Социальные и гуманитарные предпосылки кризисных явлений в мировом и российском высшем образовании
Скачать 0.85 Mb.
|
6 Теснейшим образом с описанными негативными тенденциями связано фундаментальное изменение положения интеллигенции в современном мире. Исследуя специфику современного глобализирующегося мира, А. Панарин в работе «Искушение глобализмом» (16) пишет, что в эпоху классического модерна интеллигенция выполняла роль церкви в после-религиозном мире: она была на стороне «нищих духом» против господ мира сего, а её творчество готовило новое обетование для всех тех, кого повседневная действительность лишала какой-либо надежды. В этом отражалась своего рода промежуточность эпохи модерна, восстающего против христианства (как и вообще против религии), но наследующей его пафос воскрешения праведников т.е. устремлённость в «светлое будущее». Завершающая стадия секуляризации выражается в том, что интеллектуальное творчество, лишённое обетования, начинает считаться только с логикой наличных обстоятельств и социальной конъюнктурой. Отныне все нравственные и социальные обязательства интеллигенции перед «нищими духом» воспринимаются ею как невыносимый моральный гнёт. Двухсотлетняя полемика интеллектуалов с богатыми кончилась, констатирует А. Панарин, началась их полемика с бедными. В статье «Современная интеллигенция: от разума к мифу (12) А. Матецкая указывает, что сущность и основная роль интеллигенции в обществе - это продуцирование смыслов, создание мировоззрения. Осуществляя эти функции, интеллигенция играет ключевую роль, как в поддержании, так и в изменении социального порядка. Интеллигенция в трактовке А. Матецкой, группа, создающая образ мира и формирующая «само-описание» общества. Особую роль интеллигенция начинает играть в эпоху модерна. Модерн, указывает автор – это «проект», созданный и реализованный во многом именно благодаря интеллигенции, предпринявшей масштабную попытку опереться не на миф, а на разум – и в познании мира, и в созидании социального порядка. Однако очень быстро происходит разделение интеллигенции как бы на два лагеря – апологетов разума и его критиков, «врагов», апеллирующих к чувству, воле, традиции, крови, почве и другим «базовым реальностям», от которых разум в своей «гордыне» отказывается и «утрачивает корни». Критическая рефлексия интеллигенции со временем оказывается направленной не только на разум сам по себе («критика чистого разума»), но и на основанное на ценностях рационализма социальное устройство («плод чистого разума»). Такой отказ от идеи законодательного разума означает отказ от идеи законодательного разума означает отказ интеллигенции от её собственной смыслополагающей функции и особого статуса привилегированного культурного эксперта, превращение всего лишь в интерпретатора и комментатора реальности. Это вольное и невольное самоотречение интеллигенции, пишет А. Матецкая. Вызванное, во многом её собственной критической деятельностью, имеет огромное значение для всего духовного климата современности. Секулярная интеллигенция в своё время пришла на смену интеллигенции религиозной, переняв её исконную функцию поддержания мировоззрения и легитимации существующего социального порядка. Утрачивая эту функцию, современная интеллигенция не передаёт её уже никому. (Можно уточнить, что эту функцию пытается взять на себя срощенный с властной бюрократией бизнес, финансовая олигархия, а также организованная преступность). Возникает глобальный «кризис смыслов», духовных ориентиров. Более того, по мнению автора, имеет место кризис легитимации, прежде всего, западных обществ, а затем и всех участников мирового культурного процесса, которые ориентируются на западные ценности несмотря на громогласные антизападные декларации. Интеллигенция «не-западных» обществ, в том числе и российская, по мнению автора статьи, оказывается перед дилеммой: или предаваться культурному пессимизму вместе с западными коллегами, или искать некий «особый путь», определяемый собственной культурной идентичностью. Однако проблема заключается в том, подчёркивает А. Матецкая, что иные культуры не создали аналога современной, секулярной интеллигенции, способной формулировать смыслы от лица человеческого, а не от священного, сакрального авторитета. Возникновение в рамках этих культур секулярной интеллигенции (не в смысле обязательного атеизма, а в смысле автономии и независимости от