Zarlit современнаяпоэзия : русскаяизарубежная краснодар 2011 удк ббк с с современная поэзия: русская и зарубежная (сборник статей)
Скачать 3.64 Mb.
|
| Юхимов А.В. К ПРОБЛЕМЕ ИНТЕРПРЕТАЦИИ ПОЭТИЧЕСКИХ ТЕКСТОВ ИОСИФА БРОДСКОГО Интерпретация, то есть разъяснение, истолкование, текста, особенно поэтического, вещь непростая. А если учесть, что перед нами текст такого автора, каким является Иосиф Бродский, задача осложнена ещё и осознанным бегством самого автора от какой бы то ни было интеллектуальной системы. А. Рачин в одной из своих статей, посвящённых творчеству Бродского, усматривает в этом связь с экзистенциализмом: «Отрицание Бродским интеллектуальных систем находит многочисленные аналоги в философии ХХ столетия […] Но едва ли не самыми непримиримыми врагами системности были экзистенциалисты, в прошлом веке – еще Кьеркегор, замечавший в предисловии к своему сочинению «Страх и трепет»: «Нет, это не система, это не имеет ни малейшего сходства с системой»» [9]. Не будет преувеличением, например, сравнение текста Бродского с философским сочинением, конечно же, с учётом того, что перед нами всё-таки лирика. Почти все его тексты – это небольшие философские трактаты, с одним – но очень большим – различием, о котором говорилось выше: отсутствием системы. Бродский не является приверженцем какой-то одной идеи, какой-то одной философии, одного верования и т. д., поэтому рассматривание его с любой единичной позиции неизбежно ведёт к неверному истолкованию. Вот один из ярких, на мой взгляд, примеров совершенно неправильной интерпретации текстов Бродского: «Бродский как раз, это человек типичный западник, который может высказывать какие угодно православные идеи, но они не являются идеями его собственными, и здесь существенные мировоззренческие моменты мы можем отметить и даже какие-то частности. Ну вот интересные, звучные, прекрасные стихи: Ни страны, ни погоста / не хочу выбирать. / На Васильевский остров / я приду умирать, – красиво сказано, но это ведь по сути дела – ложь. Не пришёл он умирать на Васильевский остров – да никто и не требовал этого, но ведь и за язык-то ведь никто не тянул[…] Символически, конечно, и как раз подчёркивает эту отстранённость личности художника от тех образов, от той системы, которую он выражает в своём произведении, в этом смысле Бродский – не русский поэт, но, повторяю, и не столь значителен, как пытаются представить; если использовать современный язык, современные термины, это – пиаровская фигура» [11]. Бродский неоднократно высказывался, что, «недостаток всякой, даже совершенной, системы состоит именно в том, что она – система» [2, 207]. За этим стоит очень важная мысль, без понимания которой не может быть никакого правильного понимания художника: настойчивая необходимость оставаться по возможности свободным от любой идеи, которая подчиняя себе остальные идеи, сама становится системой. А. Ранчин пишет: ««Противопоставление «слово – вещь» в «Натюрморте» и его снятие в «Горбунове и Горчакове» не свидетельствуют об эволюции «поэтической философии» Бродского: сосуществование взаимоисключающих мотивов, высказываний – особенность его поэтики, свидетельствующая о неприятии любого однозначного воззрения и тем более – жесткой системы взглядов или теории» [9]. А. Ранчин приходит к выводу, что антиномичность, соединение взаимоисключающих суждений является «кардинальным принципом поэтики Бродского». К такому же выводу приходит В. Полухина. Например, когда разбирает стихотворение «Я входил вместо дикого зверя…» [6, 137]. Здесь наблюдатель «отстранённо комментирует свою жизнь и пытается оценить случившееся с ним», В. Полухина пишет: «В этой оценке есть, однако, некоторая амбивалентность. С одной стороны, стремление избежать самодраматизации, отдавать предпочтение самоуничижительным описаниям своих действий […] С другой стороны, имеет место здравомыслие, уравновешенность, почти философское спокойствие» [6, 137]. Да и вполне объяснима эта, если можно так выразиться, аллергия на слово «система» и всё, что с ним связано, у таких очень близких по духу авторов как Иосиф Бродский, Чеслав Милош и Томас Венцлова, и неслучайно имеет смысл говорить о «триумвирате»[5]. Ведь именно эта система однажды выжала их из себя, потому как любой системе в целях продления собственного существования нужны послушные и рабочие механизмы, лишённые самостоятельности. Всё, что пришло в негодность и нарушает работу