Правительство Российской Федерации Федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего профессионального образования
Скачать 1.82 Mb.
|
| ГЛАВА 4. МАНИПУЛЯТИВНАЯ СТРАТЕГИЯ Аргументируя в пользу того или иного предложения, Николя Саркози часто прибегает к речевому манипулированию. Один из наиболее частых приемов – категорические бездоказательные утверждения, которых Г.А. Копнина относит к разновидности вербальной манипуляции.33 У Николя Саркози это, как правило, утверждения о катастрофических последствиях, которые наступят, если его программа не будет поддержана на выборах. [121] Николя Саркози часто прибегает к пресуппозиции, из которой состоит значительная часть его вильпентской речи. Перечисляя воображаемых персонажей из разнообразных слоев общества – рабочего, коммерсанта, художника; просто француза, который «чувствует, что ему навязывают чужой для него образ жизни» – Саркози представляет положение в стране в выгодном для себя виде и создает мнимое впечатление, что его программа отвечает потребностям каждого француза. Основная грамматическая часть предложения – «я хочу поговорить»; суть фразы, тем не менее, выражена в придаточной части, и такое ее расположение в предложении не оставляет слушателю возможности усомниться в сказанном. [122] [123] [124] ГЛАВА 5. СТРАТЕГИЯ ДИСКРЕДИТАЦИИ И НАПАДЕНИЯ Николя Саркози больше, чем другие рассматриваемые французские кандидаты, прибегал к речевой агрессии для критики оппонентов. Хотя он утверждал, что «нет Франции правых, Франции левых, Франции центристов», единственным объектом его нападок был Франсуа Олланд и социалистическая партия. Саркози критиковал их за:
Как бы резюмируя то, что можно сказать об оппозиции, Николя Саркози сказал в Вильпенте, что «те, кто противостоят» его предложениям, сами «не предлагают ничего». [141] Заметим, что часто Николя Саркози пользуется тактикой издевки над оппонентом (см. фразу о первой статье Конституции), в целом несвойственной риторике президентской кампании во Франции. Он прибегал и к тактике оскорбления, называя Франсуа Олланда «маленьким клеветником» (un petit calomniateur), а его предложения – «прекрасной глупостью» (une belle bêtise). ГЛАВА 6. МИФЫ И МИФОЛОГЕМЫ
Значительная часть речи Николя Саркози в Вильпенте посвящена описанию того, что он называет своим «европейским идеалом». Представляя себя как «убежденного европейца» (un européen convaincu), Николя Саркози конструирует миф-пропозицию о европейской цивилизации, и в этом мифе она действительно выглядит идеалом. [142] Однако сам по себе пиетет по отношению к Европе не может служить рычагом политической коммуникации. Этот миф нужен Николя Саркози для оправдания реформ Шенгенской зоны. Ясно обозначив свое восхищение «европейским идеалом», он переходит к мнению о необходимости защиты идеальной Европы. В самом деле, трудно не согласиться с тем, что идеал легко разрушить, а потому необходимо всеми силами сохранять. [143] Важность европейского мифа в риторике Николя Саркози можно увидеть и при анализе частотности употребления слова «Европа» – одного из наиболее используемых правым кандидатом (см. рис. 2).
