Юрий Пахомов Белой ночью у залива удк 882 ббк 84 (2Рос-Рус) п 21
Скачать 3.13 Mb.
|
На птичьем Жил Витек Звонцов в городе двенадцать лет, а казалось, всю жизнь. Всю жизнь ездил он вот так, в «Москву», как до сих пор говорят старые тушинцы, хотя Тушино давно стало Москвой, на сто втором автобусе, глядел в окно, видел шпиль речного вокзала, канал, пароходы на нем, видел домики-развалюхи, те, что еще снести не успели, а по другую сторону - новые дома. И остановки одни и те же называл водитель: «Химкинская», «Парусный проезд», «Свободы», «Восточный мост». Вот универсам построили с итальянским оборудованием и все в целлофановой пленочке , коляски для покупок, как в кино, а вон там, на том месте, где грузно осела девятиэтажная громада, стоял Райкин домик: в нем теща померла, Маринка родилась. А теперь дома нет, нет вишневого садика и скворечника нет, что Витек на березе повесил. И хотя много раз проезжал Витек мимо этого места и думать вроде перестал, а теперь ни с того ни с сего полоснуло по сердцу. Даже курить захотелось, а курить Витек на спор бросил два года назад. Отчего такое? Погромыхивая, катил пустой по-воскресному автобус, приткнувшись к окну, сидела дочь Маринка, вздрагивали ее куцые, с коричневыми бантами косицы. Личико хмурое. Дочь Витька беспокоила. В прошлом месяце побывал Звонцов на родительском собрании. Вернулся злой. Учительница при всех, а было родителей прилично, человек двадцать, сказала, что Звонцова Марина ведет себя безобразно, вставила в скамейку парты булавку, и девочка-соседка накололась. -Зачем иглу в скамейку вставила? - с трудом сдерживая досаду, спросил Витек. -А чего она хвалится... Бантики у нее голубенькие. И врет все время. Врет и задается,- упрямо сказала девочка, скосив глаза в сторону. Глянул Витек на худые узенькие плечики, на испачканные чернилами руки, на бледное лицо девочки и отвернулся. Что с ней поделаешь? Шевельнулось чувство вины, что он, Звонцов, виноват в чем-то, но тут же привычно, будто чуб со лба, отбросил эту мысль. Он-то что? Работает, все в дом - еды вволю, а квартира у них дай бог всякому, мебель вон румынская, гарнитур ни дыхнуть ни кашлянуть, надо будет, пианино купят. Он свое как отец сполна делает... А девочка чудная растет, все молчком. Цацек разных накупил Витек дочери достаточно: куклы, мопсы, пупсы, одной посуды детской комплектов пять, а Маринка играла постоянно в одну и ту же игру. Брала палку, наряжала ее в свои старые платья и разговаривала с ней странным, старушечьим голоском... Нет, не любил Витек бывать дома. На работе другое, там, на чулочной фабрике среди нарядно поблескивающих станков, чувствовал себя уверенно. Приходил пораньше, гладко причесанный, в свежей спецовке, ходил между станками, и все ему было понятно, и если случалась неполадка со станком, шел не торопясь. Начальство ценило. Фотография из года в год висела на доске Почета. Витек старел, волосы редели, а на фотографии он был прежний: гладко причесанный, в белой рубашке и в галстуке. А недавно Внтек нашел себе занятие по душе - из корней да веток с диковинным изгибом вырезал разные поделки, сохраняя в них естественную красоту. Подбирал долго, тщательно приглядываясь, оценивая так и здак, и лесопарк, что рядом с бывшей деревней Алешкино, облазил. Среди гаражей соорудил себе сараюшку, вроде как для мотоцикла, а держал там верстачок, инструмент, станок с электроприводом и всякие другие приспособления. Поделки свои он в комнате развешивал, знакомым дарил, Домой возвращался веселым, подмигивал жене. -Райк, хочешь, спою? Эх, м-молоток плывет по речке... -Спать иди, молоток,- сыто потягивалась Раиса. -Тебе одно давай, спать... Скушная ты баба. А когда жена засыпала, Витек шел на кухню читать газеты. Особенно любил «За рубежом». Интересные там встречались сообщения. Политика. Читал, слушал, как ровно дышит жена, и было ему странно - спит женщина. Жена. И живут уже двенадцать лет, а ему кажется, все временно. Думалось как-то странно, с фантазиями. Сам-то Витек хуторской. До армии дальше Ставрополя не выбирался, а служить в Москве пришлось. Приглянулся, видно, он ростом, смуглым казацким лицом - взяли в караульную роту. Три года простоял Витек у лакированной двери одного высокого дома, генералов каждый день видел и даже маршалов. Жилось хорошо, еда приличная, в увольнении сплошная культура: театры, музеи разные, кино два раза в неделю крутят. На танцы можно махнуть. Да, Москва - это тебе не хуторок, где электричество до десяти, да и то лампочка мигает, вот-вот погаснет. На последнем году срочной службы женился Витек на Раисе. Домик у нее в Тушине был. Не дом - скворечник на две комнаты с терраской, садик, вишневые да яблоневые деревца, сирень разлапистая, забор трухлявый все из прошлого. А на домишко с незатейливым садом надвигались уже дома-девятиэтажки. Год, другой, и конец - раздавят. И как-то пришелся сразу Витьку дом Ранки с вышивками, рюшками, салфеточками, жесткими крахмальными занавесками, и комод там старый был, как дома у Звонцова в горнице, а на комоде глиняные курочки-пеструшки. Райка понравилась Витьку серьезностью. Не то что иная балаболка. Ей слово, она тебе двадцать в ответ, да все заковыристые. Сам-то Витек на язык не очень. Все больше молчком. Сначала в увольнения через раз к Райке ходил - в Москве есть куда податься. Зайдет, посидят, о том о сем с будущей тещей поговорит - уважительная старушка. Даже сам не заметил, как и остался. Вроде ненадолго, а оно вон как вышло. В родной хутор Витька не тянуло. Мать до службы померла, отец и полгода после сороковин не подождал, привел в дом молодую Ульку-разведенку, тридцатилетнюю разбитную бабу, что на поминках, как вспомнил потом Витек, уже вовсю хозяйничала. Вот тебе и обычаи! Постель не успела остыть... Не мог Витек простить этого отцу. Не писал. А что писать, он ломоть отрезанный. У отца своя жизнь. И все реже вспоминал Витек свой дом, горный свой хуторок. Будто и не было его вовсе... В первый год столичной жизни Витек было заскучал. Надоело как-то все. И работы по душе не находилось. А может, не нагулялся вволю. Потянуло в отъезд. А тут корешок подвернулся, срочную служили вместе. Давай, говорит, завербуемся на Север, год-другой повкалываем, денег зашибем. Райка не перечила. Провожала Витька с сухими глазами. Полтора года валил Витек лес под Коношей. Разок на побывку в Москву съездил и обратно. Нормально. Народ на лесоповале сошелся тертый. Разговор промеж собой все больше «по фене». С тех времен и Витек разных словечек понабрался. Витька уважали за силу: что трактор, комли сосновые ворочать мог. И еще в ярости страшен он был - лицо каменело, глаза косить начинали-тут уж держись. Лихо будет. Его побаивались. За год Витек от лесоруба до бригадира дошел. А тут от Райки телеграмма - родилась Маринка. Витек плакал от радости, ходил из вагончика в вагончик, где лесорубы жили, совал всем телеграмму, твердил: -Во, девка у меня родилась... Райка на вокзале встречала. Сама гладкая, крепкобокая. Ребенок на руках ухоженный. Глянул Витек на пищащий розовый комок и понял - все, отъездился. Похлопал Райку по спине. -Ты теперь, мать, сына давай... сгоноши. А вот с сыном что-то не выходило. И чем больше подрастала девка, тем больше к матери ластилась, Витек вроде как в стороне оставался. И все чаще тянуло его в сараюшку, где точил он и строгал деревянные поделки... Только вот дерево... что. Дерево, оно и есть дерево... Вторую неделю живет Звонцов с дочерью вдвоем. Райка в Калуге у больной тетки-тетку ту Витек и в глаза не видел ни разу. Написала: приезжай, мол, дом в завещание оставлю. Райка и понеслась. А на кой бес им дом? Маринка все больше молчком. Раньше в магазин сбегать не допросишься, теперь ничего, идет с полуслова. И посуду помоет. Но на отца косится с угрюмым недоверием. А три дня назад как пристала -купи ей хомяка. Сладу нет. Не помнил Витек, чтобы дочь у него что-нибудь просила. -У всех живое есть, у меня одной нет. У кого хомяк, у кого рыбки... У Ирки Трубниковой еж и белка. У Гали Новосельцевой кот, у Стрельцова Вильки, только он врет, наверное, змей живет в ванной... У всех есть. Витек озадаченно почесал подбородок. -Погоди, а где ж их взять, хомяков этих? И уход за ними нужен. Боюсь, лупцевать его станешь, как кота соседского. -Не стану, купи...