системы, отбрасывается и легко заменяется другим. Поэтому, может, наряду с взаимоисключающими моментами в текстах Бродского всегда есть настороженное но, или – сомнение, от которого как будто и отталкивается автор в своих размышлениях, показывая нам, что и точка – не конец, а лишь прерывание, иначе рассказывать можно бы было бесконечно. Это можно проиллюстрировать, например, вот таким рассуждением в стихотворении «Келломяки» (1982): …что всякая точка в пространстве есть точка «a» и нормальный экспресс, игнорируя «b» и «c», выпускает, затормозив, в конце алфавита пар из запятых ноздрей; что вода из бассейна вытекает куда быстрей, чем вливается в оный через одну или несколько труб: подчиняясь дну. Всё это говорит о безнадёжности попыток привязать такую поэзию к какому-то одному направлению в искусстве, ведь любое направление – это прежде всего система. Так, например, очень натянутыми кажутся утверждения, что тексты Бродского – это постмодернистские тексты [12]. При этом постмодернизм условно разделяется на «высокий» и «низкий». Причём «низкий», по мнению автора, включает в себя основополагающие моменты постмодернизма, которые почему-то воспринимаются исключительно как нечто дурное, а «высокий», по словам того же автора, «достаточно четко вписывается в систему «аполлоновских координат»», куда, соответственно, Иосиф Бродский, с его «гармоничностью», оглядкой на «образцы», восприятием «искусства как средства познания» и «многоуровневой организацией текста», – вполне вписывается. Даже если отсечь в подобных утверждениях какие-то погрешности, связанные с пониманием того или другого явления культуры, ведь интерпретация возможна и здесь, так как границы, отделяющие одно явление от другого, очень условны, как условны и сами эти явления, – подобные попытки кажутся неуместными, если не надуманными. Постмодернизм – то, что после модернизма. Исходя из этой простой формулы, всё искусство после модернизма можно спокойно отнести к постмодернизму, хотя бы только потому, что мироощущение у людей, живущих в одну эпоху, очень сходное. Поэтому мы всегда найдём какие-то общие черты у художников какой-нибудь одной эпохи. Но можем ли мы при этом ставить между ними знак равенства? Это всё равно как взять ластик и стереть лицо автора на портрете. Да, после такой процедуры автор действительно потеряет индивидуальность и вполне впишется в любую систему. Уж если касаться этого вопроса, то стоит обратиться хотя бы к такой работе Бродского, как «Поэзия как форма сопротивления реальности», чтобы понять, насколько было бы ошибочно думать, что творчество Бродского можно отнести к постмодернистскому искусству, какое бы оно ни было, низкое или высокое. «Искусство есть форма сопротивления реальности, представляющейся несовершенной, и попытка создания альтернативы оной – альтернативы, обладающей по возможности признаками постижимого – если не достижимого – совершенства. В тот момент, когда оно отказывается от принципа постижимости, оно сдаёт свои позиции и обрекает себя на функцию чисто декоративную» [3, 120]. Можно было бы также обратиться и к «Нобелевской лекции» (1987), хотя бы для того, чтобы понять, насколько нетипичны для постмодернистского сознания высказывания о том, что поэт не должен пользоваться языком толпы, о том, что «книга является средством перемещения в пространстве опыта со скоростью переворачиваемой страницы», о том, что эстетика является матерью этики и т. д [2, 297-313]. Стоит только поближе познакомиться с творчеством Бродского, и станет очевидно, что «в то время, когда откровенно поставленные метафизические темы казались окончательно устарелыми, Бродский только ими и занимался» [7, 8]. По такому же ложному пути пойдёт и простодушный искатель истины, который непременно захочет сделать из автора поборника правды и справедливости – а вполне допустимо, что и наоборот, – и начнёт выдёргивать из контекста подходящие фразы, сверяя их с подходящей идеологией. По поводу критики с точки зрения идеологии Лев Лосев пишет: «Это критика с совершенно разных позиций, но общее тут – чтение текстов Бродского как идеологических. Между тем Бродский создает не идеологические тексты, а лирические» [7, 165], и ниже «Бродский глубоко философичен, но он антиидеологичен» [7, 173]. К месту будет вспомнить идеолога Солженицына и его разгромную статью в «Новом мире» (1999), где он упрекал Бродского «во всём, окромя погоды» [10]. В вопросах