«Книга о том, как живут люди в сельской России и почему они так по-разному живут» 1
Скачать 295.58 Kb.
|
| Троцук И.В. «Книга о том, как живут люди в сельской России и почему они так по-разному живут»1, или как важно задавать правильные вопросы Рецензируемая книга «Десять актуальных вопросов о сельской России: Ответы географа» – вторая работа Татьяны Григорьевны Нефедовой, которую стоит вдумчиво прочитать и бережно поставить на книжную полку любому горожанину, интересующемуся жизненными обстоятельствами, политико-экономическими контекстами и социокультурными особенностями повседневных практик за пределами его рутинного «ареала обитания». Вторая – после ее известнейшей работы «Сельская Россия на перепутье: Географические очерки»2, которая вышла ровно десятилетие назад, в 2003 году, и была очень точно охарактеризована признанным специалистом по городскому и региональному развитию Вячеславом Леонидовичем Глазычевым как «замечательная, великолепная – давно таких не было»3. Эти работы объединяет то, что, несмотря на оговариваемую в названии и аннотации каждой из них дисциплинарную принадлежность, повествование не ограничивается только географией как с точки зрения предметного поля и методических решений, так и статистических и аналитических обобщений и практических выводов. Автор ставит перед собой труднореализуемую, но исключительно важную и интересную задачу – показать реальную жизнь сельской России во всех ее «измерениях», развеяв устойчивые в российском массовом сознании мифологемы и иллюзии относительно состояния аграрного сектора и жизни в сельской местности: признаемся честно, благодаря вниманию средств массовой информации к сельской проблематике в лубочно-сериальных и документально-панических формах, муссированию в государственном дискурсе проблемы продовольственной безопасности страны и собственной «приусадебной» дачной практике все мы считаем себя достаточно компетентными для почти «экспертных» высказываний о судьбах российской деревни. И десять лет спустя Т.Г. Нефедова верна обозначенным в своей первой работе тематическим приоритетам, методическим приемам и стилистическим конструкциям. Обращение к предыдущему тексту автора показывает, насколько устойчивыми оказались выявленные еще десятилетие назад по результатам многолетних наблюдений тенденции развития сельской России, хотя, безусловно, перед нами две очень разные книги. В 2003 году Нефедова исходила из предельно широкой трактовки села как особого сельского образа жизни и сложного набора любых практик сельского хозяйствования, которые в совокупности формируют весьма диверсифицированное в географическом смысле, но единое пространство аграрной России, книга в целом носила более «наукообразный» характер и была разбита на три части. В первой автор обозначил полусельский характер жизни в современной России (более 20% населения нельзя однозначно отнести ни к сельскому, ни к городскому), обусловивший различие систем ценностей у жителей центра и периферии страны. Во второй – рассмотрел ключевые проблемы сельского хозяйства в контексте его пространственной организации (продуктивность, обеспеченность продовольствием в свете межрегионального разделения труда, состояние главных агроукладов и видов землепользования, устойчивость и эффективность вертикальных и горизонтальных структур АПК, варианты трансформации коллективных предприятий, индивидуального и фермерского хозяйства), которые привели к формированию устойчивых очагов непродуктивного общественного сектора («черных дыр»), в основном на периферии административных областей, и ареалов относительно стабильного продуктивного сельского хозяйства. В третьей части, проанализировав общие принципы его организации и внешние факторы, на таковые влияющие (природные условия, социально-экономические перемены, расстояние до крупных городов, дефицит трудовых ресурсов, самоорганизацию сельских сообществ, экономическую и социальную поддержку государства и национальную специфику), Нефедова предложила модель социально-сельскохозяйственного районирования Европейской России по социально-демографическим и инфраструктурным параметрам, сочетаниям основных укладов, специализации и товарности агропроизводства. Структура новой книги Нефедовой принципиально иная и соответствует заявленной автором в аннотации попытке «ответить на наиболее часто задаваемые вопросы о том, что же происходит за пределами больших городов России»4 (С.2). Поэтому работа в хорошем смысле более публицистична, чем предыдущая, и действительно ориентирована на обозначенную в аннотации максимально широкую читательскую аудиторию, включая «ученых, преподавателей, студентов, политиков и лиц, принимающих решения, а также всех тех, кому небезразлично, что происходит в российской деревне». Предваряет текст визуально стилизованный под старину, а содержательно – под типовые форматы биографических интервью сельских жителей эпиграф «Как живем? Телефона нет, радио нет, воды нет, женщин нет, скотины нет, никому до нас нет дела. Что еще? Живем хорошо» (С.4). Сложно сказать, какую именно роль отводил этой «цитате» автор, но сформулирована она в духе первой книги Нефедовой (где показано, что «неприхотливое и терпеливое наше население может выжить и будучи вовсе брошенным на произвол судьбы»5) и явно закладывает оценочный модус восприятия текста: о каких бы объективно сложных и даже катастрофических условиях жизни в сельских районах России ни шла речь, их жители исключительно редко крайне негативно, как однозначно «плохую», оценивают свою повседневность6. Итак, базовых вопросов о сельской России у Нефедовой десять, и каждому из них посвящена отдельная глава. Вопросы сформулированы предельно медийно и обыденно (это типичная повседневная рационализация – именно так, задавая почти риторические вопросы, мы склонны вести обыденные разговоры), а потому очень общо и даже интригующе, но дополнительные названия глав и заголовки параграфов обозначают особенности их научно-дискурсивного оформления. С содержательной точки зрения главы книги условно распадаются на два типа: в одних представлена весьма широкая проблематика, которая иллюстрируется конкретными примерами (скажем, когда речь идет о