О. В. Евсеева
НАЦИОНАЛЬНО-КУЛЬТУРНАЯ СПЕЦИФИКА ЯЗЫКОВОГО СОЗНАНИЯ (НА МАТЕРИАЛЕ АССОЦИАТИВНЫХ РЕАКЦИЙ НА ГЛАГОЛЫ
TO HUMILIATE/ HUMILIER/ УНИЖАТЬ)
В данной статье приведены некоторые результаты исследования национально-культурной специфики языкового сознания в ее отражении в моделях ассоциирования на примере глаголов эмоций английского, французского и русского языков. В рамках данной работы мы понимаем языковое сознание, вслед за И. А. Стерниным, как «часть сознания, обеспечивающую механизмы языковой (речевой) деятельности: порождение речи, восприятие речи и хранение языка в сознании» [1. С.144]. Мы считаем, что языковое сознание носителей различных культур характеризуется как сходствами, так и национально-культурной спецификой, выявить которую можно, в том числе, при помощи анализа актуальности различных моделей ассоциирования в изучаемых культурах.
В качестве операционной гипотезы было выдвинуто предположение о том, что аналогичные модели ассоциирования при различной их актуальности будут представлены в корпусе ассоциативных реакций респондентов английской, французской и русской культур (далее АК, ФК и РК), а их лексическое наполнение — значительным образом различаться.
В вопросе выделения моделей ассоциирования мы ориентируемся на работу А. А. Залевской [2], в которой в качестве универсальных моделей (стратегий ассоциирования) описаны симиляры и оппозиты, подведение под суперординату, актуализацию мысленного образа, уточнение через субъекта или объект действия. В нашей работе симилярам соответствует интерпретация через синонимизацию, оппозитам — интерпретация через антонимизацию, подведение под суперординату было включено в интерпретацию через определение лексического значения слова-стимула, актуализация мысленного образа соответствует модели «образ», уточнение через субъекта или объект действия соответствует моделям «субъект действия» и «объект действия». В ряде случаев полученные реакции не могли быть отнесены ни к одной из этих групп, в таком случае они выделялись в отдельную модель и подвергались анализу, включая единичные реакции.
Материалом исследования послужили данные свободного ассоциативного эксперимента на дискретные ассоциации, проведенного с августа по декабрь 2007 года на территории Великобритании (в Лондоне, Оксфорде, Виндзоре, Портсмуте, Плимуте, Бате и Норидже), Франции (в Париже, Шантильи, Дьеппе и Руане), а также в России (в Челябинске, Чебаркуле и Москве). В эксперименте участвовало равное количество мужчин и женщин, респондентов в возрастных рамках 18 — 24, 25 — 39 и 40 — 60 лет. Подобные возрастные рамки заимствованы нами, с небольшими изменениями, из исследования Е.В. Харченко [3], в котором все участники были разделены по возрасту на 4 группы: 12 — 16, 17 — 24, 25 — 39 и 40 — 67 лет. В ходе эксперимента было получено 87 отказов, что оставило для анализа 300 анкет, по 100 анкет на каждом из трех языков.
Стимульным материалом эксперимента стали глаголы эмоций в английском, французском и русском языках, сопровождаемые «шумом». В данной статье приводится анализ реакций на глагол to humiliate/ humilier/ унижать в АК, ФК и РК соответственно.
При изучении реакций на глаголы-стимулы, относящиеся к данной сфере, по психологическому основанию мы выделили модели ассоциирования, представленные в Таблице 1. Некоторые респонденты отреагировали отказом, что также отражено в Таблице 1.
Таблица 1
модель ассоциирования (%)/ источник
|
to humiliate
|
humilier
|
унижать
|
АК
|
ФК
|
РК
|
Объект унижения
|
4
|
3
|
14
|
Субъект унижения
|
3
|
0
|
6
|
Интерпретация:
через синонимизацию
|
58
|
56
|
38
|
через антонимизацию
|
3
|
2
|
2
|
через определение лексического значения
|
3
|
0
|
3
|
Оценка
|
19
|
13
|
19
|
Физические проявления
|
4
|
4
|
2
|
Образ
|
5
|
7
|
5
|
Культурологические реакции
|
0
|
7
|
0
|
Отказ
|
1
|
8
|
11
|
В анкетах представителей АК, ФК и РК доминировала модель «интерпретация через синонимизацию» (embarrass/ dévaloriser/ издеваться), хотя в РК она представлена значительно меньшим количеством реакций, а модель «объект» (ребенок в дет. саду) — значительно большим, чем в АК и ФК. Можно заключить, что для носителей РК модель «объект» является достаточно актуальной и значительно более актуальной, чем для носителей АК и ФК.
