Социальные и гуманитарные предпосылки кризисных явлений в мировом и российском высшем образовании
Скачать 0.85 Mb.
|
7 Наиболее выпукло указанные тенденции (как обычно) проявились в ходе экономических реформ, осуществлённых в России в 90-е годы. В начале 90-х г. г. в России массы, шокированные системой номенклатурных привилегий, ожидали, что номенклатурную элиту новых партийных феодалов, жирующих на фоне всеобщего «дефицита, заменит веберовский буржуа-аскет. При этом предполагалось. Что крушение прежних идеологических запретов автоматически сделает свободным общество и что эта всеобщность свободы столь же автоматически преобразуется во всеобщую гражданскую ответственность. В действительности падение партийной цензуры освободило вовсе не общество – оно на самом деле освободило от всякой гражданской и морально-политической ответственности прежнюю номенклатуру, которая отнеслась к отказу от идеологии в духе известного высказывания Ф.М. достоевского «Если Бога нет, то всё дозволено». Бог для номенклатурных атеистов давно умер, но это было не настолько заметно, потому что гнёт партийной цензуры в известной мере смягчал для общества последствия этой смерти Бога. Демагогия партийной 2коммунистической сознательности» служила не только в качестве средства промывания мозгов, но и в качестве сдерживающего тормоза внутри самой правящей элиты (5). Освобождение от партийно-идеологической цензуры сработало в пользу «сильных», которые в тайне уже давно вели буржуазный образ жизни. Наряду с этой неожиданной классовой делимостью свободы, оказавшейся целиком в руках всё той же прежней номенклатуры, обнаружилась и непрочность той связи между свободой и ответственностью, о которой утверждал новый русский либерализм. Либеральная идеология полагала. Что слабые – это те, кто привык к иждивенчеству, покровительству государства, сильные – те, кто готов к свободному рыночному соревнованию, избавленному от любых подстраховок. На деле же оказалось. что «сильные» это как раз те, кто смог использовать все прежние номенклатурные привилегии, а «слабые», напротив, основная масса с заведомо урезанными правами и возможностями. При этом номенклатурные приватизаторы с самого начала повели себя отнюдь не по примеру «аскетов накопления», методически накапливающих по крохам добываемую прибыль для её последующего инвестирования в экономику роста. Напротив, они повели себя как безответственная богема, даром получившая не ею созданное общенародное богатство и намеренная использовать его ради неслыханно разнузданного гедонизма. Как пишет А. Бунич (5), под прикрытием Ельцина к власти пришла самая отстойная номенклатура: не либеральное крыло политбюро, которое представляло технократическую часть номенклатуры, а другое, реакционное крыло, его паразитическая часть, показавшая себя ещё во времена репрессий 1937 года, всевозможных политических заговоров, интриг и «дворцовых переворотов». Другая – технократическая линия тоже существовала, поскольку надо же было и управлять государством и соперничать с другими странами на международной арене. Для поддержания производственного, технического, военного, политического потенциала, конечно, нужны были и другие качества, и люди – специалисты, профессионалы. И вот эта часть номенклатуры, которая проявляла себя, когда строили Днепрогэс, когда побеждали в Великой Отечественной войне, когда создавали атомную и водородную бомбу, когда организовывались полёты в космос, к сожалению, была повержена и отправлена на задний план. Паразитическая же верхушка, пришедшая к власти, не была в этот момент стеснена никакими ограничениями, хотя бы видимостью демократии, и на основе сговора высших лиц могла осуществить всё, что угодно. На проведение реформ якобы от имени народа был получен некий карт-бланш, которым надо было воспользоваться. Очевидно. Что Гайдар являлся представителем не народа, в этой самой верхушки. Эта верхушка, которая пробралась к власти, захватила её, да ещё и получила полную бесконтрольность и возможность свою паразитическую власть за 70 лет трансформировать в короткий срок в реальные живые деньги. Эта кучка негодяев ворвалась в Кремль и в другие учреждения, которые и раньше были далеки от народа, а теперь стали ещё дальше. У них не было абсолютно никаких идей реального социального реформаторства, поскольку они всегда стояли на совершенно других позициях. Просто сейчас у них открылись возможности осуществить давнюю мечту – превратить