организованной религии) – результат экспорта западной культуры и западного образования. Поэтому любой «почвенник» - всё равно «западник». Рационально мыслящая, критически настроенная личность, к какой бы культуре она сегодня ни принадлежала – порождение западной культурной традиции. Таким образом, кризис западной (и вестернезированной) интеллигенции порождает универсальный кризис смыслов, формирующейся под эгидой Запада глобальной цивилизации (англо-саксонско-иудейской, финансово-торгово-промышленной). Стремление к обретению «новых смыслов» существует на фоне осознания исчерпанности рационалистического проекта Просвещения и всеобщего сомнения в возможности обретения истины (12). А. Панарин (16) особо указывает на радикальное изменение отношений между такими реалиями социума и истории как прогресс и народ. Прежде служение прогрессу означало служение народу. Теперь прогресс в его «глобальном выражении» противостоит народам. Нынешняя глобализация, по мнению А. Панарина, является паразитарной. Элиты приобретают весь мир – освобождаясь от национальной привязки и связанных с ней обязательств. Они могут это делать, только последовательно разрушая национальные суверенитеты. Таким образом, глобальное пространство элиты покупается ценой разрушения больших национальных пространств для масс. Чем более элиты глобализируются, тем более массы «парцеллизируются», погружаясь в архаику примитивного изоляционализма и натурального хозяйства. Глобализирующиеся элиты берут себе на вооружение человеческие пороки, основанные на враждебном отношении к общественным нормам и долгу, делают ставку на культ абсолютного эгоизма. Однако в действительности выгоду от этого получают только те, кто наиболее профессионально и умело готов воспользоваться ситуацией хаоса и правового нигилизма – мастера «ловить рыбку в мутной воде». Поэтому, чем масштабнее провокационный процесс потакания инстинктам, тем больше выгод извлекают из него потенциальные грабители чужой собственности. В результате происходит вытеснение продуктивного капитализма контрпродуктивным, спекулятивно-ростовщическим, рейдерским и открыто бандитским (с. 177). Деньги сообщают вещам замечательную мобильность – гарантию того, что последние способны покидать своих случайных хозяев и уходить к достойнейшим. Деньги позволяют всем вещам менять своих незадачливых «родителей» и попадать в руки самых способных «усыновителей». Как легко догадаться, этот тип монетаристской философии как нельзя лучше подходит для оправдания того, что сегодня творят в открытом – не защищённом суверенитетом и границами – мире азартные создатели мировых финансовых пирамид. В настоящее время годовая торговля валютой уже составляет 400 триллионов долларов, что в 30 раз превышает мировую торговлю товарами. Монетаристская «революция отщепенцев» является мировой. Она стирает все качественные различия, касающиеся происхождения денег (любимое многими выражение «деньги не пахнут»), и, главное, стирает различие между нормальной и спекулятивной прибылью, между нормальной и теневой экономикой. В этой связи она неминуемо влечёт за собой целый шлейф криминальных монетаристских практик, включая такие сверхприбыльные как торговля наркотиками, торговля живым товаром, торговля человеческими органами и т.п. Новые буржуа – это реставраторы прежней функции денег, служащей не обществу в целом – а специфической маргинальной среде, берущей, благодаря им реванш над обществом. Постиндустриальное общество, которое они строят, имеет своим центром не университет (16, с. 135) и другие институты духовного производства, а банк (а Христос выгнал менял, ростовщиков из храма). Интеллектуалы могут утешать себя тем, что их пророчества по поводу маргинализации индустриальной среды так или иначе сбылись. Промышленная среда в самом деле отступает и теряет свои позиции, но не в пользу центров духовного производства, производящих новые продуктивные идеи, а в пользу центров финансовых манипуляций, производящих виртуальное пространство контр- цивилизации, враждебной остальному обществу (16, с. 186). Выступая в роли «делателей денег». Финансовые игроки имеют возможность создавать виртуальную реальность финансовых пирамид. Но, выступая потребителями богатства, они требуют за свои дутые деньги твёрдой наличности – и получают её за счёт ограбления всего общества. Глобальный «гражданин мира». вместо того, чтобы занимать устаревшую с его