По модели «объект» в анкетах возникли реакции, связанные с маленькими, слабыми, тщедушными, незащищенными людьми: a* idiot/ poor/ small; mauviette; слабых, ничтожество, слабый. В РК, кроме того, проявляются социальные проблемы: народ 2/ бомж/ женщина/ старость. Так, с помощью ассоциативного эксперимента с глаголами эмоций вскрываются многие проблемы, тревожащие людей в настоящее время. С этим связаны и реакции носителей РК по модели «субъект унижения» — это гад/ грубая сила/ начальник.
Анализируя реакции по модели «интерпретация через синонимизацию» мы обнаружили, что для носителей АК психологически реальное значение глагола humiliate многоаспектно. Это, прежде всего, «смущать, ставить в неловкое положение» — embarrass (22 реакции в четырех вариантах написания — некоторых носителей АК смущает количество букв r и s в слове), «презирать» — scorn (3 реакции), здесь присутствует элемент страха — fear (2 реакции). Унижение другого может быть способом заявить о себе, выделиться — show off.
В ФК унижение связано с наказанием: (punir/ punition), со стыдом (honte 16) и предательством, изменой (traïr*), то есть возможно применение унижения в качестве наказания или же носители ФК воспринимают наказание как унижение. Многие реакции связаны с изменением воспринимаемого образа унижаемого человека — с его превращением из уважаемого в унижаемого и связанным с этим изменением его качеств: abêtir/ déprecier/ dévaloriser/ réduire.
В РК представления об унижении связаны с оскорблением, высокомерием, ненавистью, низостью и слабостью. Частотна стилистически сниженная лексика: опустить, кинуть, сажать — она связана с тюрьмой как местом унижения, так же как в АК, в РК представлена реакция самоутверждаться.
Тюрьма как образ присутствует и в анкетах носителей ФК, кроме этого, к образам, связанным с унижением, относятся cour de recreation/ école, то есть школа. В АК наряду с образами gun, red встречается реакция school/ schoolyard. В РК это грязь/ пасмурно/ черно-белый цвет и ребенок в детском саду. Если данные анкет релевантны для оценки состояния культуры и ситуации в обществе, а мы полагаем, что это так, вышеперечисленные реакции вызывают определенную тревогу. В сознании носителей различных культур к местам унижения относятся тюрьма, школа и детский сад.
В описании реакций на глаголы страха мы отметили, что языковое сознание носителей ФК является довольно политизированным, та же тенденция наблюдается и в данном случае, реакциями на глагол «унизить» являются: George Bush/ irak*/ Palestinien. К группе культурологических реакций относится также выражение plus bas que terre — возможный русский эквивалент — «ниже плинтуса».
Все респонденты высказали исключительно отрицательную оценку глагола «унижать»: interdit/ non/ pas du tout; mean/ nasty/ shame/ a sin no Christian should do; нельзя 2/ никогда 2/ безобразие/ не допускать унижений. Один респондент ФК отреагировал словом oui, но нам кажется, что это не положительная оценка феномена, а признание его существования.
Таким образом, феномен унижения многоаспектен, объектами унижения обычно становятся слабые, незащищенные люди, некоторые нации, а субъектами, по данным ФК — представители сверхдержав, по данным РК — грубая сила, представители власти. Унижение связано с образом тюрьмы, школы и детского сада и оценивается исключительно негативно.
