Организационно методические рекомендации
Скачать 1.27 Mb.
|
8 сентября, обычный день недели (8 сентября 1941 г. началась блокада Ленинграда) 8 сентября, обычный день недели, Начало осени, красивое и яркое, Сентябрьский ветерок, и голуби летели, И лес к себе манил людей подарками, И тишиной, и свежестью дыхания. Привычно занималось утро раннее… Так было до того или потом, Но в этот год беда стучалась в дом. В том 41-ом памятном году Железным обручем сковало красоту, Безжалостный, губительный охват, Жизнь ленинградцев превративший в ад, – БЛОКАДА. Нам, живущим, не понять, Что чувствовал ребёнок, угасая, Везя на санках умершую мать И губы от бессилия кусая… Звучат сирены, метронома звук Тревожит память деточек блокадных, Им выпало без счёта адских мук, Труда для фронта без речей парадных, Им выпало, но люди не сдалИсь, Не сдался город, взрослые и дети! Их памяти, живущий, поклонись И расскажи – пусть помнят! – нашим детям. (Г. Станиславская) Петербург – Ленинград – Петербург. Город Святого Петра. Об этом городе написано много, и многое с ним связано. Его судьба волновала разные поколения, его облик и судьбы его жителей отражают вехи его истории. Немало испытаний выпало на его долю. Но, пожалуй, самым страшным стала для него война с фашистской Германией. Утром 22 июня 1941 года, в 3 часа 30 минут Германия напала на Советский Союз. Для нашего народа началась Великая Отечественная война. В августе германские войска начали мощное наступление на Ленинград. Гитлер заявлял: «Ленинград теперь сам поднимет руки: он неминуемо падёт, раньше или позже. Никто оттуда не освободится, никто не прорвется через наши линии. Ленинграду суждено умереть голодной смертью». В сентябре 1941 года город оказался в «клещах» окружения. Группа армий «север» стремилась прорваться к Ленинграду. Ценой неимоверных усилий, потерь и напряжением всех сил советские войска сдерживали натиск противника. 8 сентября немецко-фашистским войскам удалось прорваться к Ладожскому озеру, захватить Шлиссельбург (Петрокрепость) и перерезать сухопутные коммуникации, связывающие Ленинград со всей страной. Враг пытался штурмом овладеть городом, но был отбит и оставлен на ближних подступах к нему. Началось героическая эпопея борьбы армии, флота и жителей города с врагом в тяжелейших условиях блокады. Лишь одна дорога связывала блокадный город с Большой землей. Шла она по воде, а с наступлением холодов по тонкому, неокрепшему льду Ладожского озера. Прогибается, трещит под колесами машин с продовольствием. Что если не выдержит? Машины могли взять не более 20-30 мешков муки. В день по Дороге жизни перевозилось 5-6 тонн грузов. Конечно, это было мало. Водители придумали, как взять груза больше. Прицепили к машине деревянные сани. Так и доставляли муку в город. Приходилось преодолевать путь длинной в 36 км. Днем и ночью ожидали колонны с грузом фашистски бомбардировщики. Вела прицельный огонь вражеская артиллерия. Но колонны шли и шли... Эта дорога сохранила многим ленинградцам жизнь, поэтому ее и назвали Дорогой жизни. По этой же дороге из города на Большую землю вывозили обессиленных людей. Было эвакуировано1мл. 376тыс. человек За 900 блокадных дней и ночей по городу было выпущено около 150 тысяч снарядов, от которых только по официальным данным погибли 16 467 человек. Ещё около миллиона погибло от голода. На 1 января 1944 года в Ленинграде насчитывалось всего 560 тысяч жителей – одна шестая часть его довоенного населения. Всем известен страшный факт, что кошки и голуби в блокадное время были съедены. В городе развелось множество крыс. После окончания блокады из Ярославской области были выписаны дымчатые кошки. Считалось, что они лучшие крысоловы. За кошками выстраивались огромные очереди. Очевидец Л. Пантелеев записал в блокадном дневнике в январе 1944 года: "Котенок в Ленинграде стоит 500 рублей" (килограмм хлеба тогда продавался с рук за 50 рублей. Зарплата сторожа составляла 