Дневники 1973-1983
Скачать 11.04 Mb.
|
| Вторник, 29 октября 1974 Сегодня нашему маленькому [внуку] Ивану десять лет! А как будто это было вчера: я прилетел в Бостон, меня встретил Сережа — он тогда учился в Гарварде, — и мы, позвонив с аэродрома, узнали, что у Ани родился сын. И, значит, с тех пор прошла огромная часть жизни, и умом, конечно, я могу восстановить ее «содержание». Но время, все это длиннейшее время, его реальность — провалилось, кануло в какую-то бездну. Между сегодняшним туманным утром и тогдашним солнечным осенним днем — как будто ничего! Время не течет, а проливается... Пишу это перед отъездом в Тихоновский монастырь — до четверга! Митрополичий совет, архиерейский синод. Три дня разговоров, три дня участия во всяческих «борьбах», в человеческом непонимании. Три дня усилий все это сгладить, выпрямить, и всегдашний вопрос в душе: нужно это или не нужно? И если нужно, то, собственно, что нужно и что не нужно? За окном — утренний туман и сквозь него ярко-желтая листва. По веткам оегаюг оелки. Все живет и движется во времени, которого нет. Удивительно. Духовная жизнь: претворение этого «нет» в реальность тем, что есть Падшая 1 Ин. 3:19. 2 ребенок, которым он был (фр). 3 поклонитьс (д паломничество) (фр.). поклониться (доел, в ничество) (ф 118 жизнь: растворение в этом «нет». Но это кажется реальностью, тогда как - на деле - не реально. А то - извне - кажется нереальным, хотя - на деле -только одно и есть реальность. Это приобщает смерти то — жизни Духовная жизнь: собирание, стяжание «реальности», которая и есть тело воскресения. Душа создает себе тело — Тело Христа - все творение, как наш мир, как наша жизнь. Иначе — «воскресение тела» не имеет смысла Тело — это только общение, это превращение мира в «себя», в «жизнь». Создание тела, создание своей вечности. Вот почему так бесконечно драгоценно время. В нем сеется тело душевное, без которого не восстать — телу духовному...1. Четверг, 31 октября 1974 Четыре часа дня. Только что вернулся из монастыря, с синода — теплым, почти жарким днем, по пенсильванским просторам, залитым солнечным туманом. Два дня страшного напряжения, закулисных разговоров, попыток предотвратить столкновения, борьбу, бессмысленные стычки. Успех в этом. И потому чувство полной «выжатости». Описывать все это не стоит: в историю оно не войдет. Но — еще один малюсенький — и каким усилием! каким трудом дающийся! — шаг в сторону какого-то просветления церковной жизни. Всегда, неизменно тот же опыт: о, маловеры!.. Едешь с унынием и со страхом, возвращаешься «свидетелем» Духа Святого в немощах и падениях церковной эмпирии. Сегодня испытал чувство, которое испытываю часто, — это чувство конца: конца учебного года, конца съезда, собора — как сегодня. Только что все кипело, было напряжено. И вдруг все начинает «сквозить». Кончено. Прошло. Пусто, светло и немного грустно... И сразу — «il faut tenter de vivre...»2. Особая окрашенность, особый вкус времени — в «канун», либо же «конца» и т.д. Пятница, 1 ноября 1974 Toussaint3. В детстве — первые каникулы учебного года. В этот день всей семьей обедали [у тетушек] на St. Lambert, потом ехали на могилу дедушки на [кладбище] Pantin. Память о вакханалии цветов на парижских кладбищах, особенно хризантем. Память об этом сочетании «черноты» дня (сумрачно, дождливо, темно) и ярко разукрашенных могил. В 1935 году после этого дня у меня сделался перитонит, и я чуть не умер. В монастыре (ночью, после изнурительных заседаний) прочел книжечку Jeanson о Сартре в коллекции «Les ecrivains devant Dieu». «Je fus conduit a Tincroyance non par le conflit des dogmes, mais par 1 indifference de mes grand-parents». «Cette notation, — пишет Jeanson, — m apparait capitaie . La croyance en Dieu (a cette epoque et dans ce milieu-la) se sentait si assuree d elle ' ^адо' п^ат™„» (фР.). Из стихотворение Поля Валери «Кладбише у моря». В перево-де Е. Витковского: «Значит — жить сначала!» ! Праздник всех святых (фр.) (у католиков). 119 meme qu'elle en etait devalue paisible, tranqu,Ile et prodig.eusement discrete: au ™Ttquun athee, aux yeux d'un croyant, feisait figure d'ongmal, de funeux", de "fanadque encombre de tabous" - un (Sartre:) mamaque de Dieu qu. voya.t partoUt son absence, et qui ne pouvait ouvrir la bouche sans prononcer Son nom, bref d'un monsieur qui avait des convictions religieuses». La bonne Societe, elle, n en avait point- elle «croyait en Dieu pour ne pas parler de Lui...» (p. 4^5) . Смотря на семинаристов — и наших, и тихоновских: религию можно любить совершенно так же, как что-либо другое в жизни: спорт, науку, собирание марок. Любить ее за нее саму, без отношения к Богу или миру или жизни. Она «занимает» и «занимательна». Тут все, что любит особый тип человека: и эстетика, и тайна, и священность, и чувство собственной важности и «исключительности», глубины и т.д. Но эта религия совсем не обязательно вера, и в этом-то и вся трудность «религиозной проблемы». Люди ждут и жаждут веры — мы предлагает им религию. И это противоречие, это «несовпадение» все глубже, все страшнее. Суббота, 2 ноября 1974 Проснулся в восемь (Льяна в Монреале). Думал сразу начать работать в это лучшее из всех — субботнее — утро. Не тут-то было. Телефон за телефоном (один Никола Арсеньев «держал» около получаса!). И вот садишься за стол уже изнуренный, выжатый, brouille2... День — эта длинная спокойная перспектива — подпорчен. Уныние и раздражение. Вчера вечером — длинный разговор с Томом о библейском семинаре, затеянном [профессорами семинарии]. Безнадежность этого подхода к Библии. Я давно уже убежден, что православные должны были бы, прежде всего и раз и навсегда, отделаться от «псевдопроблем» вроде «природы боговдохновенно-сти» и т.д., от богословского тупика. Пока писал это — еще два телефона. Безнадежность любого «плана». Все равно кто-нибудь его нарушит. Воскресенье, 3 ноября 1974 Весь день в Wayne: десятилетие прихода. Как всегда — радостное чувство от успеха такого прихода, от осмысленности богослужения, храма, всего «тона». На этом можно строить. Размышления о власти в связи со скриптами о солженицынском «Письме вождям». Вчера и сегодня прочел книгу J.F. Revel «Lettre ouverte a la droite»3. 