Чеченской республики
Скачать 2.68 Mb.
|
II Однажды, посреди таких мечтаний, Омар-Али был развлечен шумом камней, скатившихся с ближней скалы. Он взглянул в ту сторону и заметил огромное стадо туров, спускавшееся в долину. Он долго смотрел, как самки турицы шли впереди, жуя сочную траву; как вслед за ними молодые турята, с острыми на головках шпильками вместо рогов, играли при утренних лучах солнца, бегали друг за дружкой, становились на задние ножки, вертелись и кувыркались, прядя резвыми ушами; как позади них следовали самцы-великаны, то важные и тяжелые как буйволы, то игривые и быстрые как серны. Необыкновенная сила этих животных выказывалась уже в том, что они легко носили на голове огромные и тяжеловесные рога свои и так проворно, так искусно управляли ими, прыгая по крутизнам или опираясь и задевая ими за скалы. Нередко на одних рогах висели они над безднами. Но всего занимательнее было для Омара-Али видеть, как эти огромные животные, в разгуле дикой свободы, заводили между собой жестокую борьбу. Сначала они расходились попарно, медленно отодвигались назад на некоторое расстояние, потом важно сходились, ускоряя бег по мере приближения друг к другу, и наконец с такой быстротой и силой ударялись рогами, что невольно отскакивали друг от друга на несколько шагов назад. Будь это на краю пропасти, они погибли бы в ней, что, впрочем, нередко и случается в горах. Остановив взгляд на двух боровшихся турах, Омар-Али с неудовольствием видел, как один из них, посильнее, побеждал слабого, который начинал уже изнемогать под тяжкими ударами могучего соперника. Чувство участия к слабому и какая-то гордость против гордого, овладели молодым сердцем кистина. Он привстал и прицелился в животное, но в тоже время, как суеверный горец, сказал про себя: - Да будет этот выстрел во имя прекрасной Газело: если я попаду в тура, то Газело будет моею. Выстрел грянул. Огромный тур, пораженный пулею в грудь, покатился с полугоры и грохнулся посреди испуганного стада овец Омара-Али. Пастух его подошел к подстреленному животному и стал снимать с него шкуру. Омар-Али сел на траву и опять стал смотреть в аул, где, как дорогой жемчуг, скрывалась его возлюбленная, а с нею вместе и счастье... - Со валар сен Газело аджане цо аджанах (Пусть умру, если Газело не смотрела на это), - подумал Омар-Али. Газело не только смотрела на подвиг охотника, но даже плакала о нем, сидя за рукоделием у порога дома, когда мать подошла к ней и сказала: - Дай Бог, чтобы это не было предвестием будущего несчастья для тебя или для твоего жениха, как говорят у нас старухи, дорогая моя Газело! Всякий раз, когда я узнаю что-нибудь о твоем замужестве и намерена о том поговорить с тобою, всегда застаю я тебя грустною или плачущею, как теперь. Не я ли стараюсь угождать тебе, исполнять твои желания, лелеять тебя? А ты все как будто чем-то недовольна или о чем-то тоскуешь. - Из ма алал, се едзин нана! (Не говори этого, моя милая матушка), - сказала растроганная девушка. - Я от тебя ничего не скрывала... А теперь я была тронута только тем, что вот на той горе какой-то стрелок, кажется, убил черноглазого тура, который, может быть, оставил маленьких детей... Бедные! - Полно, полно, сен йioх! (моя дочка). Вот я сейчас развеселю тебя. Ты мне сама как-то раз говорила о молодом цаматинце Омаре-Али... Он присылал ко мне свою родственницу сватать тебя. Подумай, милая: я отказывала многим достойным женихам единственно из одной любви к тебе, потому что ты отвергала любовь их. Но не забудь, что недавно был обнародован приказ имама (ангела) Шамиля и что по этому приказу, если девушки свыше шестнадцати лет в продолжение одной недели не выйдут замуж, то они будут посажены в яму, а потом отданы первому, кто захочет на них жениться. Недельный этот срок уже кончился, а прекрасный Омар-Али здесь, недалеко, и ждет от меня ответа. В неожиданном восторге Газело готова была броситься на шею доброй матери и расцеловать ее. - Да это не он ли, не сам ли Омар-Али едет к нам, - продолжала старуха, взглянув на дорогу, ведущую в их селение. - Вон, взгляни: сюда приближаются два всадника, они своротили к нашему дому. - Между ними нет Омара-Али, - отвечала девушка, взглянув с живостью на путников. - Эти люди никогда у нас не бывали. Какие у них грозные лица! - Ах, это турахи! (рассыльные Шамиля) - сказала мать, побледнев от беспокойства. - Турахи! Яма! - вскрикнула дочь с ужасом и побежала домой. Но турахи уже успели рассмотреть чудную красоту девушки. - Не она ли это? - тихо сказал один из них другому. - Какая чудная красавица! - Эта самая, - отвечал тот, - я видел ее прежде, но теперь едва узнал: так она похорошела. - Прелесть! - воскликнули оба. - Маршол да, ва тха нана! (Эй, здравствуй наша мать!) - сказали приезжие, слезая с коней и обращаясь к матери Газело. - Дух вахал! (Живите долго!) Зачем, позвольте узнать, заехали в нашу деревню? - Никто из нарушителей святой воли имама не избегает наказания, - отвечали турахи. - Был назначен недельный срок, в который все дагестанские девушки, достигшие шестнадцати лет, должны были выйти замуж: все повиновались этому приказанию. Только твоя дочь, подражая монахиням в Гюрджистане (в Грузии), на семнадцатом году не думает о замужестве. Это дошло до сведения самого имама и он, подозревая, что в этом явном неповиновении должно скрываться что-нибудь вредное его власти, повелел нам взять ее и доставить к нему. День клонится к вечеру, а нам предстоит дальний путь. Просим и требуем, нимало не медля, вывести к нам свою дочь. - Каша бихка шу, шун имам (Чтоб вам провалиться с вашим имамом), - послышался отчаянный голос из дома. - Это не дочь ли твоя вздумала бранить нас? - спросили турахи. - Да и сама ты, как видно, намерена защищать преступную дочь. Так уж не прогневайся, мы сами отыщем и возьмем ее. - Будьте справедливы к безвинным, - говорила плачущая старуха. - Дочь моя уже обручена с Омаром-Али. Завтра же она выйдет за него, а срок приказания имама кончился только сегодня... Вай, вай! Я уверена, что ни Шамиль, ни наибы его не давали вам такого приказания! Я несчастная!.. Муллы нашего и никого другого нет теперь дома! Дочь моя погибнет, попавшись в руки этим извергам! - вскричала она, когда турахи, не слушая слов ее, вошли в дом и стали искать девушку. - Ну, Ибрагим, - тихо сказал один турах другому, - не забудь только обещания подарить мне твоего серого жеребца, а за успех я ручаюсь тебе. Когда мы поведем девушку, ты предложи ей свою руку, скажи, что ты бек, уздень или что угодно, скажи, что она будет жить с тобою лучше, чем в раю Магоммета... А я предложу ей свободу, если она согласится... Они, горские женщины, легко всему верят и, испуганные, не отказываются... - За такого ангела, Махмуд, - отвечал другой, - не только лошадь, но и жизнь и душу готов я отдать. Прошу повторить также обещание насчет успеха! - прибавил горец с нетерпением. III Полная и светлая луна сияла на безоблачном пространстве темно-голубого неба, вокруг нее мелькали спутницы ночной царицы, звезды, как лики ангелов, смотрящих на землю и беседующих с людьми на языке, им не понятном. Может быть, они передавали людям благие мысли Предвечного... Но зло еще не переставало царствовать на земле. Пастух Омара-Али, Сурхай, сидел у огня и готовил вкусный ужин из турьего мяса. Стадо овец отдыхало вблизи. - Уж не рано, - ворчал он про себя, - ужин готов, а его нет как нет. Или стал он жертвою своего сумасшествия, которое я с недавних пор в нем замечаю? Как будто сам илбиз (дьявол) носит его на спине! Не разбирает ни дня, ни ночи, ни скал, ни пропастей! - Са воша! (Мой брат!) Не знаешь ли, где здесь Омар-Али? - произнес нежный женский голос, прерывая ворчанье пастуха. Сурхай быстро оглянулся и увидел за собой незнакомую девушку. Опомнившись от удивления, он отвечал: - Я пастух Омара-Али, он скоро придет. Не хочешь ли подойти к огню, са яшо (моя сестра)? - Если ты кистин, то ты чтишь наши священные обычаи, ты назвал меня сестрою, и я тебе доверяюсь. Сказав это, девушка села у огня. Пастух, взглянув при свете огня на незнакомую гостью, до того был поражен чудной ее красотою, что уже не слышал ее вопросов об Омаре-Али. Он