Вторым важным мифом для Николя Саркози, как правого кандидата, является миф об усердной работе, за которую люди получали бы заслуженное вознаграждение. Больше работать, чтобы больше зарабатывать / Travailler plus pour gagner plus – таков был один из его известных лозунгов в предвыборной кампании 2007 года. В 2012-м Саркози вновь сконструировал миф-пропозицию о честном труде, за который нужно получать справедливую оплату; любая другая оплата несправедлива. Эта сугубо ценностная, либерально-консервативная мифологема опирается на представление о справедливости как равенстве возможностей (l’égalité des chances) и вознаграждении за заслуги и за усилия (la récompense du mérite et de l’effort). В конечном счете, как показывает Дж. Лакофф, эта позиция в социально-экономической сфере подпирает всю идеологическую базу любого консервативного кандидата и полностью сочетается с моделью «строгого отца», которая, как мы показали, использовалась и Николя Саркози. Тот, кто зарабатывает недостаточно усердно, получает от него ярлык «иждивенца» (l’assisté); это дополнительный штрих к оппозиции «мы-они», воспроизводимой Саркози. Часть 3. Марин Лё Пен ГЛАВА 1. КЛЮЧЕВЫЕ КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ МЕТАФОРЫ
Анализ речей Марин Лё Пен позволяет обнаружить концептуальную метафору ГОСУДАРСТВО (СТРАНА, НАЦИЯ) – ЭТО ПРИЕМНЫЙ РОДИТЕЛЬ; ИММИГРАНТЫ – ЭТО ПРИЕМНЫЕ ДЕТИ. При этом государство, а вместе с ним Лё Пен, выступает в роли «строгого родителя». Выделенная нами метафора представлена в риторике Лё Пен рядом выражений. [144] [145] [146] [147] Итак, Марин Лё Пен выстраивает стройную систему метафор: если государство, страна и нация – строгий родитель, а иммигранты – их приемные дети, то последние должны неукоснительно выполнять правила, устанавливаемые первыми. Как немыслимо навязывание детьми правил строгому родителю, так невозможны и требования иммигрантов к Франции, будь то питание в школьных столовых по религиозным канонам или ношение хиджаба девочками-мусульманками. Любое проявление подобного поведения должно немедленно пресекаться, а потому словосочетания «авторитет государства» и «власть государства» многократно встречаются в речах Марин Лё Пен, в частности по поводу взаимоотношений государства и иммигрантов. В системе ценностей Лё Пен иммигранты–приемные дети должны благодарить государство–своих новых родителей за оказанную им милость и любить его. Неоднократное упоминание школы – даже применительно ко взрослым иммигрантам, плохо знающим язык, – должно подчеркнуть инфантильность приезжих, а упоминание «авторитета государства» – «взрослую» роль Франции. В прошлом мягкость родителя-государства, согласно Лё Пен, привела к чудовищным последствиям – бунту детей против родителей. [148] Если продолжить этот образ, то окажется, что иммигранты – это дети, и любые их требования – детские, не требующие серьезного отношения. Концептуальная метафора об иммигрантах-детях усиливается тем, что сразу за ней следует пассаж о школе, детях и семье: молодежные волнения в мае 1968 года («катастрофа» по определению Лё Пен) стали началом деградации французской школы, говорит кандидат в президенты. Между тем необходимо «покончить с педагогической идеологией ребенка-короля» (en finir avec l’idéologie pédagogiste de l’enfant-roi): ребенок «должен принимать власть учителя» (accepter l’autorité du maître). Она хочет, чтобы дети обращались к учителю на «вы» и вставали при его появлении в классе. «Я заявляю, что учитель должен иметь право наказывать… Я уже говорила вам: [да здравствует] власть – для гарантии свободы вместо тирании анархии!» (Je le dis le maître doit pouvoir donner des punitions... Je vous l’ai dit : l’autorité pour assurer la liberté contre la tyrannie de l’anarchie !) – говорила Лё Пен в марсельской речи 3 марта. Слушатели, перед которыми школьная тема развернулась вслед за иммигрантской, без труда могли вернуться на полшага назад и спроецировать рассуждение о школьниках на иммигрантов. В своей речи в Марселе Марин Лё Пен произносит слово «анархия» 11 раз, слово «авторитет» (autorité; также может переводиться как «власть» в значении «право повелевать» и «могущество») – 51 раз. Это хорошо видно на облаке тегов – самых употребляемых слов в речи Марин Лё Пен (см. рис. 3). Такая частотность поддерживает ее образ «строгого родителя», к которому мы еще вернемся в следующих главах.
