С. В. Кортунов россия в мировой политике после кризиса1
Скачать 7.35 Mb.
|
Сценарии развития в посткризисный период Все кризисы имеют одно достоинство: они рано или поздно заканчиваются. России поэтому следует уже сейчас смотреть в будущее, провести глубокий анализ своих ошибок и выстроить жизнеспособную стратегию долгосрочного развития. Возможных сценариев не так много. Автор солидаризируется с основными выводами доклада группы СИГМА «Коалиции для будущего», который был выпущен еще в 2007 г. В нем рассматривались четыре подобных сценария. Первый сценарий «Рантье» предполагает попытку и впредь жить на ренту от природных ресурсов. Поддерживать коалицию различных групп общества в поддержку этого подхода с помощью реализуемых федеральными властями ресурсных трансфертов несложно, однако модернизация оказывается при этом на периферии решаемых задач, а ресурсов может не хватить для удовлетворения претензий всех (равно как и для избежания перераспределительного конфликта в случае внешнего шока). Следует признать, что после кризиса вероятность возврата к этой порочной стратегии все же невелика. А после обвала нефтяных цен сами собой прекратились недавно популярные разговоры о том, что Россия – это «энергетическая сверхдержава». Однако опасность попытки правительства РФ вернуться к этой дискредитированной идее, конечно, сохраняется. На нее обратил внимание С.Алексашенко. По его мнению, суть политики правительства РФ такова: трудности ненадолго, на год-полтора, на это время резервов хватит, а там, глядишь, и цены на нефть подрастут, и все пойдет по-прежнему.104 Второй сценарий «Мобилизация» базируется на предпосылке концентрации ресурсов на важнейших – предположительно правильно отобранных – направлениях (таких, например, как реализация инфраструктурных проектов, повышение экономического влияния России в мире), с большим участием государственного бюджета, государственных компаний и институтов развития, полупринудительным частно-государственным партнерством. Этот сценарий является мобилизационным, или, точнее, неомобилизационным, поскольку, не являясь точным аналогом хорошо знакомой стратегии построения милитаризированной экономики, он несет в себе все характерные для нее механизмы управления ресурсами «сверху». Главной проблемой этого подхода является традиционная низкая эффективность чрезмерно мощного («большого» относительно размеров ВВП страны) государства при высокой концентрации ресурсов, которые к тому же надо еще произвести. Третий «Инерционный» сценарий представляет собой скорее тактический (и даже оппортунистический), чем стратегический вариант решения проблем страны, в рамках которого правительство в сущности работает в режиме «пожарной команды». Это – постоянное изменение фокуса и маневрирование между популизмом с его раздачей субсидий, и частичной мобилизацией, частично попыткой продолжать реформы институтов рынка, направленные на удовлетворение интересов различных общественных групп при решении наиболее актуальных тактических задач. Этот сценарий не дает больших шансов на стратегический успех, но позволяет удовлетворять запросы наиболее сильных общественных коалиций. Наконец, четвертый «Модернизационный» сценарий является самым оптимальным, но и самым трудным для страны. Этот сценарий представляет собой попытку решать в динамике сложнейшие проблемы страны и требует большой коалиции в пользу модернизации, которую создать не просто. Для него характерны значительные вероятные издержки для части экономических и социальных акторов, а также отложенные на определенный срок позитивные эффекты для страны и экономики. Речь идет о стратегическом подходе для укрепления гражданского общества, совместного прогресса институтов рынка и государства, повышения эффективности бизнеса. Это самый трудный сценарий тем более, что еще никому не удавалось в короткие сроки модернизировать страну после столь глубокого и всеобъемлющего кризиса.105 Ключевым компонентом этого сценария является твердая ориентация на переход к инновационному типу развития, к «экономике знания». Формирование инновационной экономики означает превращение интеллекта, творческого потенциала человека в ведущий фактор экономического роста и национальной конкурентоспособности, наряду со значительным повышением эффективности использования природных ресурсов и производственного капитала. Источником высоких доходов становится не только возможность получения ренты от использования природных ресурсов и высокой мировой конъюнктуры, но и производство новых идей, технологий и социальных инноваций. Это позволит России выдержать конкуренцию как с дешевой рабочей силой экономик Китая и Индии, так и с высококачественной и инновационной продукцией развитых стран Европы, США и Азии. Эта проблема обсуждалась в ходе ежегодной апрельской (2009 г.) Конференции ГУ-ВШЭ на сессии «Наука и инновации в России: итоги последних лет». С докладом «Наука и инновации в России: ключевые индикаторы» выступил председатель сессии, первый проректор ГУ-ВШЭ Л.