сидел, как очарованный. Сердце его вспыхнуло незнакомым чувством, которого он не умел бы и назвать. Он терялся и исчезал как будто в каких-то высоких облаках. Сначала ему вообразилось, что прилетевший от Бога ангел возносит его на небо, и сладко было ему повиноваться этому путеводителю! Но вскоре у него постепенно стали проясняться глаза. Он заметил на лице своего ангела-путеводителя земные чувства, выражавшиеся слезами, и вслед за тем в нем самом вдруг закипели все прежние, человеческие, чувства и страсти. Пастух увидел перед собою беззащитную, плачущую девушку... Встретившись с пастухом Омара-Али Газело (это была она) очень обрадовалась. Надежда на скорое свидание с любезным выразилась радостною улыбкой на лице ее, и в эту минуту она действительно казалась подобием ангела. Но видя, что пастух на все ее вопросы не отвечает, а только смотрит ей в лицо, остановив на нем неподвижный взгляд, девушка смутилась и еще сильнее заплакала. - Деле, Деле! (Боже, Боже!) - только произнесла она, - дай мне хоть однажды еще в жизни встретиться с Омаром-Али, а потом умереть! - Ты плачешь, красавица? Родственниц Омара-Али я всех знаю, ты не из числа их. Но в последнее время Омар-Али часто мечтает во сне и наяву о какой-то Газело. Не твое ли это имя? - Это имя, - отвечала, вздыхая, девушка, - точно принадлежало мне, но я его потеряла вместе с покинутой матерью и отцовским домом. Их-то теперь ищу я... Омар-Али может помочь мне в этом, но его, к несчастью, нет здесь. - Я вижу, что тебя постигло большое несчастье, моя милая Газело. Но разве Омар-Али не такой же человек, как я? Он, наглый, заставил тебя, такого ангела, прибегнуть к нему с просьбою, зная твою нужду, а я сам прошу позволения помочь тебе в настоящем обстоятельстве и служить тебе всегда, постоянно. Быть может, ты надеешься на Омара-Али, так узнай же, он так низок, что обманывает тебя и никогда на тебе не женится. Он уже обручен с другою девушкой в Цаматах. Но я принимаю в тебе участие и искренно жалею тебя. Позволь же предложить тебе любовь, какую не только Омар-Али, но никто другой на свете не в состоянии чувствовать к тебе. Отвечай на мою любовь, и мы будем счастливы! Клянусь Богом и прахом моих родителей, что силы любви моей к тебе ты и вообразить не можешь! А Омар-Али? Это негодяй, изверг... Он расточает все, что приобрел его отец. Не таков я! Я сам приобретаю себе состояние и оно обеспечит нас с тобою. Отвечай же скорее, моя милая! Не правда ли, ты согласна? Я это предвидел....О, как я счастлив! И Сурхай встал с своего места, чтобы обнять прекрасную Газело. - Пастух Омара-Али! - с негодованием воскликнула девушка, - ты скорее коснешься трупа моего (она показала острый кинжал, скрытый под рукою), чем завладеешь живою! Пусть я буду несчастна и бедна, но бесчестною не буду никогда. А ты, будешь ли ты достоин называться мужчиною, если дерзнешь покуситься на честь девушки, которую сам же назвал сестрою? В любви моей к Омару-Али я неизменна. Пусть он, если хочет, разлюбит меня, но я разлюбить не могу и изменять ему не хочу. Еще раз заклинаю тебя Богом, если можешь, доставь мне случай видеть Омара-Али. После этих слов Газело, произнесенных ею с решимостью, страшно было посмотреть на лицо Сурхая. Оно выражало попеременно то стыд, то отчаяние, то любовь, то месть. Потупленная голова, пылающее лицо, сверкающие глаза и тяжелое дыхание доказывали, что он изнемогал от сильной борьбы с самим собою. - Хорошо, - сказал он наконец, затаив в себе все порывы чувств и стараясь показать вид раскаяния. - Будь спокойна, Газело, но я жалею тебя! Любовь твоя к Омару-Али будет гибельна. Чтобы не заметил тебя у огня тушинский белад* Шете*, который нередко бродит в этих горах и нападает на наших пастухов, поди, садись вон там у родника, а я схожу за Омаром-Али... - Так и злые люди имеют чувство сострадания к несчастным! - подумала простодушная девушка и, повинуясь пастуху, села близ указанного родника. Прошло полчаса, и Омар-Али пришел. Он был забрызган кровью, одежда на нем была изодрана. - Я, кажется, очень опоздал, - сказал он пастуху