- И глаза разом налились до краев светлой детской слезой. Раньше, бывало, орет как резаная, а тут тихо загоревала. -Да брать-то их где... Хомяков твоих? - не выдержал Витек. -На Птичьем рынке продаются. Поедем, папк... «А что, может, сердцем помягчает?»- подумал Витек. В Москве, куда ни прикинь, ехать час. До Птичьего рынка чуть побольше, если из Тушина. Автобус, метро, а там на маршрутном такси минут пять-семь. Маринка все торопила, не терпелось ей. И от того, как сидела она в метро, прижавшись к нему, как держалась все время за руку, стало вдруг Витьку горько. В кой-то раз с дочерью собрался. И не мог понять Витек, отчего это так вдруг, и с осторожностью держал в своей лапище хрупкую руку дочери, тонкую и немного влажную. В маршрутное такси набилось столько народу, что Звонцову пришлось стоять согнувшись в три погибели, подпирать спиной потолок - не по нему автобус. За спиной возбужденно переговаривались: -Морская свинка... что ж, ей воду нужно. В ванной ее, что ли, держать? -Глупости... Морская -- от слова заморская. И воды она боится. А хомяков брать ребенку не советую. Запах от них. Белка, знаете ли, лучше. Но дорогая... Четвертной просят. -Корм, извините, канареечный здесь можно купить? -Черта здесь можно купить... полосатого, не то что корм. -И почем? - спросил Витек, не оборачиваясь. -Что? - Черти почем? - Три шестьдесят две... Хе-хе. Можно и на двоих взять. Погода-то знобкая. Таксист тормознул, и Витек чуть кассу не вывернул, не за что ухватиться было... Сотни и сотни людей толкли на рынке жидкую грязь, а народ все прибывал, подъезжали маршрутные такси, автобусы. - Ты держись давай,- сказал Витек дочери,- не то затопчут. Видишь, что делается?  Еще на подходе к рынку тетки в черных плюшевых жакетах торговали семечками. Тут же шныряли небритые дядьки, предлагали с хмельной озабоченностью:-Жилка супермимикри, крючки шведские. Есть титановые мормышки... У ворот, куда вливалась колготная толпа, приличные на вид дамочки держали запеленатых в платочки крохотных, с морщинистыми мордочками кутят. Те поскуливали. И глядеть на них было горько. Витек и в цирк ходить не мог, потому что там животных мучили, а здесь живое, будто вещи, на продажу выставляли. -Кобелька кому, кобелька молоденького... Витек отчего-то злиться стал. «Ишь ты, шапку-пирожок надел, интеллигент называется, а чем торгует?» Интеллигент в шапке-пирожке извлекал из карманов плоские стеклянные пузырьки и показывал крошечных, что волосок на лампочке, рыбок. Драл за эти «волоски» он прилично, без стеснения. У рынка свой закон - иди вперед, не задерживайся. Закрутили, затыркали, еле продрались. И боже ты мой, что творилось в рядах, где рыбками торговали, водорослями и улитками. Рыб таких Витек не видел никогда; усатые, в голубую мраморную крошку, с огромными хвостами, крохотные, вроде светляков, с красными глазами. А названия, названия! Гурами, гуппи, скалярии. И эти, не выговоришь... тернеции. -Кому голубых макроподов,- вкрадчиво предлагал старичок с красными рыбьими глазами - был он чистенький, в пальтеце при каракуле и в золотых очках. Профессор, наверное. -Жрет-то он чего, твой мокрохвост? - спросил Витек. -Корм для рыб, молодой человек, целая наука... -Наука! Тоже мне! А дальше лежала на лотках, в цинковых корытцах, буро-красная копошащаяся масса, червь