Гохберг. Совершенно очевидно, заявил он, что сейчас речь уже должна вестись о том, как будет осуществляться развитие страны с использованием инноваций в послекризисный период. «Ведь посткризисная экономика по своей структуре и модели функционирования будет совершенно иной, чем та, какой она была до сих пор. Массовый запуск инноваций любого рода в самых разных секторах будет являться принципиальным моментом в экономике России посткризисного периода». Л. Гохберг представил динамику инновационной активности предприятий с того момента, как в России стал производиться замер такой активности. «Здесь имеется два пика: первый пик приходится на 1993—1994 годы, на период инерционного постсоветского развития, когда завершались инновационные проекты, начатые в советские годы». Затем последовал резкий (четырехкратный!) спад инновационной активности, сменившийся «своего рода плато вплоть до кризиса 1998 года» с последующим «некоторым всплеском, связанным с импортозамещением». И затем вновь в течение восьми-девяти благополучных лет наблюдалось состояние «плато с уровнем насыщения на низкой точке». При этом сохранялся многократный разрыв по показателям инновационной активности в сравнении с европейскими странами, в том числе, даже и с государствами Восточной Европы. Переход к инновационной стратегии, разумеется, не может быть простым повторением «Стратегии-2020», разработанной и опубликованной правительством до кризиса, который показал, что инновационная экономика не может быть построена на основе прежней порочной экономической политике. И это, похоже, понимает наше политическое руководство. Во всяком случае, Д.Медведев в интервью телекомпании Би-Би-Си 29 марта 2009г. признал, что «кризис обнажил наши проблемы. Мы и раньше понимали, что экономика России недостаточно диверсифицирована, что она носит в значительной мере сырьевой характер. Конечно, мы и сейчас считаем, что поставки нефти, газа, других энергоносителей – это важнейшая часть нашей экономики. Но дело в том, что это экспортные товары, а в период кризиса происходит сужение экспорта, он становится меньше, стало быть, меньше становится доходов. Я могу сказать откровенно: от этого кризиса в наибольшей степени пострадали страны, которые имели наибольшую экспортную ориентацию, и Россия в этом смысле оказалась в числе этих стран. Поэтому наша важнейшая задача на будущее двигаться по пути диверсификации экономики, создавать новые производства в основном в высокотехнологичных сферах. IT – это тот приоритет, который мы уже давно выдвинули для себя. Мы должны поддерживать внутренний спрос, мы должны развивать малые и средние предприятия, потому как они в меньшей степени зависимы от мировой конъюнктуры».106 Кроме того, Президент РФ убежден, что уже сегодня, когда мировой экономический кризис еще не достиг своего "дна", Россия должна перестроить свою экономику, чтобы быть готовой к грядущим кризисным ситуациям. Он призвал быть готовыми к тому, что кризис повторится через 7-15 лет. Несмотря на то, что мы находимся в непростом положении, мы должны заниматься сейчас и диверсификацией экономики, и развитием инфраструктуры, и укреплением финансовой системы. «Когда мы преодолеем все эти проблемы, кризис закончится, мы должны постараться получить новую ситуацию, чтобы с учетом цикличности развития экономики через 7-10-12-15 лет, когда созреет очередная кризисная волна, она нас накрыла в меньшей степени…Занимаясь сегодня такого рода мерами, мы в значительной степени думаем о будущем. Мы должны переориентировать экономику и создать готовые для реализации проекты, причем речь должна идти именно о проектах, а не адресной поддержке отдельных предприятий…До сих пор это властям "удавалось не блестяще".107 В другом своем выступлении на встрече с программистами 6 мая 2009 г. Д.