общенародную собственность в свою частную (никакими коммунистами в своё время они тоже не были; как появилась после революции 1917 года эта негодяйская линия, так она и продолжала существовать наряду, конечно, с технократической). Гайдар действовал в интересах не просто узкой, а супер-узкой группы людей (заявляя при этом, что он спасает страну от голода и гражданской войны) (5). Речь идёт о нескольких сотнях, может быть, тысячах номенклатурщиков, которые в этот момент прикрывались демократическим флагом, объединившись в разного рода организации перелицованных псевдо-бизнесменов типа Российского союза промышленников и предпринимателей. Те, кого должны были отстранить, наоборот, вдруг неожиданно перехватили инициативу и полностью оттеснили те демократические силы, которые реально выросли из народа, из интеллигенции, всю творчески активную часть населения. Всё это было сметено немедленно. Предприимчивые и инициативные люди, проявившие себя за последние годы, были выкинуты на обочину. Группа реакционеров ворвалась в Кремль, но теперь уже под якобы демократическим флагом, возглавляемая политическим «оборотнем» Ельциным, который воспользовался демократическим флагом, движением, а фактически являлся представителем самой реакционной части номенклатуры. Теперь вся эта компания могла. Действуя без оглядки на население осуществить свою давнюю мечту – захватить в частные руки общенародную собственность. Этой собственностью она и раньше управляла исключительно в своих интересах, разворовывая её и трансформируя в частную собственность, потому что тогда им можно было вздохнуть свободно. Это было мечтой группы из нескольких тысяч дорвавшихся к власти негодяев, которые побросав партбилеты перебежали за год до этого к Ельцину и представляли так называемую новую демократическую власть. Они собирались получить долгожданную частную собственность. Другое дело, кому и сколько, по этому поводу у них ещё должны были возникнуть противоречия, и они, естественно возникли и впоследствии в 1993 г. разрешились стрельбой по Верховному Совету. У них появился дополнительный шанс – рыночная идеология, с помощью которой можно было окончательно сбросить с себя бремя заботы о населении. Население же все 70 лет «болталось на шее», приходилось все-таки его кормить, одевать, как-то обустраивать его быт и отдых. Но в случае проведения так называемых рыночных реформ социальные программы, естественно, должны были быть свёрнуты. Существовали ли какие-то отличия новой, сложившейся в середине 90-х годов системы от старого политбюро? Первое отличие – это полное отсутствие ответственности олигархической верхушки за судьбу страны. Политбюро все-таки осуществляло, пусть не совсем в правильной форме функции государственного управления, постоянно следило за тем, чтобы наше государство каким-то образом соответствовало параметрам развитого государства в условиях холодной войны и противостояния систем. Олигархи, окончательно пришедшие к руководству страной в середине 90-х годов, нисколько не были озабочены тем, что российское государство потерпело тяжёлое поражение в холодной войне и оказалось отброшено назад. Произошло это по вине как раз тех политических и экономических сил, которые в 1991 году остановили нормальные экономические и политические реформы и осуществили захват власти, извратив лозунги и идеи, перехваченные у тех, кто на самом деле думал о судьбе страны. Олигархи являлись порождением системы, основы которой были заложены в 1992 г. Гайдаром. Затем через чубайсовскую приватизацию, через залоговые аукционы произошёл захват политической власти группой «дворцовых» интриганов, субсидируемых из нескольких финансовых источников. Эти пришедшие к руководству группы вообще никоим образом не думали о процветании страны, о том, чтобы как-то заботиться о поддержании международного положения России. На это были веские причины, поскольку они зависели полностью от Запада и рассчитывали на Запад в борьбе с собственным народом, который ненавидел и продолжает ненавидеть шайку, захватившую общенародную собственность, присвоившую её и при этом, прикрываясь лживой и лицемерной демагогией, ещё объявив себя либералами, демократами и реформаторами. Естественно, эти люди боятся своего народа и могут положиться лишь на западных лидеров (которые заинтересованы в развале России и её постепенной деградации), поэтому они не хотят развивать российское государство. Кроме того, слабое государство