120 рублей). К сожалению, кошки не справились со своей миссией и тогда было утверждено поставить котов и кошек из Сибири. Главной проблемой осажденного Ленинграда был голод. Служащие, иждивенцы и дети получали в период с 20 ноября по 25 декабря только 125 граммов хлеба в день. Рабочим полагалось 250 граммов хлеба, а личному составу пожарных команд, военизированной охраны и ремесленных училищ – 300 граммов. В блокаду хлеб готовили из смеси ржаной и овсяной муки, жмыха и нефильтрованного солода. Хлеб получался практически черным по цвету и горьким на вкус. Едва ли не каждый десятый, живший в блокаду в Ленинграде, писал и продолжает писать дневники, воспоминания, стихи. И сегодня мы с вами листаем некоторые из этих дневников. Из «Дневника Ю.Рябинкина» Ноябрь 1941 г. Ленинград. « Теперь я забочусь о себе. Сплю одетым, слегка прополаскиваю разок утром лицо, рук мылом не мою, не переодеваюсь. В квартире у нас холодно, темно… Я здесь живу в голоде, холоде, среди блох. Сегодня вечером после тревоги сходил в магазин. В рукопашной схватке, в огромной тесноте, такой, что кричали, стонали, рыдали взрослые люди, удалось ценой невероятных усилий пробиться без очереди и получить 190 граммов сливочного масла и 500 граммов колбасы из конины с соей». Декабрь. «Каждый прожитый мною день приближает меня к самоубийству…выхода нет. Тупик. Голод. Какой страшный голод! Страшный голод! Но я хочу жить! Я потерял свою честность…Я постиг свой удел… Сегодня, возвращаясь из булочной, я взял довесок хлеба от мамы и Иры граммов в 25 и укромно съел. Я скатился в пропасть, названную полнейшим отсутствием совести, бесчестием и позором… Я недостойный сын своей матери». Из воспоминаний академика Д.С. Лихачева. Люди оставляли умирающих матерей, отцов, жен, детей, переставали кормить тех, кого бесполезно было кормить, выбирали, кого из близких можно спасти. Раздевали трупы на улицах, чтобы забрать теплые вещи для живых. Отрезали остатки иссохшей кожи на трупе, чтобы сварить из неё суп для детей. Голод и дети. Блокада и дети. Самое большое преступление фашистов перед Ленинградом. Ксюша: «Я пишу, а сама так замерзла. У меня закоптело лицо и руки, но мыться холодной водой бесполезно, только размажешь... У меня такое старое лицо и под глазами опухоль... Люди или сильно похудели, или опухли. Жутко сейчас в нашем городе». Когда они попадали на большую землю, их узнавали сразу – ленинградские дети. Узнавали по старческим личикам, походке, но, прежде всего, по глазам, видевшим все. И их не узнавали. Знакомые или родные, если встречали своих, часто не могли узнать. Таня: «Когда нас вывезли в Вологодскую область, мне было 13 лет. Рядом оказалась деревня, в которой у моей соседки родные жили. А девчушка их приезжала когда-то в Ленинград, к нам заходила в гости. И вот она обратилась ко мне: «Бабушка, а где Галя?». Я была так одета, да и сама, кожа да кости. «Катя, – говорю, – Галя – это я». Она заревела и говорит: «Я тебя не узнала». Никита: «Нам выдали талончики. На них дадут немного жидкой – жидкой каши, а мы еще подходим и разбавляем кипятком, чтобы ее было побольше, вроде впечатление, что больше поел. Потом у нас без карточек так называемый дрожжевой суп давали. Ну, в то время что только в рот лезло, то и ели. Вот потом мужчины, которые остались по возрасту, – сидит в столовой за столом, и видишь, упал и умер». Таня: Из меню столовой лета 1942 года: · Щи из подорожника · Пюре из крапивы и щавеля · Котлеты из свекольной ботвы · Шницель из лебеды · Оладьи из казеина · Суп из дрожжей · Соевое молоко Никита: «Набрали полные мешки лебеды, конского щавеля – он считался деликатесом, набрали всякой травы. И вот у меня было чувство, что хотелось лечь на землю и целовать ее только за то, что только земля может спасти человека. Свет. Солнце. Где-то в небесах жаворонок поет. А здесь мы просто этой травы наелись досыта». Когда замкнулось блокадное кольцо, в Ленинграде оставалось