многоукладности сельской экономики и пространственной организации сельской местности); в других рассматриваются конкретные кейсы и по результатам их анализа делаются выводы, которые можно, с очевидными оговорками, экстраполировать на иные контексты (на примере Ставропольского края, Самарской области и Северной Осетии дается оценка сельскохозяйственного благополучия российского Юга). Предваряет поиск ответов на вопросы Введение, в котором обозначены: тематические приоритеты книги и предпосылки ее создания (предыдущие работы автора и курс лекций о сельской России для студентов географического факультета МГУ); методический «арсенал» – «обширные экспедиционные обследования регионов России в 1990–2000-х годах, а также анализ всяческой статистики не только по восьми десяткам субъектов Российской Федерации, но и по паре тысяч муниципальных районов и – выборочно – по отдельным селам и деревням», анкетирование населения и «долгие разговоры с бабушками на завалинке и с представителями власти в шикарных кабинетах» – необходимый, чтобы «увидеть и показать на картах дробный социально-экономический “рельеф” сельской России, его “вершины и впадины”» (С.11); перечень и критерии отбора ключевых регионов-кейсов. За Введением следует несколько вынесенных за его рамки страниц о том, каковы были основополагающие принципы исследовательской работы автора в течение десятилетий изучения сельской жизни в России и других странах: погружение в исследуемый объект посредством сочетания двух стратегий, которые социологи называют «восходящей» («от живого многообразия хозяйств и местностей до их типологий, подкрепленных доступной статистикой») и «нисходящей» («от анализа статистики по странам, регионам, поселениям до детальных обследований и характеристик конкретных мест») (С.13); совмещение анализа статистических данных со строгим анкетированием населения и глубинными интервью; полимасштабность – смыкание социально-географических исследований на локальном уровне с социологией, микроэкономикой и ландшафтоведением; комплексность – изучение видов и результатов хозяйственной деятельности в конкретном районе/регионе в тесной связи с исследованием демографии, расселения и социальной среды, конвергенция географического, социально-экономического и социологического подходов и методов, учет не только экономических и социальных параметров, но и нематериальных феноменов, институциональных факторов (поведение людей, социальные сети и пр.), чтобы «выявить возможные “коридоры” развития разных территорий на разных масштабных уровнях» (С.16). Первый вопрос, благодаря которому в первой главе книги очерчено предметное поле исследования и расплывчатые границы объекта изучения, проработан понятийно-категориальный аппарат: «Что такое сельская местность?». Нефедова полагает, что в России имеет смысл говорить о едином подвижном сельско-городском континууме, потому что каждый пятый россиянин продолжает жить как бы «между городом и селом» или «и в селе, и в городе», подвижность сельского населения возросла с целью поиска работы (широко распространено новое отходничество, потому что поиск заработка за пределами места жительства – часто единственный выход для экономически активного населения), а городского – в целях рекреации (нарастает центробежный поток дачников, отражая общемировые процессы постиндустриального развития сельской местности в пригородах и на периферии). В качестве «самого верного признака» городского обустройства Нефедова выбирает обеспеченность канализацией (и тогда в России, как и в Латинской Америке, горожан оказывается не больше 60%): «отличительная черта застройки сельского типа, отсутствие элементарных удобств – поистине ключевой индикатор реальной российской урбанизированности» (С.21). Второй вопрос: «В чем причины неудач сельского хозяйства?». Во второй главе книги показаны не только причины его отставания от других стран, но и развенчаны устойчивые в массовом сознании оправдательные мифы о таковых, в каждом из которых есть доля истины, но лишь доля (мифы эти хорошо «схвачены» автором). 1) «Россия – страна холодная. Именно климат определяет низкую производительность и неэффективность сельского труда» (С.56). Первый миф сводит все беды сельского хозяйства к суровому климату, но сравнение продуктивности скота и земли и производительности труда не страны в целом, а отдельных ее макрорегионов с похожими природными условиям в других странах говорит не в пользу России и не о детерминации результатов сельскохозяйственной деятельности природными факторами. 2) «Промышленность в городах развивалась за счет сельской местности, обрекая ее на отставание» (С.60). Второй миф исходит из посылки о систематическом и методичном ограблении деревни большевиками: следует различать разные типы государственной политики в разные исторические периоды, но в целом недоучитывается роль целого ряда иных факторов, в частности, обеспеченность трудовыми ресурсами и социальной инфраструктурой. 3) «Все дело в советской уравниловке, потере чувства хозяина» (С.63) – действительно, организация сельского хозяйства в начале ХХ века, развившая «устойчивое пренебрежение к эффективности индивидуального труда и своеобразный механизм отрицательной селекции сельского населения в советский период» создали «ненадежный фундамент» для реформ 1990-х годов, однако не могут считаться единственным и верным объяснением неэффективности сельского хозяйства – это лишь один из многочисленных факторов, пусть и весьма устойчивый и с важными культурологическими последствиями. 