помогает им воровать и дальше, поэтому они не заинтересованы в его усилении. Своё будущее они видят за границей, а политбюро видело своё будущее внутри страны, так как не могли члены политбюро эмигрировать за рубеж и там пожинать плоды своего правления, и это их сдерживало. Они вынуждены были всё-таки думать о престиже. О влиянии советского государства, о его положении в мире в условиях противостояния двух систем, и это всё-таки рождало некоторую ответственность. Государственные интересы российскими олигархами вообще не учитывались, и родилась даже теория (сначала она выражалась в работах Гайдара, затем в наиболее наглой форме пропагандировалась Березовским), суть которой сводилась к тому, что государство либо вообще не нужно, либо оно должно обслуживать «семибанкирщину», кучку дорвавшихся до власти псевдо-бизнесменов, которые произошли исключительно из застойной партийной номенклатуры (5). А. Панарин указывает, что нужно ясно понимать – в России к 1991 г. объективно имелись все условия развития народного капитализма как социальные, так и экономические. Банковские вклады населения ещё в начале 80-х годов в сумме приближались к 500 млрд. рублей (в ценах того времени, что соответствует более 500 млрд. долларов). На складах предприятий хранилось неустановленного оборудования примерно на эту же сумму. Экономическая революция народного капитализма была подготовлена и происшедшим к тому времени сдвигом в системе массовых ценностей. Большинство опрошенных в 1992-1993 г. г. на вопрос о своём жизненном кредо ответило: «Быть самому себе хозяином». Однако, констатирует А. Панарин, эта экономическая революция так и не состоялась в России. Вместо этого была проведена номенклатурная приватизация, что предполагало экспроприацию (изъятие, грабёж) вкладов населения и монополизацию предпринимательской деятельности лицами, попавшими в заранее составленный список. Прежде чем объявить приватизацию «отпустили цены». Запущенная таким образом гиперинфляция в считанные недели опустошила сбережения народного большинства. Параллельно с этим негласно происходило превращение огромных безналичных счетов в наличные с переводом миллиардных сумм в зарубежные банки. Владельцами этих валютных счетов оказались заранее утверждённые лица из партийно-комсомольской и гебистской номенклатуры. В основе номенклатурной приватизации лежала не доктринальная строгость (т.е. не строгая приверженность какой-то экономической теории), а самая низменная жажда собственной выгоды номенклатурной касты. Только в обмен на новый статус собственников эта властная каста согласилась сдать (предать, не защищать) старый социалистический строй. Постсоветский режим был создан не демократической оппозицией, ни диссидентами, а самой правящей коммунистической номенклатурой, превратившей свою старую власть в новую собственность. В самом деле, задаётся вопросом А. Панарин, как была создана новая олигархическая собственность? Обескураживающий реализм новейшей эпохи состоит в том, что новый строй базируется на договоре со старыми держателями власти. Чудо новых миллионеров и миллиардеров объясняется просто они получили свою долю собственности в соответствии со своим прежним номенклатурным статусом. Либеральным теоретикам ортодоксам (берущим в качестве эталона англосаксонскую экономическую и политическую модель), как указывает А. Панарин (16) здесь принадлежит своя незаменимая роль. Как бы выглядела номенклатурная приватизация без необходимого идейного прикрытия? Обыкновенным воровством государственной собственности теми, у кого по должности находились ключи от государственных кладовых. А уж злостное ограждение процесса приватизации от «посторонних», которые и представляют сам российский народ, выглядело бы и вовсе нелиберально. При этом, вместо того, чтобы адаптировать теорию (разработанную для англосаксов), смягчая её доктринальные крайности (отбирая то, что полезно для русских и России), они, напротив, со сладострастием акцентировали эти крайности, а реальную жизнь, связанную с русским национальным культурно-историческим наследием, объявляли патологией, преступной практикой, подлежащей искоренению. Русский народ выступает воплощением тоталитарного (антидемократического, антизападного) зла. Выдавать, как это делают сегодняшние «либералы», кровавую вакханалию Гражданской войны с насильственной коллективизацией за стихийную самодеятельность «крестьян-общинников» - значит сваливать вину с палачей