент – институты. Институты – это такие обособленные устоявшиеся комплексы действий, где общественное или социальное уже сложилось, структурировалось и между вступающими в те или иные институционализированные отношения людьми уже нет взаимной неопределенности(33). Таковы, например, институты права или образования. Процедуры решения проблем и совершения действий уже прописаны и человек ориентируется в своем действии не на другого, а на имеющуюся процедуру (подробнее см. П. Бергер и Т. Лукман,(2)). Ниже мы поясним, почему эта ориентация на другого важна для общества. Пока же скажем, что общество может переходить из своего собственного состояния в любое другое из описываемых здесь, но для нас эти общественные эффекты не имеют первостепенного значения.
Кроме того, нужно сказать, что институты – это не чисто социальные образования (как может, например, показаться при чтении работ вроде «Социального конструирования реальности» П. Бергера и Т. Лукмана(2)). Задача институтов – восстанавливать те или иные культурные образцы, которые не могут постоянно порождаться заново в коммуникации. Это очень хорошо показали родоначальники культурной антропологии (к примеру, Б. Малиновский).
Третья важная форма, в которой часто проявляются общественные эффекты, – это массовые формы человеческого совместного существования. Туда же можно отнести толпу и другие подобные формы (Г. Лебон (12), Г. Тард, Х. Ортега-и-Гассет (28, 21)). Для массовых состояний характерно наличие или изготовление большого числа одинаковых людей. В массе или толпе люди следуют не отношениям «я - другой», реагируют не на «другого», занимаются не собственным усилением посредством массы других. В массовых состояниях люди реагируют на какой-то общий раздражитель – выстрел Авроры, лозунги демократов или выход нового голливудского фильма (подробнее см. Ги Дебор(8)). Что характерно, при изучении толпы или массовидных форм ученые чаще всего исследовали именно психологию человека в толпе, а не социальные отношения.
Четвертая важная форма, сходная с общественным, – это община. Община, в отличие от общества, имеет естественные основания (например, родовые, кровные), непосредственный контакт и не требует усилия по поддержанию этого состояния (подробнее см. Э. Дюркгейм(9), и работы Ф. Тенниса).
Перейдем теперь непосредственно к обществу. Для выделения концепта «общество» важен момент смены интенции с предметов на других людей (причем желательно не на конкретных других, а на других в принципе). То есть, например, развитие собственной жизни и изготовление средств для этого не непосредственно (можно даже сказать – не самостоятельно), а с помощью других. Проблема общества появляется тогда, когда задается вопрос – зачем мы живем вместе, зачем нам жить вместе (иногда, вслед за Т. Парсонсом, это называют гоббсовой проблемой социологии) (Т. Гоббс(6), см. также: Платон «Протагор»(24)). И затем взгляд вопрошающего поворачивается на «людей вообще» (т.е. не на конкретного человека, с которым можно непосредственно договориться). Этим «людям вообще» дается какое-то наименование – добродетельные, варвары, граждане. И потом разрабатываются процедуры совместной жизни, общежития с варварами вообще, гражданами как таковыми, добродетельными как типом. Именно после этого появляется возможность общества (см. также Г. Зиммель «Как возможно общество?»(10)).
Далее возможны два варианта. Первый (назовем его «стая») состоит в том, что, начиная изготавливать из других для себя определенную среду, человек не предполагает за другими такого же права – использовать его или изготавливать среду для себя, «посредством его». В этом случае появляются образования вроде тюрьмы или рабской организации и т.д. Именно так строятся отношения в стае. Стая усиливает только своего вожака. За это он обеспечивает им минимальныe потребности – жизнь, еду и т.д.
Второй вариант (назовем его собственно общественным) состоит в том, что человек начинает для «усиления» себя использовать другого человека, причем необязательно физического индивида, это может быть вся совокупность человеческого (смыслы, идеи и др.). При этом человек предполагает за другим или другими, что те также могут использовать его или то, чем пользуется он. Получается взаимное использование. Или признаваемое право на взаимное использование для достижения некого позитивного результата. Причем этим результатом может быть (и это есть наиболее важное проявление общественного) и изменение самого состояния общественного в ту или иную сторону7).