своему, отдавая ему свое ружье и не чувствуя близкого присутствия Газело. - Но не без причины опоздал я: я застрелил за горою оленя, а сам погнался за другими, но не догнал, потому что они скрылись в лесу. Когда я возвратился к убитому оленю, там уже распоряжался, как собственною добычею, огромный барс. Заметив мое приближение, он не обратил на то внимания, а спокойно продолжал раздирать труп оленя, чтобы вынуть из него сердце и полакомиться любимым куском. Досада взяла меня. Мне захотелось, чтобы барс поплатился пестрою шкурой за чужой завтрак. Я выстрелил, но пуля попала барсу в живот. Он только пуще разъярился и кинулся на меня. Пока я успел шашкой рассечь ему лоб, он уже оцарапал меня своими когтями. Ночь настигла меня. Завтра мы вместе с тобою пойдем туда. Однако ж, как мне жарко! Сурхай, принеси мне из родника свежей воды. - Тебе ли я говорю? - повторил Омар-Али сердито, видя, что пастух не обратил на него внимания. - Да что ты там бормочешь! Ты болен или сердит? Впрочем, вашему чертову племени* сроден такой нрав. Подлая душа! Принеси же скорее воды! - Хоть крови твоей Газело, - тихо сказал пастух, уходя за водою. - Что? - Принесу. - Как бы я хотел, - со вздохом сказал молодой Омар-Али, ложась у огня, - встретить теперь человека с прямою душой и откровенным нравом! Я доверил бы ему не только все, чем владею, но даже и любовь свою, и сейчас же отправил бы его узнать, что сделалось с моей Газело. Любит ли она меня или нет? А эта маистская собака не пойдет никуда! Ей даже лень сходить за несколько шагов за водою. Собака - и та гораздо лучше: она верна, она любит «Тех, кто ее кормит, а пастух мой, чем больше я ему угождаю, тем больше на меня злится. Видно уж Бог так создал свет, что если бы не было злых людей, не было бы и добрых... Невдалеке показался Сурхай, но он возвращался без всякой ноши. - Верно иссяк наш родник? - спросил Омар-Али. - Или ты с досады разбил кувшин? - Хуже, чем иссяк, - отвечал пастух с испуганным видом. - Им завладел злой дух, того и смотри, что и нас заберет он, если не уйдем поскорее отсюда. Он отнял у меня кувшин и чуть было не задушил меня самого... - Тобой он уж давно завладел, это я знаю... Посмотрим, как-то он сладит со мною! - в негодовании сказал Омар-Али, схватил ружье и сам побежал к источнику. У родника Омар-Али заметил чернеющуюся фигуру. - Кто ты? Зачем ты сидишь у моего родника? - громко закричал Омар-Али. - Если зверь, то удались отсюда, если человек - отвечай! Ответа не было. - Отвечай, повторяю, или я выстрелю! И молодой кистин спустил курок. Раздался выстрел, но в то же мгновение нежный женский голос, пронзивший душу Омара-Али, долетел до его слуха... Из груди кистина тоже вырвался звук - звук отчаяния, он угадал совершившееся... Словно раненый барс, кинулся он к несчастной жертве и принял в свои объятия умирающую Газело. Пуля пронзила грудь девушки. В сильном борении жизни со смертью умирающая смогла еще произнести слабым голосом: - Омар-Али! Я сама желала умереть, еще раз увидев тебя. Любовь моя к тебе не прекратится и после смерти! И холодная рука ее упала на грудь отчаянного юноши. - Она умерла! - произнес он, оторвав свои пылающие губы от охладевшего лица Газело, - но Бог, создавший любовь, верно не захочет, чтобы любящие покидали друг друга... Газело! Мы не расстанемся! И схватив труп умершей девушки, Омар-Али положил его у огня. В это самое время невдалеке сверкнула ружейная вспышка. Омар-Али заметил ее и узнал пастуха Сурхая, намеревавшегося довершить свой замысел. Омар-Али бросился на злодея, который после осечки ружья схватился было за кинжал. - Ты не достигнешь своей цели! - воскликнул Омар-Али. - Злые духи тебе изменили! Ты готовил своей душе хоронить на том свете рабов и прислужниц, но знай, что ты и там останешься таким же рабом, каким был здесь. А я... Я никогда так сладко не упивался мщением, как теперь. Я мщу за кровь Газело и за мою собственную... Небо и земля, горы и леса, будьте свидетелями справедливой казни преступника! Газело! Души наши искуплены: душа нашего убийцы в нашей власти*. С этими