Европа, как иммигранты, была для Марин Лё Пен одной из основополагающих тем предвыборной программы – и она заняла четкую антиевропейскую позицию. Наиболее яркая концептуальная метафора о Евросоюзе ЕВРОПА – ЭТО ТЮРЬМА НАРОДОВ. В отличие от имплицитной метафоры об «инфантильной» иммиграции, Лё Пен говорит о «тюрьме народов» прямым текстом. Французский народ томится в заточении, но «власть государства и твердость его управляющих [должны привести] к освобождению (liberté) французского народа», говорит ультраправый кандидат. Свободное перемещение людей по ЕС ведет к выгоде «нескольких туристов» и «многих тысяч нелегалов»; либерализация сферы общественных услуг – к выгоде международных корпораций, а не простых потребителей; «тотальная открытость европейских границ» – к выгоде европейских конкурентов, а не европейских производителей. Другими словами, «брюссельская Европа не сделает ничего для европейцев, еще меньше – для французов». Продолжая метафорический образ ЕВРОПА – ЭТО ТЮРЬМА, Лё Пен говорит о «технократах, запершихся за бетонными стенами Брюсселя (murs en béton de Bruxelles)», продолжая: «Брюссельская Европа в том виде, в каком она построена (telle qu’elle s’est construite), не просто ошибка, а целая драма». Следовательно, ее, построенную «брюссельскую Европу», нужно разрушить. Слово «Бастилия» Лё Пен не произносит, но нет сомнений в том, какие ассоциации вызывает у французского избирателя воспроизведение подобного образа. Мы страдаем в тюрьме, которую нужно уничтожить, – и тогда наступит долгожданная свобода.
Концептуальная метафора ГЛОБАЛИЗАЦИЯ – ЭТО ВОЙНА прямо обозначается и развивается Марин Лё Пен. [149] Развивая этот образ, кандидат рисует военные картины – последствия глобализации в ее понимании: враги, опустошение, смерть и похороны. [150] Цена вопроса – «наши сокровища», вражеские солдаты – иностранные компании, главное оружие Франции – протекционизм, который Лё Пен, смягчая неоднозначное понятие, обещает сделать «умным». «Я кандидат обороны Республики (candidate de la défense de la République) против больших феодалов изнутри и из-за рубежа. Я кандидат обороны Пятой Республики в том виде, в каком ее хотели видеть основатели», – утверждает Лё Пен. Заметим, что любая концептуальная метафора о войне, даже не до конца развернутая, открывает широкий простор для применения встречных мер против «агрессора»; в конце концов, русское выражение «на войне как на войне» заимствовано из французского языка.
Последняя важная концептуальная метафора Марин Лё Пен, которую мы рассмотрим в этой работе, позволяет ей дистанцироваться от оппонентов. Речь идет о метафоре ПОЛИТИКА – ЭТО ФАЛЬШЬ. [151] Стоит вспомнить, что фальшивый образ моложавых стариков – отдельная часть европейской культурной традиции, использованный многочисленными писателями, включая Томаса Манна и Джорджа Оруэлла. Этот образ вызывает отвращение читателя или слушателя и показывать нелепость и глупость того, кто его на себя принимает. Есть у этого образа и более поверхностная отсылка: одной из соперниц Марин Лё Пен на выборах 2012 года была пожилая представительница партии зеленых, 68-летняя Эва Жоли; участницами выборов 2007 года были 53-летняя Сеголен Руаяль, 57-летняя Мари-Жорж Бюффе и 67-летняя Арлетт Лагийе; хотя некоторых из них едва ли можно было назвать «старыми дамами», все четверо представляли левый фланг, противоположный Марин Лё Пен. [152] [153] Что можно сделать в этой ситуации, задается вопросом Марин Лё Пен? Ничего, кроме того, чтобы «говорить французам правду»: «Наша роль – говорить им об истинных целях этих выборов». Тем самым Лё Пен берет на себя морализаторскую роль: отличать правдивое от ложного. Правдивое, по мнению Лё Пен, представляет она сама. [154] ГЛАВА 2. СТРАТЕГИЯ САМОПРЕЗЕНТАЦИИ. ОППОЗИЦИЯ «МЫ-ОНИ» Семантическая оппозиция «мы – они» имеет большое значение для любого политика, поскольку позволяет нагляднее продемонстрировать свое отличие от других. Однако у Марин Лё Пен, как показывает наше исследование, она приобретает значение исключительное. Поскольку через нее удобно проанализировать то, как реализуется у Лё Пен стратегия самопрезентации, оба компонента нашего исследования были включены в одну главу. Оппозиция «мы – они» у Лё Пен распадается на две основные группы: МЫ ФРАНЦУЗЫ – ОНИ ИНОСТРАНЦЫ и МЫ ФРАНЦУЗЫ – ОНИ СИСТЕМА / ПОЛИТИЧЕСКИЙ КЛАСС. О роли иммиграции во французском ультраправом дискурсе говорилось в первой главе. Теперь мы сосредоточимся, в том числе, на приемах, за счет которых Лё Пен методично вытесняла иностранцев в аут-группу.