Далее, когда подобные общест¬венные образования начинают появляться и вступать в коммуникацию друг с другом, можно говорить о том, что начинает образовываться общество. Именно в этой коммуникации, между таким образом устроенными общественными единицами и появляются вопросы и ответы о состоянии как самого общества, так и различных его субстратов и сфер, в которых оно живет. Например, может обсуждаться экономика, жизнь территории, на которой существует общество, и многое другое. Мы утверждаем, что именно подобное состояние нужно именовать обществом и что построение именно такого конструкта – «общества» – осмысленно и необходимо «в» и «для» современной России.
Общество на Западе и в России
Теперь нам необходимо остановиться на различении общественного в России и на Западе, поскольку понятие общества возникло в западной традиции и простой перенос его на отечественный материал чреват ошибками и невозможностью прямого приложения.
В западной традиции корни общества замыкаются на единицы самовоспроизводящейся жизни, например, феоды, аллоды, церковь, собственность. Эти единицы реально существовали в истории и существуют сейчас. Эти единицы, по западным предположениям, в коммуникации, договоре или взаимодействии образуют надындивидуальную сущность. Во взаимодействии (иногда свободном, чаще – необходимом) друг с другом эти единицы образуют надындивидуальную жизнь и осуществляют поддержку человеческой жизни. В западной концепции «общества» ограничение коммуникации означает ограничение общей жизни, и, как следствие, жизни самих индивидуаль¬ных единиц. Поэтому западные люди (и западная жизнь вообще) боятся ограничения коммуникации, постоянно обсуждают тоталитаризм и другие подобные вещи. (Эти обсуждения фиксируются в западной культуре в виде права на свободу слова, естественного права, прав человека и т.д.). В собственной сфере жизни, собственности говорящего и коммуницирующего заложена ответственность за слово, за коммуникацию. Если одна из таких единиц взаимодействует так, что это вызывает у других какую-либо негативную реакцию, они, в свою очередь, посредством тех или иных санкций, направленных против собственной жизни этой единицы, могут полностью или частично прекратить ее существование. Это становится возможно именно в силу наличия многих единиц с самовоспроизводящейся жизнью. Поэтому коммуницирующий на Западе не может или не хочет сказать ничего такого, что вызвало бы у других агрессию и действия по отъему у него собственности (собственной сферы жизни).
Однако, это не означает, что все общество должно быть устроено так же. Даже на Западе. Например, церковь. Там нет ни свободы слова, ни частной собственности, однако кто усомнится в том, что католическая церковь – это общественное образование?
Теперь мы можем ответить на вопрос, есть ли в России общество (или – как возможно общество в России)? В России мы можем обнаружить все указанные нами компоненты, однако, общество в России строится по-другому.
Описанные категории были получены западными теоретиками, и относятся они к западной жизни. Очевидно, что в России практически никогда за всю ее историю не существовало открытой публичной коммуникации (такой, какая существовала на Западе), особенно по поводу места власти. А именно такая коммуникация и есть коммуникация гражданского общества, или политическая коммуникация. Поскольку сила гражданского общества состоит в том, что граждане могут провести в жизнь свои чаяния и пожелания. Люди в России сделать этого практически никогда не могли (или могли в очень определенных ситуациях). Двумя значимыми исключениями являются псковская и новгородская республики и кратковременная практика земских соборов в период Смутного времени и смены династий. Однако, указанные города-государства входили в орбиту торговой деятельности Ганзы и в большой степени наследовали не только русский порядок. А земские соборы свое наибольшее развитие получили в ситуации нестабильности центральной власти. В процессе ее стабилизации роль соборов сошла на нет.
Еще один небольшой период российской истории, когда общественность начала формироваться и гражданское общество (вроде бы похожее на западный образец) начало развиваться, – это период после великих реформ Александра II. Однако, этот эпизод стал примечателен тем, что отечественное гражданское общество, начав коммуницировать буквально по любому поводу, дошло до предельной проблематизации оснований государства, и закончилось это большевистской революцией и отменой… учредительного собрания, то есть насильственным прекращением коммуникации. И через некоторое время вновь восстановился порядок жизни. Отечественное гражданское общество за небольшую историю существования не продемонстрировало удержания порядка жизни в стране. Таким образом, на первый взгляд, кажется, что успешного опыта общественности в России не было.