словами Омар-Али поверг своего противника на землю и широким кинжалом заколол его. - Остается еще один земной расчет, - продолжал он, - надобно совершить надгробную поминку по нас обоих. Овцы у меня в изобилии. И он зарезал до двенадцати лучших баранов. - Теперь я кончил, - прибавил он, становясь на колени перед трупом Газело. - Но я не сделал ничего, достойного тебя! У меня остается еще жизнь и я жертвую ею в память о душе твоей! И, поставив рукоять кинжала на грудь Газело, Омар-Али так сильно ринулся на острие его, что длинный кинжал, пронзив сердце кистина, прошел насквозь, до самой спины... На берегу Аргуна, у подошвы гор, среди величественных снегов открывается взору путника прекрасная поляна, покрытая роскошною зеленью трав и пестрыми цветами. Там, у развалин старинной мечети, собралось из окрестных селений множество народа. Но кистины собрались не для обычного празднества у своей святыни. На лице каждого была написана глубокая печаль. Народ совершал надгробный обряд. На земле лежали рядом два богато одетых трупа, вблизи была вырыта для них широкая могила и мулла унылым, протяжным голосом читал над умершими отходную молитву. Омар-Али и Газело (это были их трупы), лежали в том самом положении, в каком были найдены накануне: в объятиях друг у друга. По румянцу и улыбке, которых не успела сорвать с их лиц быстрая кончина, можно было подумать, что эта молодая чета только что уснула на брачном ложе. Но когда мулла окончил молитву и несчастные жертвы были опущены в могилу, всеобщий плач и вопль распространился в толпе присутствующих. Родные и родственники умерших приходили в отчаяние и, по обычаю своему, били себя в грудь и раздирали ногтями свои лица. - Такого печального происшествия еще не бывало в нашей стороне, - говорили старики. - Правда ли, - спросил один, - что и мать Газело утопилась в Аргуне? - Правда, - отвечал другой, - да и зачем было ей жить? А турах Махмуд с самозванцем Ибрагимом, бывшие причиной несчастного происшествия, попались в руки правосудия: имам Шамиль приказал отрубить им головы. - А тело пастуха Сурхая? - Тела его не приняла земля, как Аллах не примет и души его. Поутру мы нашли его кости, изглоданные зверьми... Прошло несколько лет после трагической смерти двух кистинских любовников. По какому-то странному случаю, на могиле их выросли две виноградные лозы, одна от другой на расстоянии в человеческий рост. Поднявшись на ближнее дерево, они сплелись друг с другом, словно обнявшиеся и лежащие под ними Омар-Али и Газело. Появление странно переплетающихся лоз народ приписал чудному действию Промысла Божия и освятил это место всеобщим уважением. И теперь все новобрачные в Кистетии, по окончании свадебных обрядов, считают за непременный долг приходить на священную могилу и перед Лозами Любви произносить обеты взаимной верности. |
Похожие:
 | Об утверждении Положения о порядке проведения аттестации и порядке сдачи квалификационного экзамена государственными гражданскими... |  | ... |
| Администрации Президента и Правительства Чеченской Республики в соответствии с Кодексом Российской Федерации об административных... | | Главы и Правительства Чеченской Республики «О внесении изменений в Инструкцию по делопроизводству в Администрации Главы и Правительства... |
| Указа Президента Российской Федерации от 7 мая 2012 года n 601 "Об основных направлениях совершенствования системы государственного... | | «О регистре муниципальных нормативных правовых актов Чеченской Республики» (далее – Постановление №234) на глав муниципальных образований... |
| Чеченской Республики и государственными бюджетными учреждениями: «Центр занятости населения Заводского района»; «Центр занятости... | | Министерством жилищно-коммунального хозяйства Чеченской Республики государственной услуги «Предоставление субсидий на оплату жилого... |
| Об утверждении Положения о порядке ведения личных дел муниципальных служащих в органах муниципального самоуправления Ножай-Юртовского... | | Об утверждении Инструкции по архиву в Администрации Президента и Правительства Чеченской Республики |