Говоря об иммиграции, Марин Лё Пен, как правило, использовала метафоры или эпитеты угрозы. Наиболее часто используемый эпитет – массовая иммиграция – шесть раз встречается в 5800-словной презентации ее программы. Используются и другие средства, создающие угрожающий образ: «разрушительный мультикультурализм»; «иммиграция, которая сегодня хлынула через край»; «массивная и дестабилизирующая иммиграция»; «иммиграция, которая не предполагает больше ассимиляцию, и является потому агрессией против нашей культуры, наших ценностей и наших традиций». Марин Лё Пен сознательно увязывает концепт «иммиграция» с «преступностью» и «небезопасностью» [155] [156] В марсельской речи Лё Пен чередует рассуждения о преступности с рассуждениями об иммиграции, не оставляя у слушателей мнений в причинно-следственной связи, которая она усматривает между двумя явлениями. Важно заметить, что и само понятие «иммиграция» у Лё Пен априори выступает как пейоративное. «Иммиграция» – нейтральное слово, не предполагающее обязательных негативных коннотаций, однако ультраправый кандидат осознанно перечисляет ее наряду с другими проблемами (коррупцией, безработицей и др.), постепенно формируя негативное отношение к самому понятию.
Ксенофобская риторика Марин Лё Пен реализуется через следующие предикативные стратегии: - Иммигранты навязывают светской Франции свои религиозные традиции; - Иммигранты не хотят учить французский язык; - Иммигранты приезжают, чтобы получить выгоду от французских социальных программ; - Иммигранты осмеливаются совершать преступления в стране, которая их приняла; Подобные предикаты формируют представление об иммигрантах как о людях нетерпимых, ленивых и опасных.
Аргументы Марин Лё Пен, при помощи которых она оправдывает ксенофобскую риторику, можно свести к нескольким утвеждениям: - Аморально совершать преступления в стране, которая вас приняла - Аморально навязывать свои нормы в чужой стране - Невыгодно принимать ежегодно 200 000 легальных иммигрантов при высоком уровне безработицы .