1 Жансон о Сартре в коллекции «Писатели перед Богом». «К неверию меня привел не конфликт догм, а оезразличис моих бабушки и дедушки». «Это замечание — пишет Жансон, -  , - .--Р- 42-43) (фр) 2 запутанный (фр.). ' ЧИ>Ъ - Ж.Ф. Ревеля «Открытое письмо правым» (фр.). 120 Понедельник, 4 ноября 1974 Двадцать восемь лет с посвящения сегодня на rue Dam в диаконы Упадок сил — после напряжения прошлой недели. Остаешься один - и «падают руки». И все кажется ненужным - и статья, которую пишу для «Континента» Максимова (о кризисе христианства и о христианстве как кризисе) и все дела, которые нужно сделать, и бумаги, которыми завален стол Все вокруг как будто так ясно знают, что нужно, чего не нужно, все «целеустремле-ны» — а у меня почти всегда такое чувство, что я этого-то и не знаю А скорее—maintenance job1: чтоб не испортился «водопровод», чтобы проходила вода, свет, добро. Не знаю. Нет у меня «убеждений», а скорее только «реакции», что-то вроде камертона в душе. В новой книге «Нового журнала» (№ 116) последние записи Бунина: какое страшное, полное отчаяние, страх смерти, одиночество. И злоба! И самолюбие! И вот, выходит, каждый «бубнит свое», пока есть силы, и потом оказывается одиноким, ненужным. По-видимому, нужно просто знать и помнить, что «бывает такое небо, такая игра лучей...»2. Вторник, 5 ноября 1974 Получил извещение, что моя «For the Life of the World» вышла по-немецки (в Швейцарии) — это ее шестой перевод. Профессор Monas из Austin пишет, что в прошлом году в Ленинграде встретил группу студентов, у которой мое имя было «watchword»'... И вот приглашает в Austin на десять дней и предлагает 1500 долларов! Америка. Несколько страничек из книги Huizing'a об Эразме. С утра темно и дождливо. Листья почти все опали. Среда, 6 ноября 1974 Вчера, вернувшись с голосования, весь вечер слушали о результатах выборов по телевизии. Разгром республиканцев, расплата за Никсона и за [уотергейтское дело]. Никсон меж тем при смерти... Удивление, даже страх от мысли — от кого от чего зависит наша жизнь, от трагикомической природы земной власти и земных властителей. Пожалуй, только в одном месте Евангелия, в вопросе Христа: «Чье это изображение?» — слышится в нем презрение. Oi -ромная страна погружается в кризис, потому что президент болен патологическим недоверием и видит всюду заговоры против сеоя. Никсон, Сталин что-то очень важное для понимания феноменологии власти. В том-то и:уж.к однако, что они - исключение, подтверждающее правило о «демонизме, присущем власти... ' текущий ремонт (англ.). 2 Из стихотворения И. Анненского «То было на Валлен-Коски». J паролем (англ.). 121 Четверг, 7 ноября 1974 Вчера в Нью-Йорке. Завтрак с о. Кириллом Фотиевым. Радио «Свобода»: проводишь там полчаса, но погружаешься зато в типично эмигрантскую атмосферу сотканную из страха, сплетен, недоброжелательства и твердокаменной «правоты». Трагедия эмиграции, прежде всего, конечно, в выпадении из времени и потому - остановке времени. Как замирают люди с открытым ртом и поднятыми руками, когда останавливают фильм. Рот и руки и вся поза выражают движение, а на самом деле все неподвижно и окаменело Это окаменение во всем — в спорах о «русское™», в «национальных организациях», потому что оно в самом сознании. Поэтому эмиграция реакционна по самой своей природе. Не участвуя в реальной жизни страны, народа, культуры, она может только «реагировать», но реакция эта, определенная изнутри этим отрывом, мертворожденная, иллюзорная. Все это я почувствовал, если не осознал... Пятница, 8 ноября 1974 .. .в сущности, очень рано, пожалуй, еще в корпусе. Уже тогда, мне кажется, я сознавал, что вся эмигрантская риторика (вроде «Церковь — это все, что у нас осталось от России... будем хранить ее...») — изнутри ложная, духовный тупик. Но вот прошло несколько десятилетий, и этот тупик все еще тут... Пишу это, вернувшись утренним аэропланом из Rochester, где вчера вечером я читал лекцию в университете. До этого провел несколько преуютных часов у о. Ф. Войчика, с которым мне всегда как-то особенно хорошо. Три чудных мальчика. Сегодня — сорок один год со смерти [в корпусе] нашего директора генерала] Римского-Корсакова, человека, сыгравшего в моей жизни большую роль: открывшего мне русскую поэзию и литературу. Он меня особенно любил, всегда выделял и давал мне тетрадки с переписанными от руки стихами. И это в корпусе, где дальше погон, полков и «русской славы» никто не шел. Его смерть была моей первой сознательной встречей со смертью, и притом очень реалистической. Из-за узости коридора в его спальню нельзя было внести гроб, и мы — старшие кадеты — несли его на простыне в корпусную церковь. Он умер от рака желудка, и потому трупный запах был страшный, невыносимый... Тогда я в первый раз осознал разлуку, пустоту, остающуюся после смерти близкого в жизни, призрачность самой жизни. И именно после его смерти начался мой внутренний отрыв от корпуса, все в нем стало пресным, пустозвонным, и через год с небольшим я сам попросил маму перевести меня во французский лицей, куда (осенью 1935 года — Lycee Carnot) я и перешел. Если мерить жизнь решающими «личными» встречами то получится, пожалуй, так: ген[ерал] Римский-Корсаков, о. Савва (Шимкевич, «поручик»), а.