Медведев признал, что «все наши попытки создать в России современное информационное общество, начать развиваться по линии инновационной экономики, если говорить по-честному, на мой взгляд, пока к особым успехам не привели… Когда смотришь на цифры того, где мы находимся по ряду показателей, становится очень грустно…У нас экономика не диверсифицированная, основное национальное богатство создаётся за счёт экспорта энергоносителей. И мы, к сожалению, пока не очень преуспели в создании другого мира… Если бы мы, например, в большей степени были сориентированы на внутренний рынок, если бы у нас развивались нормально инновационные компоненты нашей экономики, кризис бы нас в меньшей степени затронул…Чем более диверсифицированной является экономика, тем лучше она справляется с кризисными вызовами».108 В таком же духе в последнее время выступает и В.Путин. Что ж, намерения Д.Медведева и В.Путина весьма похвальны. Только им надо понять простую вещь: последние десять лет прошли под их руководством под лозунгом стабилизации. Но никто в мире не мог быть одновременно стабилизатором и модернизатором. Таких примеров история не знает. Наши руководители стабилизировали ситуацию и, как известно, этим гордились как своим главным достижением. При этом, однако, они отказались от модернизации. Теперь же они заговорили вдруг про инновационную модернизацию. Но для того, чтобы приступить к ней, надо реформировать созданную систему, которая путь к такой модернизации закрывает. И чем больше они будут говорить об инновациях, тем больше будут подрывать устои системы, которую создали, и частью которой они являются. Д.Медведеву и В.Путину хорошо бы понять и другое: сырьевая элита, которая доминирует в России и которая сознательно ими создавалась и пестовалась, по определению не может быть субъектом инновационного типа развития. Она – носитель индустриального уклада с доминированием сырьевых производств, занимающих самые низкие уровни мировых технологических цепочек. Этот уклад в принципе не способен породить инновационную волну и перейти к постиндустриальному укладу. Сырьевая элита, которая воспроизводится в рамках устаревшего уклада, не может стать носителем инновационного проекта, так как не имеет стимула связывать свое будущее с модернизацией. Что же касается элиты инновационной, то это люди другой мотивации, другой морали и других личностных качеств; для них главный стимул – не материальное обогащение, а творческая самореализация. Эти люди и должны занять доминирующие позиции в обществе и во власти, если мы всерьез хотим перейти к инновационному типу развития. Но такая элита не может сложиться естественным путем: государство должно предъявить спрос на высокие технологии. Для этого на государство должно оказывать давление зрелое гражданское общество, которое складывается в условиях зрелой, а не имитационной демократии. Гражданское общество вырастает снизу, и государство должно, как минимум, этому процессу не мешать, а не создавать симулякры такого общества типа Общественной палаты. Наконец, нельзя не согласиться с Е.Ясиным: Серьезные инновации существуют только в демократических странах».109 И причина здесь очень простая: инновация – это вещь, спрос на которую создает конкуренция. А конкуренция работает только тогда, когда есть свобода. Это означает необходимость создания в России зрелых демократических институтов со всеми их атрибутами – реальным разделением властей, независимой судебной системой, свободными выборами, подотчетностью правительства парламенту и гражданскому обществу и т.д. Пока же наша власть продолжает действовать в прямо противоположном направлении. В связи с этим у всех возникает законный вопрос: разговоры об инновациях – это серьезно или это всего лишь «инновационная риторика», т.е. прикрытие воспроизводства все той же обанкротившейся в условиях кризиса политической и экономической системы? Уроки для российской внешней политики В посткризисный период мирового развития Большой Национальный Проект России в общих чертах можно было бы свести к двум ключевым идеям: национальная модернизация в условиях перехода к постиндустриальному обществу со всеми его атрибутами, включая обеспечение гражданам должного качества жизни и политических свобод, и осмотрительная, но достаточно быстрая интеграция России в мировое экономическое пространство на правах равного партнера наиболее развитых стран. Причем эти две задачи неотделимы друг от друга: решение ни одной из них невозможно без решения другой. Первая задача напрямую связана с переходом России к инновационному типу развития (в противовес мобилизационному типу, который сегодня уже невозможен), а в чисто экономическом плане – с переходом к «экономике знаний», которая определяет сегодня развитие постиндустриального мира. Вторая – с обеспечением конкурентоспособности России, ее экономики, отдельных отраслей, компаний, предпринимателей и даже просто граждан РФ, о чем говорил В.