Валентин Пикуль Мальчики с бантиками
Скачать 3.01 Mb.
|
| – А где мать? – На вокзале, с вещами. Я тебя искать пошел. Быстро подали базовый грузовик. Отец сел в кабину с шофером. – Жди! – крикнул. – Сейчас привезу… Вернулся скоро. Выбрался из кабины и только теперь поцеловал сына. «Где же мама?» – подумал Савка, и, словно отвечая его мыслям, отец показал рукою на кузов машины: – Она… там. Савка глянул через борт грузовика. Мать лежала, ровно вытянувшись на спине, посреди узлов, уже распоротых ножами вокзальных жуликов. Широко открытыми глазами она смотрела на яркое весеннее солнце. Смотрела, уже не мигая от его блеска. – Пойдем, – сказал Савке отец. А кладбище в Соломбале было старинное, могилы там перевиты цепями, и в грунт последнего людского пристанища вцепились ржавые якоря. * * * Отец поселил сына в комнатенке, снятой на время в деревянном соломбальском доме, на самом берегу речушки Курьи. Далекие возгласы горнов, поющих по утрам на дворах Экипажа, неустанно взывали к подвигам. Проснешься – и сразу видишь в окне, за бутонами пышных гераней, путаницу снастей, неразбериху корабельных рангоутов. Все напоминало о море. Кажется, Соломбала издревле так уж устроена, чтобы уводить подростков в заманчивые дали морских скитаний. Отсюда, от ее причалов, где сейчас рычат дизеля «морских охотников», начинали свои пути Лазарев и Чичагов, Литке и Русанов, Седов и Воронин! От могилы матроса, погибшего у мыса Желания, прямая дорога приведет тебя в кривые проулочки Соломбалы, и ты постучишься в дом, где живут его потомки. Именно здесь рождались и росли скитальцы-непоседы, которым хорошо только в море. Даже дети Соломбалы, до позднего вечера играя на воде, поют свои особые песни. У папы лодку попросил, Ремнем мне папа пригрозил: – Вот те лодка с веслами, Мал гулять с матросами! В город Савка даже не заглядывал. Днями пропадал на улицах и речках Соломбалы, бродил возле пристаней, вдыхая едкую гарь судоремонтных мастерских, и не раз блуждал в лабиринтах лесобиржи, среди штабелей леса, уложенных в «проспекты». Соломбала – старейшая верфь России, и жители ее не ведают почвы под своими ногами: дома стоят на многовековых отложениях щепок и опилок – отходов от строительства кораблей, давно пропавших в походах, забытых. Оттого-то, наверное, жилища соломбальских мастеровых и погружались в зыбкую землю, словно тонущие корабли в пучину. Идешь по скрипучим мосткам, а вровень с ними глядят на мир форточки первых этажей – хозяева уже перебрались на второй этаж. Над речками Соломбалы, будто в Венеции, перекинуты горбатые мостики, а берега их вплотную заставлены лодками, весельными и моторными. По весне залило Соломбалу обширным половодьем, но жизнь продолжалась обычным порядком. На моторках плыли в школу дети, на лодках плыли из магазинов бабки с авоськами, а возле дверей парикмахерской покачивало на волне катера соломбальских мужиков, стоявших в кильватере, чтобы побриться и освежиться. Настало лето. Иногда, наскоками, отец навещал сына. – Тебе надо поправляться, – говорил он. После блокады Савка испытывал постоянный голод и готов был есть с утра до ночи. Отец отдавал ему свой «сухой» бортпаек офицера: тресковую печень, бруски желтого сливочного масла и тушенку. Приносил в бутылках хвойный экстракт. – Пей вот. Да не кривься. Это спасает от цинги. Как-то отец принес большую розовую семгу. – Не вари ее и не жарь, – сказал он Савке. – Ешь, как едят поморы, – сырую. Отрежь ломтик, посоли и съешь. – Папа, ты сам поймал? – Нет. Когда «охотники» швыряют на врага глубинные бомбы, то после взрывов всплывает масса оглушенной рыбы. Очумелые, кверху брюхами, виляют хвостами… Зрелище не из приятных. Лето выдалось жаркое. Архангельск как тыловой город еще не знал светомаскировки, и по вечерам его бульвары и набережные освещались уютными огнями. Посреди Двины, рея флагами США, Англии и Канады, стояли толстобокие транспорты типа «либерти» и «виктория». Вдоль берега сидели на корточках чистоплотные, как еноты, малайцы и стирали свое бельишко, еще не просохшее после вчерашней стирки. Возле них примостились матросы-негры – сами грязные, как черти, они усердно крахмалили белоснежные воротнички и манжеты. А рядом купались белые полярные медведи из цирка шапито, и это разнообразие настраивало Савку на приключенческий лад… Появился