а. иеидле, о. Киприан. Каждый из них что-то действительно «вложил» в мое сознание, тогда как другие только так или иначе влияли на него И это так потому, наверно, что каждый из этих четырех не только что-то «давал», но и Орал от меня — то есть любил меня, и я, следовательно, был ему нужен. Каж- 122 дай раз здесь был своего рода «роман», а не только умственное общение И этого «романа» совсем не было с другими, может быть, гораздо более замечательными, людьми: Карташевым, Булгаковым, Зеньковским. Насколько же по-видимому, личная встреча и взаимность и личная любовь важнее в жизни чем «умственное» влияние. А вместе с тем точно описать и определить что чти четыре мне дали, — невозможно, «влияние» же других вполне для меня очевидно. Осень. Все больше неба, все больше этого удивительного, отрешенного света. Понедельник, 11 ноября 1974 В пятницу вечером — приезд из Парижа племянницы Наташи. В субботу после всенощной — Тихон и Марина Трояновы. Рассказы о только что кончившемся в Дижоне втором съезде православной молодежи. Семьсот человек! Вчера — на храмовом празднике в Sea CliffV. Два архиерея, крестный ход, изумительный солнечный день, радость от погружения в «праздник» и празднование. Потом банкет и моя для меня самого неожиданно «сильная» речь. Сильная в том смысле, что выливается в исповедание действительно и предельно искреннего убеждения, что наше «американское» православие не только не «измена» русскому, а его исполнение, его торжество... Вечером страшная усталость от всего этого. Вторник, 12 ноября 1974 Восемь тридцать утра. Сижу в своем кабинете, вернувшись с утрени. Перспектива дня: экзамен по литургике, дантист, заседание малого синода, заседание «исполкома» Trustees, лекция на Extension Program-1, общая исповедь. Кроме того, нужно найти время и написать на завтра очередной скрипт для радио «Свобода». Вот! В такие дни встаешь уже усталый... Кроме того — просьбы о встречах: студента Колумбийского университета, пишущего о Солженицыне, англиканского монаха из Англии, Верховского, собрание о новой постройке. Каждый день что-то, что выбивает из колеи, причем уже неясно, что и в чем сама «колея», если не в постоянной суматохе и трепке нервов. Эти дни — с племянницей Наташей. Удивительная, прозрачная, светлая — naruraliter Christiana. «Утешение», исходящее от таких людей. Вчера вечером — заседание нашего faculty, мирное и дружное. Доклад «историков» — Мейендорфа и Эриксона. В связи с этим размышления — опять и опять! — о богословском образовании вообще, об «истории» в частности. В идеале изучение истории Церкви, конечно, должно освобождать человека от порабощения прошлому, типичного для православного созна- ; Храм Казанской иконы Божией Матери в городке Си-Клиф на Лонг-Айленде. : вечерних курсах (англ.). 123 ния Но это так в идеале, увы. Помню, как медленно я сам освобождался от идолопоклонства Византии, Древней Руси и т.д., от увлечения, от «игры». А теперешний студент, определяемый в первую очередь незнанием истории вообще никакой истории, еще меньше способен к нахождению собственного синтеза и «целостного мировоззрения». И главное здесь в том, что у Церкви нет «священной истории», подобной истории библейской. А между тем наше преподавание, выделяющее «историю» Церкви, как раз и превращает ее волей-неволей, в священную историю и тем самым извращает, прежде всего само учение о Церкви, восприятие и переживание ее сущности. Тут что-то крайне неладно, но как это исправить, как, прежде всего, это дать понять, формулировать — не знаю. И потому — неуверенность, разлад. С одной стороны — согласие с «историками»: вне исторического подхода возникают ложные абсолютизмы. С другой — [согласие] с «пастырской» фракцией, стремящейся ограничить историю в пользу реальной, живой, существующей Церкви... Выходит так, что определение Церкви требует определения «историчности» Церкви и, следовательно, «истории Церкви» и ее изучения... Основная «формула», мне кажется, все та же: эсхатологическая. Церковь — это присутствие во времени, в истории святого и священного, но не по принципу дихотомии «священное — профанное», а по принципу эсхатологическому — для возможности все во времени и в истории относить к Царству Божьему и тем самым оценивать его. Но в этом смысле Церковь и не имеет сама никакой «истории» как священной категории собственного бытия. Ее жизнь всегда «сокрыта со Христом в Боге», живет она подлинно не историей, а Царством Божиим. Поэтому ее история есть всегда и только история ее встречи с миром, всегда и только «соотношение». Вселенские Соборы, например, не суть какие-то «священные события» per se, «онтологически», в духовной реальности никакой «эпохи Вселенских Соборов» нет. Качественно они ничего не меняют в Церкви и в этом смысле — «относительны», как и все формы и выражения Церкви, вся ее «видимость» и «историчность». Их важность в том, что они всегда ответ миру, утверждение возможности спасения и преображения. Но как только мы их «абсолютизируем», то есть делаем ценностями в себе, а не по отношению к миру, как только, иными словами, мы делаем их самих «священной историей», мы лишаем их их подлинной ценности и подлинного значения. Такова очевидная греховность «абсолютизации» в Православии его исторической культуры: пяти восточных патриархатов, переживание греками «Вселенского Патриарха» как священной и вечной категории Православия и т.д. Поэтому богословской предпосылкой изучения истории Церкви должно быть как раз освобождение истории Церкви от ее священного абсолютизирования. Между тем как изучение это, сосредоточенное уже давно на Церкви в сеое, а не на соотношении ее с миром, культурой и т.д и создает этот опасный и вредный подход: «священная история». Вместо освобождения вослГиТ П°Раб0ЩеНИе- кот°Р°е и являе«я, Увы, основным бременем Пра- 124 Четверг, 14 ноября 1974 Письмо от Солженицына. Смешно, как с некоторых пор что-то как будто чуть-чуть «надломилось» между нами. Письмо очень милое, с предложением встречи в декабре, в Париже, но вот словно все очевиднее разница в «длине волны». Солженицын пишет: «...