не червь, так, пакость какая-то. А то и просто, вроде как водой торговали мутной. -А у тебя что тут? - не удержался Витек, спросил у дородной, в фетровой шляпе дамочки. -Циклоп. А есть и дафнии,- важно пояснила дамочка. -Во,- сказал Витек Маринке,- циклоп у нее. Нормально. Я и слова такого не слыхал. Давай двигай, Мариша, мутит меня от этих циклопов. И чем только люди не промышляют! Один, в кепочке, предлагал скороговоркой: - Серый трубачек, серый трубачек... Мотыль маленький, свежий мотылек... - Па-апк, поглядим еще. Рыбки вот и улитки. - Ты чего просила, рыбок, что ль? - Поглядеть только, ну, пойдем, папк...- Личико у девочки раскраснелось, глазенки светятся, прямо не узнать.- Интересно-о. Нас в зоопарк водили, медведь скучный сидит... В собачьем закутке - густой лай. Витек в собаках кое-что понимал, где дог, где там шотландская овчарка и московская сторожевая, отличить мог. В Алешкнне много их выводили гулять. Тут тоже носили за пазухой щенков, совали скулящих в руки, говорили о родословных, считали деньги. Жилистые темноликие мужики волокли куда-то собак за ошейники, те упирались, взвизгивали. Но среди всей этой бойкой торговой кутерьмы сидели, уронив головы, будто повиснув на поводках, собаки попроще. Крутолобые, хвост загогулиной - дворняги, разных кровей дикие помеси, не избалованные вниманием сторожевые работяги. И такая у них в глазах была тоска! Должно быть, этим вот неказистым дворнягам с домом расставаться было труднее, не то что разным болонкам. Дворняги косились исподлобья на плывущих мимо по грязи людей, словно пытались разгадать свою судьбу. -Давай-ка отсюда,- сердито сказал Витек дочке.- И где твоими хомяками-то торгуют? В стороне, за рядами, где торговали кроликами, среди шумливой толпы сердито и резко гоготнул вдруг гусь, потом еще разок, будто протрубил. Гуси, белые, серые, с корявыми шишковатыми носами, сидели в корзинах, тянули оттуда свои шеи. Тут же продавали курочек-пеструшек, аккуратненьких, будто глиняные статуэтки (как у тещи на комоде), продавали даже козла, внслобородого, с янтарными злыми глазами. И пахло в этом углу особенно, навозцем пахло, птицей, и люд был степенный, неторопливый. Не то что голубятники. -Пап, пойдем хомяков смотреть. Во-он там хомяки. И свинки морские. Пойдем, папа,- нетерпеливо дергала за руку Маринка. А Витек все глядел на гуся, и густой ком распухал и распухал у него в груди. Гуси! Вот что осталось от детства. Белые, крепкоклювые, с красными лапами, неторопливо шли они по тропинке к пересохшей летом, густо подернутой ряской реке - шли неторопливо и важно. Вечером трубно кричали они, всполошенно бухали крыльями, словно примериваясь к полету, а мать выносила им деревянное корытце с едой. Ели гуси торопливо, заглатывая большие куски, а вожак поглядывал по сторонам, приседал, шипел, вытягивал шею по-над землей, если кто-то подходил. И хутор свой вспомнил Витек, вспомнил, как вечером, позванивая колокольцами, возвращаются козы, а в ущелье уже туман косматится, хотя верхушки гор еще красные от солнца. Темнело на хуторе сразу: глядишь, вроде светло еще было, а вот уже звезды видать и в кустах держидерева трассирующими пулями посверкивают светляки. Цигарки вспыхивают у крыльца - казаки курят, приглушенно смеются девки, и слышно, семечки лузгают. Как-то разом все это увидел Витек. -Папк... Пойдем. Ну чего ты встал? -А? Гуси гляди какие. У-у, красавцы. У бати, дедушки твоего, во гуси были! Давай в отпуск к деду поедем? Возьму летом - и але. За десять лет ни разу... Витек заморгал вдруг быстро-быстро, подбородок затрясся. «Ы-ы-х»,- вырвалось у него, и, чтобы перебить горечь, хлынувшую в грудь, он заорал, багровея лицом: -А ну, подвиньсь, громодяне!.. Расселись здесь... Р-рас-ступись, покупатель идет. Давай к птицам, дочка, у птиц веселее. А ты... хомяки. Погань, тоже мне. Витек шел торопливо, расталкивая