на их жертвы. Но это делается не случайно. Либерализация, как и большевистская модернизация основана на русофобии, питающей их демоническую энергетику. Оба режима и нынешний либеральный и большевистский – это режимы гражданской войны меньшинства (считающего себя элитарным) с народным большинством. Почему же Западу (прежде всего англосаксам, союзникам по антигитлеровской коалиции) показался таким правдоподобным либеральный донос на российское большинство? Во-первых, потому, что Западу выгодно представить свою «победу» в «холодной войне» не как новый передел мира в интересах англосаксонской новой мировой империи с США во главе (однополярная модель), а как торжество демократии над тёмными силами агрессивной тоталитарной архаики. Во-вторых, Запад (англосаксы) фактически вступил в сговор с номенклатурными приватизаторами собственности (переселившимися в Лондон), рассчитывая в обмен на свою поддержку получить долю постсоветских территорий и ресурсов (прежде всего Украину и Кавказ). Как только либералы разъяснили всей передовой общественности, что русский национальный менталитет и традиция – главное препятствие рыночных экономических реформ, стала объяснимой политика отлучения народа от приватизации. Дескать реформаторы и рады бы поделиться с народом собственностью, но он, во-первых, не готов её брать по причине своей неискоренимой общинности и соборности, а во-вторых, ему рискованно её доверять, он не дорос до того, чтобы ею ответственно распоряжаться. Вот здесь-то и срабатывает злосчастная закономерность: как только модернизаторы, пренебрегая национальным уровнем, переходят исключительно на глобальный уровень, их реформаторские усилия обращаются в свою прямую противоположность, поскольку они превращают свою страну в экономическую колонию мировой англосаксонской империи. Действительно, чем ознаменовалась так называемая «шоковая терапия»? Модернизационная теория знает подобные шоки: речь идёт о кризисе, охватывающем устаревшие отрасли и профессии, депрессивные регионы. Аванпосты прогресса – наукоёмкие производства и «полюса роста» развиваются за счёт чувствительных потрясений на экономической «периферии». Таковы представления модернизационной классики. Но что мы имеем в России? Главными жертвами «шоковой терапии» оказались именно центры постиндустриального прорыва, ранее созданные в России. Наиболее быстрыми темпами уничтожались наукоёмкие производства, сокращались ассигнования на науку, культуру, образование. Глобалистам свойственен большой страх, естественный при отрыве от большой национальной традиции и исключительной опоре на туманности глобального мира. Современные глобалисты, успевшие проштрафиться перед российской государственностью, способны, по мнению А. Панарина торопить новую мировую войну (по принципу «война всё спишет») (16). Важно при этом не упускать из виду, подчёркивает А. Панарин то, что многим приватизаторам на местах остаётся неясным. Тотальная американизация (англосаксонизация) мира, сопутствующая становлению глобального открытого общества, означает, что национальные проекты тотальной приватизации (у истоков приватизации стояли Тэтчер и Рейган) – всего лишь временный, переходный этап. Властные элиты не-западного мира только для того делают частными собственниками материальных и нематериальных богатств, чтобы они в качестве ни перед кем не отчитывающихся собственников могли продать свою собственность действительному хозяину мира, у которого есть чем заплатить. (Тому, кто владеет мировой валютой, которой раньше были фунты-стерлингов, а теперь – доллары). Само собой разумеется, что купить по действительной цене всё богатство планеты, помноженное на труд великого множества народов, США (англосаксы) не могут. Следовательно, указывает А. Панарин, глобализация предполагает игру на понижение, включающих два этапа (16). На первом этапе алчные местные элиты за бесценок скупают всё национальное достояние – не по действительной рыночной стоимости, а по «конвенциональной», связанной с круговой порукой компрадорской верхушки. Так, в России под флагом приватизации общенародная собственность стоимостью в триллион долларов и неоценённые природные ресурсы были «проданы» частным лицам всего за 5 миллиардов долларов. На втором этапе главный держатель долларов мира скупает у этих «верхов» раздробленное и обесцененное национальное богатство, назначая за него не столько рыночную, сколько политическую цену, связанную с гарантиями