4) «Все беды сельской местности и хозяйства – результат роста городов, сельской депопуляции и дефицита рабочих рук» (С.66): но многие российские регионы недоурбанизированы, сельская депопуляция объективно ощущается, но дефицит работников нередко носит не количественный, а качественный характер, плюс все эти проблемы настолько пространственно дифференцированы, что «говорить о них в целом бессмысленно». В итоге, признавая частичную правоту каждого мифа, Нефедова полагает, что «совместно они отчасти объясняют, почему в России все не так, как должно было бы быть и как хотелось бы, когда затевались очередные реформы» (С.73). Третий вопрос: «Что стало с колхозами, совхозами и леспромхозами?». Для ответа на него показана общая логика развития крупных агропредприятий с 1970-х годов под влиянием как аграрных и земельных, так и общеэкономических реформ, которая обусловила сначала кризис крупных хозяйств, затем их модернизацию и избирательное восстановление в разных отраслях и в тесной привязке к развитию смежных сельскохозяйственных укладов – индивидуального и фермерского. В качестве базовых моделей «метаморфоз» сельскохозяйственных предприятий в 1990-е годы Нефедова выделяет «отступление назад» (выжившие колхозы, мимикрировавшие в кооперативы, превратившиеся в АО и ТОО и прочие формы полукоммерческих структур) и «продвижение вперед» (разнообразные варианты, обусловленные появлением руководителей нового типа, умеющих найти нишу на рынке и модернизировать производство). В результате «агрохолдинги, “сшивая” российское пространство и частично спасая сельское хозяйство, усиливают поляризацию сельской территории… и сильнее всего страдают периферийные районы нечерноземных областей, удаленные от основных магистралей и не попадающие в сырьевую зону крупных агрохолдингов» (С.411). Нынешняя концентрация собственности имеет как позитивные экономические эффекты (агрохолдинги возвращают заброшенные территории в сельское и лесное хозяйство, увеличивают занятость населения и поступление налогов в местные бюджеты и др.), так и негативные (рост издержек неэффективного управления громоздкими структурами, потеря гибкости в адаптации к рынку, рост коррупции за счет слияния топ-менеджмента с региональными властями и др.). Четвертый вопрос: «Как выживают люди на селе?». Прежде всего, благодаря личному подсобному хозяйству, которое «помогало пропитанию людей весь советский период…, несмотря на 70 лет искоренения частного хозяйства, оно оказалось бессмертно, а в 1990-е годы у него открылось второе дыхание» (С.411), чему немало способствовали симбиотические отношения коллективного и индивидуального секторов еще с советского времени, а мешает коммерционализации ЛПХ отсутствие возможностей сбыта продукции. Нефедова связывает формирование компактных ареалов товарных хозяйств населения и различия в возможностях самозанятости с рядом факторов: человеческим потенциалом (количество, качество, традиции хозяйствования, активно-рыночное или адаптивное, приспособительно-пассивное поведение), доступными природными и инвестиционными ресурсами, которые и определяют формирование новых и развитие традиционных форм сельскохозяйственной и несельскохозяйственной экономики в сельской местности (скажем, дары леса могли бы, как и сто лет назад, стать брендом и экспортным товаром России, поэтому возвращение к собирательству грибов и ягод, в том числе за счет свертывания сельского хозяйства, – нормальный вариант углубления разделения труда между Севером и Югом). Нефедова разрабатывает типологию субъектов Российской Федерации по возможным направлениям и интенсивности самозанятости населения: пригородный тип (Московская и Ленинградская области с разнообразной активностью сельского населения); тип с высоким потенциалом самозанятости населения преимущественно в сельском хозяйстве и перспективами диверсификации занятости делится на три подтипа – наиболее перспективные южные районы равнинного Северного Кавказа с активным населением и притоком мигрантов в село, наиболее перспективные для животноводства республики Северного Кавказа и отчасти Астраханская область и регионы Южного и Среднего Поволжья и Южного Урала, перспективные для занятий животноводством и привлечения мигрантов; регионы со средним потенциалом самозанятости (переходная зона от Нечерноземья к Черноземью); регионы с упадком самозанятости и неясными ее перспективами (староосвоенные нечерноземные регионы с сильной депопуляцией и деградацией социальной среды); регионы традиционного хозяйства малочисленных народностей (рыболовство и оленеводство). Пятый вопрос: «Почему сельская Россия такая разная?». Нефедова называет три основных фактора, дифференцирующих территорию России по характеру освоения сельской территории, видам и результатам деятельности на ней, возможностям и ограничениям ее развития: природные ресурсы и условия, экономико-географическое положение (удаленность от городов разного размера и транспортных магистралей, в первую очередь), этнокультурные факторы. Так, в советский период агломерационный тренд сельско-городской миграции дополнялся трендом перемещения населения на север (градиент «север – юг», т.е. различия между Севером и Югом по степени сельскохозяйственной освоенности и характеру расселения связаны с природной рентой и сложились исторически) и восток, в 1990-е годы стал преобладать западный миграционный дрейф, а с 2000-х восстановилась тенденция стягивания сельского населения в агломерационные зоны (сегодня центрально-периферийные различия для обширной страны со сравнительно разреженным населением – ключевой параметр организации территории, хотя близость к Москве порой оказывается важнее, чем к своей региональной «столице»). В итоге концентрация сельского населения сегодня наблюдается только на юге Европейской России, в некоторых республиках и в пригородных Московской и Ленинградской областях при продолжающемся его сокращении на остальной территории страны, переживающей социально-экономическую депрессию. Поэтому контраст между пригородами и остальными районами внутри многих субъектов Российской Федерации, особенно в Нечерноземье, больше, чем региональные различия, обусловленные «сжатием» – освоенного сельского пространства в отдельные очаги, любой сельскохозяйственной деятельности к городам, в пригороды, где концентрируются наиболее дееспособные многопрофильные предприятия и ареалы специализированного хозяйства, что усугубляет экономическую и социальную поляризацию страны и создает «сложную территориальную мозаику, которая на первый взгляд кажется хаосом, но это не так» (С.187). Нефедова выделяет пять зон с разной долей внешней и внутренней периферии: слабоосвоенная территория (огромная внешняя периферия); лесная зона с добычей полезных ископаемых, очаговым заселением и сельским хозяйством (также внешняя