с интересом прочли Ваш разбор "Архипелага" [я послал ему но его просьбе мои тридцать скриптов]. В одном месте нашел я противоречие и не пойму: у Вас ли это противоречие или Вы вскрыли его у меня. Именно- с одной стороны, следователи — только держатся за положение, за власть, "люди без верхней сферы". С другой стороны, и в "Архипелаге", и в моем споре сейчас с Сахаровым я настаиваю, что вся правящая клика (даже помимо своей воли и ведома) пронизана идеологией и именно ею опасен режим и именно ею, а не "просто злодеяниями" совершены все злодейства. Второе мне кажется самым верным, но, может быть, где-нибудь допустил противоречие...?» Мне же кажется, вернее — я убежден, что если исходным целительным у Солженицына был его «антиидеологизм» (см. мою «Зрячую любовь»), то теперь он постепенно сам начинает опутывать себя «идеологией», и в этом я вижу огромную опасность. Для меня зло — прежде всего в самой идеологии. в ее неизбежном редукционизме и в неизбежности для пес всякую другую идеологию отождествлять со злом, а себя с добром и истиной, тогда как Истина и Добро всегда «трансцеидентны». Идеология — это всегда идолопоклонство, и потому всякая идеология есть зло и родит злодеев... Я воспринял Солженицына как освобождение от идеологизма, отравившего и русское сознание, и мир. Но вот мне начинает казаться, что его самого неудержимо клонит и тянет к кристаллизации собственной идеологии (как «шин, так и яро). Судьба русских писателей? (Гоголь, Достоевский, Толстой...) Вечный разлад у них между творческой интуицией, сердцем — и разумом, сознанием? Соблазн учительства, а не только пророчества, которое тем и сильно, что не «дидактично»? Метеор, охлаждающийся и каменеющий при спуске в атмосферу, на «низины»? Не знаю, но на сердце скребет, и страшно за этот несомненный, потрясающий дар... Завтрак вчера с Н. Разговоры только о христианстве, только об «истине». И этот ужасающий тон — высокомерие, оскорбительное недоверие, сверху вниз — по отношению к подающим нам лакеям... Грустно и противно. Показывал Нью-Йорк Наташе. Бродвей. Наш дом против Union Seminary, Центральный парк, гостиницу «Plaza», Парк-авеню. Холодный, ветреный, солнечный день. «Ретроспектива». Смотря на окна нашей квартиры (одиннадцать лет!) подумал: сколько уже и в этом нью-йоркском периоде нашей жизни кончилось стало далеким прошлым: лекции у Новицкого, Гагарины, литературный кружок у нас, дружба с Карповичем, с Ю.П. Денике. встречи в пиццерии с Варшавским, ужины у Терентьевых, завтраки в Steak de Pans (даже дом разрушен!). Все это десятилетие пятидесятых годов — до переезда в С restwood, то есть когда мне было между 30 и 40 годами! Еще все-таки молодость. Шестидесятые годы- отрыв от всего этого, даже физический - [переезд] в Crestwood. Страшное бремя «церковной работы». Смерть: Карповича. Дени- 125 ке, Гагарина, Новицкого, Терентьева, смерть, проводящая черту между настоящим и тем, что внезапно претворяется в прошлое... Семидесятые годы: начало шестого десятка, то есть, в сущности, старости или хотя бы только старения. Снова Россия: Солженицын, диссиденты, «Вестник». Может быть, начало некоего внутреннего «синтеза», какого-то уже все на свои места расставляющего «видения»? А также — несомненная полнота семейного счастья: дома, в детях, во внуках. Присутствие «тайной радости». «Высоким полднем плавились года...»1. Когда смотрю назад — всегда звенит в душе эта строчка (откуда?). Прежде всего вижу озаряющее эти годы солнце, этот «высокий полдень». А над миром — тьма, приближение какой-то страшной ночи (вчера на площади Объединенных Наций тысячи полицейских: речь Арафата, манифестации...). В памяти: четыре удивительных — и таких разных — десятилетия: тридцатые годы — парижская юность, золотой век эмиграции и последние лучи старого европейского мира. Сороковые — война, крушение этого мира. Подворье, семья, священство, молодость. Пятидесятые — «благополучие», «творчество». Шестидесятые: «engagement» (Церковь). И вот вдруг: такое сильное ощущение, что прошлого-то гораздо больше, чем будущего, что все отныне будет итогами, раскрытием того, что уже было, уже дано... «Десятилетия» 1 ноября 1930 года — поступление в корпус 8 октября 1940 года — поступление^ Богословский институт Париж 8 июня 1951 года — отъезд в Нью-Йорк Нью-Йорк 14 октября 1962 года — переезд в Crestwood Crestwood 1 И'1 СТИХ' ия п. Ста„роВа «Нет. „е „том. . стучали поезда...,,. Тетрадь II НОЯБРЬ 1974 - АВГУСТ 1975 Пятница, 15 ноября 1974 Вчера длинное письмо Никите в связи с письмом ко мне Солженицына Поделился с Никитой моими волнениями о скольжении С. в сторону «идеоло-гизма» и «доктринерства», непонимании им церковной ситуации и т.д. Кончаю письмо так: «Пишу Вам все это, как думаю и чувствую. Может быть, целиком ошибаюсь и в мыслях, и в чувствах, чему первый буду очень рад. Люблю его так же, даже больше — ибо теперь с какой-то болью за него. Все данное и подаренное им воспринимаю и переживаю так же — как одно из самых радостных, больших, решающих событий даже личной жизни. Ни от одного слова, написанного о нем, не отрекаюсь. Но вот когда натыкаешься на самое для себя святое и "последнее": не Церковь для России, а только в бесконечно трансцендентной, самоочевидной, все превышающей истине Церкви — и сама Россия, и все в мире, тогда чувствуешь и самоочевидную границу согласия — даже со святыми и гениями... Тут смириться должен он, тут правда, ему неподсудная и, главное, несводимая ни к чему, даже самому любимому, самому драгоценному в "мире сем'"». Воскресенье, 17 ноября 1974 Сегодня после обедни в воскресной тишине дома (солнце, голые деревья) слушали Matthaeus Passion' Баха. Всегда, слушая их, вспоминаю «встречу» с этой удивительной музыкой в нашем домике в L'Etang la Ville. Она тогда буквально «пронзила» и восхитила меня. И с тех пор всегда, когда слушаю ее, особенно некоторые места (плач «дщери Сиона», последний, завершительный хорал), думаю то же самое: как можно в мире, в котором родилась и прозвучала эта музыка, «не верить в Бога»? Встреча вчера, до всенощной, с Mark Tweedy, англиканским монахом из Community of the Resurrection2, с которым я встречался в Англии на съезде FellowshipV в 1948 или 49 году. Всегда поражает удивительная детскость. 1 «Страсти по Матфею». : Общины Воскресения Господня (ангт.). 