Рассуждая об иммигрантах, Марин Лё Пен вызывает у слушателей семейные ассоциации, прибегая к фреймам «родитель» и «дети». Стоит упомянуть о подмене жертвы-агента, которую, как и Николя Саркози, она совершает, когда речь заходит об иммигрантах. Именно французский народ играет в риторике Лё Пен роль жертвы, страдающего от непомерного иммиграционного потока. Следует заметить, что нефранцузское происхождение, а особенно арабское или цыганское, становится в речах Лё Пен почти недостатком. [157] В этом фрагменте мы видим попытку негативной трактовки изначально нейтральной статистики. То, что в Пикардии работает 44% медиков-иностранцев, еще не означает, что сотни французов лишены аналогичной возможности. Марин Лё Пен не приводит аргументов, подтверждающих это. Вопрос «не можем ли мы предложить всем отличное образование?» – из области демагогии: оратор не приводит доказательств того, что это действительно можно сделать. Более того, Лё Пен легитимизирует разделение иностранцев на разные сорта: ее ремарка «держитесь крепче» показывает, что быть медиком из Алжира или Румынии, по-видимому, хуже, чем из Германии или США. В заключение она возвращается к упоминанию о плохом владении иностранцами французским языком, тем самым довершая построение барьера между французами и нефранцузами, между Нами и Ними. В риторике Лё Пен присутствуют два типа иностранцев: иммигранты и иностранные компании. Говоря об иммигрантах, она не только использует образы тревоги и страха, тем самым увязывая эти понятия. Иммигранты предстают в речи Лё Пен еще и как предатели: в своей речи в Марселе – городе, плотно заселенном уроженцами других стран, – она требует навсегда запретить въезд во Францию иммигрантам, нарушившим закон, потому что они «предали» тех, кто оказал им «гостеприимство». Иммигранты предстают в образе людей неблагодарных и глумливых: «Те, кто навязывает нам традиции, мораль, образ жизни других, часто потешаясь над нашим». Дискурс Лё Пен, таким образом, содержит в себе еще и утверждения с моральной оценкой отдельных иммигрантов, которые, в свою очередь, завершаются обобщающими утверждениями об иммигрантах в целом. Нарочитое чередование местоимений – «мы», «наши» против «они», «другие», «их» – подчеркивает разделение мира на французов и нефранцузов. Оппозиция «мы – они», как можно видеть, стала для Марин Лё Пен главным орудием для воспроизводства неравенства. Иностранные компании у Лё Пен – это продукт глобализации, говоря о которой, она, как уже показывалось выше, прибегает к военной метафорике. Это удобная позиция для реализации стратегии самопрезентации, причем одновременно через тактики солидаризации и оппозиционирования. [158] Солидаризация проявляется в этих утверждениях через понятие «французский народ», оппозиционирование – не только по отношению к глобалистам и иммигрантам, но и политикам, которые не защищают народ и молчат о способах этой защиты. Более того, вслед за этими словами Лё Пен преподносит себя в роли жертвы, по сути, подменяя жертву-агента. [159] Второй тип семантической оппозиции «мы – они»: МЫ ФРАНЦУЗЫ – ОНИ СИСТЕМА / ПОЛИТИЧЕСКИЙ КЛАСС. Этот тип дал Марин Лё Пен еще больше возможностей для реализации тактики оппозиционирования. Первой аут-группой были те, кого Лё Пен называла «политическим классом», «маленькой элитой», «системой» или просто «Кастой». Лё Пен редко уточняла, о ком конкретно идет речь, что позволяет отнести этот прием не только к тактике оппозиционирования, но и к демагогии. В некоторых случаях она уточняла, что речь шла прежде всего о двух главных партиях Франции (и двух главных оппонентах Лё Пен) – PS (левых) и UMP (правых). [160] [161] [162] Четкое дистанцирование Марин Лё Пен от «Касты» (оппозиционирование) позволяет ей тем самым поставить себя на сторону «интересов народа» (солидаризация). Примеры [163] [164] [165] [166] показывают сложные и порой противоречивые отношения между обращениями «мы», «вы» и «они» внутри текстов Марин Лё Пен. С одной стороны, она очевидно не с «ними» – политическим классом и парижской элитой. С другой – не с народом, потому что не делает себе имидж «обычного президента» подобно Франсуа