периферия); лесо-сельскохозяйственная зона с «головокружительными контрастами пригородных и глубинных районов» (внешняя периферия постепенно переходит во внутреннюю); преимущественно сельскохозяйственная зона (равнины, где неоднородность территории определяют не столько пригородно-периферийные различия, сколько дифференциация природных условий и этнокультурные особенности населения); горная скотоводческая зона с очагами добычи полезных ископаемых (Кавказская и Сибирская подзоны). Шестой вопрос: «Что будет с черноземной глубинкой, чье «развитие долгое время шло наперекор объективным природным и, главное, социальным особенностям и ограничениям»? Нефедова полагает, что сегодня в Нечерноземье параллельно существуют и взаимодействуют как бы две жизни: местная – вблизи городов относительно благополучная (сельские традиции здесь активно преобразовываются), но в зонах рискованного земледелия вдали от городов охваченная тяжелой депрессией вследствие сильной депопуляции и экономического кризиса (сельские традиции исчезают, потому что их некому сохранять); и дачная – разнообразная по составу временных жителей и по их влиянию на местные ландшафты и сообщества. Географический фактор структуризации сельского пространства по оси «пригород – периферия» оказался для сельской местности намного важнее политических, институциональных и общеэкономических факторов, причем внутри периферийных районов в наихудшем положении оказались удаленные лесопромышленные поселки, где разорившиеся агропредприятия «никто не банкротит, они просто никому не нужны» (С.208). В итоге происходит пространственное «хозяйственное сжатие» экономики при ее диверсификации, которое не должно, но нередко сопровождается целенаправленным социально-инфраструктурным сжатием, усилением очаговости освоения и переходом к дополнительному использованию природных ресурсов (древесины, даров леса, ландшафта в целом), что «грозит полной потерей социального контроля над удаленными староосвоенными территориями Нечерноземья» (С.238). Седьмой вопрос: «К чему приводит борьба за землю в пригороде?». Поиск ответа на этот вопрос осуществляется на примере наиболее мощного российского пригорода – Подмосковья, «сила» которого обусловлена ежедневной трудовой миграцией с Москвой, дачной рекреацией и субурбанизацией, оседанием мигрантов в прилежащих к Москве районах, развитием транспортной инфраструктуры и радиально-кольцевым устройством, приходом столичного бизнеса за счет земельных ресурсов и налоговых льгот области, экологическим и пищевым снабжением столицы. Московская агломерация распространяет свое влияние и на соседние области, превращая их в дачно-рекреационные пригороды столицы, оттягивая местные трудовые ресурсы, являясь крупным производителем агропродукции с преобладанием крупнотоварного производства с высокой продуктивностью и местом концентрации инвестиций в сельское хозяйство. «Из-за обилия коттеджей и дач кажется, что сельского хозяйства в Подмосковье не осталось, однако вопреки общемировым тенденциям сельское хозяйство все еще остается важным признаком подмосковной субурбии» (С.251) (в тексте названы мощные агрохолдинги, работающие на Москву), который конфликтует с другими видами землепользования, особенно с жилищно-рекреационным. Восьмой вопрос: «Насколько благополучен Юг?». В восьмой главе рассмотрено три кейса (хотя признается, что различия внутри каждого из них велики): Ставропольский край – как относительно благополучный сельский регион, где, однако, также происходит экономическая поляризация местности, не хватает даже первичной переработки сырья в местах его производства и развития связей внутри регионального АПК, идет борьба за дефицитную землю между сельскохозяйственными производителями, что не способствует их кооперации, сложилась сильная аграрная перенаселенность и искусственное бюджетное иждивенчество экономически благополучных районов и поселений, нарастает роль природных и этнических различий в дифференциации сельского пространства. Эти факторы оказывают значимое воздействие и на занятия сельского населения и уровень его жизни в Самарской области – это пример полузасушливого района Поволжья, где пригороды крупнейших городов играют важную роль, а смена специализации предприятий с животноводческо-растениеводческой на чисто растениеводческую привела к высокой безработице, социальные последствия которой смягчило развитие товарных животноводческих хозяйств населения. Третий кейс – Северная Осетия как пример кавказской республики, где дифференцирующую роль градиента «пригород – периферия» выполняет его аналог «равнины – горы»: здесь земля также основной и дефицитный ресурс, но животноводство сохранилось при сокращении постоянного населения вследствие хозяйственных традиций горцев и крепких связей с родственниками, уезжающими жить в города, как только это позволяет достаток (а не выталкивает бедность). Исторически многонациональный Юг России сегодня испытывает национальное напряжение вследствие нарастания миграционного потока из соседних республик и стран (их избыточное трудоспособное непритязательное население готово заполнить непрестижные рабочие места, не интересные местному населению), прежде всего, по экономическим причинам (конфликты землепользования и конкурентоспособность традиционного полутеневого хозяйства мигрантов), которые только усугубляются явной сегрегацией сельского пространства по этническому признаку. Девятый вопрос: «Какие новые проблемы принесли 20 лет преобразований?». Ответ Нефедовой предельно лаконичен: «в результате сельской депопуляции и кризиса агропроизводства основное пространство России сжимается» (С.421), происходит «спонтанное усиление концентрации деятельности, растущий отрыв лидеров от аутсайдеров» (С.431), и возникающие, а, вернее, озвучиваемые (поскольку многие проблемы обозначились еще в советское время) как новые угрозы способствуют нарастанию этой негативной тенденции. Речь идет о продовольственной безопасности страны (хотя и в советское время она сильно зависела от импорта, но усиление поляризации сельского хозяйства и сокращение посевных усугубили эту зависимость), о вступлении России в ВТО, которое осложнит положение за счет