точки зрения позицию защитника одной из национальных систем норм и традиций, встаёт в позицию философа, пытающегося убедить себя и прежде всего окружающих в том, что проблема истинности вообще не имеет решения и должна быть заменена проблемой «временного контракта» между субъектом и теми из множества нормативных система, которые его наиболее устраивают в настоящий момент. Наиболее прекраснодушные и идеалистичные защитники идеи глобального мира и мирового гражданства ожидали, что в глобальном мире должна произойти замена «провинциальных» несовершенных и эгоистических норм другими, более универсальными и ёмкими общечеловеческими нормами, не только не уступающими прежним по способности эффективно обеспечивать цивилизованное поведение людей, но и существенно превосходящих их в этом. Таким образом они рассчитывали на замену множества сомнительных норм одной великой и несомненной – общечеловеческой (своеобразным кантовским категорическим императивом) – или, по крайней мере, заменой их системой норм тех людей, которые так сказать «ближе к богу»: рабы (православие), крестьяне (католицизм), ремесленники (протестантизм), пролетарии (коммунизм). В реальности же глобальный мир стремится расстаться с любой принудительной нормативностью как таковой. Отказаться от законов и приказов и всё взаимодействие между людьми свести к сделкам. Таким образом, не более универсальная и совершенная норма вместо старой и несовершенной, а вообще отказ от следования норме (контракту с заранее оговорённым и гарантированным результатом) и переход к авантюрной и эгоистичной игре (с неопределённым результатом). Глобальный индивид современности кочует не только в физическом пространстве, выискивая места, где ему лучше. Он кочует и в пространстве норм и правил, нигде особенно не задерживаясь, заключая лишь временные соглашения с попадающейся ему на пути социальной средой. При этом он всегда мигрирует из мест, где нормы более жёсткие, в места с так сказать «разряжённым» нормативным пространством, где в идеале никто не пытается подчинить его инстинкты и влечения коллективному интересу. Таким образом. указывает А. Панарин, проект освобождения, которым грезили реформаторы и революционеры прошлого, претерпевает коренную метаморфозу. Вместе прогресса в развитии свободы, осуществляющемся в историческом времени, он осуществляется в пространстве. Наиболее свободными оказываются не те, кто в самом деле находится на вершине культуры или несут в себе ценную программу саморазвития человечества, аккумулируя высшие достижения цивилизации, а всего лишь наиболее мобильные – которым дано право и возможности беспрепятственно кочевать по миру, показывая на прощанье фигу местным нормам, интересам и всем тем людям, кто вынужден им подчиняться и следовать. (Т.е. действительно последние становятся первыми, носителями и образцами правды становятся самые ловкие лжецы и мошенники). Ускользание от контроля, от «деспотизма нормы» - вот наиболее точное и наиболее соответствующее сути определение современной глобализации. (В своё время Александр Лебедь дал следующую характеристику Борису Березовскому: «Березовский – апофеоз мерзости на государственном уровне: этому представителю небольшой клики оказавшейся у власти мало просто воровать – ему надо чтобы все видели, что он ворует совершенно безнаказанно»). Существует ли совпадение показателей предельной мобильности с показателями, которыми так дорожила культурная классика прогресса – образованности, нравственности, ответственности? По-видимому, указывает А. Панарин, современные защитники глобализма испытывают затруднения в доказательстве данного тезиса. Поэтому они предпочитают просто отмахнуться от критериев, которыми пользовалась прежняя культура, объявив их устаревшими. Современные глобалисты отличаются от прежних миссионеров просвещения тем, что они, вместо того чтобы улучшать и совершенствовать наличную социально-территориальную среду, предпочитают её покидать – чаще всего прихватив при этом богатства, столь необходимые для её развития (исход, убегание от фараона). Они не ждут вместе с остальными соотечественниками, когда сработает историческая логика прогресса и не способствуют ей – вместо трудного путешествия во времени они предпочитают лёгкое путешествие в пространстве. В своей монографии «Глобализация. Последствия для человека и общества» З. Бауман (3, с. 20) подчёркивает, что сегодня