1 Имеется в виду Anglican/Orthodox Fellowship of St Alban and St Sergius - Англикано-пра-вославное содружество св. Албания и преп. Сергия, основанное в 1928 году совместно православными и анпиканами, серьезно и глубоко интересовавшимися Православием. Первый анг-ликано-православный съезд состоялся 11 января 1927 года в городке Сент-Олбанс. недалеко от Лондона, второй - там же, в декабре 1927 - январе 1928 года. Основной целью содружества 127 ЧИВ«Гсопше [Tarasar] принесла мне мою только что вышедшую книжечку «Liturgy and Life»1. Удивительно: когда читаешь «самого себя» напечатанным, «опубликованным» - точно читаешь написанное кем-то другим. Всегда узна- ешь что-то новое. Сегодня в «New York Times» малюсенькая статейка (на седьмой странице) о пресс-конференции Солженицына в связи с выходом сборника статей «Из-под глыб» (Шафаревич, Агурский, Барабанов и др.). Знаю, как он к этой пресс-конференции готовился, какое придавал ей значение. И вот — несколько строчек, и больше ничего... Понедельник, 18 ноября 1974 Ужин у Кишковских. Впечатление от обоих — света, простоты, неподдельного добра. Ни о чем «важном» не говорили, а чувство такое, что прикоснулся к свету. Смутный сон, в котором почему-то промелькнул Л.А. Зандер, что-то тяжелое и неясное. Проснувшись, понял: это запало в сознание после [известия] о только что скончавшемся Лаури. Тогда еще подумал об ужасе этого умирания заживо, о том страшном времени, когда человек, игравший «активную роль» (как Лаури в Париже сороковых годов, эдаким был генералом), еще жив, но уже как бы «выведен в расход», не нужен, начисто, наглухо забыт. Понял с жалостью эти так надоедающие всем звонки А. Он знает, что, если он не напомнит о себе, никто не вспомнит, и вот эта патетическая борьба с погружением в небытие, с «раковинным гулом небытия»2. Ощущение заживо погребенного... Сережа передал мне вчера ленту о пресс-конференции Солженицына: она длилась четыре часа! Причем вначале он говорил два часа... Лента упоминает «усталых журналистов». Выборы в Греции. Атмосфера войны на Ближнем Востоке. Забастовка во Франции. Абсолютная неразрешимость ни одной из этих проблем при теперешнем подходе: «права»... Правда Солженицына и его рецептов раскаяния и самоограничения. Но это требует духовной революции, для которой в теперешнем человеческом сознании нет решительно никаких предпосылок. [Человек] знает только самоутверждение и обличение чужой неправоты Мы жи-  :сфорде; 1 «Литургия и жизнь» (англ.). ' Из повести В. Набокова «Отчаяние,, Правильно; «Раковинный гул вечного небытия,». 128 „ем в шизофрении: христианская мораль, в ту меру, в какую она вообще была воспринята, воспринята была только как мораль индивидуальная Но в отношении своего народа, своей церкви и т.д. христиане первые (после евреев) живут самоутверждением, гордыней и «экспансией». Откуда же взяться «раскаянию» и «самоограничению»? «Я», может быть, и уступлю, «мы» никогда не уступим, потому что мы правы, всегда нравы, не могли бы секунды прожить без своей правоты. Или тогда — омерзительное биение себя в'грудь как у американских либералов в отношении нефов, «третьего мира» и т.д., или у кающихся русских интеллигентов. Тогда как смысл христианства в том, чтобы быть правым и уступить и в этом дать засиять победе: Христос на кресте— и «воистину Человек сей сын Божий...»1. В четверг вечером, накануне Рождественского поста, говорим, вернее — пытаемся говорить все это студентам. Почему пришествие в мир Бога в образе «Отроча Млада» не только «кеносис»2, но и самое «адекватное» Богоявление. Поэтому-то в нем так очевидна, так божественна — ненужность силы, славы, правоты, прав, самоутверждения, авторитета, власти, всего того, что нужно только там, где нет истины, и что, поэтому, не нужно Богу. Навсегда поразившие, убедившие меня слова Claudel'a: «...et j'ai compris l'éternelle enfance de Dieu...»1. Удивительная логика, явленная христианством: сумма грешных людей «дает» Церковь, Тело Христово, а в «миру» наоборот: сумма индивидуально и скромных, и жертвенных, и во всех смыслах, возможно, «порядочных» людей «дает» дьявольскую гордыню, коллектив, живущий самоутверждением. Увы, однако, и Церковь живет «мирской», а не христианской логикой. Перечитал написанное и остановился на словах «L'Etang la Ville». Мы прожили там почти шесть лет! С 1945 по 1951. Оттуда я ездил посвящаться, а потом — служить в Clamait. Оттуда также поехал — в октябре 1945 — на свою первую лекцию в Институте. Оттуда Льяна ездила в Claniart к родителям рожать Сережу и Машу. Мы были тогда невероятно бедны (иногда, накормив детей, сами не ужинали), но какие же это были счастливые годы! Жили прямо на опушке леса, в продувной избе. Часто гуляли по лесу — помню почему-то одну такую весеннюю прогулку, яркость березовых стволов, ландыши, и почему-то это осталось в памяти связанным со словами «Христос — новая Пасха»... Вторник, 19 ноября 1974 Вчера в Льяниной школе попытка девочки шестнадцати лет покончить самоубийством. И самое страшное, что это уже почти не удивляет! За кофе сегодня утром разговор с Льяной о «сравнительной литературе». Русская литература — ничего не боится! Прет напролом, лезет на самый верх или в преисподнюю, карабкается, падает, снова карабкается. Невероятные удачи — добрались, доползли, и невероятное падение. Отсюда у некоторых (у Л.. ' Мк. 15:39. ; Кеносис - самоуничижение, самоограничение Бога при принятии Им человеческой при-роды во Христе; снисхождение Бога к людям. 1 Слова Клоделя: «...