отец, взъерошил Савке волосы. – Поздравляю. Тебе сегодня исполнилось четырнадцать. – Разве? А я и забыл… Отец рассказал, что немцы приближаются к Волге, образован новый фронт – Сталинградский. – Сегодня у нас митинг. Будем выкликать добровольцев в морскую пехоту… В июле буйно отцветала северная черемуха. Она совсем скрывала дома соломбальских мастеровых. В один из таких дней Савка от нечего делать поплелся на перевоз и еще издали заметил, что от реки в сторону Экипажа валит нескончаемая колонна подростков, почти его одногодков – чуть постарше. В руках мальчишек тряслись фанерные чемоданы, болтались на спинах родимые домашние мешки. Вся эта ватага, галдящая и расхристанная, двигалась неровным строем в сопровождении вспотевших от усердия флотских старшин. – Эй, кто вы такие? – крикнул Савка. – Юнги, – донеслось в ответ. – Какие юнги? – обомлел Савка. – Вы откуда взялись? Из рядов ему вразброд отвечали, что они из Москвы, из Караганды, из Иркутска, с Волги. Старшина отодвинул Савку прочь: – Не мешай! Разговаривать со строем нельзя. А дальше все было как во сне. Одним махом Савка домчал до дому, из чемодана выхватил два тома своих сочинений и понесся вдоль речки Курьи, не чуя под собой земли, в сторону Экипажа. Юнги уже прошли через ворота в теснины дворов флотской цитадели, и Савка нагло соврал часовому: – Я же с ними! Ей-ей, отстал на перевозе. Штык часового откинулся, освобождая дорогу в новый волшебный мир, который зовется флотом. Иногда бывает так, что судьба человека решается в считанные минуты. И да будут они благословенны! Стоял июль – жаркий июль сорок второго года. Хроника тасс (июль 1942 года) 1 – на севастопольском участке фронта германские войска ценою огромных потерь продвинулись вперед; завязались рукопашные схватки. 4 – на курском направлении ожесточенные танковые атаки противника. Советские войска оставили Севастополь. 5 – в Баренцевом море советской подводной лодкой торпедирован германский линкор «Тирпитц». 14 – ожесточенные бои советских войск с группировкой противника, прорвавшейся в район Воронежа, и тяжелые бои с наступающими силами врага южнее Богучара. 15 – советские войска после ожесточенных боев оставили Богучар. 17 – советские войска оставили Ворошиловград. 21 – налет советской авиации на Кенигсберг. 23 – югославские партизаны за последние 12 дней заняли семь городов. 24 – ожесточенные бои в районах Воронежа, Новочеркасска и Ростова. Растет партизанское движение в Польше; убийство германских полицейских стало повседневным явлением. 27 – британские войска на египетском фронте отошли на исходные позиции. 30 – оккупация японскими войсками островов Ару, Кэй и Тенимберских близ Северной Австралии. Митинг на Трафальгар-сквер в Лондоне с участием около 70 тысяч человек обратился к правительству с призывом ускорить открытие второго фронта… Это был горячий, изнуряющий июль, когда на советском флоте появилось новое воинское звание – юнга! * * * В гулких коридорах Экипажа не протолкнуться, всюду галдеж молодых голосов. Прибывший молодняк невольно терялся в новой обстановке, а потому, дабы чувствовать себя увереннее, земляки держались друг друга. Скучивались москвичи, волжане, сибиряки, ярославцы. Савке совсем некуда было приткнуться. – Ленинградских нету? – спрашивал он. Нет, питерских не было, давала себя знать блокада. Савка почувствовал себя отрезанным ломтем. В коридоре ему встретился какой-то мичман с аршинной ведомостью в руке; на ходу приложив бумагу к стене, он что-то наспех исправлял в ней. – Где тут в юнги записываются? – спросил его Савка. – Ты откуда такой свалился? – буркнул мичман, зачеркивая в ведомости: «Копч. сел., 300 г» и заново вписывая: «Мясо, 75 г». – Экипаж только принимает годных к службе на флоте и бракует негодных, а отбор в юнги проходил по месту жительства… – Выходит, другим и нельзя? – обиделся Савка. – Другие – отвались! – А если я море люблю? Если жить без него не могу? – Как угодно, – ответил, уходя, мичман. – Можешь помирать. Только не здесь, а валяй на улицу. Сотрясая коридор Экипажа, мимо пронеслась большая толпа кандидатов в юнги, и каждый восторженно потрясал белым листком, еще чистеньким, без отметок и помарок. Савку подхватило и понесло за ними. – Вы куда, ребята? – спрашивал он на бегу. – На комиссию. Для первого опроса. – А что