почётное место среди факторов стратификации занимает «доступ к глобальной мобильности». В нём проявляется и глобальный аспект любых привилегий и обездоленности, даже если они носят местный характер. Некоторые из нас наслаждаются новой свободой передвижения без документов. Другим по этой же причине не позволяют оставаться на одном месте. Возможно, сегодня все люди – скитальцы, реально или по ощущениям. Но между опытом, который при этом получают те, кто находится, соответственно на вершине и у основания пирамиды свободы передвижения, лежит трудно преодолимая пропасть. Модное понятие «кочевники» (бомжи), применяемое без разбора ко всем, кто живёт в пост-современную эпоху, во многом является ложным, поскольку замаскировывает глубокие различия между этими двумя разновидностями опыта и сводит всё сходство между ними к формальным внешним чертам. На самом деле, подчёркивает З. Бауман миры, сложившиеся у каждого из этих двух полюсов – на вершине и в основании возникающей иерархии – резко отличаются друг от друга. В первом мире. мире глобальной мобильности, пространство утратило свои сдерживающие свойства и легко преодолевается как в его «реальной», так и в «виртуальной» ипостаси. Во втором мире – мире «прикреплённых к земле», тех, кому запрещено передвигаться, и кто тем самым обречён пассивно переносить любые перемены, которые могут обрушиться на место их «прикрепления» - реальное пространство быстро сжимается. Эта обездоленность ощущается ещё больше из-за того, что назойливые СМИ постоянно демонстрируют картинки покорения пространства и «виртуальной доступности», далёких мест, остающихся абсолютно недостижимыми в не-виртуальной реальности. При сжатии пространства останавливается и время. Обитатели первого мира постоянно живут в настоящем, проходя через череду эпизодов, герметично изолированных как от прошлого, так и от будущего. Эти люди постоянно заняты. Им вечно «не хватает времени», это ощущение времени, которое заполнено до предела. Те же, кто прикован к противоположному миру, изнемогают под бременем избыточного, ненужного, бесполезного времени, которое им нечем заполнить. Для жителей первого мира – всё более космополитического, экстерриториального мира глобальных бизнесменов, менеджеров, учёных – государственные границы открыты. Подобно тому, как не существует их для товаров, капитала и финансов. Для обитателей второго мира стены иммиграционного контроля. Законов о праве на жительство, политики «чистых улиц» становятся всё выше, рвы, отделяющие от вожделенных мест избавления – всё глубже. Первые путешествуют, куда пожелают, получают от путешествия немалое удовольствие (особенно если летают первым классом или частными самолётами), их уговорами и посулами побуждают к путешествиям, а когда они трогаются в путь, встречают улыбками и распростёртыми объятиями. Вторые путешествуют тайком, зачастую нелегально. При этом их встречают хмурыми взглядами, а если не повезёт, то и вовсе арестовывают по прибытии на место, а затем депортируют обратно. Туристы остаются на месте или отправляются в путь, когда душе угодно. Бродяги знают, что не задержатся на одном месте надолго, как бы им этого не хотелось. Туристы переезжают с места на место, потому, что считают доступный им мир (а это весь земной шар) неотразимо привлекательным. Бродяги отправляются в путь, потому, что доступный им (местный мир) выглядит невыносимо негостеприимным. Бродяги, можно сказать – это туристы поневоле (3). То, что сегодня превозносится как «глобализация», связано с мечтами и желаниями туристов. Другим её следствием – побочным, но неизбежным – является превращение множества других людей в бродяг. Бродяги – это путешественники, которым отказано в праве стать туристами. Им не дозволено ни оставаться на месте, ни искать более подходящего места для жизни. Освободившись от пространства, независимый капитал не нуждается в мобильной рабочей силе, а его самый свободный, самый передовой и высокооплачиваемый авангард (финансовый капитал) практически не нуждается в рабочей силе вообще, как мобильной, так и неподвижной. Поэтому требования сломать последние оставшиеся барьеры на пути свободного движения денежных потоков или потоков товаров, приносящих деньги, сопровождается требованиями о сооружении новых стен и новых рвов (называемых то «законами об иммиграции» то «законами о гражданстве» (препятствующих движению тех, кто лишился корней, физически