и я понял вечную детскость Бога...» (ИМ. 5 Дневники, л Шмеман например) инстинктивный страх перед нею. Английская литература мне всегда кажется начиненной подспудным «фрейдианством», своего рода самом-щитой против него, неким «law and order»'. Немецкая - «Смерть в Венеции», ™е все что происходит, происходит в конечном итоге только потому, что перенесено в Венецию, где, иными словами, «Венеция» и есть сущность драмы И наконец, французская - без «подспудного», но все же единственная в своем свидетельстве о «христианском человеке». Пятница, 22 ноября 1974 Введение во Храм, и всенощная и Литургия «удались», то есть совершилось то, пускай и мимолетное, «прикосновение» праздника душе, которое осознаешь только потом, но из которого все — знание, радость, понимание, свидетельство — и вырастает... Вчера после обеда водил [племянницу] Наташу по Нью-Йорку (33-я улица, потом Уолл-стрит, Фултон-стрит...). Страшно холодный, страшно ветреный, темный день. В ущельях-улицах между небоскребами трудно идти от ветра. Что-то грандиозное в этих громадах, в их скоплении в одном месте, в окруженности их водой с висящими над нею мостами (Brooklyn Bridge — весь кружевной, прозрачный, Manhattan Bridge...), и что-то, меня всегда «вдохновляющее». Идя с Наташей, показывая ей, думал о Солженицыне с его ненавистью к городам, асфальту, высоким домам. Он бы, наверное, проклял все это с ужасом и отвращением. А вот я не нахожу в себе ни этого ужаса, ни проклятия. Настоящий вопрос: есть ли это часть того «возделывания мира», которое задано человеку Богом, или нет? Солженицын, не задумываясь, отвечает: «Нет», но прав ли он? Он видит падение, извращение, порабощенность. А я, понимая весь «демонизм» этого (одно скопление банков чего стоит! Настоящая архитектурная литургия «золотого тельца»), спрашиваю себя: чего же это падение, чего извращение — ибо не могу отделаться от чувства, что и тут что-то просвечивает, чего падение не в силах до конца затмить. Но что это — не знаю... Знаю только, что есть и величие, и красота в этих царственно возвышающихся, грозно скопленных громадах, в их грандиозности и, вместе, простоте, в этих тысячах освещенных окон, есть гармония, есть «музыка». Закончили вечер втроем в уютнейшем армянском ресторане на University Place. Суббота, 23 ноября 1974 Сегодня — по делам семинарии — в Питсбург, завтра — в Коннектикут. От всего этого вперед устаешь и запихиваешься. Вчера, от усталости и также от отсутствия «дежурной» книги, читал «Théâtre de Maurice Boissard» (Paul Leautaud) и думал о разных «умах». Острый ум, глубокий ум, «интеллекту- 1 «законом и порядком» (англ.). 1 «Театр Мориса Буассара» (Поль Леото) (ф,,,). 130 альный» ум и т.д. У каждого своя функция, Léautaud, очевидно не понял бы ни одной строчки, скажем, Бергсона. А между тем его ум - острый и функция такого ума — безжалостно разоблачать всякую фальшь, позу претензию Это как бы зеркало, в которое нужно время от времени взглядывать чтобы проверять себя: а не поза ли это, не выспренная ли болтовня не обман или самообман. Антидот того благочестивого и тем часто лицемерного благочестивого тумана, в котором живет большинство религиозных людей и в котором «everything goes»1... Семь часов утра. Морозный, красный восход солнца. Воскресенье, 24 ноября 1974 Вчера почти целый день над статьей о мариологии. Как трудно сказать самое простое и самое главное! Все слова оказываются не «те», и понятным становится искушение «академического», «научного» богословия: вечно повторять — «научно» — то, что говорили другие, и еще — кто на кого и как повлиял... Постоянное присутствие в доме глубокой грусти: Наташа... Как тут «помочь»? Все продолжает быть залитым солнечным светом. Удивительная осень. За обедней сегодня вспоминал только что скончавшегося Жарковского. Вот уже и ранние «американские» годы уходят в прошлое. Вторник, 26 ноября 1974 В воскресенье в Коннектикут по делам семинарии. Образ преуспевшей Америки, богатства, успеха. Собрание в богатом доме, все крайне благопристойное. Но, Боже мой, с каким трудом в этой обстановке звучат слова о Церкви и о служении ей. Сегодня утром — после утрени — длинный разговор с J.L., молодым студентом, об его «дружбе» с Я.Р. — другим, старшим студентом. Как говорить об этой извечной проблеме, как уберечь? От эмоциональности, сентиментальности, от этих под приторным покровом религиозной фразеологии и чувственности расцветающих «дружб», в которых уже ощущается головокружение перед пропастью. Пугать адом? Цитировать апостола Павла? Я знаю, что вдохновение собранности, чистоты, внутренней свободы есть преодоление «вверх» всех соблазнов, что если нужна борьба, то она возможна только во имя чего-то очень высокого и горнего. Своего рода «сублимация». Как провести черту между «половодьем чувств»2 и извращением? Черту формальную, ибо «сердцем» я ее всегда в других ощущаю: это именно когда радость заменяется какой-то унылой «фиксацией», одержимостью, когда человек «закрывается» тому, что через все в этом мире светит и просвечивает. Тогда начинается «нощь безлунная греха». все позволено (англ.). 2 Из стихотворения С. Есенина «Не жалею, не зову, не плачу,..». 131 Пятница, 29 ноября 1974 Вчепа Thanksgiving - у Тома и Ани. Вся семья, все внуки плюс Наташа и АлеГи Лша Виноградовы: девятнадцать человек за столом. Чудный день! Сначала тихая, «легкая» обедня. Потом - уже по традиции - посещение имения Рузвельта в Hyde Park и Vanderbilt Museum на обрыве над Гудзоном. Зимнее прозрачное солнце, безветренный день, тишина этих парков, этих комнат в которых когда-то было столько жизни. Не знаю почему, но на меня все это'действует неотразимо. И снова - этот удивительный свет, это где-то далеко за Гудзоном вспыхивающее в закате окно. Вечером — индюшка. Дети поют хором -- «Да молчит всякая плоть», «Архангельский глас» и Christmas carols'. Беспримесное счастье, полнота жизни... В среду — лекция в Brooklyn College. Час на метро — и словно в какой-то другой стране, другом городе вылезаешь наружу. Час в разговоре со студентами, и полное от этого удовлетворение. Утром проснулся со звенящим в голове стихом (Одоевцевой?): Я помню, помню, я из тех, В ком память змеем шевелится, Кому простится смертный грех И лишь забвенье не простится... Сегодня вечером — Чалидзе, Литвиновы, Шрагины. Суббота, 30 ноября 1974 Вчера — «вечер диссидентов» у нас. Впечатление, что все это — очень хорошие люди: чистые, благородные, сердечные — в самом глубоком смысле этого слова. Но притом — люди без окончательного выбора и потому, в