это за опрос такой? – Если б знать! Говорят, по всем наукам гоняют. – Я тоже с вами, – не отставал от них Савка. – А где лист у тебя? – Какой? – А вот такой. Для комиссии. – Нету листа! – отвечал Савка и мчался дальше. Перевели дух возле дверей кабинета, где заседала комиссия. Через толпу ребят пробирался хмурый капитан третьего ранга, и вдруг он цепко схватил одного юнгу за локоть. – Покажи руки! Это что у тебя? Руки были испещрены татуировкой. Капитан третьего ранга грубо распахнул куртку и обнажил грудь кандидата в юнги, разрисованную русалками и якорями. – Дай лист, – приказал офицер и тут же порвал лист в клочья. – Можешь идти. Ты флоту не нужен. – Простите! – взмолился тот. – Это можно свести… сырым мясом прикладывать… Дурак я был… – Сведешь – поговорим! – Капитан третьего ранга открыл дверь в кабинет. – Входите по одному. Кто первый? Первого выставили с треском через три минуты. – Сразу засыпали, – говорил он, очумелый. – Мол, политически неподкован… – Следующий! – потребовали от дверей. Кто-то сзади больно треснул Савку по затылку, он влетел в кабинет и узрел пред собой грозное судилище. – Где твой лист? – спросили от стола. Савка выдернул из-за пазухи бухгалтерские тетради, заполненные «собственными сочинениями». – Вот сколько листов! – сказал он в растерянности. За столом оживились: – Что это тут у него? Ну-ка, ну-ка… На обложках было аккуратно выведено: «Военно-морское дело». Внутри тетрадей, под рубриками дебета и кредита, был размещен текст, украшенный рисунками на морские темы. Потому и разговор начался узкоспециальный. – Какие огни несет судно, стоящее на рейде? – Штаговый и якорный гакабортный. – Что такое штаг и что такое гакаборт? Савка отрубил слово в слово, как у него было записано в тетради. – Каких систем якоря знаешь? – Знаю по алфавиту: Болда, Гаукинса, Денна, Инглефильда, Марелля… – Стой, передохни! Какой якорь принят на нашем флоте? – Холла. Самый надежный. С поворотными лапами. Капитан третьего ранга нацепил очки, притянул к себе Савкины тетради. – Хочу знать имя автора, – сказал он и вдруг спросил: – Ты случайно не родственник нашему комиссару? – Это мой отец. – А обходного листа нет? – Нет. Капитан третьего ранга извлек из стола чистую анкету, вписал в нее фамилию, имя и отчество Савки, потом спросил: – В каком родился? – В двадцать восьмом. – Не пойдет. Хорош ты парень, но… мал. Набор в юнги производится среди тех, кому уже пятнадцать. – Клянусь! – ответил Савка. – Мне пошел пятнадцатый. – Ладно, – слегка подобрел капитан третьего ранга. – О чем мы толкуем, ежели под носом телефон стоит. Позвоним отцу. А ты, товарищ Огурцов, пока выйди и поскучай за дверью. Скоро его позвали обратно в кабинет. – Отец не возражает. Мы тоже. Забирай лист. Первую отметку «годен» ты уже получил. Не подгадь на медицинской комиссии. Там мы тебе помочь не сможем: врачи у нас строгие… * * * Отбор в юнги шел безостановочно, жестоко разделяя мальчишек на годных и негодных, на счастливых и несчастливых. Врачи заняли гимнастический зал, отодвинули к стенкам спортивные снаряды. Подростков гоняли от стола к столу. Голые, они стыдливо прикрывались обходными листами, на которых появлялось все больше непонятных записей. Поспешность сверстников заразила и Савку: он тоже начал метаться между столами, по диагонали рассекая зал, от одного врача к другому. Седой дядька в больших чинах обстукал его. – Наклонись. Выпрямись. Руки вперед. Глаза закрой. Раздвинь пальцы… Водку пил? – Нет. Что вы! – Куришь? – И не думаю. – Когда собираешься? – Что? – Курить. – Пока не хочется. – Ну и ладно. Тощий ты, правда. Но на флотских харчах откормишься. Иди с богом на вертушку… Кто следующий? Садиться в кресло-вертушку было страшно. Как раз перед Савкой одного кандидата в юнги так повело в сторону, что, полностью потеряв равновесие, он врезался лбом в стенку. Красивая врачиха во флотском кителе велела Савке: – Садись. Зажимаю руки. Ноги в ремни. Начали! В одну полоску сразу вытянулись все лица, неслась перед глазами – уже без углов! – стенка зала, слились в одно окна. Но вот добавилось вертикальное вращение. Теперь кресло кувыркалось. Сплошная матовая дуга стала пестрой, и Савка уже не знал, где пол, где потолок. Неожиданная тишина. Внезапный покой. – Вылезай, – сказали ему, освобождая ремни. Едва коснулся