и духовно. Не существует туристов без бродяг, и нельзя дать свободу туристам, не связав бродяг по рукам и ногам (3). Раньше в качестве героев для всеобщего восхищения и образцов для всеобщего подражания выставляли напоказ богачей, которые «сделали себя сами». Чья жизнь была воплощением благотворных результатов упорного следования принципам трудовой этики и разума. Сегодня это уже не так. Объектом восхищения стало само богатство – богатство как индульгенция на самый изысканный и расточительный образ жизни. Важно то, что ты можешь сделать, а не то, что надо (должно) делать или что делалось (было сделано раньше). В образах богачей всеобщее восхищение вызывает их удивительная способность определять содержание собственной жизни, места жительства, спутников жизни и менять всё это, когда заблагорассудится и без малейших усилий. Единственно важным является широта возможностей, открываемых богатством. Туризм и бродяжничество – это две стороны одной медали. Их разделяет тонкая, не всегда уловимая грань. Её легко пересечь, даже не заметив. Это отвратительное сходство, из-за которого так трудно понять, когда портрет превращается в карикатуру, а образцовый представитель вида – в мутанта и чудовище. Среди туристов есть «образцовые экземпляры». Всегда готовые в путь и всегда уверенные, что движутся в правильном направлении. Среди бродяг есть «безнадёжные», те, кто выбросил белый флаг и оставил все надежды подняться до уровня туриста. Но между этими двумя крайностями находится большинство членов общества потребителей-путешественников, не уверенных в своём сегодняшнем положении и ещё менее уверенных в том, что это положение сохранится завтра. На дороге жизни разбросана масса предметов, о которых можно споткнуться и упасть. Работа часто носит временный характер, сбережения могут пропасть, акции обесцениться, профессиональные навыки устареть и стать невостребованными. Так что бродяга – это кошмар туриста, это сидящий в нём «чёрт», которого необходимо изгонять ежедневно и ежечасно. При виде бродяги туриста охватывает ужас – не из-за того, как выглядит бродяга, а из-за того, что это может произойти с самим туристом. Мир без бродяг – это утопия общества туристов. Многие политические явления в обществе туристов – помешательство на «законности и порядке». Объявление бедности и нищеты преступлением, периодические репрессии против «паразитов» и т.д. – это попытки воплотить мечту туристов в реальность. Но, как ни парадоксально, жизнь туристов утратила бы половину своей привлекательности, если бы рядом не было бродяг – зримой иллюстрации того, как выглядит альтернатива этой жизни, единственная реальная альтернатива в обществе путешественников. Дело в том, что ради свобод туристического образа жизни приходится испытать немало трудностей, среди которых самые серьёзные, но не единственные – это невозможность замедлить бег, неопределённость любого выбора и риск, сопровождающий каждое решение. Туристу всегда есть на что жаловаться и всегда есть искушение попытаться найти нетуристический путь к счастью, через оседлое упорядоченное существование. Получается, что всё тот же образ бродяги, заставляющий туриста содрогаться, делает его собственную жизнь сносной, превращает трудности в мелкие раздражители и позволяет отказаться от искушения прекратить туристический образ жизни. Так, что парадоксальным образом жизнь туриста становится тем более сносной, даже приятной, чем более зримо маячит перед ним кошмарная альтернатива бродяжьего существования. В том же парадоксальном смысле туристы кровно заинтересованы в том, чтобы эта альтернатива выглядела как можно страшнее (т.е. страшно не стать оседлым, а оставаясь туристом превратиться в бродягу, бомжа). Чем горше вкус бродяжьей судьбы, тем слаще путешествовать туристу. Если бы бродяг не было, туристам пришлось бы их выдумать. Постмодернизм – это одно из многих возможных толкований пост-современной реальности – всего лишь выражает кастовый опыт глобалистов – шумной, решительно заявляющей о себе, влиятельной, но относительно узкой группы экстерриториалов. Он не учитывает и не выражает иных разновидностей опыта, который также является неотъемлемой частью пост-современной жизни. Можно отметить ещё один парадокс. Эпоха «сжатия пространства/времени», беспрепятственной передачи информации и связи – это ещё и эпоха практически полного разрыва контакта между образованными