Путин еще в своем Послании (2003 г.) Федеральному Собранию РФ, в условиях глобализации современного мира. Сразу следует оговориться: реальная политика руководства РФ не соответствует этим декларациям. Сейчас в реальной политике правительства РФ не просматривается ни долгосрочной стратегии развития, ни заявки на построение постиндустриального общества, ни признаков перехода к инновационной экономике, ни вообще какого бы то ни было модернизационного проекта, уводящего страну от порочной и бесперспективной модели сырьевой экономики. Обществу и всему миру понятно, что это путь в никуда. И задача состоит в том, чтобы в целом некоторые правильные, хотя и нечеткие и несистематизированные заявления перевести в реальную социально-экономическую политику. Сложная задача. Но иного пути нет. Справедливости ради следует заметить, что последние государственные документы, в том числе «Стратегия-2020», Концепция внешней политики РФ 2008 г., Послание Президента РФ Федеральному Собранию 2008 г., Стратегия национальной безопасности 2009 г., публичные выступления высшего политического руководства России, сигнализируют о положительном сдвиге в сознании нашего политического руководства. Судя по этим текстам, оно постепенно отходит от сырьевой ориентации национальной экономики и теперь связывает обеспечение ее конкурентоспособности с переходом к инновационной стратегии. Хотелось бы верить, что это не конъюнктурное, а глубоко осознанное стратегическое решение. При этом следует иметь в виду, что инновационная экономика и мобилизационный тип развития категорически несовместимы. В отличие от мобилизационного, инновационный тип развития предполагает высвобождение творческого потенциала личности, что, в свою очередь, означает, что личность должна быть свободной. А с очередной мобилизацией это несовместимо. Русский человек не будет творить в условиях неволи (работа в сталинских «шарашках» накануне и в ходе Великой отечественной войны – не в счет: ведь тогда речь шла о физическом выживании русского и других народов СССР), также как и русская женщина не будет рожать будущих солдат по приказу из Кремля. Поэтому, если всерьез говорить о переходе к инновационному типу развития, то в первую очередь следует задуматься не о мобилизации, а о том, что мешает такому переходу. А мешает известно, что: бедность, растущий разрыв в доходах населения, низкая социальная обеспеченность, в частности, недоступность жилья, некачественное здравоохранение, невозможность обеспечить сносное образование детям, а также – не в последнюю очередь – неразвитость отечественных демократических институтов, а в последние пять-шесть лет их свертывание. И социальная инфраструктура, и развитые институты демократии – составные части инновационного типа развития, что доказывает опыт всех без исключения стран, успешно идущих по этому пути уже не одну сотню лет. Поэтому те чиновники и эксперты, которые науськивают Президента на очередную мобилизацию, либо просто не понимают, о чем говорят, либо делают это с неким злым умыслом. В современной России мобилизация просто невозможна. И у Президента РФ нет никаких механизмов запуска мобилизационного развития. В своей истории Россия, по крайней мере, трижды осуществляла мобилизацию: при Петре Великом (первые два десятилетия ХVII в.), Александре II (1862-1881) и при Сталине (1924-1953). Эти три мобилизации были связаны с тремя технологическими модернизациями, для своего времени вполне успешными. Однако все эти три модернизации носили экстенсивный и подражательный характер. Ценой неимоверных усилий на русскую национальную почву переносилась европейская модель развития, а вернее – достигнутый на тот момент уровень технологического развития Европы. Однако подобная операция, осуществляемая государством, т.