Как мы уже отмечали в статье, посвященной изучению реакций на глагол to respect/ respecter/ уважать [4], уважение и унижение тесно связаны в языковом сознании носителей культуры. В данной статье мы возвращаемся к анализу отношения к начальству и власти со стороны носителей РК. Стимул уважать вызвал реакции господин/ президент/ преподавателя/ руководитель по модели «объект уважения», стимул унижать — реакции грубая сила/ начальник по модели «субъект унижения» и народ/ слабых — по модели «объект унижения». Таким видением и вызвана, вероятно, схема уважать — бояться — ненавидеть. Начальство вызывает уважение, пользуясь этим, оно унижает подчиненных и вызывает страх и ненависть. Подобная картина отражена и в АК, и в ФК, но особенно ярко она проявляется в РК, что, с одной стороны, внушает беспокойство, с другой стороны, выявление проблемы — первый шаг к ее решению. Мы выявили качества, которыми должен обладать человек или организация, чтобы внушать уважение. Вероятно, при использовании этих данных для приближения реального образа начальства к идеальному возможны положительные сдвиги в представлениях носителей РК о начальстве и авторитете.
ССЫЛКИ НА ЛИТЕРАТУРУ
Стернин И.А. Психолингвистика и виды сознания // Языковое бытие человека и этноса: психолингвистический и когнитивный аспекты. — Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2004. — 196 с.
Залевская А.А. Введение в психолингвистику. — М.: РГГУ, 2000. — 382 с.
Харченко Е.В. Представитель государственной власти в языковом сознании россиян (на материале ассоциативного эксперимента) // Речевая деятельность. Языковое сознание. Общающиеся личности: XV Международный симпозиум по психолингвистике и теории коммуникации. — Калуга, 2006. — С. 320–321.
Евсеева О.В. Модели ассоциирования как средство доступа к национально-культурной специфике языкового сознания (по данным ассоциативного эксперимента с носителями английской, французской и русской культур) // Вестник ЧГПУ. — 2008. — №6. — С. 166–175.
Е. М. Игнатова
ПРИЕМ ПУЛЬСИРОВАНИЯ ЗНАЧЕНИЙ В ТЕКСТАХ
ПОЛИТИЧЕСКИХ РЕЧЕЙ
Политическая речь как форма публичной речи, произнесенной оратором, рассматривается исследователями политического дискурса как «процесс коммуникации и как один из видов социального действия, как само политическое действие» ([1. С.172]; на материале немецкого языка см. также [2]). Для политических речей характерным является признак непосредственного обращения к адресату и актуальность момента — прямая реакция на событие. Дискурсивное пространство политической речи, таким образом, базируется на понятии point of reference, которое охватывает время речи, время события и точку отсчета [3. С.3].
В общей теории речевых жанров главным жанрообразующим признаком считается коммуникативная цель. Именно на ее основе противопоставляются четыре типа речевых жанров — информативные, императивные, этикетные и оценочные [4. С.91-93]. Коммуникативную цель пропагандистских речей Гитлера следует определить как персуазивную. Собственно, вся пропагандистская риторика тоталитарной власти подчинена этой цели — внедрить в сознание населения нужные ей идеологемы [5]. Как отмечают исследователи в области политической лингвистики, приемы для этого используются разные — от создания новых номинаций до изменения значений привычных слов и выражений путем настойчивого повтора и последующей стереотипизации [6].