помимо взрослого населения 400 тысяч детей от младенцев до школьного возраста и подростков. Дневник Тани Савичевой Одним из самых известных документов является дневник девочки Тани Савичевой, он хранится в музее на Пискаревском кладбище в Санкт-Петербурге, где покоятся 570 тысяч жителей города, умерших во время 900-дневной фашистской блокады (1941-1943 гг.), и на Поклонной горе в Москве. Ученица 9 кл.: Детская рука, теряющая силы от голода, писала неровно, скупо. Хрупкая душа, пораженная невыносимыми страданиями, была уже не способна на живые эмоции. Таня просто фиксировала реальные факты своего бытия - трагические «визиты смерти» в родной дом. И когда читаешь это, цепенеешь: «28 декабря 1941 года. Женя умерла в 12.30 ночи.1941 года».«Бабушка умерла 25 января в 3 часа 1942 г.». «Лека умер 17 марта в 5 часов утра. 1942 г.». «Дядя Вася умер 13 апреля в 2 часа дня. 1942 год». «Дядя Леша, 10 мая в 4 часа дня. 1942 год». «Мама – 13 марта в 7 часов 30 минут утра. 1942» «Умерли все». «Осталась одна Таня». «Дневник Тани Савичевой» не был издан, в нем всего 9 страшных записей о гибели ее большой семьи в блокадном Ленинграде. Эта маленькая записная книжка была предъявлена на Нюрнбергском процессе, в качестве документа, обвиняющего фашизм. Дневник Тани Савичевой выставлен в Музее истории Ленинграда (Санкт-Петербург), его копия — в витрине мемориала Пискаревского кладбища, где покоятся 570 тысяч жителей города, умерших во время 900-дневной фашистской блокады (1941-1943 гг.), и на Поклонной горе в Москве. …Она была дочерью пекаря и белошвейки, младшей в семье, всеми любимой. Большие серые глаза под русой челкой, кофточка-матроска, чистый, звонкий «ангельский» голос, обещавший певческое будущее. Савичевы все были музыкально одарены. И мать, Мария Игнатьевна, даже создала небольшой семейный ансамбль: два брата, Лека и Миша, играли на гитаре, мандолине и банджо, Таня пела, остальные поддерживали хором. Отец, Николай Родионович, рано умер, и мать крутилась юлой, чтобы поднять на ноги пятерых детей. У белошвейки ленинградского Дома моды было много заказов, она неплохо зарабатывала. Искусные вышивки украшали уютный дом Савичевых — нарядные занавески, салфетки, скатерти. С детских лет вышивала и Таня — все цветы, цветы… Лето 1941-го года Савичевы собирались провести в деревне под Гдовом, у Чудского озера, но уехать успел только Миша. Утро 22-го июня, принесшее войну, изменило планы. Сплоченная семья Савичевых решила остаться в Ленинграде, держаться вместе, помогать фронту. Мать-белошвейка шила обмундирование для бойцов. Лека, из-за плохого зрения, в армию не попал и работал строгальщиком на Адмиралтейском заводе, сестра Женя точила корпуса для мин, Нина была мобилизована на оборонные работы. Василий и Алексей Савичевы, два дяди Тани, несли службу в ПВО. Таня тоже не сидела сложа руки. Вместе с другими ребятами она помогала взрослым тушить «зажигалки», рыть траншеи. Но кольцо блокады быстро сжималось — по плану Гитлера, Ленинград следовало «задушить голодом и сровнять с лица земли». Однажды не вернулась с работы Нина. В этот день был сильный обстрел, дома беспокоились и ждали. Но когда прошли все сроки, мать отдала Тане, в память о сестре, ее маленькую записную книжку, в которой девочка и стала делать свои записи. Сестра Женя умерла прямо на заводе. Работала по 2 смены, а потом еще сдавала кровь, и сил не хватило. Скоро отвезли на Пискаревское кладбище и бабушку – сердце не выдержало. В «Истории Адмиралтейского завода» есть такие строки: «Леонид Савичев работал очень старательно, хотя и был истощен. Однажды он не пришел на смену — в цех сообщили, что он умер…». Таня все чаще открывала свою записную книжку – один за другим ушли из жизни ее дяди, а потом и мама. Однажды девочка подведет страшный итог: «Савичевы умерли все. Осталась одна Таня». Таня так и не узнала, что не все Савичевы погибли, их род продолжается. Сестра Нина была спасена и вывезена