пола, как швырнуло в сторону. Савка сделал шаг, и его тут же вклеило грудью в подоконник. «Все пропало!» – было его первой мыслью. Но у докторов на этот счет, очевидно, было какое-то свое мнение, и по движению руки красивой врачихи Савка догадался, что она пишет ему «годен». – Теперь на силомер, – сказали ему. Из рук врачихи он благодарно принял лист. – А что со мной было? – спросил неуверенно. – Ничего страшного, – отвечала она с улыбкой. – Ты, мальчик, наверное, будешь в море укачиваться. Но пусть это тебя не пугает… Адмиралы Ушаков и Нельсон тоже укачивались. Савка занял очередь на силомер. Поинтересовался: – А как тут? Не слишком придираются? – Ерунда! – отвечали ему. – Нужно рвануть от пола рычаг, чтобы стрелка прибора указала не меньше семидесяти. – Чего «семидесяти»? – Килограммов, конечно. Савка глянул на свой лист. Такого счастливого результата он сам не ожидал. Всюду «годен», «годен», «годен». Осталось заполнить последнюю графу на силомере, и тогда флот, издавна зовущий и такой заманчивый, сразу приблизится к нему. Дрожа котельными установками, дымя из широких труб эсминцев, флот обласкает его теплым дыханием воздуходувок… Семьдесят килограммов! И как назло острая ломота потекла от плеча вниз, пальцы будто налились ртутью. А очередь двигалась с роковой неумолимостью. Юнги рвали от пола рукоять прибора, который точно оценивал мускульное напряжение. На силомере гораздо чаще, чем у других столов, слышалось бодро-подгоняющее: – Отходи! Следующий… Так, отходи! Следующий… Судьба наплывала на Савку, как то вагонное колесо в ночи, безжалостное и равнодушное к его мальчишеской доле. Ближе, ближе, ближе… Сколько он выжмет? Ну, сорок. Не больше. Что делать? Как быть? Только бы не разреветься! Савка сделал шаг в сторону из очереди… Сто двадцать пять граммов хлеба в сутки, холод нетопленых жилищ, взрывы снарядов в соседних домах, ночные зарева пожаров – все это, вместе взятое, еще держало его в кольце жестокой фашистской блокады. «Нет, мне не выжать!» И он выскочил в коридор. * * * В коридоре толпились счастливчики, уже прошедшие все стадии проверки. Кто-то сзади положил руку на плечо Савке. Перед ним стоял остроскулый, чуть косоватый паренек, улыбался по-хорошему. – Ты каковский? – спросил он, явно радуясь жизни. – Был ленинградский, а теперь… Вон мой дом виднеется. – А меня зовут Мазгутом Назыповым. – Узбек ты или… Откуда будешь? – Татарин касимовский буду. Касимов знаешь? – Нет. – Ну, я тебе расскажу потом… Давай дружить, хочешь? – Еще бы! А ты море видел? – Откуда мне его видеть было? Из Касимова? – А чего же тогда на флот пошлепал? – Чудак-человек! Кто же от флота откажется? Ты вот скажи, сколько раз «Мы из Кронштадта» смотрел? – Два раза. – А я – четыре. Есть хочешь? – Всегда хочу, – ответил Савка. – Я тоже, – помрачнел Мазгут. – Знаешь, у нас в Касимове голодно. Я уезжал, так в доме куска хлеба не было… Но скоро нас поведут на обед. Это правда, что на флоте компот дают? |
Похожие:
 | Управляющий Отделением по Курской области гу банка России по Центральному федеральному округу |  | Самостоятельная работа для учащихся 2Д класса мбоу гимназии г. Советский в период карантина по эпидемиологическим условиям |
| Учащиеся Школы в общении с учителями, старшими, родителями, другими обучающимися должны быть вежливыми. Школьники уступают дорогл... | | В (далее – Потребители). Они включают в себя требования к Потребителям, эксплуатирующим действующие электроустановки напряжением... |
| Где, когда и как начинается фашизм? Все мы, простоявшие долгие ночные часы у баррикад российского парламента, видели своими глазами,... | | «Прибыл на каникулы» (слева, 1948 г.) как выражение альтернативы безответственности школьников, которым предстоит стать взрослыми:... |
| К сожалению, часто семьи, где растут мальчики, не придают серьезного значения процессу постановки на первоначальный воинский учет... | | К сожалению, часто семьи, где растут мальчики, не придают серьезного значения процессу постановки на первоначальный воинский учет... |
| К сожалению, часто семьи, где растут мальчики, не придают серьезного значения процессу постановки на первоначальный воинский учет... | | Федерального государственного образовательного стандарта основного общего образования /Приказ Министерства образования и науки РФ... |