требуемого сокращения уровня поддержки сельского хозяйства (не столько объемов, которые и сейчас меньше лимита ВТО, но структуры – на Западе практикуется прямая поддержка государства, в России – заградительные меры в виде таможенных барьеров и импортных пошлин), и о нарастании природно-антропогенных последствий экономических реформ (лесных пожаров, прежде всего). Десятый вопрос: «А как у соседей?». Хотя по всему тексту рассеяны релевантные рассматриваемым вопросам сопоставительные характеристики российских реалий с ситуацией в других странах, сама постановка сравнительной главы в конец книги говорит о многом еще до ее прочтения: очевидно, что автор не собирался отталкиваться от неких идеальных западных или иных моделей и оценивать, насколько они срабатывают в отечественных условиях, а если неэффективно, то почему, а использует иную логику повествования – от детальной характеристики российского опыта к проведению параллелей с аналогичным в регионально-географическом, а не геополитическом, страновом или политико-идеологическом отношении. Корректное помещение якобы специфических российских реалий в сравнительный контекст начинается с первых страниц книги без свойственной многим современным авторам идеализации и гипертрофированного подчеркивания особенностей национального менталитета или пути. Так, например, показано, что дачный феномен – «не следствие особого российского менталитета, а результат вписывания близкой всем народам тяги к совмещению достоинств городской и сельской жизни в конкретные исторические и географические условия России» (С.36); что дезурбанизация в России отличается от развитых стран, где она характерна, в основном, для среднего класса, потому что в России круглый год в сельской местности проводят либо супербогатые, либо бедные, сдающие квартиры в аренду, хотя постепенно нарастает и движение дауншифтеров в формате экопоселений; что депрессивные сельские районы есть во всех странах Европы, но в России их отличает две особенности – сравнительно редкая сеть городов, которых не хватило для организации обширной сельской территории, и неповоротливость социалистических предприятий в советское время, которые оказались не готовы к масштабам сельско-городской миграции. Главное, в чем отстает Россия от западных стран – «поддержка не только сельского хозяйства, но и сельской местности, что существенно влияет и на сельское хозяйство» (С.348). В десятой главе проведено сравнение общих сценариев развития сельских территорий в России с Финляндией, Центрально-Восточной Европой, Казахстаном и Китаем. Финский опыт значим для Севера и Северо-Запада России как образец приспособления населения и хозяйства к сложным природным условиям: «главными лимитирующими факторами в Нечерноземной России оказываются не столько природные, сколько экономико-организационные и социокультурные» (С.425). Страны Центрально-Восточной Европы прошли схожий с нашим путь постсоциалистического реформирования, для них также характерно общее сокращение агропроизводства и кризис даже традиционных отраслей сельского хозяйства, но здесь оказались лучше «рамочные условия для развития предпринимательской деятельности» (С.426), что способствовало восстановлению ряда прежних и созданию новых рыночных институтов. Казахстан, как пример бывшей советской республики, демонстрирует ту же, что и Россия, зависимость развития сельской местности от природных условий, однако при сходных с нашей страной процессах (кризис животноводства, сильная экономическая поляризация частных хозяйств, пространственная дифференциация и др.) сельская местность Казахстана обладает большим потенциалом развития, сочетая черты южных районов и национальных республик России. Китай, на территории которого социальные и территориальные контрасты наиболее высоки из всех стран с переходной экономикой, что сближает его с Россией, отличается от нее форсированной урбанизацией, устойчивым ростом, а не спадом агропроизводства в результате реформ, высокой плотностью сельского населения, меньшими социальными обязательствами государства, сельской индустриализацией, привлекающей в деревню инвестиции и определяющей экспортную ориентацию восточного Китая. «Успехи Китая во многом были основаны на его демографическом потенциале, привычке к кропотливому ручному труду, четкой регламентации отношений и силе государства, т.е. на том, чего в России в 1990-2000-х годах не было и нет» (С.428). Никаких «волшебных рецептов» Нефедова не дает, говоря, что необходимость кардинальных институциональных изменений для стимулирования низовой инициативы и ограничения властного волюнтаризма (хотя в стране, наоборот, усиливается централизация и коррупция) и разумная социально направленная политика (хотя государство становится все менее социальным) – вещи совершенно очевидные в масштабах всей страны, а не только сельского хозяйства и местности. Поэтому, исходя из объективно сложившейся ситуации – «сельское пространство России, и так сравнительно слабо освоенное и заселенное, давно уже сжалось в отдельные очаги, и переломить ситуацию в ближайшее время вряд ли удастся» (С.431) – предлагает максимально «спокойные» по необходимым затратам варианты использования ее в свою пользу. Прежде всего, констатируя неизбежность крайней неравномерности нашего необъятного пространства при догоняющем развитии, полупериферийном положении на стыке Европы и Азии, преобладании не очень благоприятных для жизни и интенсивного хозяйства природных условий, недостатке демографических и финансовых ресурсов, специфических «приоритетах» власть- и капиталоимущих, Нефедова говорит о необходимости общей стратегии освоения и обустройства страны и сельской местности, чтобы не метаться от «размазывания» инвестиций по множеству объектов, особенно в малоосвоенных зонах, к их гиперконцентрации в ряде агломераций. Причем эта стратегия должна быть дифференцирована по уровням административного управления: федеральному (решение институциональных проблем в регионах, сохранивших трудовой потенциал сельской местности – в южных районах Европейской России и Сибири), межрегиональному (защита успешных агропредприятий от агрессивных финансовых и строительных структур в