в тыл. В 1945-м году она вернулась в родной город, в родной дом, и среди голых стен, осколков и штукатурки нашла записную книжку с Таниными записями. Оправился после тяжелого ранения на фронте и брат Миша. Таню же, потерявшую сознание от голода, обнаружили служащие специальных санитарных команд, обходившие ленинградские дома. Жизнь едва теплилась в ней. Вместе со 140 другими истощенными голодом ленинградскими детьми девочку эвакуировали в Горьковскую (ныне – Нижегородская) область, в поселок Шатки. Жители несли детям, кто что мог, откармливали и согревали сиротские души. Многие из детей окрепли, встали на ноги. Но Таня так и не поднялась. Врачи в течение 2-х лет сражались за жизнь юной ленинградки, но гибельные процессы в ее организме оказались необратимыми. У Тани тряслись руки и ноги, ее мучили страшные головные боли. 1 июля 1944 года Таня Савичева скончалась. Ее похоронили на поселковом кладбище, где она и покоится под мраморным надгробием. Рядом — стена с барельефом девочки и страничками из ее дневника. Танины записи вырезаны и на сером камне памятника «Цветок жизни», под Санкт-Петербургом, на 3-ем километре блокадной «Дороги Жизни». 900 героических дней обороны Ленинграда навсегда сохранятся в памяти народа. За мужество и героизм, проявленные в войне городу присвоено звание «Город-герой». Блокадный подарок Лариса Семиколенова Пусть в доме будет чисто и светло. И пусть любовь сердца оберегает. И хлеб и соль за праздничным столом По праву своё место занимают. И уважаем будет тот народ, Кто сохранил рецепты вековые, И пусть чурек , лепёшку он печёт Иль каравай горячий с пЕчи вынет. Богат, разнообразен, многолик Мир хлеба на прилавке в магазине. Кто бородинский чёрный есть привык, А, может, рижский выберут другие. Бывает, что кусок не доедим И голубям на корм отправим крошки. Но голод лишь однажды пережив, Опять блокаду вспомнят, как нарочно. Меня одна растрогала до слёз История в блокадном Ленинграде: Двум девочкам однажды довелось Бесценную доставить маме радость. Не розы, не духи, не шоколад - Но был подарок этот всех важнее: От скудной паечки три дня подряд Кусочек маме отделять сумели. И, спрятав от самих себя наверх, Хоть съесть его хотелось им до дрожи, Свою любовь в Международный день Приподнесли на маленьких ладошках... Пусть никогда не будет больше войн! Пусть голод не придёт в твои селенья! Пусть будет хлеб! Всего дороже он. И перед ним склоняю я колени. Приложение Л 8 КЛАСС «ПИСЬМА С ФРОНТА…….. СПАСИБО ЗА ПАМЯТЬ!......» Эти письма эпохи войны, Что хранятся в семейных архивах, - На бумаге налет желтизны, И протерты до дыр на изгибах. Эти письма эпохи войны, Как солдаты, когда – то сражались, Тем же пламенем опалены, Пахнут дымом горчайшим пожарищ, Эти письма эпохи войны… По всей земле нашей – от снежных вершин Кавказа до седого Балтийского моря, по странам Европы прошли советские солдаты, продвигаясь шаг за шагом, пядь за пядью, в тяжелых и кровопролитных боях к Берлину. И многие из них не вернулись домой, остались на дорогах войны. Но прошло время, и заговорили они в полный голос, через года предстали перед нами, живыми, в полный рост, во всей своей человеческой красоте, явили свою нетленную душу. Голос павших донесли до нас их письма. Простые, маленькие солдатские треугольнички с лиловым штампом – «Проверено цензурой». Со страниц этих писем мы слышим голос тех, кого уже нет, кто отдал свои жизни за нас с вами, за то, чтобы жили мы и сделали все то, чего не успели сделать они. Простые эти письма писались в перерыве между боями, в госпиталях, на передовой. Читаешь их – и глубокое волнение охватывает тебя, словно ты переносишься во времени назад, в окопы и землянки, вместе с бойцами идешь в яростные штыковые атаки. Читаешь эти письма, и встают перед твоими глазами дороги, размытые дождями, тяжело шагающая по весенней грязи пехота, ты слышишь, как рычат машины, как солдаты подталкивают застрявшую пушку... Это