Однако это не так. Важно отметить, что в России отдельные граждане или их малые объединения не являются самовоспроизводящимися единицами. Такими образованиями, возможно, были общины или города, и то вряд ли. Циклы жизни этих единиц – другие. Соответственно и персонажи коммуникации – другие. Если в Англии парламент как модель коммуникации – это лорды и нарождающаяся буржуазия, то в России мы не найдем таких агентов коммуникации – самостоятельных и способных к самовоспроизводству. Соответственно, коммуникация в России идет в другом пространстве.
Глупо обсуждать свободу человека, если человек живет за Полярным кругом (будучи направленным туда для освоения, например, норильского никеля) и отсутствие поставок мазута лишает его не только свободы, но и жизни. Точно также пенсионеры, для которых пенсия является единственным источником существования, при сбое государственной машины также думают уже не о свободе, а о выживании. И сбой в мазуте, пенсии или чем-то подобном кладет конец всякой коммуникации в принципе (как говорил Л. Шестов «отрыжка прекращает любые возвышенные размышления») .
В данной работе мы, конечно, не можем исследовать пространство российских коммуникаций (это задача российских социологов) и описать основных коммуникантов. Например, вышеупомянутые общины существовали до того и постольку, поскольку государство не могло до них «физически дотянуться». Однако, в период коллективизации коммуникация была прекращена, поскольку государство «дотянулось». Тем не менее, можно набросать гипотетический список коммуникантов. Таковыми, например, окажутся странники, казаки, ушедшие на север монахи, то есть все те, до кого государство оказывается не в состоянии «дотянуться». Можно легко вспомнить длинные диалоги царской власти с казаками в разных ипостасях или переписку Ивана Грозного с князем Курбским. Если бы Курбский не сбежал и не стал физически недосягаем, никакая коммуникация бы не сложилась (как не сложилось коммуникации ни с Сильвестром, ни с Адешевым, ни с Висковатым). Царь вынужден отвечать публично, с привлечением максимальных ресурсов именно для коммуникации (в письмах царь поражает своей образованностью и начитанностью) ((23); о своеобразном архетипе странничества см. (27), сс. 181-210). Та же самая дискуссия разворачивалась в Советском Союзе с Западом или диссидентами.
Вторая зона коммуникации – это «царь-народ». Эта коммуникация возникает в специфических ситуациях. Народ, который в основном безмолвствует, в определенный момент может сказать.
Третья линия – просвещенное общество и власть. Интеллигенция всегда являлась одним из коммуникантов. Но здесь так же: коммуницируют те, кого невозможно уничтожить. Например, Сахаров или Горький. Или те, кому разрешено. Как после смерти Сталина в 60-е годы (Свердлов, Орджоникидзе, Бруцкус8)). В этом смысле часто подобную функцию выполняют журналисты.
Также нужно указать на еще две позиции, которые в силу своей недоступности становятся агентами коммуникации, – это позиция прошлого и позиция будущего. Таковы исторические персонажи и персонажи будущего. В этом смысле фантасты вроде Стругацких формируют такой мир, который оказывается недоступен для фактического уничтожения. Или сходная ситуация, когда О. Мандельштам пишет стихи, Сталин не может ответить в том же пространстве, не может ответить Мандельштаму стихами, и Мандельштам оказывается для него недосягаем. При этом все понимают, о чем идет дискуссия, и коммуникация продолжается.
Вот это (и, вероятно, многое другое) и является сферой общественной жизни в России. В ней возникает самоописание и мобилизация людей на те или иные действия. Повторим еще раз, именно в обществе ставятся вопросы о специфике страны; вопросы о направлении и средствах развития страны и народа. Без общества все подобные вопросы по-настоящему не ставятся, не обсуждаются и остаются без ответа. В современном состоянии России, в ситуации иссякающего народа, отсутствие общества может оказаться погибельным для страны. В то же время развитое его состояние может стать значительным ресурсом для восстановления и развития жизни в России и обеспечения ее конкурентоспособности в современном мировом сообществе.
|