Олланду; напротив, она позволяет себе давать народу советы и показывать ему, где истина и где фальшь. Можно предположить, что разгадка лежит в модели, которую Лё Пен избрала для себя – модели «строгого родителя». Она демонстрирует свое отличие от других, но не готова занять одну позицию с избирателем. Отсюда обещания «защитить французов» укреплением «авторитета государства» («Французы должны знать, что перед лицом насилия я всегда выбираю порядок и власть»), отсюда образ «щита», наконец отсюда нежелание употреблять слово «мы». По подсчетам Le Monde, Linkfluence и Jean Véronis Technologies34, Лё Пен употребляла это местоимение меньше всех кандидатов на выборах 2012 года (не считая кандидата, занявшего последнее место с 0,25% голосов): в 2/3 ее речей слово «мы» использовано не более пяти раз на 1000 словоупотреблений, еще в трети текстов – от 5 до 10 раз на 1000 слов. Для сравнения, Жан-Люк Меланшон, занявший 4-е место, во всех своих речах использовал слово «мы» более 10 раз на 1000 слов. Но Лё Пен играет роль строгого родителя, который не может допустить панибратства в отношениях с детьми. Поэтому, хотя она говорит о «нашей стране», «нашем коммунальном обслуживании» и т.д., она подчеркивает, что делает это для «вас», французов. Те, кто откажутся соблюдать правила игры, будут наказаны: по Лё Пен, «любая безнаказанность неприемлема». Легко представить себе мать, которая заботится о доме, о своевременной плате за коммунальные услуги, но не позволяет детям считать, что они находятся с ней на одном уровне и могут избежать наказания. Просто она дает им понять, что одни они с этими обязанностями бы не справились. Сама же она ничего не боится. «Я не боюсь» – эту анафору Марин Лё Пен использует пять раз в четырех фразах марсельской речи. [167] Еще одно важное противопоставление внутри группы МЫ ФРАНЦУЗЫ–ОНИ ПОЛИТИЧЕСКИЙ КЛАСС – парижская элита против сельской Франции. Это противопоставление приобретает большое значение в речи, которую Лё Пен произнесла в 45-тысячном городе Шатору – и конечно, оно не могло бы играть столь значимую роль в Марселе, втором по величине городе Франции. В Шатору Марин Лё Пен неоднократно противопоставляла Париж провинции. Известно, что взаимоотношения центра и регионов – старая французская проблема. На протяжении истории позиции сепаратистов и республиканцев попеременно брали верх. И хотя после революции 1789 года противостояние решилось в пользу центра35, регионы сохраняют недоверие к столице, на чем Лё Пен решила открыто сыграть. [168] [169] Несколько раз она прибегает к парадоксальному оруэлловскому языку, явно противореча самой себе. Так, завершая противопоставление Парижа регионам, она говорит о том, что на самом деле никого не с кем не сталкивает, поскольку столица и провинция «дополняют друг друга». [170] Немного погодя в той же речи она произносит: «Да, я верю в идею Франции для всех», – словно не уравнивала иммиграцию с тяжелыми проблемами несколькими фразами раньше. Дж. Лакофф сказал бы, что оруэлловский язык указывает на слабость позиции. «Когда вы слышите, что ваш оппонент использует оруэлловский язык – обращайте на это внимание: это верный признак того, что здесь его позиция уязвима», – писал он в книге «Не думай о слоне!».36 Следуя этой логике, можно сказать, что Марин Лё Пен не удалось найти баланс между желанием вбить клин между разными общественными группами и показать себя кандидатом в президенты всех французов. ГЛАВА 3. МАНИПУЛЯТИВНАЯ СТРАТЕГИЯ Как показывает наш анализ, Марин Лё Пен постоянно прибегала к тому, что О.