безопасности и другими тайными подстраховками. Почему торг между нацией и властными приватизаторами происходит в неравных, «нерыночных» условиях понятно: власть не может не конвертироваться в привилегии, а чем бесконтрольнее власть, тем необъятнее привилегии. Однако, чем беспардоннее (бессовестнее) национальная приватизация и чем менее законной воспринимается собственность новоиспечённых олигархов, тем менее у них оснований доверять собственному населению. Поэтому получается, что чем менее справедливо была оценена национальная собственность, захваченная приватизаторами у собственного народа, тем больше эта собственность обесценивается на глобальном рынке. В таких условиях, пишет А. Панарин, перед российскими приватизаторами стоит непростая задача: как, не посягая на итоги номенклатурно-криминальной приватизации, в то же время воспрепятствовать последующей передаче богатств хозяевам однополярного (англосаксонского) мира. Иными словами, можно ли закрепить итоги первого этапа приватизации – национального, избегнув второго этапа, когда экспроприированное у нации богатство закономерно перетекает в руки самого богатого и влиятельного заокеанского заказчика. Решение такой задачи предполагает отказ от концепции глобального открытого общества и даже восстановление, в том или ином варианте, «железного занавеса». Новым правителям после-ельцинской России, по мнению А. панарина – предстоит разрешить противоречие, возникшее на предыдущем этапе. Более половины национальной собственности была приватизировано офицерским корпусом бывшего КГБ. Однако при этом на международной арене Россию представляли последовательные сторонники глобального открытого общества. По законам этого общества приватизированная собственность рано или поздно обречена попасть в руки хозяев однополярного (англосаксонского) мира – держателей всякого рода «цивилизованных гарантий» в которых незаконные приватизаторы, порвавшие с собственным народом (эмигрирующие в Лондон) так остро нуждались. Первые шаги, предназначенные блокировать этот процесс, российская элита уже предпринимает. Логика здесь простая, подчёркивает А. Панарин: если большая часть приватизированной собственности принадлежит сотрудникам спецслужб, то, следовательно, и верховная политическая власть должна быть представлена, списочно и поимённо, ими же. В этом и состоит «феномен Путина» (данное открытие одним из последних сделал бывший советник президента по экономическим вопросам, а ныне старший научный сотрудник американского центра глобальной свободы и процветания Института Катона Андрей Илларионов. Он дипломатично обозначил это явление сначала как «корпоративное», а потом как «силовое» государство. Это государство теперь А. Илларионов с позиции «глобальной свободы и процветания» и критикует за его экономическую неэффективность и зависимость от цены на нефть и газ). Однако А. Панарин ещё в 1999-2000 г. г. дал точную оценку той ситуации, в которой оказались российские либералы. Сначала они согласились на приватизацию национального богатства кучкой «наиболее приспособленных», полагая, что такова цена, которую следует заплатить за расставание с тоталитаризмом и строительство демократии. (Их любимый тезис: за всё надо платить, бесплатный сыр бывает только в мышеловке). Далее они убеждаются в том, что номенклатурно-мафиозная приватизация, отлучившая большинство населения не только от собственности, но и от цивилизованных условий существования вообще, неминуемо ставит общество перед дилеммой: либо народный бунт против узурпаторов, либо военно-полицейская диктатура. Наверняка диктатура не входила в планы значительного числа либеральных российских теоретиков, сделавших, как им казалось, необходимые уступки «исторической необходимости». Необходимость же состояла в том, чтобы отдать собственность в руки властвующей номенклатуры – на иных условиях она бы свой режим не променяла на «демократический», (кстати именно поэтому либералы пресекали любые разговоры о люстрации, иначе как мог находится в президентском кресле прежде всего Б. Ельцин – бывший кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС и огромное число ему подобных и кстати бывших офицеров и генералов КГБ). Можно согласиться с тем, заключает А. Панарин, что передача собственности вчерашним «непримиримым борцам» с буржуазными пережитками – шаг, диктуемый прагматикой (т.