пригородах больших городов в Нечерноземье и Сибири) и локальному (оптимизация землепользования в южных регионах, дотационная поддержка средних и малых предприятий в депрессивных районах). Раз во многих регионах продолжается сокращение посевных площадей и доля реально покрытой лесом территорий во многих муниципалитетах уже превышает половину, то Россия может проводить дифференцированное самопозиционирование – как сельскохозяйственный донор в южных и пригородных районах, как мировой экологический донор – в других. Раз страна сильно зависит от импорта животноводческой продукции, особенно мяса, и не готова отказаться от него по объективным причинам, то следует диверсифицировать поставщиков. Раз страна по демографическим и иным причинам не может обойтись без трудовых мигрантов, то нужно диверсифицировать их потоки и не допускать создания «массивов фронтального компактного расселения одной этнической группы» (С.405) где бы то ни было. Несомненно, книга Нефедовой исключительно сложна – не столько для прочтения, сколько для восприятия (это более 450 страниц достаточно мелкого текста с еще более убористыми вставками, иллюстрирующими конкретными кейсами проговариваемые автором общие вещи), поэтому ее, наверное, можно считать своеобразным энциклопедическим справочником о прошлом, настоящем и возможном будущем, а также о моделях концептуализации и эмпирической оценки жизнедеятельности сельской России, т.е. обращаться прицельно к конкретным главам или же читать книгу постепенно, в течение длительного времени, осмысливая каждый из поставленных в ней вопросов и давая усвоенному материалу время «осесть». Автор понимает, насколько насыщенный в фактуальном, концептуальном, понятийно-категориальном и оценочном отношении текст предлагает читателям, а потому использует ряд приемов для упрощения его восприятия. Во-первых, каждая глава имеет следующую логическую структуру: общая «вводка» в проблематику раздела и объективная статистическая и социально-экономическая характеристика конкретных вопросов или регионов; детальное описание, совершенно в социологическом духе, институциональных контекстов, исторических периодов, социально-экономических и социокультурных элементов, конкретных социальных действий, отношений, ролей и групп; краткая суммировка выводов из представленного материала. Внутри глав текст фактически состоит из вопросов и ответов – такова авторская манера письма: сначала задается правильный вопрос (а расхожая социологическая шутка утверждает, что это уже половина ответа), а затем приводятся возможные варианты поиска ответов на него с уточнением достоинств и ограничений каждого из них. Во-вторых, огромное количество весьма «разнокалиберной» информации Нефедова тщательно структурирует, а потому даже у не самого подготовленного читателя не может возникнуть в голове путаницы – буквально все, о чем пишет автор, «разложено по полочкам» и «промаркировано». Например, в первой главе суммированы отличия российских дач от западных типов загородного жилья, представлена типология дач по влиянию на сельскую местность (ближние, среднеудаленные и дальние) и современных усадеб горожан (классические, сады, огороды, сельские дома, унаследованные или купленные в деревне или в малом городе, особняки, виллы или коттеджи); в третьей главе приведены основные этапы трансформации земельных отношений в постсоветское время и модели адаптации крупных предприятий к новым экономическим условиям, имеющие ярко выраженную географическую привязку (деконцентрация по мелким хозяйствам в 1990-е годы и усиление концентрации производства в 2000-х); в четвертой главе причины, тормозящие развитие фермерского хозяйства, разделены на «объективные», или внешние, связанные с экономическими, институциональными, бюрократическими и прочими условиями (организационные препятствия, отсутствие кооперации коллективных предприятий и фермеров, неудовлетворительное законодательство, отсутствие техники и налаженной системы сбыта продукции) и «субъективные», «внутренние», социально-психологические (особенности мышления населения), которые накладываются на географические факторы и ограничения; в шестой главе обозначены модели экономики пространственного сжатия при ее диверсификации; в десятой – «восемь специфик китайской деревни» («текучее население», высокая плотность сельского населения и его малоземелье, невероятная интенсивность землепользования, высокая производительность земли и труда, недавняя память о жестокости коллективизации и зарегулированность, огромные социальные и территориальные контрасты и др.) и т.д. В-третьих, текст снабжен большим количеством иллюстративного материала: это и интереснейшие описания конкретных кейсов, и табулированные статистические данные, и представленные в виде схем классификации и типологии, и многочисленные диаграммы и даже фотографии. Причем нередко они приводятся не только и не столько с иллюстративными целями – скорее речь идет о показе «реального» положения дел, например, сравнение урожайности культур в России со странами, имеющими такие же природные предпосылки, оказывалось в советское время и продолжает быть не в пользу России, т.е. «социализм был повсюду, а результаты везде разные». Важно отметить, что данные последних десятилетий (например, интереснейшие «биографии» московских агрохолдингов мясного и молочного направлений) и советского периода в книге не «повисают в воздухе» – всегда показаны объективные тенденции, сложившиеся еще в досоветской России, приводятся развернутые концептуальные обоснования социально-экономических и демографических процессов из релевантной отечественной и зарубежной литературы (библиографический список – отдельное достоинство книги). В-четвертых, фиксирует публицистический крен книги специальная одиннадцатая глава, незамысловато озаглавленная «Главное для тех, кому некогда читать всю книгу», куда из текста «вытащены основные, разрозненные положения, отчасти дающие ответы на поставленные вопросы» (С.406) (а для неспособных прочитать книгу в силу незнания русского языка после библиографического списка приведен перевод на английский десяти базовых вопросов и содержания). В принципе, чтобы получить представление