сущности, растерянные, потерянные. Они чудно могут анализировать все «тамошнее», но словно неспособны на выбор и цельность, на собранность и целеустремленность. Это не страх и не малодушие: каждый из них это доказал своим «диссидентством», это какая-то врожденная боязнь, испуг перед «абсолютом», боязнь потерять «свободу», «включиться»... По избитому шаблону: «суждены нам благие порывы.. .»2. Удовольствие от состояния «порыва». Sic et non. И от всякого толчка в сторону большей ясности, большего выбора — пугаются, сжимаются, уходят в себя и пассивно сопротивляются. Отсюда их нелюбовь — к Максимову, к Солженицыну. Они их пугают своим выбором. В сущности, идеал их — это быть расстрелянными во время безнадежной демонстрации. Amor fati . Однако «человеческий тип» бесконечно привлекательный и столь же «мучительный». Сидели до двенадцати и уходить явно не собирались... Подтолкнул Миша Аксенов. У русских: огромное, рыхлое, бесформенное — но всем этим сильное «я». 1 рождественские колядки (апгч ) рывш,3 СТИХ°ТВОре"ИЯ "• н«Р«о«« «Рьшар, „а час, Правильно: «Суждены вам блшпе по-1 Любовь к судьбе (дат,). 132 Двадцать восемь лет со дня посвящения в священники (преп. Никона Радонежского). Этот день помню с большой ясностью: как спускались с Льяной от метро по rue de Crimée [к Сергиевскому подворью] и, так как было еще рано, зашли в [парк] Buttes Chaumont. Помню серый, типично парижский день. Потом на Часах, когда кадил еще дьяконом, помню папу в церкви (необычно — на Подворье). Сам момент хиротонии не помню. Только массу духовенства в церкви и радостного о. Киприана (он водил меня вокруг престола). После службы Андрей принес в алтарь греческую рясу, только что сшитую А.Л. Световидовой (ее привез с собой в Америку). Завтракали на Clichy [y родителей], потом, на пути в Clamart, где я служил первую всенощную (а на следующий день — первую Литургию), заехали с Л. к дяде Мише Полуэктову. А на следующий день — в воскресенье — днем я заехал к митрополиту Владимиру, и он подарил мне дароносицу. Помню проливной дождь на пустой rue Daru, фонари, Василий Абрамович Гаврилов, сторож, отвел меня в ризницу и подарил мне епитрахиль митрополита Евлогия. Все это было двадцать восемь лет тому назад! И остается от этого одно огромное чувство благодарности за все полученное в жизни, за все это ничем не заслуженное счастье, столько счастья! И пока пишу это. в окно вливается ярко-красный закат и озаряет книги, многие из них — еще подвор-ских лет: Duchesne, Васильев (?) — купленные в подражание о. Киприану... Только что завтракали в Scarsdale у Миши и Веры Бутеневых. Все дети — дома, и я всегда, глядя на них, думаю о том, как хорошо сотворил Бог человека (и это несмотря на то, что Алеша и Таня «не ходят в церковь»), ибо из них, особенно старших, излучается красота добра. Понедельник, 2 декабря 1974 Только что проводил в Kennedy' — в Париж — Наташу, с которой за три недели мы очень сжились. Вчера днем заезжал Павел Литвинов — передать Наташе письмо — и с ним Есенин-Вольпин. которого я еще никогда не видал. Впечатление — русского интеллигента-профессора девятнадцатого века... Волнения об аресте Осипо-ва, вызове Анатолия Марченко, обыске у Твердохлебова. По видимости, начался новый нажим. Вечером преуютный ужин у Сережи и Мани. В пятницу говорил Шрагину: нужно было бы для вас. «третьей эмиграции», устроить семинар по русской эмиграции, в которой вы ничего не понимаете. У меня все время сидит в голове эта мысль: не только для них, но и для самого себя разобраться в этом опыте, совпадающем хронологически с моей жизнью. Это был целый мир. смешение и столкновение всех «России», особенно обостренное тем, что происходило оно в безвоздушном пространстве. Но чем поразителен и пожалуй, единственен этот «мир», то это своей полной отвлеченностью, отрешенностью от всякой реальности: «русскость», но без всякого не только отношения, но даже интереса к реальной России, Православие, но в ту меру, в какую оно — составная часть этой отвлеченной «русское™». 1 Kennedy Airport — международный аэропорт им. Кеннеди в Нью-Йорке. 133 В «эмигрантском мифе» поразительны и его иллюзорность, и его сила, или, вернее их сочетание: чем иллюзорнее миф, тем он сильнее. С одной стороны -«кружимся в вальсе загробном на эмигрантском балу»1, а с другой - именно этот «вальс» и завораживает, и втягивает в себя, и побеждает убежденность, жертвенность, энергия, с которой люди действуют во имя совершенно иллюзорных дел- какого-нибудь «общекадетского съезда»... Собрать его просто для того чтобы встретиться. — и никто собирать не будет, и ничего не выйдет. Но претворить его в ритуал, включить его в «эмигрантский миф» — и все выходит, хотя то что вышло, со стороны поражает своим абсолютным номинализмом, своей полной ненужностью. Однако в том-то и все дело, что нужна была только сама встреча, которой бы не вышло, не будь она овеяна силой «мифа». Еще поразительно то, что миф, чтобы сохранить свою силу, свою «энергическую» способность, должен быть всеми силами охраняем от всякого анализа, должен оставаться «золотым» — или трагическим, или еще каким-либо — сном («честь безумцу.. .»2). Он должен быть возвышенным, дабы оправдывать «верность» (мы остались верными России...). Далее, он должен иметь свой негативный полюс, дабы «верность» могла переживаться как «непримиримость», «бескомпромиссность», «принципиальность». Он должен быть достаточно расплывчат и поверхностен («За Русь, за веру!»), чтобы, переживаемый как верность, бескомпромиссность и т.д., одновременно не слишком мешал жизни («эмигрантскому быту» — с балами, весельем, встречами Нового года и т.