Н. Паршина назвала манипулятивной стратегией. Особенно активно Лё Пен пользовалась демагогическими приемами. Они сводились к трем типам: 1) сознательному избеганию доказательств своим словам, в том числе раздаче явно невыполнимых обещаний. Примеры этого случая представлены в марсельской речи. Фраза «Я верну французам их безопасность» (Je rendrai aux Français leur sécurité) очевидно иносказательна. Несмотря на это, она никак не проясняется. Фраза «Везде, где Николя Саркози посеял небезопасность, я восстановлю власть государства» (Partout où Nicolas Sarkozy a semé l’insécurité, je rétablirai l’autorité de l’Etat) также предельно неконкретна: «посеять небезопасность» – размытая метафора, одновременно обо всем говорящая и ничего не объясняющая. В примере [171] Марин Лё Пен использует прием пресуппозиции: не приводя конкретных примеров, политик утверждает, что ее слушатели тем не менее знают о них; 2) рисованию ужасающих перспектив [172] [173] [174]; 3) явному сгущению красок при описании текущего положения дел. [175] [176] [177] [178] [179] [180] (в цитате №177 Марин Лё Пен обращается к оппонентам, не называя никого конкретно – тем самым под «вами» может пониматься любой, кто не согласен с «нами» – прим. пер.) Стоит отдельно упомянуть, что к сгущению красок добавляется манипулятивный по своей сути призыв немедленно что-то сделать для изменения ситуации. Так, говоря об ослаблении авторитета государства, Лё Пен утверждает, что необходимо «как можно быстрее вернуть нашу страну в свои руки». Следует обратить внимание на концепт хаоса и анархии, очень важный для риторики Марин Лё Пен. О том, что это создает один из ключевых мифов для дискурса французских ультраправых, будет более подробно сказано в главе «Мифы и мифологемы». ГЛАВА 4. СТРАТЕГИЯ ДИСКРЕДИТАЦИИ И НАПАДЕНИЯ Анализ стратегий нападения и дискредитации в речах Марин Лё Пен заслуживает отдельной главы. Во многом эффективная атакующая позиция предопределила ее сверхуспешный результат в первом туре выборов. Линия нападения Лё Пен строилась по принципу «чума на оба ваши дома», то есть PS и UMP, Олланда и Саркози, или уже упомянутую «Касту». Других кандидатов для Лё Пен как будто не существовало: вся критика ультраправого политика была адресована уходящему и будущему президентам. Это могло вселить в избирателей уверенность, что Лё Пен считает ниже своего достоинства упоминать тех, кто не считается фаворитом, и тем самым ставит себя на один уровень с фаворитами. Главным объектом нападок Лё Пен стал Николя Саркози. Тактика обвинения была преобладающей, и она атаковала его с трех сторон: 1) за «обман» [181] [182] [183] 2) за предательство [184] 3) за страсть к деньгам, расточительство и безнравственность [185] [186] Заметим, что Лё Пен вновь берет на себя морализаторские функции, рассуждая о том, что есть нравственность и безнравственность. Это вписывается в ее модель «строгого родителя». Франсуа Олланд был не столь удобной мишенью для критики, поскольку был значительно менее заметной фигурой, чем Николя Саркози. Поэтому Марин Лё Пен избрала другую линию: она решила сличить его с системой, не вызывающей доверия [187] [188] Говоря об Олланде, Лё Пен даже прибегает к несвойственной французскому дискурсу тактике оскорбления – через унижение. Она называет его «бледной пародией Франсуа Миттерана», «сиамским близнецом уходящего [президента]» и напоминает, что «сегодня он делает вид, что забыл, будто занял место Доминика Стросс-Кана, – недавно почитаемого, а сегодня падшего». Саркози и Олландом обвинения Марин Лё Пен в адрес конкретных людей заканчиваются. Последующая реализация тактики обвинения касается оппонентов Лё Пен в целом, что нередко граничит с демагогией [189] ГЛАВА 5. МИФЫ И МИФОЛОГЕМЫ Ключевые мифологемы у Марин Лё Пен относятся к тому, что Е.И. Шейгал называла мифами-пропозициями. К нему можно причислить миф об анархии и насилии – свойства, которые Марин Лё Пен многократно приписывает современной Франции [190] [191] [192] [193] При создании политических мифов Марин Лё Пен прибегает к пресуппозиции, что видно на примерах фраз «Общество без правил и законов, общество насилия, в котором мы сегодня живем…»; «Я видела, как ваш город утопает в беспорядке, бандитской анархии и каждодневном насилии». Мифологема о насилии и анархии присутствует здесь внутри придаточной части предложения, благодаря чему неверифицируемое мнение подается в виде факта. Отметим, что миф об анархии тесно связан с метафорой наводнения: «город утопает в насилии», «насилие перетекает во Францию полей и колоколен». Как уже показывалось, Марин Лё Пен использует аналогичную метафору для рассуждения о миграции (напр. «хлынула через край»). Во французском языке, как и в русском, метафора воды используется и для