были надежные, крепкие, мужественные, добрые люди. И может быть, лучшая память о них сегодня – сохраненные солдатские письма. Как бесценные реликвии хранятся они в семейных архивах и передаются из поколения в поколение….. Здравствуй, доченька Зоя, привет от папы. Сообщаю, что я письмо ваше получил ко дню Красной Армии, был очень рад. Из письма я узнал, что ты учишься на "отлично". Зоя, учись как можно лучше и слушайся маму. Ты пишешь, что нет у вас бумаги и не на чем писать. Дома в кладовке, есть военные мои плакаты с картинками, а на другой стороне -бумага чистая, можно на ней писать. Сверни их тетрадями и пиши. Надолго хватит. Зоя, как получишь письмо, сразу пиши ответ. Берегите себя, не болейте. Ваш папа". 25 февраля 1943 г. Василий Волков Дорогая Машенька, сообщаю, что в настоящее время я жив и здоров. Письмо пишу с фронта вам второе, не знаю, первое получили или нет. Маша, насчет меня не беспокойся, береги себя и детей, жив буду - буду писать. Дорогая Маша, еще сообщаю вам, что мне присвоили звание лейтенанта, дали бойцов и доверили командовать ротой, так что я это доверие оправдаю и положу все силы и старания, чтобы как можно скорее разгромить врага, освободить советскую землю и дать братьям-украинцам вздохнуть опять счастливой жизнью. Очень некогда, скоро опять в бой. Крепко-крепко вас целую. Ваш муж Василий 1 мая 1943 г. Это были письма, написанные на тетрадных листочках (в основном в линеечку), листочках из блокнота, на обрывках разной бумаги, даже на обложке школьной тетради, подписанной на иностранном языке и стандартные, почтовые открытки. Они были написаны простым карандашом и редко, чернилами и простой ручкой. Каждому солдату давали небольшой кусочек карандаша, чтобы умещался в шапку – ушанку или пилотку. Ну а бумага, какая уж придётся. Если письмо написано химическими чернилами, то, наверное, писали в землянке, ну, а карандашом писали на коленке в окопе или на лафете пушки. Почему так скупо и мало писали? Перечитывая фронтовые письма, удивляешься тому обстоятельству, что в них очень мало чисто военной информации, – все больше, о бытовом, обыденном, личном. Каждое письмо проверено военной цензурой, это видно по штампу с четкой надписью «Просмотрено военной цензурой». В военные годы письма тщательно проверялись, чтобы в них не просочилась никакой важной информации о расположении и состоянии войск. Даже в письмах своим родным и близким людям, солдат не имел права писать о тяжёлом состоянии армии, отступлении, чтобы не сеять панику, не подрывать боевой дух и веру в Победу. Оно и понятно. Описывать войну в тех кровавых красках, как ее видели бойцы и командиры, запрещалось, по понятным соображениям, военной цензурой. Фронтовые письма стали тонкой связующей ниточкой между людьми, по воле судьбы, разлученных, может быть, навсегда. В этих военных весточках описывались, чаще всего, простые человеческие чувства. Как гудят осколки минные, Как снаряды над окопами разрываются. Не расскажут наши весточки не длинные. Сыновья об этом сами догадаются. На каждом листочке написан адрес назначения также стоял обратный адрес - полевая почта… Что же означало это понятие в военное время? 1 июля 1941 года была создана военно-полевая почта. Она находилась в ведении НКС (народный комиссариат связи) СССР и состояла из фронтовых военно-почтовых сортировочных пунктов, военно-полевых баз армий и полевых почтовых станций при штабах отдельных частей. Только почта могла помочь жителям огромной страны не потерять друг друга. По данным Управления военно-полевой почты, в годы Великой Отечественной войны ежемесячно доставлялось до 70 миллионов писем. По свидетельству участников Великой Отечественной войны были случаи, когда почтовые станции, машины подвергались обстрелам, гибли почтальоны несущие почту. Но, сохранившаяся корреспонденция отправлялась дальше Но большинство из солдатских писем это тетрадный листок, свёрнутый в треугольничек с любовью, надеждой и аккуратностью. Конверт-треугольник — обычно тетрадный лист бумаги, сначала загнутый справа налево, потом слева направо. Оставшаяся полоса бумаги (поскольку тетрадь не квадратной, а прямоугольной формы) вставлялась, как клапан, внутрь треугольника. Готовое к отправке письмо не заклеивалось — его всё равно должна была прочитать цензура; почтовая марка была не нужна, адрес писался на наружной стороне листа. Про такие солдатские треугольники писал поэт Б.