е. сверху, причем исходя из чисто тактических, а не стратегических соображений (вспомним петровский лозунг: «Европа нужна нам только на несколько десятков лет, а после того мы можем обернуться к ней задом») не могла создать внутренних национальных стимулов инновационного развития. Экономика переводилась на новый, более передовой технологический уровень, однако это была «догоняющая» модернизация, и через некоторое время Россия все равно отставала от Европы, которая без всяких мобилизаций двигалась, не на минуту не останавливаясь, вперед и вперед. Уже в 50-е-60е годы прошлого века наша страна встала перед необходимостью осуществления четвертой в своей истории технологической модернизации. Однако существующая в то время модель экономического развития оказалась неадекватной этому вызову именно по причине своей неспособности перейти на инновационный, интенсивный тип развития. И одна из причин неконкурентоспособности и последующего развала СССР была именно в этом. И сегодня проблема России состоит именно в том, чтобы отойти от прежней, не раз доказавшей свою порочность, государственной модернизации, от мобилизационной модели развития. Исторический опыт неопровержимо показал: государство не способно создавать инновационную среду, поскольку оно никогда не идет на инновационные риски. Эту функцию в успешных обществах берет на себя частный бизнес, предпринимательский класс. Вот почему инновационный тип развития – это интеллектуальный вызов и для предпринимательского, и для политического класса России. Так или иначе, национальный проект сегодня — это инновационный путь развития, построение постиндустриального общества. Что означает необходимость следовать определенным нормам, соответствующим данному пути развития и уже успешно пройденному многими странами. В общих чертах эти нормы сводятся к следующему.
Могут сказать: да какой же это национальный проект?! Это же проект американский, европейский, японский, но только не национальный. Но в том-то и дело, что выше перечислены лишь универсальные парадигмы инновационного пути развития, доказавшие свою эффективность применительно ко всем без исключения национальным государствам со всеми их особенностями и спецификой. Для России переход к инновационному типу развития будет означать высвобождение колоссальной творческой энергии, столь присущей нашему народу, именно на поприще создания новейших высоких технологий, интеллектуальных продуктов и культурных произведений. Например, если для обслуживания «трубы» России достаточно 30 млн чел., то «экономика знаний» позволит обеспечить полную занятость населения, ибо научно-техническое развитие бесконечно, а человеческая мысль неисчерпаема. Разумный и хорошо продуманный переход к инновационной модели развития при известных обстоятельствах может обеспечить России — ведь научные школы, образованное население и современная система образования в России пока есть! — место интеллектуального лидера человечества (вариант: научной лаборатории мира). Если за основу национального проекта принимается движение в сторону перехода к инновационному пути развития и построению постиндустриального общества, то становятся совершенно очевидными и наши внешнеполитические приоритеты. В вопросах внешней политики, как видится, следует ориентироваться прежде всего на те страны, которые уже перешли на инновационный тип развития и построили постиндустриальное общество, а также на государства, находящиеся в едином с Россией культурном и ценностном поле. Это прежде всего Америка и страны Европы. Важно настаивать на европейской идентичности России. А это значит, что Россия является неотъемлемой частью Большой Европы (в которую входят и США), и потому европейский вектор движения страны является наиглавнейшим. Одновременно не стоит забывать, разумеется, что в геополитическом плане Россия — держава евразийская, что, следовательно, делает неизбежным ее тесное взаимодействие с основными акторами мировой политики в АТР, прежде всего с Китаем и Индией. Такая линия, разумеется, не исключает элементов здорового консерватизма в вопросах внешней политики (будь то американское или европейское направление), жесткого отстаивания российских национальных интересов, как геоэкономических, так и геополитических, в диалоге с Западом. Будучи евразийской державой, Россия, безусловно, обречена взаимодействовать со всеми крупными геополитическими субъектами, которые ее окружают, — и с КНР, и с Индией, и с Ираном, и с арабскими странами, и с Турцией и т.