нейтрального рассуждения о миграции (миграционный поток/flux migratoire, волна иммиграции/vague d’immigration). Это позволяет говорить об архетипическом характере представления о движении людей как о потоке; Марин Лё Пен лишь развивает его до скрытого сравнения со стихийным бедствием, рассчитывая на эмоциональную реакцию адресата. Игра с метафорой воды позволяет ей еще теснее увязать насилие с иммиграцией. В речи Марин Лё Пен есть еще один важный миф – о «забытой Франции». Он продолжает старую традицию ультраправого французского дискурса, корни которой можно найти еще у идеологического предшественника и отца Марин Лё Пен – Жана-Мари Лё Пена. «Сокращенные придаточные предложения выполняют функцию прилагательных, значит, они находятся в том же положении: они не имеют меры истинности. Сам факт того, что они стоят в этой форме, делает их фактом; истинность этих высказываний предполагается в качестве аксиомы», – писал, анализируя речь Жана-Мари Лё Пена на выборах 2002 года, Дэвид Бэнкс.37 Схожим образом развивает эту мифологему Марин Лё Пен: «Вставай, забытая Франция, презираемая Франция, покинутая Франция!» (Debout la France oubliée, la France méprisée, la France abandonnée !) Этот миф сознательно неконкретен: речь не заходит о том, кто именно забыл и покинул Францию (то есть французов) и кто ее презирает. Нет и прояснения того, что вообще означает «презираемая» Франция. Миф, таким образом, функционирует только как аффективное средство, а подключение аналитических способностей реципиента не требуется. Миф-пропозиция становится так называемым «мифом-кошмаром», когда Марин Лё Пен начинает говорить о будущем Франции. Например, фраза «Греция сейчас переживает наше будущее» эксплуатирует страх адресата перед будущим. К мифологемам-антропонимам можно отнести образ, который Лё Пен пытается создать своим основным оппонентам – Николя Саркози и Франсуа Олланду. Саркози, как показано в четвертой главе, предстает безнравственным, алчным политиком; Лё Пен осуждает его за это, выступая в морализаторской роли. Благодаря этому реализуется основная функция мифа-антропонима: воссоздание архетипной ролевой оппозиции «злодей – герой», которая, как показывает Е.И. Шейгал, свойственна мифическому сознанию.38 Олланд предстает в образе несамостоятельного, блеклого политика, члена Касты, который случайно стал кандидатом в президенты. Тем самым развенчивается его имидж фаворита президентских выборов. ЧАСТЬ 4. ПРИМЕНЕНИЕ КРИТИЧЕСКОГО ДИСКУРС-АНАЛИЗА Хотя предполагалось, что настоящее исследование проанализирует широкий набор инструментов, используемых кандидатами для убеждения избирателей, главной целью было обнаружение способов, при помощи которых они воспроизводят и поддерживают неравенство в обществе. Во Франции неравенство воспроизводилось главным образом за счет антииммигрантской риторики. Обобщив анализ речей, мы можем построить схему воспроизведения ксенофобии во французском предвыборном дискурсе по историческому дискурс-методу Рут Водак (табл. 1 и 2). Поскольку Франсуа Олланд избегал упоминания иммиграции в негативной тональности, в приложение вынесены таблицы, обобщающие риторические стратегии Николя Саркози и Марин Лё Пен. |
Похожие:
 | Федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего профессионального образования |  | Федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего профессионального образования |
| Федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего профессионального образования | | Федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего профессионального образования |
| Федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего профессионального образования | | Федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего профессионального образования |
| Федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего профессионального образования | | Федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего профессионального образования |
| Федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего профессионального образования | | Федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего профессионального образования |