Лихарёв: Написал я то, что надо, А увижусь – доскажу. А теперь письмо солдата Треугольником сложу. Угол первый – самый главный. Этот угол я загну, Чтоб с победою и славой Мы окончили войну. Я сложу края второго. Вот и вышел уголок, Чтоб вернуться мне здоровым На отеческий порог. Ну а третий, ну а третий В честь твою сложу скорей, Чтоб тебя, как прежде встретить И назвать тебя своей. Так лети с приветом жарким На заветное крыльцо, Треугольное, без марки Фронтовое письмецо….. В 1941 г. четырнадцатилетней девочкой пришла работать на почту Раиса Ивановна Гребенева… Вот какие строки ей посвятила автор Елена Стрельцова. Когда ж Раиса треугольники вручала, Вся улица и пела, и плясала! И, получив привет с передовой, Смахнет слезинку мать: «Сыночек мой! Живой! ». Год 41-й… Стали тоньше нервы… Она прошла всего лишь два квартала… Девчушечка четырнадцати лет Нести устала С похоронкою конверт Нет горше, нет ужасней новостей, И этот плач невыносимо слушать: «Зачем господь мне подарил детей? – заплачет мама. – Петенька! Петруша! » Нет горше, нет ужасней новостей, Ей кажется невыносимой ноша: «Ну как же мне растить троих детей?! – жена заплачет. – Мой Алешенька! Алеша!!! » – Давно уж в лету канула война. Крадется в город наш тихонечко весна, В душе мы все по-прежнему девчонки… – И вновь, как говорится не до сна: Серп месяца в ночи прозрачный, тонкий… – А что же снится поседевшей почтальонке? – Преследует ее кошмарный сон, Вновь не дает покоя он: Ей снова снится, как вдова кричит, И снова снятся, снятся похоронки… Строчки таких писем с трудом ложились на листок бумаги. «Уважаемая Александра Федоровна! Сообщаем Вам о смерти Вашего мужа лейтенанта Николая Васильевича Семенова. На кладбище г. Богородска, между двух берез, еще не одевшихся зеленью, насыпан холмик могильной земли. Мы, товарищи по боевому оружию, разделяем с Вами эту тяжелую утрату. Знаем, что для Вас этот удар особенно тяжел. Не желая тревожить Вас сообщением, что Николай Васильевич находится в госпитале, мы решили умолчать об этом в надежде, что он скоро поправится. Но судьба готовила иное. В ночь на 19 апреля 1942 года Николай Васильевич скончался». «Пропал без вести...», «Пал смертью храбрых...», «ваш сын...», «ваш муж...», «ваш отец...». Бесконечной вереницей шли с фронта «похоронки». Они обжигали сердца, одевали женщин в траур, сиротили детей. И. Уткин. Из письма Когда я вижу, как убитый Сосед мой падает в бою, Я помню не его обиды, Я помню про его семью. Мне представляется невольно Его обманчивый уют. … Он мертв уже. Ему не больно, А их еще…письмом убьют! Письма-обращения, письма-исповеди, письма-клятвы... И письма-размышления перед боем, а каждый бой – решающий... 1. Родная, здравствуй, я на фронте, Фашист лавиной чёрной прёт, Мы отступаем…Больно, горько, Но говорим себе: вперёд! И мы прорвёмся, ты не бойся, Сломаем гадине хребет, Победы всё равно добьёмся, Жди с фронта от меня привет. ****************** 2. Танюша, милая, ты помнишь, Как расставались мы с тобой, А помнишь, как всю ночь гуляли, Был школьный вечер выпускной. Меня дождись, вернусь с победой, А завтра в бой… Прощай, пока! Сходи там мать мою проведай, Как ей живётся без сынка? Пусть не грустит, вернусь я скоро, Не вечно длиться той войне, Я буду бить фашиста-вора, Ты только помни обо мне! Эдуард Асадов «Письмо с фронта» Мама! Тебе эти строки пишу я, Тебе посылаю сыновний привет, Тебя вспоминаю, такую родную, Такую хорошую – слов даже нет! Читаешь