людей, точно спешил уйти поскорей. А сзади все гыкал и гыкал гусь. И оттаял Витек только у птиц - среди щебета, писка и цвирканья, среди клеток, прикрытых от холода стеклами, за которыми скакали, вертя головами, желтые кенари, красногрудые щеглы, изумрудные попугайчики и бог знает что еще за птицы. И было их здесь сотни, а может быть, и тысячи. Продавали даже ручного ворона, тот глядел на всех хитрыми антрацитовыми глазами и жрал из бумажки докторскую колбасу. А в углу клетки сидел, уронив на грудь тяжелый клюв, попугай величиной с доброго петуха. И расцветки петушиной: красное с золотом. Продавал попугая южный человек в большой кепке. Сколько просишь? - поинтересовался Витек. -Трыста, - Старыми? -Зачем? Новыми. Говорящий попугай, слова говорить может, песни поет... советских композиторов. -Я те за триста знаешь сколько наговорю? -Иди, дорогой, иди. Купи себе черепаху. Надоест, суп сваришь. Попугай открыл желтый глаз, неодобрительно поглядел на Звонцова и неожиданно четко произнес: - Ва-р-р-тан, ду-р-р-ак, др-р-янь! -Крытыкует меня,- подмигнул южный человек. Пели, щебетали, звенели птицы, и все им было нипочем: и грязь, и люди, и серое, навалившееся на дома небо - они пели, пели в тесных своих клетках. И у Витька опять вдруг стало пощипывать глаза - нет, не понимал он себя сегодня. -А гляди, вон какие махонькие... серые такие. Глянь, Мариша. Смирные. И не поют. А кенар, кенар-то, ишь как изгаляется... Захорошило ему. Приплясывает даже. А вон те, горбоносые... шапка красная на башке, вроде дятла... Слыхала, как дятел в лесу стучит? Ту-ту-ту! Приладится, паразит, и стучит. За километр слышно. Поедем, Мариш, к деду. А? Дед-то старый. Во, обрадуется! Свинью зарежет. Поедем сначала поездом, а там але! На попутных махнем, да что там, автобусы, должно, ходят. Хорошо! Подступило опять. Плыл перед глазами у Витька рынок. И обидно отчего-то было. Обидно. Ах ты, рынок, Птичий рынок! -Мариша, я бы знаешь что сделал? - Витек ухватил за плечи дочь, приблизил к побелевшим от внезапного бешенства глазам.- Я бы... эх... Я бы... шушеру всю эту разогнал, а птиц выпустил. К маминой тете! Ага? Барыги, видал, живьем торгуют... Всех нараз. Клетки пооткрывал -фыть... На свободу. -Попугайчиков, если выпустить, подохнут,- потупилась Марина. -Законно. Купим. С клеткой купим, вот этих синих. Попугай не птица, их покупать можно. А щеглов, пташек тех... выпустил бы. Что на него нашло, не понимал Витек. Не понимал, а подбородок все трясся. -Беру с клеткой... Чего? Всех, с клеткой и к... маминой тете. Мариш, а хомяков!.. Ну их. Берем попугаев... Ух, стервец, скажи-ка - Звонцов собака... Я те... Глядели на Витька люди, глядела дочь Маринка, а он хмурился, кхекал, лез за деньгами - за последней до получки тридцаткой,- а подбородок у него все дрожал мелкой дрожью. |
Похожие:
 | К 80-летию производственной деятельности Северо-Кавказского института по проектированию водохозяйственного и мелиоративного строительства... |  | Учебное пособие предназначено для студентов направления подготовки «Юриспруденция» (квалификация бакалавр) удк 347. 73/76 |
| | Креативность библиотекаря : методическое пособие / Волгогр. Оунб им. М. Горького, Отдел нииМР; [сост. А. А. Бауэр; ред.: М. Ю. Караваева,... | |
| Зюляев Н. А. кандидат экономических наук, доцент Марийского государственного технического университета | | Выпускается при информационной поддержке Гильдии маркетологов и Российской ассоциации маркетинга |
| Чоу впо «Республиканская академия предпринимательства и дополнительного образования» | | Философские проблемы математики: Материалы для выполнения учебных заданий. Новосиб гос ун-т. Новосибирск, 2006 |
| Никифоров Иван Валерьевич, кэн, президент ОАО «Совет по туризму Санкт-Петербурга» | | Иркутская областная государственная универсальная научная библиотека им. И. И. Молчанова-Сибирского |