о тематических акцентах книги действительно «удобно» прочитать всего 25 страниц, обращаясь при необходимости к разъяснениям и конкретным примерам в соответствующих главах, как и советует автор, хотя, конечно, не стоит этого делать – почти полсотни страниц читаются достаточно легко и увлекательно, если дозировать чтение как раз по тем самым вопросам, что поставлены автором в начале и определили разбиение текста по главам. В-пятых, буквально на каждой странице книге основные понятия, выводы и обобщения выделены курсивом – Нефедова как будто помогает читателю «увидеть» главное, понимая особенности нынешнего читательского восприятия: редкий современный автор, пишущий о «человеке постмодерна», забывает упомянуть о «клиповости», фрагментарности и визуальной детерминированности его мировосприятия. Впрочем, нередко этого курсивно выделенного главного оказывается исключительно много – иначе и быть не могло, учитывая целевой и пространственный «замах» автора. И, наконец, как и все работы и выступления Нефедовой, книгу отличает хороший «язык», нередко весьма метафоричный, благодаря которому в тексте за сдержанными и выверенными фразами очень компетентного специалиста и исключительно эрудированного человека проглядывает эмоциональная и даже поэтическая натура. Последняя особенность текста достигается, с одной стороны, за счет использования «вкусных» лексических оборотов: сельской России «долго “не везло”»; «обилие “вил” и “замков” в Москве – результат выплеска капиталов»; «рурбанизация не убила сельского хозяйства населения и образа его жизни, а расширила сферу ее странноватых квазигородских условий»; «дача как воплощение русской мечты не есть продукт какой-то особой руральной ментальности россиян»; «территориальные контрасты становятся даже более явными под ветром перемен»; «есть на периферии и уникальные миры – в наиболее удаленные медвежьи углы и депопуляция, и экономический кризис доходили с опозданием»; «у нас любят “порулить”, что весьма опасно»; «жизнь в нечерноземной глубинке во многом похожа на некую сюрреалистическую картину, полную противоречий». С другой стороны, благодаря нескольким явно считываемым рефренам, выступающим осями организации многостраничного текста. Прежде всего, это подчеркивание исторической преемственности большинства российских проблем, которые не были порождены «неправильными» реформами 1990-х годов, а, скорее усугублены или подкреплены ими. Скажем, во многих районах самой тяжелой сельской депрессии, которые Нефедова называет «черными дырами» российского пространства, затяжные экономические и социальные кризисы сформировались еще в советский период; и сжатие освоенного пространства России началось тогда же, потому что многие предприятия, особенно в Нечерноземье, брали на себя гораздо больше обязательств (земель, скота и пр.), чем могли выполнить (обработать, прокормить и пр.). Сегодня в аграрном секторе Россия вернулась в четырем основным укладам, которые имели место в начале ХХ века: самостоятельные сельскохозяйственные предприятия, агрохолдинги (причем эти две группы в официальной статистике объединены в категорию «сельскохозяйственные организации», что препятствует анализу реальных процессов), крестьянские (фермерские) хозяйства и индивидуальные предприниматели без образования юридического лица и личные хозяйства населения (включая сады и огороды горожан). В тексте постоянно упоминается, то открыто, то вскользь, склонность российского руководства игнорировать или до крайности упрощать многие факторы регионального развития («учесть и увязать множество функций сельской местности чрезвычайно сложно, так что же требовать это от властей, любящих простые решения»), в результате чего реалии зачастую сильно отличаются от официальных «представлений» (реально работающих фермеров в различных регионах, в том числе и относительно благополучных с точки зрения развития сельского хозяйства южных, оказывается около 20% официально зарегистрированных). В целом «“пространственная генетика”, т.е. зависимость от структур советского времени, очень хорошо видна на всех картах и графиках» (С.431), и, как и в советское время, осознается роль эндогенных факторов организации внегородского пространства страны власть предержащими с трудом: «если межрегиональные контрасты и знакомы лицам, принимающим решения, то огромные внутрирегиональные контрасты и ограничения развития остаются за кадром, часто приводя к результатам, противоположным декларируемым» (С.431). Другой рефрен книги – парадоксальность и некая «условность» российской жизни, которая особенно наглядно проявляется, когда автор пытается разобраться с теми объективными реалиями, которые должны или якобы стоят за конкретными словесными конструкциями. Уже на первых страницах подобная парадоксальность прослеживается в попытках четко определить, что такое «сельская местность – это то, что не город, но тогда нужно разбираться, что такое город, каковы его критерии и насколько они стабильны» (С.17), и тут сразу начинает проявляться запутанность российского административно-территориального деления, неоднозначность критериев определения города, подвижность системы малых городов и сел и пр. Результат подобной российской парадоксальности – половинчатость во всем, которая, например, проявляется в широком распространении полугородского, полусельского типа жизни; приверженность странным принципам организации жизни – «с первых лет советской власти мы были постоянно озабочены урожаем – что ни осень, то битва за урожай: менялись правительства, экономические лозунги, названия и типы предприятий – не менялись лишь напряжение борьбы за урожай и его сравнительно низкие на мировом рынке показатели» (С.75); эфемерность результатов многих реформ – «права собственности условные, и распоряжаться землей так, как ему хочется, человек не может» (С.86), причем часто невозможно найти формального собственника; «оперативно потушить пожар часто можно было, только нарушая закон, но и после такого урока институциональные изменения были весьма своеобразными… поэтому есть риск, что гослесохрана в ближайшие годы так и останется на бумаге» (С.344). С сожалением автор неоднократно признает и