веры Бродский также неоднозначен и также избегает увязания в паутине системы. Да, он воспринимает страдание как благо, и это роднит его с христианством, но когда, например, его спросили, правда ли то, что он принял христианство, Бродский ответил, что это «абсолютно бредовая чушь» [7, 305]. Тем не менее, слова Ахматовой «Ты не знаешь, что тебе простили…» он воспринимал едва ли не как пророческие – вполне вероятно, что не только для себя; должно быть, они подводили Бродского к стоицизму, который выработался у него с годами. «На деле духовное беспокойство человека не удовлетворяется ни одной философией, и нет ни одной доктрины, о которой – не навлекая на себя проклятий – можно сказать, что она совмещает и то, и другое, за исключением разве что стоицизма и экзистенциализма (последний можно рассматривать как тот же стоицизм, но под опекой христианства)» – пишет Бродский в эссе «На стороне Кавафиса» [4]. По поводу же вопроса об отношении самого Бродского к вере Лев Лосев справедливо замечает: «Мне представляется бестактным спекулировать по поводу веры или агностицизма Бродского, а в его собственных текстах мы находим недвусмысленный ответ только на последний вопрос: «...я не сторонник религиозных ритуалов или формального богослужения» […]. В стихах он высказывался резче: «...я не любил жлобства, не целовал иконы...»» [7, 166]. В конце концов – и для Бродского это очень важно – вера – это интимное состояние. Вполне понятна позиция, которую можно определить такими словами: я верю в Бога, но не так, как надо, я верю по-своему, и вы не должны следовать по моему пути; но это не оправдывает меня, это только мой путь. Интерпретируя, например, стихотворение «Разговор с небожителем» нельзя утверждать, что вопросы к «небожителю» для автора не имеют ответа, несмотря на слова, что «вся вера есть не более, чем почта в один конец», потому что в финале «Натюрморта», где на вопросы Марии Христос отвечает: «Сын или Бог, я твой», – это «я твой» относится не только к Марии, но и к автору, и к тем, кто читает эти строки, иначе слова Христа не стояли бы в самом конце, где любые слова могут приобретать особый смысл. Значимо и то, что, несмотря на вещность словаря Бродского, слово «душа», в значении бессмертной сущности, одно из самых «высокочастотных» в его арсенале, оно повторяется 204 раза [7, 168], и непосредственно за ним следует «любовь». Перефразируя название эссе Бродского «Меньше самого себя» (русский вариант – «Меньше единицы»), Л. Лосев по поводу веры в контексте творчества поэта приходит к следующему выводу: «Нравственным вектором в жизни является стремление стать равным самому себе, что удается только в творчестве» [7, 167], о чём сам Бродский говорил не раз. Но к такому пониманию сути духовности и творчества Бродский шёл годами, поэтому для верной интерпретации текстов следует понимать, что не всегда было именно так, хотя инстинктивное желание вырваться есть уже в ранних вещах. Например, в ранней поэме «Зофья» (1962) есть такие строки: Деревья в нашей комнате росли! ветвями доставая до земли и также доставая потолка, вытряхивая пыль из уголка, но корни их в глазах у нас вились, вершины в центре комнаты сплелись. …………………………………….. Два дерева у матери из глаз, по стольку же у каждого из нас… Поэму очень подробно разбирает Ядвига Шимак-Райфер [6, 10-33]. В этом видении она усматривает связь с кругом чтения молодого Бродского, на который он сам же и указывал: в это время им были прочитаны «Махабхарата» и «Бхагавадгита». «В начальных строфах 15-й главы «Бхагавадгиты», – пишет Ядвига Шимак-Райфер, – находим описание сакрального фигового дерева (ашваттха), символизирующего мир несовершенный, подлежащий необходимости постоянного рождения и смерти», то есть для передачи своих ощущений Бродский использует индийскую мифологию. Но непосредственно за этими видениями раздаётся звонок по телефону, лирический герой берёт трубку и слышит следующее: – Не будет больше праздников для вас не будет собутыльников и ваз не будет вам на родине жилья не будет поцелуев и белья не будет именинных пирогов не будет вам житья от дураков… По мнению исследовательницы в этих «зловещие предсказаниях», «проклятиях» голоса в телефонной трубке есть связь с библейскими текстами, в частности с «голосом с неба» царю Навуходоносору и строками из книги библейского пророка Осии. Дело в том, что ключ даёт сам Бродский, так как среди книг этого периода