письмо ты, а видишь мальчишку, Немного лентяя и вечно не в срок Бегущего утром с портфелем под мышкой, Свистя беззаботно, на первый урок. Грустила ты, если мне физик, бывало, Суровою двойкой дневник «украшал», Гордилась, когда я под сводами зала Стихи свои с жаром ребятам читал. Мы были беспечными, глупыми были, Мы все, что имели, не очень ценили, А поняли, может, лишь тут, на войне: Приятели, книжки, московские споры – Все – сказка, все в дымке, как снежные горы… Пусть так, возвратимся – оценим вдвойне! Сейчас передышка. Сойдясь у опушки, Застыли орудья, как стадо слонов, И где-то по-мирному в гуще лесов, Как в детстве, мне слышится голос кукушки… За жизнь, за тебя, за родные края Иду я навстречу свинцовому ветру. И пусть между нами сейчас километры – Ты здесь, ты со мной, родная моя! В холодной ночи, под неласковым небом, Склонившись, мне тихую песню поешь И вместе со мною к далеким победам Солдатской дорогой незримо идешь. И чем бы в пути мне война не грозила, Ты знай, я не сдамся, покуда дышу! Я знаю, что ты меня благословила, И утром, не дрогнув, я в бой ухожу! У каждого треугольника своя история: счастливая или печальная. Бывало и так, что иногда весточка с фронта о том, что родной человек жив-здоров, приходила после страшного казенного конверта. А матери и жены верили: похоронка пришла по ошибке. И ждали — годами, десятилетиями. Шла война. Стонала Украина. Но запахло в воздухе весной. Мать на фронт письмо писала сыну: " Здравствуй, мой Алёшенька родной! Ты здоров, любимый мой сыночек? За Отчизну проливаешь кровь... Как хочу я в эти пару строчек Уложить огромную любовь! Я, любимый, по тебе скучаю. Плачу...Но прости. Не в этом суть. Ты живой. Я точно это знаю. Ведь не может сердце обмануть. Стать бы мне красивой белой птицей, Чтобы от разлуки не страдать, Над Землёю грешной покружиться, И тебя, мой милый, увидать! Почему вестей не получаю? Обещал писать ты, уходя. Почтальона у ворот встречаю, Только нету писем от тебя... Бьёшь фашистов. Понимаю, милый... Знаю, что о доме ты грустишь... Но поверь, найду ещё я силы, Чтоб тебя дождаться, мой малыш. Помнишь Валю? Жили по соседству? Так тебя, сказала, будет ждать. Зайца твоего храню из детства... Помнишь, как любил ты с ним играть?..." Мать писала своему ребёнку. Вся в слезах. Две ночи напролёт. И не знала то, что похоронку Почтальон сегодня принесёт... Фронтовые письма……Как много они значили для тех, кто был на передовой, и для тех, кто трудился ради победы в тылу. Популярным было стихотворение К.Симонова «Жди меня», посвящённое любимой женщине поэта – Валентине Серовой. Судьба этого произведения складывалась счастливо. Написанное в 1941 году, уже в феврале 1942 года, когда под ударами советских войск гитлеровцы откатились от Москвы, «Правда» опубликовала это стихотворение, завоевавшее вскоре сердца читателей. Солдаты вырезали его из газет, переписывали, сидя в окопах, заучивали наизусть и посылали в письмах женам и невестам. Его находили в нагрудных карманах раненых и убитых.… К.Симонов «Жди меня» Жди меня, и я вернусь. Только очень жди. Жди, когда наводят грусть Желтые дожди, Жди, когда снега метут, Жди, когда жара. Жди, когда других не ждут, Позабыв вчера. Жди, когда из дальних мест Писем не придет. Жди, когда уж надоест Всем, кто вместе ждет. Жди меня, и я вернусь. Не желай добра Всем, кто знает наизусть, Что забыть пора. Пусть поверят сын и мать В то, что нет меня, Пусть друзья устанут ждать, Сядут у огня, Выпьют горькое вино На помин души… Жди. И с ними заодно Выпить не спеши. Жди меня, и я вернусь Всем смертям назло. Кто не ждал меня, тот пусть Скажет: «Повезло» Не понять, не ждавшим, им, Как среди огня Ожиданием своим Ты спасла меня. Как я выжил, будем знать Только мы с тобой, - Просто ты умела ждать, Как никто другой Прожить без веры в любовь и дружбу невозможно. Это горячо, с яркой силой и выразительностью подтверждает своей лирикой Эдуард Асадов. Пусть