ограниченность собственных выводов и интерпретаций отсутствием необходимых данных – в тексте постоянно встречаются оговорки, что «ответить на этот вопрос трудно… потому что регулярного статистического учета не ведется», качество официальной статистики землепользования и занятости крайне низкое, «определить масштабы современного отходничества трудно, статистики нет, исследования в основном касаются отдельных регионов». Впрочем, в пессимизм автор не впадает и читателям не советует – недостаток информации должен стимулировать активный исследовательский поиск, чем Нефедова и занимается вот уже несколько десятилетий. Хотя во второй главе обозначены устойчивые в массовом сознании мифы относительно особенностей, состояния и перспектив сельской России, на протяжении всего текста автор упоминает и свойственные российскому обществу и/или руководству иллюзии, которые развенчало само время: что в нечерноземной глубинке произойдет переход от крупных предприятий к мелким (дело не только в недостаточной поддержке государства – низок бизнес-потенциал местных жителей, налицо избыток сельского населения относительно количества рабочих мест даже в депопулированных районах и т.д.); что важны, в первую очередь, количественные показатели (хотя гораздо важнее инфраструктура, условия жизни и мобильность населения, производительность труда и качество продукции); что есть заботящееся о нас государство и управленцы (длительное противостояние «маленького человека» и властных структур выработало у людей не только недоверие к любым действиям власти, но и удивительную приспосабливаемость и выживаемость в любых навязанных «сверху» условиях); что стоит ввести рыночные реформы и дать крестьянам свободу выбора, колхозы исчезнут и все станут фермерами (по данным социологических опросов и после тяжелых кризисов коллективных предприятий большинство их работников ориентировано на наемный труд); что Россия, по утверждению средств массовой информации, – «заброшенные деревни и поля, одинокие, доживающие свой век старушки – это откровенная ложь». Следует признать, что у Нефедовой получился удивительно интересный, бесконечно сложный, поражающий объемом проделанной работы и точностью обобщений и выводов, а местами затягивающий, как увлекательный роман, путеводитель по пространству (сельской) России «с попытками обобщения и объяснения ее огромного разнообразия», который содержательно и стилистически отражает завершающий Введение к книге девиз ее автора: «Ведь это только кажется, что географические открытия закончились. Несмотря на большой опыт, я до сих пор открываю для себя свою страну… Даже внутри России, не говоря уже о сравнении с другими странами, можно найти такие разные миры, живущие как бы в разное время, что только диву даешься, как они могут сосуществовать так недалеко друг от друга» (С.12). Грех не отправиться в это увлекательное путешествие, когда тебя столь настойчиво приглашает такой удивительный странник. И данная рецензия, наверное, выполняет функцию «путеводителя по путеводителю» – настолько сложным и насыщенным он получился у своего эрудированного и бесконечно любознательного «гида», который категорически отказывается «давать бесполезные советы, которые все равно не будут выполнены по объективным и субъективным причинам», а стремится «дать общую картину наблюдаемых явлений и тенденций их изменения… и постараться выявить их причины» (С.434).
1 Первая фраза из рецензируемой книги: Нефедова Т.Г. Десять актуальных вопросов о сельской России: Ответы географа. М.: ЛЕНАНД, 2013. С.9. 2 Нефедова Т.Г. Сельская Россия на перепутье: Географические очерки. М.: Новое издательство, 2003. 3 Глазычев В. Глубинная Россия наших дней // 4 Здесь и далее цитаты приводятся по книге: Нефедова Т.Г. Десять актуальных вопросов о сельской России: Ответы географа. М.: ЛЕНАНД, 2013. 5 Нефедова Т.Г. Сельская Россия на перепутье: Географические очерки. М.: Новое издательство, 2003. С.280. 6 Яркое свидетельство тому – репортажи из зон затопления на Дальнем Востоке, когда спасающиеся от наводнения на чердаках люди отказываются уезжать, уверяя журналистов и спасателей, что «у нас тут хорошо, сестра вот приезжала на лодке, чай попили, котлеты поели, жизнь продолжается… воды не будет – заходите на чай» (Моисеев В. Человек дальневосточный. Что общего у наводнения и дзен-буддизма // Русский репортер. №37. 19-26 сентября 2013 г.). О чем-то подобном писал в 1988 году Г.С. Батыгин в статье «Миф о социологии» (а работы Нефедовой по сути и тональности своей глубоко социологичны): слезы, сожаления, жалобы людей в разговоре с интервьюерами не влияют на итоговые результаты анкетирования, где российские респонденты обычно демонстрируют удивительно высокий уровень удовлетворенности жизнью (Батыгин Г.С. Миф о социологии // Новое время. 1988. №51. С.27-30). |
Похожие:
 | Социологи хотят знать, почему люди ведут себя именно так, а не иначе, почему они идут воевать, поклоняются чему-либо, женятся, голосуют,... |  | В течение 5 минут десять раз по-разному ответьте на вопрос: «Кто Я?» Записывайте ответы так, как они приходят вам в голову |
| Почему люди читают детективы и другие полезные сведения для авторов, взявшихся писать детектив | | Особое место среди различных моделей семьи занимает так называемая приемная семья, в которой вместе с родными детьми живут пять и... |
| Я написал эту книгу потому, что обнаружил один замечательный факт: люди живут абсурдом, в абсурде, пытаются с этим абсурдом бороться,... | | Я написал эту книгу потому, что обнаружил один замечательный факт: люди живут абсурдом, в абсурде, пытаются с этим абсурдом бороться,... |
| Понимать на слух содержание рассказов членов детского клуба путешественников о домах, в которых они живут, выделяя нужную информацию;... | | Крыму и на Украине, касается каждого то, что происходит в Украине. Каждого касаются проблемы Европы и Азии, трагедии и достижения... |
| Защитные средства имеют обыкновение заканчиваться, изнашиваться или ломаться. А бывает, что живут долго и пригодны к эксплуатации... | | Они уже не отступят, их трудно будет сбить с выбранного пути. Это тяжелый путь! С нами или без нас они дойдут до цели, уставшие,... |