е. поступок абсолютно беспринципный, но вынужденный, исходя из реальных обстоятельств). Но можно ли эту прагматику рядить в одежды демократического идеализма (или крайнего лицемерия) и выдавать режим номенклатурных собственников за воплощение либерального идеала? Если уж занимать позицию прагматиков, принимающих во внимание «реальное соотношение сил», то не нужно втирать очки населению и называть это победой добра над тоталитарным злом. Если вчерашние носители тоталитарного порядка наряду со вчерашними привилегиями унаследовали ещё и общегосударственную собственность, то, может быть мы в результате имеет помноженный тоталитаризм? (16). Действительно ли передача собственности в руки «рыцарей плаща и кинжала» (работников секретных спецслужб) – одна только «печальная необходимость»? Не заключена ли здесь априорная логика, которую можно было бы заранее предвидеть? В самом деле, если вы не доверяете собственному народу, подозревая его в неискоренимых антидемократических инстинктах, то не остаётся ли вам все свои надежды возложить на тайную полицию, призванную надёжно защитить «вашу» хрупкую демократию от «этого» народа? Почему у нас и партийный плюрализм, и рынок, и собственность стали прерогативой «комитета». Сменившего своё название с КГБ на ФСБ? Ведь никто из осведомлённых людей не станет отрицать, что большинство наших политических партий зародилось в недрах спецслужб и большинство новоиспечённых частных собственников представлены сотрудниками этого ведомства. Разве они в самом деле являются особыми специалистами в области демократического строительства или в области предпринимательства и в своё время набирались по признаку особой предрасположенности к тому и другому? По последним данным около 80% руководящих постов в государстве и крупном бизнесе занимают работники спецслужб. Либералы с необыкновенным лицемерием этому сейчас удивляются. Дело конечно обстояло прямо противоположным образом: критерием кадрового профессионального отбора служила «идейная непримиримость» к соответствующим демократическим институтам и ценностям. Значит, за всеми этими метаморфозами скрывается другая логика, которую можно было бы сформулировать не на языке «печальной необходимости», а на языке своеобразной рациональности. По мнению А. Панарина, искомая «формула» этой рациональности, приведшая российских либералов прямиком в объятия полицейского государства такова: «для того чтобы демократия, рынок и собственность выжили в столь неблагоприятной и враждебной среде, какой является российская, их надо сделать «своими». а на первых порах даже безраздельно своими для чинов тайной полиции и других силовых ведомств – уж они-то сумеют их защитить надёжнее, чем кто-либо другой!» судьба прекраснодушных либералов – приспосабливаться к новому военно-полицейскому порядку, следующему за новым делением людей на приспособленных и неприспособленных. Здесь, по мнению А. Панарина, либералов настигает момент истины. Последовавшая после победоносного завершения волна милитаризма и неоконсерватизма означает крах либеральной партии в России. всё поставившей на Америку и обманутой (как всегда) ею. Есть одно важное отличие между новым номенклатурно-олигархическим порядком и прежним поздне-советским (5). В отличие от системы советской власти, когда коррупция хотя и существовала, но не охватывала всё общество, поскольку действовала своего рода система сдержек и противовесов, здесь каких-либо структурных ограничений не было изначально. В Политбюро ЦК и в партийном аппарате соотношение взяточников и честных людей составляло примерно 50 на 50, поскольку ряд аппаратчиков делал карьеру нормальным образом. Они просто хотели получить квартиру, машину, привилегии, доступ к закрытому распределителю, а взятки брать боялись. В советской системе можно было сделать карьеру без прямого участия в коррумпированной структуре, чего не скажешь об олигархической системе. В развитой олигархической системе надо уже непосредственно состоять в какой-либо группировке, в какой-либо шайке и лично участвовать в хищениях средств, поскольку в противном случае человек не лоялен группировке, и она не может допустить выдвижения таких людей на более высокие уровни иерархической лестницы. В советской системе не обязательно было напрямую участвовать в хищениях. Допускалось существование большой группы людей, не вовлечённых непосредственно в коррупционную деятельность, но занимающих достаточно высокое положение в обществе. Дача, персональная машина, квартира в элитном доме, паёк или распределитель