д.). И достаточно прост, чтобы можно было не задумываться (ибо «Россию погубили все эти интеллигенты»). Таким образом, миф сохраняет эмиграцию (вводит в нее детей, родившихся в 1951 году!), но он же делает ее решительно бесплодной, саму ее претворяет в миф. Ибо, поскольку это миф, он непромокаем для «реальности» — будь то России, будь то Запада. Как характерно, что «вторая эмиграция» — 40-х годов — в сущности, включилась в этот миф, ничего нового к нему не прибавив. Ибо тут действует простое правило: чтобы быть эмигрантом, нужно принять миф, но, приняв миф, теряется всякий смысл самой эмиграции, она становится «целью в себе». Поэтому от всего того, к чему, согласно мифу, эмиграция стремится, во имя чего существует, ничего не останется. Однако сама эмиграция все больше будет претворяться в объект изучения, любопытства, своеобразной «ностальгии». Она, может быть, даже останется в русской памяти, как остались «дворянские гнезда», романтика военного быта и т.д., как нечто своеобразное и по-своему законченное. Сейчас наступил ее конец. И трупный яд, пожалуй, в ней сильнее, чем сила — миф: он сам начал распадаться. Но потому-то, пожалуй, и так важно начать процесс ее понимания, которое одно может противостоять яду. Не суд над ней («А судьи кто?»-1), а именно понимание. •' Из стихотГения îi жТ" **** "" K°™a"TO РазбоРчивы бы™-»-ву сон золотой!» (перевод В ï2"1"6 <<БезУмЧь1»: «Честь безумцу, который навеет / Человече- 3 Из комедии А. Грибоедова «ГорГоГума». 134 Paul Léautaud (в некрологе о ком-то, кто всегда, все время работал)- « J'y ai pensé souvent: travailler à ce point, ne jamais s'arrêter, quel don d'illusion cela suppose! Quel manque de sensibilité, aussi! Hélas, jamais de rêverie d'incertitude, de détachement, un peu de ce goût amer de la vanité de toutes choses? Il faut bien croire que non...» («Le Théâtre de Maurice Boissard» I 373)1. Вот, по-видимому, чем мне так дорог Paul Léautaud: «ce goût amer'dè la vanité de toutes choses...». Среда, 4 декабря 1974 Маленькие бури в семинарии, в церкви. Уныние от пропитанности всего этого душного мирка враждой, мелким честолюбием, мелким властолюбием, личными счетами, недоверием. Опустошенность души, неспособность стряхнуть с нее всю эту липкую нечисть и страстное, overwhelming2 желание уйти... Днем читал некоторое время статьи и брошюры о патриархе Тихоне и вот еще раз убедился в том, что книги «приходят» в нужное время: именно в нечисти и окруженный ею жил патриарх, она была его крестом и мукой, в принятии, несении их его подлинная святость. Урок и наставление. «Узость и теснота»: почти физическое присутствие и ощущение уныния. И вдруг — отпускает. И такое же ощущение мира и света. То, что кажется невозможным за минуту до этого, становится самоочевидным, реальным. Введение во Храм по старому стилю. «Семеновский праздник». Нас с детства водили в этот день на полковой молебен на rue Daru. Сначала было много народа, атмосфера светского праздника. Они — офицеры — уходили в ресторан. Потом все меньшей меньше... А теперь стоит на молебне, в освещенном храме, с полным хором, один Андрей! Вот она — «верность an Sich»', безотносительно к тому, чему она верна. Миф, о котором я писал вчера или позавчера, — в чистом, хрустальном виде. Когда он перестанет устраивать этот молебен, что-то кончится. Что именно? Не Семеновский полк, конечно, которого нет уже пятьдесят лет. Некая платоновская идея. Память о памяти, воспоминание о воспоминании: Был целый мир, и нет его, Нет ни похода Ледяного, Ни капитана Иванова, Ну абсолютно — ничего...4 1 Поль Леото: «Я часто думал об этом: работать до изнеможения, ни на минуту не останавливаться - какой дар иллюзии! Какое отсутствие чуткости! В то же время ни грез, ни колеоании. ни равнодушия, ни легкого привкуса горечи от суеты всего окружающего.' Приходится признать, что нет» («Театр Мориса Буассара», I. 373) (фр.). 1 безграничное (англ.), ' "иГсГнТворе^яГ. Иванова «Все чаще эти объявленья ». Правильно: «Н<;3™ смешного: / Был целый мир - и нет его... / Вдруг - ни похода Ледяного, / Ни капитана Ивано-ва, / Ну абсолютно ничего!» 135 Сохранить же навеки все это: группу седеющих людей уходящих в свете фонГрей в промозглый парижский вечер из русского собора, после вечной ммяти «Державным шефам», - эту вспышку праздника, молодости, дружбы и т д. сохранить, воплотить все это, причастить этому может только искусство. «Квинтэссенция эмиграции». Семеновцы были всегда впереди, И смерть дорога им, как крест на груди1. В этом однако, все. И вот, по-видимому, задача этой тетради, инстинктивная в ней нужда: сохранить в себе все, не дать себе сузиться до чего-то одного: «декан Св.-Владимирской духовной академии», «литургист» и т.д. Вчера _ в невероятно ясную, страшно морозную ночь — потрясающий вид Нью-Йорка перед въездом в сам город. И зажженные елки на пустой Парк-авеню. Перечитал написанное и подумал: а Пруст таки прав. Никогда, наверное, не был Семеновский полк так жив, как в эти парижские полковые праздники, когда память очищала его от всему мешающей и все извращающей «реальности». В этом, конечно, сущность праздника. «Его же память ныне соверша- |
Похожие:
 | Конвенция вступила в действие 2 октября 1983 года. Россия присоединилась к настоящей Конвенции в 1983 году | | Центра передвижных технических средств тв( цптст). В 1970…1983 гг возглавлял службу инженерно-технологического обеспечения, службу... |
| Комната в Царском ~ Совершеннолетие Володи Дешевова — Лида Леонтьева, — Поездка на Валаам — Нешилот — Юкс и Юкси 7 | | Минздравом СССР от 20 июня 1983 г. №27-14/70-83) (с изменениями от 25 января 1988 г.) |
| Я, Дмитриев Виктор Сергеевич, родился 26 декабря 1983 г в г. Москве в семье служащих. В 1990 г поступил в среднюю общеобразовательную... | | Издание: Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений в 90 томах, академическое юбилейное издание, том 51, Государственное Издательство... |
 | Учебное заведение (наименование, номер и дата выдачи документа) Воронежский политехнический институт, Диплом нк №0000000 от 25. 06.... | | Пссп, что – при гипотетической публикации всего корпуса материалов – нарушало его цельность и ценность, хотя одновременно он мог... |
| | С введением в действие настоящих Правил не действуют Правила пожарной безопасности при эксплуатации предприятий Госкомнефтепродукта... |