д. Но такие установки, присущие нынешней внешнеполитической стратегии, как «многовекторность», «многополярность», «особый путь развития», отличный от развития Большой Европы, следует переосмыслить. Главным вектором движения России может быть только один — Большая Европа без разделительных линий, в которой Украина, например, не стояла бы перед выбором — Россия или Европа. Аргумент, что «Россия слишком велика для Европы», по меньшей мере несерьезен для ХХI века. Симптоматично, что даже русофоб З. Бжезинский не сомневается в европейском будущем России. В конце 2004 г. он заявил: «…будущее России для меня очевидно. Россия станет демократией и полностью повернется к Западу. Последние события на Украине ускорят эту тенденцию. Безопасность и демократические свободы России зависят от продолжающей подниматься Европы. Конечно, то, о чем я говорю, произойдет не завтра и не в следующем году».110 Интеграция в Большую Европу, понятное дело, не означает передачу национального суверенитета Евросоюзу. Это предполагает другое: совместную работу по формированию объявленных «четырех общих пространств» — внешней безопасности (кстати говоря, упомянутое пространство на самом деле не может быть ограничено Европой; оно состоится лишь как евроатлантическое, т.е. как общее пространство безопасности России, ЕС и США), внутренней безопасности и правопорядка, экономического пространства и пространства культуры, образования и науки (разумеется, не ценой односторонних уступок со стороны России). Причем сами «общие пространства» — это не самоцель, а лишь платформа для решения общих вопросов. Именно при подобном понимании возможны такие совместные проекты, как, например, развитие Калининградской области. В более широком плане необходимо уже сейчас задуматься над новым Соглашением о партнерстве и сотрудничестве (срок ныне действующего истек в декабре 2007 г.) с учетом вступления России через некоторое время в ВТО (если, конечно, эта организация переживет текущий кризис). Если принять европейский вектор развития России в качестве приоритета, то нетрудно выстроить наши отношения с новыми независимыми государствами на постсоветском пространстве. Продвигая Россию в Европу, не следует препятствовать движению в этом же направлении наших соседей. Однако нельзя допускать и того, чтобы Россия оплачивала такое движение. Россия не предполагает принуждать соседей к вступлению в какие бы то ни было союзы с ее участием, но и дотировать их экономическое развитие за счет своего налогоплательщика тоже не намерена. Наша страна будет иметь моральное право и практическую возможность создавать союзы на постсоветском пространстве только в том случае, если однажды станет привлекательной для своих соседей. В этом смысле так называемая либеральная империя — это не более чем выдуманная обанкротившимися отечественными псевдолибералами химера, используемая исключительно в политических целях. Следует также признать, что проект СНГ себя изжил и не имеет будущего. И впредь Россия не будет тратить огромные ресурсы и идти на невообразимые уступки — лишь для того, чтобы сохранить видимость какого-то союза между ней и бывшими республиками СССР. Хватит нашему государству быть донором распавшейся империи. Сближение и интеграция с Большой Европой не означает, однако, полного слияния с ней. Россия должна сохраниться как уникальная ветвь европейской цивилизации. Более того, именно этим она и интересна Большой Европе. Таковая составляющая, собственно говоря, и делает Европу — Большой. Следует помнить, что Россия, будучи неотъемлемой частью европейской цивилизации, в то же время является особым смысловым пространством. Она — оппонент Запада в глобальном развитии в рамках единой цивилизационной парадигмы. И Россия, и Запад — лишь составные части общеевропейского, а еще шире — общечеловеческого Универсума, который не имеет ничего общего с унифицированным человечеством.  В 2000-2008 гг. на первом месте в международных приоритетах России стояли ее интересы в СНГ, на втором – в Европе, а также на Дальнем (КНР, Индия) и Ближнем Востоке, на третьем – в США.111 Такая иерархия приоритетов, однако, показала свою несостоятельность. И надо это честно признать. Выше уже говорилось о провале интеграционных проектов на постсоветском пространстве. На деле отношения с Евросоюзом и США оказались для нас значительно важнее отношений с новыми независимыми государствами в рамках СНГ, не говоря уже об отношениях со странами Дальнего и Ближнего Востока. Если переход к инновационному развитию, что постоянно подчеркивает третий Президент РФ, – это не простая риторика, а взвешенная и просчитанная политика, то на первом месте в нашей внешней политике должны стоять отношения с теми станами, которые уже давно и успешно идут по этому пути. К таковым ни страны СНГ, ни, тем более, страны Дальнего и Ближнего Востока как раз не относятся.