по тем временам являлись настолько большой наградой для номенклатурщика, что стимула рисковать и участвовать в коррупционной деятельности у него не было. Разумеется, постепенно аппетиты росли, а сдерживающие факторы ослабевали. Это остроумно отражено в советской шутке: «За что Сталин расстреливал, а Хрущёв выгонял с работы и исключал из партии, Брежнев давал ордена». В постсоветской олигархической системе честно заработать можно было только жалкие гроши и, наоборот, можно было фантастически обогатиться нечестным путём. Тут очень кстати пришлась формула Маркса, согласно которой в начале любого капитала лежит преступление. Такая модель поведения стала в олигархической системе не просто доминирующей, а всеобъемлющей, поскольку другого подхода просто не было. Тотальная коррупция опасна тем, что она перекрывает дорогу людям другого плана, не коррупционерам. Коррупционеры заинтересованы в том, чтобы все вокруг были повязаны, чтобы существовала круговая порука. Создаётся ситуация, когда все должны брать взятки, все до одного, иначе человек не имеет никаких шансов продвинуться в этой системе. Так называемое «дело ЮКОСА» ознаменовало переход к открытому противостоянию двух основных групп элиты, осуществивших в начале 90-х г. г. в России номенклатурно-олигархическую приватизацию. Это с одной стороны космополитическая (еврейская) финансовая элита, опирающаяся на глобальную либеральную олигархию и активно стремящаяся влиться в её ряды. С другой стороны – это относительно патриотичная, стоящая по определению на страже интересов государства, державы гебистская номенклатура, не желающая терпеть вмешательства Запада и прежде всего США во «внутренние дела». Под невмешательством подразумевается прежде всего недопущение второй стадии приватизации, предполагающей передачу национальных богатств лидеру однополярного мира – США. Несмотря на то, что как отмечает в своей работе Н.Я. Лактионова (10), либеральные идеи не приживаются на российской почве, российская политическая элита по-прежнему отворачивается от традиционного. Она настойчиво стремится встроить Россию в глобальный (англосаксонский) мир, не обращая внимания на многие губительные последствия этого процесса. С осени 2003 г. Россия присоединилась к Болонской декларации, провозгласившей создание единого образовательного европейского пространства к 2010 году. Под предлогом мировой интеграции и глобализации российской образовательной системе навязываются американо-европейские стандарты. При этом, подчёркивает Н.Я. Лактионова, Евросоюз в проекте своей конституции отказался от христианских ценностей. ЕС – это глобалистская структура, предполагающая отход от корней и традиций. Сегодня Россия стремится перевести свою образовательную систему на универсалистскую и по своей сути антихристианскую (или по крайней мере нехристианскую, постхристианскую). Своей целью данная система провозглашает подготовку неких граждан мира, не обременённых ни духовно-нравственными ценностями, ни любовью к своему Отечеству (допускается лишь патриотизм в отношении США и любовь к Британской королеве). Внедрение принципов Болонской конвенции прерывает отечественную культурную традицию в системе высшего образования. Автор констатирует, что из системы отечественного образования была последовательно изъята необходимая воспитательная компонента. Воспитание, нравственность не приносят прибыли. Рынок задаёт свои параметры отечественной образовательной системе. Коммерциализация образования предполагает, что учитель становится участником рыночного процесса и перестаёт быть носителем нравственных ориентиров для учеников. Сегодня, по убеждению Н.Я. Лактионовой, фактической задачей официальной политики становится внедрение специально разработанных методик, направленных на снижение уровня образования. Образование в нашей стране всегда было в определённом смысле элементом культуры. Задачи нашей образовательной системы определялись необходимостью передать новому поколению базовые ценности, сформировать у него целостное мышление, воспитать творческую личность. Российская педагогическая традиция всегда использовала системный подход в области образования, формировала личность с целостным творческим взглядом на мир. В то время как западная культура, в первую очередь, предполагала воспитание потребительского сознания и толерантности (терпимости). В медицине и в биологии толерантность обозначает в том числе и весьма негативные и даже