В настоящей статье мы рассмотрим еще один прием, который не так бросается в глаза, как, например, создание новых номинаций, но который, однако, способен усилить речевое воздействие на адресата. Этот прием будет рассмотрен в речах Гитлера на примере слова Heimat. Анализ текста речей Гитлера периода 1942–1945 гг. (в качестве источника текстов использовался [7]), особенно по мере приближения к 1944–1945 гг., демонстрирует интересное семантическое явление, которое можно охарактеризовать как пульсацию значений. Суть его состоит в том, что в одном относительно коротком текстовом фрагменте слово Heimat встречается в двух значениях (лексико-семантических вариантах): 1) ‘родина как место рождения и место проживания’, 2) ‘глубокий тыл, внутренняя зона’ (воен.), а также как замена политически ангажированного слова Vaterland ‘отечество’. Трудно сказать, является ли это осознанным риторическим приемом или языковое сознание адресанта и адресата текстов одновременно приписывает единице Heimat оба указанных значения, и они начинают сосуществовать в амальгамированном виде. Следует иметь в виду, что именно политические речи как жанр, как тип текста в наибольшей степени «погружены в жизнь», т.е. имеют признаки дискурса и подлежат анализу обязательно с привлечением эстралингвистической ситуации. В данном случае это ситуация военных действий сначала не на своей территории, а потом и на своей. Применительно к семантической характеристике Heimat это можно обозначить как процесс совмещения прежде удаленного Heimat-тыла с Heimat-родиной. Наряду с обозначением Heimatgebiet ‘глубокий тыл’ появляется, в том числе и в рассматриваемых текстах, специальное обозначение Heimatkriegsgebiet ‘территория своей страны, на которой ведутся военные действия’: feindliche Luftangriffe im Heimatkriegsgebiet ‘налеты вражеской авиации на прифронтовые территории’. Коррелятом выражения Heimatkriegsgebiet становится das eigentliche Kriegsgebiet ‘область непосредственных военных действий’. Если последнюю олицетворяют солдаты (die Soldaten), то первую «все немецкие мужчины, женщины и дети» (alle deutschen Männer, Frauen und Kinder). Эта корреляция пришла на смену прежней корреляции Heimat vs. Front, поскольку фронт сместился на территорию, прежде бывшую тыловой, и эта ситуация потребовала новой номинации.
Приведем пример пульсирования значений Heimat-родина и Heimat-тыл в одном абзаце.
Jeder unseren braven Soldaten, der irgendwo in Russland kämpfte und in die Heimat nicht mehr zurückkehrt, hat ein Recht, dass andere genau so tapfer sind, wie er selbst es war. Der er ist nicht gefallen dafür, dass andere das preisgeben, für was er stritt, sondern er fiel, damit durch sein Opfer und durch das Opfer aller Kameraden und aller Volksgenossen an der Front und in der Heimat die Zukunft der Heimat und die Zukunft unseres Volkes gerettet wird (30. Januar 1943).
‘Каждый из наших смелых солдат, который сражался где-то в России и теперь больше никогда не вернется на родину, имеет полное право требовать такого же мужества от других. Потому что он пал геройски в бою не для того, чтобы другие поступались тем, за что он отдал жизнь. И он, и все его товарищи и соотечественники на фронте и в тылу принесли эти жертвы, чтобы спасти будущее своей родины и будущее нашего народа’.
В тестах речей этого периода становится частотным словосочетание die deutsche Heimat ‘немецкая родина’ и вообще расширяется сочетаемость Heimat c атрибутами. Отмечаются следующие сочетания:
die ganze deutsche Heimat ‘вся немецкая родина’;
unsere teuere Heimat ’наша дорогая родина’;
die ganze Heimat ’вся родина’;
die eigene Heimat ’собственная родина’;
die eigentliche Heimat ‚настоящая, подлинная родина’: in die eigentliche Heimat zurückkehren ’вернуться на настоящую родине’; Millionen deutscher Volksgenossen wieder in ihre eigentliche Heimat zurückholen ’вернуть миллионы немцев назад на их настоящую родину’.
Обращает на себя внимание сходство этих атрибутивных сочетаний с атрибутивными сочетаниями со словом Vaterland из текста „Mein Kampf“. Однако учитывая тот факт, что после специального постановления министерства пропаганды Геббельса в марте 1942 г. слово Vaterland исчезло из официального употребления, переход его семантических признаков и лексической сочетаемости к слову Heimat является естественным [8. С.14]. От Vaterland к Heimat переходит также и сочетаемость на уровне концептов. Так, к cфере HEIMAT переходит концепт VOLK, прежде сочетавшийся только с VATERLAND (ср. название доктрины «Volk und Vaterland»), ср.: ewige und gleiche Heimat aller Männer und Frauen unseres Volkes, das nationalsozialistische Großdeutsche Reich ‘вечная и единая родина всех мужчин и женщин нашего народа, национал-социалистический великогерманский рейх’.
В текстах речей Гитлера 1942-1945 гг. все же один раз встретилось слово Vaterland. Рассмотрим этот контекст из обращения к солдатам немецкого восточного фронта 1 апреля 1945 г. Оратор говорил солдатам о том, что нужно защищать их родину, жен и детей (Verteidigung eurer Heimat, eurer Frauen, eurer Kinder), а не «пустое понятие Vaterland» (den leeren Begriff eines Vaterlandes). Необычность этого контекста состоит в том, что слово Vaterland употреблено автонимно, т.е. в тексте референция осуществляется к знаку, а не к содержанию. Сопоставление Heimat и Vaterland в этом контексте происходит по признаку «ценностной заполненности» у Heimat («семья», «родина», «спасение жизни») и «пустоты» у Vaterland, которая никак не объясняется, а просто риторически констатируется при помощи оценочного прилагательного и автонимного употребления самого слова Vaterland.
Сравнивая употребление лексем Heimat и Vaterland и их семантического наполнения в текстах речей Гитлера, отметим следующее. Как никакой другой тип текста политическая речь привязана к конкретному событию. Поэтому для наших целей необходимой была периодизация текстов, основанная как на исторических фактах, так и на фактах, непосредственно касающихся истории пропаганды в германском рейхе. Анализ показал, что в связи с различными историческими ситуациями изменяется семантическое наполнение слов Heimat и Vaterland, а также их сочетаемость. Слово Vaterland перестало употребляться в официальном стиле с начала 1942 г. Тексты речей подтверждают этот факт. Семантическую нишу слова Vaterland заняло слово Heimat, не утратив, однако, при этом собственной семантики ‘малой родины’, которая, без сомнения, наложила свой отпечаток на суровую семантику Vaterland, смягчив ее и приблизив к личности. Помимо занятия словом Heimat семантической ниши Vaterland и «приобретения» от него синтагматических партнеров (прилагательных), в исследованных текстах наблюдается еще одно явление, связанное с актуализацией у Heimat специального «военного» значения ‘глубокий тыл, внутренняя зона’, которое в некоторых контекстах трудно отделимо от главного значения ‘малой родины’. Тексты речей последнего периода (1943-1945 гг.) демонстрируют интересное явление, когда в коротком фрагменте текста слово Heimat употребляется в разных семантических вариантах: ‘родина-государство’, ‘малая родина’, ‘глубокий тыл, территория своей страны’. Это явление было нами обозначено как пульсирование значений. Без сомнения, этот прием, который, однако, трудно квалифицировать как абсолютно осознанный, играл большую роль в реализации пропагандистских намерений, поскольку в основу был положен экзистенциальный концепт, присущий картине мира каждого человека и целой нации, а речи, тексты которых рассматривались в данном разделе, произносились в особо драматическое для немецкой нации время.
ССЫЛКИ НА ЛИТЕРАТУРУ
Юдина Т. В. Дискурсивное пространство политической речи // Актуальные проблемы теории коммуникации. СПб.: Изд-во СПбГПУ, 2004. — C. 172–185.
Volmert J. Politikrede als kommunikatives Handlungsspiel: Ein integriertes Modell zur semantisch-pragmatischen Beschreibung offentlicher Rede. — München: Fink, 1989. — 332 S.
Юдина Т. В. Теория общественно-политической речи. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 2001. — 158 с.
Шмелева Т. В. Модель речевого жанра // Жанры речи. — Саратов: Колледж, 1997. — С. 88–98.
Pankau J. G. (Hrsg.). Rhetorik im Nationalsozialismus // Dyck, J. (Hrsg. u.A.). Rhetorik. Ein internationales Jahrbuch. Bd. 16. Tübingen, 1997. — S. 148-162.
Демьянков В.З. Политический дискурс как предмет политологической филологии // Политическая наука. Политический дискурс: История и современные исследования. — № 3. М., 2002. — С. 32–43.
Domarus M. Hitler. Reden und Proklamationen 1932-1945. Kommentiert von einem deutschen Zeitgenossen. 1. Band: Triumph (1932-1938); 2. Band: Untergang. — Würzburg: Schmidt, 1962–63. — 3330 S.
Игнатова Е. М. Концепт «РОДИНА» в идеологическом дискурсе (на материале немецкой политической пропаганды 20-40 гг. ХХ в.): Автореф. дис. … канд. филол. наук. М.: ИЯ РАН, 2008. — 21 с.
|