В вопросах внешней политики следует ориентироваться поэтому прежде всего на те страны, которые способны помочь нам осуществить модернизацию. А это те страны, которые уже перешли на инновационный тип развития и построили постиндустриальное общество, а также на страны, находящиеся в едином с Россией культурном и ценностном поле. Это, прежде всего, страны Европы и США, составляющие колыбель и основу христианской цивилизации. Важно настаивать на европейской идентичности России. Россия является неотъемлемой частью Большой Европы (в которую входят и США), и потому европейский вектор движения страны является наиглавнейшим. Такая линия, конечно, не исключает элементов здорового консерватизма в вопросах внешней политики, будь то американское или европейское направления. И жесткого отстаивания российских национальных интересов, как геоэкономических, так и геополитических в нашем диалоге с Западом. Однако если с Америкой мы интегрироваться не можем (даже по чисто географическим причинам), то с Большой Европой – можем и должны. И другого пути у нас нет. Тем более, что и по культуре, и по основополагающим ценностям – мы одна цивилизация. Нашим главным вектором не может быть, например, Китай или мировой ислам. Мы просто другая цивилизация, входящая в семью европейских народов, чего не отрицал не отрицает ни один из серьезных историков, философов или культорологов. Исходя из этого, главными экономическими и политическими партнерами России остаются сегодня страны Европы. В этой связи Россия должна продолжать активное взаимодействие с ЕС, Советом Европы, участвовать в других европейских структурах. В этой связи следует переосмыслить и такую внешнеполитическую установку, на которой настаивают некоторые наши эксперты, как «особый путь развития», отличный от развития Большой Европы. Путь развития у нас один, если мы сами претендуем на то, чтобы быть частью Большой Европы. Недопустим отрыв России от Европы, в том числе и в свете усиления «внеевропейских рисков». В этом, кстати говоря, и философские основы российской позиции в отношении евроатлантических структур международной безопасности, которые ни в коем случае нельзя размывать. Дав «добро» на расширение западных структур (НАТО) без своего участия, Россия согласилась бы с тем, что российское смысловое пространство периферийно по отношению к западным смыслам. Подав заявку в западные (не модернизированные) структуры, Россия признала бы, что лишена собственного смысла, своей идентичности. Более важно, однако, разобраться в другом, а именно – в перспективах стратегического партнерства с ЕС в целом. Последние несколько саммитов РФ-ЕС вряд ли можно считать серьезным прорывом в наших отношениях с Союзом. Конечно, сейчас запущен механизм подготовки нового соглашения. Но, скорее всего, на переговоры по этому вопросу уйдет не один год, а на его последующую ратификацию 27-ю членами ЕС – не меньше двух-трех лет. Таким образом, новое соглашение вступит в силу в лучшем случае не раньше, чем лет через пять-шесть. Но главное даже не в этом: в принципе можно взаимодействовать и по прежнему Соглашению, тем более, что оно реализовано, по мнению многих экспертов, не более, чем на 60%. Важнее другое: на переговорах с ЕС по-прежнему доминирует повестка дня, навязанная нам Евросоюзом. В ней фигурируют такие приоритеты, как энергетическая безопасность, изменение климата, вступление России в ВТО, права человека и демократия в России, постсоветское пространство и т.д. Все эти вопросы, спору нет, важны и для России. Но где же приоритеты российской внешней политики, включенные в эту повестку дня? Ведь не могут же они сводиться лишь к одному, в общем-то, техническому и вспомогательному (хотя, конечно, и важному) вопросу - отмене визового режима в поездках российских граждан в страны Евросоюза! Приходится констатировать, что если у ЕС имеется продуманная на годы вперед, последовательная и консолидированная стратегия в отношении России (несмотря на все разногласия внутри Союза), то у России такой стратегии по-прежнему нет: мы и сегодня не можем внятно сформулировать, что же в стратегическом плане мы хотим получить от наших партнеров по переговорам, в отношении с которыми не закладывается важнейшая идея – идея стратегического размена (например, доступ к нашим энергетическим системам в обмен на доступ к европейским высоким технологиям). Из истории переговоров, между тем, хорошо известно: если ты начинаешь их в условиях, когда у тебя нет стратегической повестки дня, в то время, как у твоего партнера она есть – ты заведомо уже проиграл. Если же говорить о стратегической перспективе сотрудничества с ЕС, то его надо искать в сфере высоких технологий и крупных инновационных проектов. В России всегда (по крайней мере, до распада СССР) хорошо обстояли дела с прорывными технологиями ХХI века, фундаментальными и междисциплинарными исследованиями. Но она не слишком преуспевала в их коммерциализации. Европа же умеет преобразовывать высокие технологии в коммерческие продукты. Соединить возможности России и ЕС в этой сфере можно было бы путем создания совместных венчурных фондов. В этом мыслится одно из магистральных направлений решения жизненно важной проблемы и для России, и для ЕС. Вот почему европейский опыт эффективного управления предприятиями в наукоемких и капиталоемких областях, рассчитанных на перспективное бизнес-планирование, грамотный менеджмент, умелую кадровую политику, способность прогнозировать коммерческий успех инновационных идей и решений и осуществлять их последующее внедрение представляет для России особую ценность. Если такая перспектива станет реальной, то в очередной политической декларации типа нового СПС или даже Энергетической хартии просто не будет необходимости, поскольку начнется реальное, а не декларативное (как сейчас) партнерство в экономической области. Такое партнерство и должно стать основой Большого европейского проекта, осуществляемого при активном участии России. Для этого России следует проявить политическую волю в направлении движения к цивилизованным техническим и правовым европейским стандартам, а Евросоюзу избавиться от менторского тона, позиционирования себя по отношению к России в качестве «старшего партнера». В заключение еще раз твердо заявим нашу главную позицию по данному вопросу: важнейший внешнеполитический национальный интерес России - как на ближайшую, так и на долгосрочную перспективу - это максимальное политическое и экономическое сближение с Западом, формирование единого евроатлантического пространства безопасности (что предполагает тесное военно-политическое взаимодействие с крупнейшими западными странами) при сохранении собственной уникальной культурно-цивилизационной составляющей. Такая линия, конечно, возможна и в том случае, если Россия сохранит сырьевую ориентацию своей экономики - тогда она станет интегрированным в евроатлантическое пространство сырьевым придатком Запада. Если же мы хотим быть на деле равноправными партнерами стран Большой Европы, то у нас нет иного пути, чем технологический модернизационный рывок через переход к инновационному типу развития. Только в этом случае Россия займет место в мировом разделении труда, достойное ее великой истории и соответствующее ее колоссальному потенциалу. Вопреки мнению скептиков, считающих, что Запад опасается такого развития событий и предпочитает сохранить Россию в качестве своего сырьевого предполья, мы полагаем, что Большая Европа будет только приветствовать инновационную Россию, которая войдет в качестве органической составной части в мировое технологическое пространство. Хотя бы потому, что ее перспективы станут совершенно понятны и предсказуемы. Глава третья. Россия в системе международной безопасности |
Похожие:
 | ... | | Научный рецензент – профессор кафедры мировой политики факультета мировой экономики и мировой политики гу-вшэ м. З. Шкундин |
| Авторы законопроекта "о валютной политике рф" решили, что, если кто-то не хочет признавать рубль мировой резервной валютой "по-хорошему",... | | Кнр носили братский, союзнический характер. В 21 веке взаимоотношения между нашими странами стали стратегическими, а в рамках Шанхайской... |
| Доклад подготовлен на основе ситуационного анализа, организованного в 21 января 2005 г. Институтом Европы ран, журналом «Россия в... |  | |
| Факультет мировой экономики и мировой политики отделение «Регионоведение» Кафедра мировой политики | | Факультет «Мировой экономики и мировой политики» Отделение «Мировой экономики» Кафедра «Международного бизнеса» |
| Факультет «Мировой экономики и мировой политики» Отделение «Мировой экономики» Кафедра «Международного бизнеса» | | Факультет/отделение факультета/Подразделение: Мировой экономики и мировой политики / Регионоведение Кафедра Мировой политики |