элитами и народом. У элиты нет таких слов, что отозвались бы в сознании народа эхом собственного жизненного опыта и жизненных перспектив. Глобализация предоставила самым богатым (2, с. 16) больше возможностей делать деньги ещё быстрее. Эти люди используют новейшие технологии для чрезвычайно быстрого перемещения крупных денежных сумм по всему земному шару и проведения более эффективных спекулятивных операций. Напротив, технологии никак не влияют на жизнь бедняков. Фактически глобализация – это парадокс6 принося огромную выгоду ничтожному меньшинству, она оставляет за рамками или превращает в маргиналов две трети населения планеты. Всё, что делают компьютеры для «третьего мира» - это играют роль более эффективных летописцев его упадка. Как утверждает мифология нового поколения «просвещённых классов», рождённого в дивном новом монетарном мире кочующего капитала, стоит только открыть шлюзы и взорвать построенные государством плотины, и все в мире станут свободными. Согласно подобным верованиям свобода (в первую очередь торговли, движения капитала – это теплица, в которой богатство будет расти быстрее, чем когда-либо, а приумножение богатства (от торговли, а не от производства) обогатятся все. Бедняки нашего мира «старые» или «новые», получившие бедность в наследство или обедневшие в результате внедрения компьютерных технологий – вряд ли способны соотнести эту мифологическую выдумку со своим собственным положением. Ключевое слово здесь – информационные технологии. Но информационные технологии, посредством которых создаётся всемирный рынок, не способствуют. А наоборот исключают возникновение эффекта массового перетекания богатства. Новые огромные состояния рождаются, растут и созревают в виртуальной реальности, наглухо изолированной от старомодной, суровой и земной реальности бедняков (2). Многое указывает на то, что обогащение скоро окончательно освободится от вековечной (сковывающей и раздражающей) связи с производством вещей, обработкой материалов, созданием рабочих мест и руководством людьми. «Старые» богачи нуждались в бедняках, которые создавали их богатство и поддерживали его. Эта зависимость во все времена смягчала конфликт интересов и побуждала первых проявлять хоть какую-то пусть минимальную заботу о последних. Новым богачам бедняки не нужны. Наконец-то до блаженства новой свободы рукой подать. Лживость обещаний, связанных со свободой торговли хорошо маскируется в сообщениях из регионов, ставших жертвами глобализации. Трудно проследить связь между растущей нищетой, отчаянием «прикреплённого к земле» большинства и вновь обретённой свободой мобильного меньшинства. Напротив, возникает впечатление, что эти два явления относятся к разным мирам, что каждое из них вызвано своими, совершенно разными причинами. Из этих сообщений никогда не поймёшь, что корень быстрого обогащения и быстрого обнищания один и тот же, что «прикованность» отверженных – стол же закономерный результат воздействия глобализации, как и новая бескрайняя свобода для тех, кто добился успеха. Эффектная маскировка этой ситуации в СМИ Запада осуществляется при помощи трёх основных приёмов (2).
|
Похожие:
 | России от 1 октября 2013 г. N 1100 установлены образцы дипломов о высшем образовании и о квалификации. Приказом Минобрнауки России... |  | «Об образовании»; Федерального закона «О высшем и послевузовском профессиональном образовании»; Трудового кодекса рф; Типового положения... |
| Закона РФ «Об образовании», Федерального закона «О высшем и послевузовском профессиональном образовании», Типового положения об образовательном... | | Закона РФ «Об образовании», Федерального закона «О высшем и послевузовском профессиональном образовании», Типового положения об образовательном... |
| Лекция 1 Сервисная деятельность как форма удовлетворения потребностей человека. Социальные предпосылки возникновения и развития сервисной... | | Если Вы являетесь выпускником мгуп имени Ивана Федорова, но не получили свой диплом о высшем образовании, то Вам необходимо явиться... |
| Фамилия, имя, отчество выпускника вуза указываются полностью в именительном падеже | | Но в соответствии с законами РФ «Об образовании» от 13. 01. 1996 №12-фз, «О высшем и послевузовском профессиональном образовании»... |
| ... | | Если Вы являетесь выпускником рхту им. Д. И. Менделеева, но не получили свой диплом о высшем образовании, то Вам необходимо явиться... |