называет среди прочего «Ветхий и Новый завет». Однако само сочетание мотивов индийской и христианской мифологии в подобном тексте играет очень важную роль, а именно показать внутреннее состояние героя, раскрыть его внутренний мир. И вполне возможно, что мир внешний, сочетаясь с миром внутренним, на фоне прочтённого может выглядеть и так, в конце концов это дело художника, но невозможно не обратить внимание на удушающую атмосферу, которую изображает автор. Создаётся впечатление, что единственный выход – выйти вон из квартиры, что герой и делает. Я трубку опустил на телефон, но говорил, разъединенный, он. Я галстук завязал и вышел вон. Я неслучайно привёл именно этот пример. Здесь, как мне кажется, вполне возможно, что и неосознанно, ведь это раннее произведение, Бродский демонстрирует бегство от систем. Несмотря на перенесённые беды, Бродский так и не стал приверженцем какой-то высшей правды, которая если и есть в его текстах, то только в том случае, если она имеет отношение к языку, ибо только язык, по его мнению, является единственной истиной и диктатором одновременно. «…Поэт всегда знает, что то, что в просторечии именуется голосом Музы, есть на самом деле диктат языка; что не язык является его инструментом, а он – средством языка к продолжению своего существования. Язык же – даже если представить его как некое одушевленное существо (что было бы только справедливым) – к этическому выбору не способен» [2, 310-311], – говорил Бродский в той же «Нобелевской лекции». К слову сказать, по подсчётам исследователей неполный словарь Бродского насчитывает 19 650 отдельных слов, что говорит о «жадном интересе к вещному миру», «страсти к языку» [7, 8]. У В. Полухиной есть глава в книге о Бродском, которая называется «Слова, пожирающие вещи», где она «прослеживает постоянную противопоставленность слова и вещи в стихотворениях Бродского. […] В этой же главе исследуется триада «человек – слово – вещь» (превращение слова в парадоксальный лишенный обозначаемого знак, превращение слова в вещь, превращение человека в слово или его элемент; тождество языка и мира)» [9]. Как и у любого другого автора, у Бродского есть основные мотивы творчества, но необходимо учесть, что однозначности в его умозаключениях искать не следует, потому что амбивалентность – главное отношение автора к основным вопросам бытия. Бродский редко приходит к единственному решению какого-нибудь вопроса, а если и приходит в одном произведении, то в другом может легко высказать полярную точку зрения. Ещё раз повторю слова Андрея Ранчина: соединение взаимоисключающих суждений есть кардинальный принцип поэтики Бродского. В заключение перечислю основные мотивы творчества Бродского. Это – несвобода, родина, изгнание, жизнь, болезнь, смерть, поэтический дар, пространство и время, Бог и человек, поэт и общество [6, 137]. Также одной из основных тем является тема горя, тема мужества и стоицизма, тема «мужества быть». Как пишет В. Полухина, «Бродский рано пришёл к заключению, что в XX веке ни отчаянье, ни боль, ни горе – «не нарушенье правил», а норма» [6, 137]. Замечу только, что осознание этого факта, может, и не делает человека счастливым, но делает его стойким. Литература
|
Похожие:
 | Р 66 Русская рок-поэзия: текст и контекст: Сб науч тр. – Екатеринбург; Тверь, 2011. – Вып. 12. – 300 с | | «Медиаобразование и медиакомпетентность»: Всероссийская научная школа для молодежи |
| Современные социально-политические технологии: Сборник научных статей / Под ред. Мерзляковой Г. В., Баталовой Л. В., Берестовой Е.... | | Автор, академик Петровской академии наук и искусств, член Союза писателей России, кандидат технических наук, доцент, полковник в... |
 | П27 Технологии исследований социальной жизни: учеб пособие / В. А. Передерий. – Краснодар: Кубгау, 2012. – 129 с | | Муратова А. Р. Управление продажами: Учебное пособие. Краснодар, 2014 г. – 110 с |
| И 66 Инновационные ресурсы социальной психологии: теории, методы, практики: Сборник научных работ / Отв ред. О. В. Соловьева, Т.... | | Использование и охрана лесов: проблемы реализации законодательства: Сборник статей /Под ред. Боголюбова С. А., Мининой Е. Л. ИзиСП,... |
| Использование и охрана лесов: проблемы реализации законодательства: Сборник статей /Под ред. Боголюбова С. А., Мининой Е. Л. ИзиСП,... | | Зюляев Н. А. кандидат экономических наук, доцент Марийского государственного технического университета |