гибельные процессы. Отсутствие иммунитета, нежелание и неспособность организма сопротивляться патологии. Сегодня толерантность навязывается не только по направлениям: национальность, пол, религия. Она внедряется и в образовательную систему. В последние годы происходит стремительная трансформация этических норм, влияющих на жизнь общества. Появляются новые этические взгляды, которые внедряются в политическую и правовую систему государства. В конечном итоге толерантность – это призыв смириться со злом. Это лже-мораль и подчинение злу. В образовательную систему всех уровней необходимо, по мнению автора статьи, возвращать воспитательную компоненту. Однако сегодня происходит противоположное – внедрение системы тестирования постепенно вытесняет из студенческой аудитории личность преподавателя. Идёт разрушение главной связки учитель-ученик. Надо стремится к тому, чтобы этот процесс был остановлен. В России всегда была сильная инженерная школа. Естественно-научные направления. Специалистов по инерции продолжают выпускать, однако в условиях сырьевой модели экономики они идут преимущественно в торговлю. Зависимые от денежных поступлений частные вузы в современной России заинтересованы выпустить студента, независимо от качества знаний. Российское коммерциализированное высшее образование девальвировано самой возможностью его получения даже без посещения ВУЗа как такового. Порой преподавателям приходится наблюдать следующее: отдельные студенты приходят сдавать экзамен с вырванной из учебника страницей текста и попросту его зачитывают. То есть не проделывается ни малейшей работы, текст даже не переписывается. И в этих руках наше будущее, вопрошает автор? Сегодня можно ставить вопрос как о профанации, так и обо всё меньшей доступности качественного образования. В целом высокие образовательные стандарты отечественной системы утрачиваются. Системные знания заменяются набором разрозненных сведений. Переход на двухуровневую систему образования снижает качество подготовки специалистов. Есть ещё, указывает Н.Я. Лактионова (10), малосимпатичная тенденция, якобы привлечения в науку молодых. Вместо того, чтобы достойно платить учёным – сделана ставка на молодость. В академических институтах вводятся доплаты к заработной плате для сотрудников, не достигших 35-летнего возраста. Сразу реализуется порочный принцип – неравная оплата за равный труд. Да и труд, как правило, неравный. Всё перевёрнуто с ног на голову. Молодёжи надо дать возможность заработать, не унижая старшие поколения. В конце концов, возможны иные способы – гранты и т. п., а не откровенная разница в окладах. Причём, даже после увеличения окладов в науке, последние по-прежнему продолжают оставаться неприличными. Доплаты молодёжи превращаются в некие пенсии по молодости. И как это скажется на отношении молодёжи к заслуженной профессуре? Какая тут может быть связь поколений? Какая передача опыта и уважение к более старшим и опытным? Приходится слышать жалобы на циничность и высокомерие такой молодёжи. Это. по мнению автора, прямой путь к уничтожению научных школ. Это разрушение традиционного – передачи опыта, уважения к заслуженным работникам науки и образования. |
Похожие:
 | России от 1 октября 2013 г. N 1100 установлены образцы дипломов о высшем образовании и о квалификации. Приказом Минобрнауки России... |  | «Об образовании»; Федерального закона «О высшем и послевузовском профессиональном образовании»; Трудового кодекса рф; Типового положения... |
| Закона РФ «Об образовании», Федерального закона «О высшем и послевузовском профессиональном образовании», Типового положения об образовательном... | | Закона РФ «Об образовании», Федерального закона «О высшем и послевузовском профессиональном образовании», Типового положения об образовательном... |
| Лекция 1 Сервисная деятельность как форма удовлетворения потребностей человека. Социальные предпосылки возникновения и развития сервисной... | | Если Вы являетесь выпускником мгуп имени Ивана Федорова, но не получили свой диплом о высшем образовании, то Вам необходимо явиться... |
| Фамилия, имя, отчество выпускника вуза указываются полностью в именительном падеже | | Но в соответствии с законами РФ «Об образовании» от 13. 01. 1996 №12-фз, «О высшем и послевузовском профессиональном образовании»... |
| ... | | Если Вы являетесь выпускником рхту им. Д. И. Менделеева, но не получили свой диплом о высшем образовании, то Вам необходимо явиться... |