стихотворение «Я могу тебя очень ждать…» прозвучит как ответ на стихотворение «Жди меня». Я могу тебя очень ждать, Долго-долго и верно-верно, И ночами могу не спать Год, и два, и всю жизнь наверно! Пусть листочки календаря Облетят, как листва у сада, Только знать бы, что всё не зря, Что тебе это вправду надо! Я могу за тобой идти По чащобам и перелазам, По пескам, без дорог почти, По горам, по любому пути, Где и черт не бывал ни разу! Всё пройду, никого не коря, Одолею любые тревоги, Только знать бы, что всё не зря, Что потом не предашь в дороге. Я могу за тебя отдать Всё, что есть у меня и будет. Я могу за тебя принять Горечь злейших на свете судеб. Буду счастьем считать, даря Целый мир тебе ежечасно. Только знать бы, что всё не зря, Что люблю тебя не напрасно! А письма НА фронт? Их с нетерпением ждали солдаты. Письма из далекого дома согревали их сердца. В затишье между боями фронтовики читали и перечитывали строки, написанные дорогим и близким человеком, вспоминая своих жен, любимых... «Сынок, будь осторожнее!..», «Береги себя, любимый!...», «Дорогой папа! Я очень по тебе скучаю. Когда ты вернешься домой?», «Любимый, жду!..», «Сынок, дорогая моя кровиночка! Когда же закончится эта проклятая война? Я жду тебя. Вернись...». Наверное, каждый фронтовик получал письма с подобными словами. Он знал, что дома его ждут и любят Андрей Дементьев Письмо отца Я читаю письмо, что уже пожелтело с годами. На конверте в углу номер почты стоит полевой. Это в сорок втором мой отец написал моей маме Перед тем, как идти в свой последний, решительный бой. Дорогая моя, на переднем у нас передышка. Спят в окопах друзья, тишина на крутом берегу... Дорогая моя, поцелуй ты покрепче сынишку. Знай, что вас от беды я всегда берегу. Я читаю письмо. И как будто всё ближе и ближе Тот тревожный рассвет и биенье солдатских сердец. Я читаю письмо. И сквозь годы отчётливо слышу Я сейчас те слова, что сказал перед боем отец. Я читаю письмо. А за окнами солнце смеётся, Начинается день. И сердца продолжают любить. Я читаю письмо. И уверен, что если придётся, Всё, что сделал отец, я сумею всегда повторить. Письма о войне... Они писались в минуты затишья между боями, в окопах, в воронках из-под бомб. Авторы не думали, что через столько лет их мысли о войне будут опубликованы, поэтому они не обращали внимания ни на стиль своих писем, ни на язык - не до того было им тогда. Мы гордимся тем, что в семейных архивах сохранились письма с фронта. Эти письма являются частью истории нашего народа и нашей страны. И каждый раз, читая эти строки, испытываешь трепет от встречи с Памятью. Треугольником сложен потемневший листок, В нем и горькое лето, и сигналы тревог, В нем печаль отступленья в тот отчаянный год. Рвется ветер осенний и команда: вперёд! Даже смерть отступала, хоть на несколько дней, Где солдатские письма шли дорогой своей. И с поклоном последние письма, полные сил, От погибших в сраженьях почтальон приносил. Письма с фронта вобрали и судьбу, и любовь, И бессонную правду фронтовых голосов. В письмах вера солдата в наши мирные дни Хоть и были когда-то далёко они. Прошу Вас: храните солдатские письма Они и просты и порою грустны, В них столько надежды и вечного смысла. Прошу Вас: храните солдатские письма, Тревожную память людской доброты… Приложение М 9 КЛАСС Хатыни звон – не прощальный звон, Не смиренный звон, а набатный звон….. Хатынь! Хатынь! Хатынь! Я слышу, как набатом боль стучится. Мороз по коже. Стой! Замри! Застынь! И как же это всё могло случиться?! Живыми уходили в мир иной... Людей безвинных жгли с домами вместе. И объяснить всё это лишь войной Я не могу, когда стою на месте, Где каждый сантиметр земли вопит От горя и от боли нестерпимой, - Он кровью человеческой полит... Кто будет там, не проходите мимо! Постойте, скорбно голову склонив, Послушайте, как ветер плачет... Стонет! В краю лесов и плодородных нив Колокола звонят... Их эхо тонет В высоком поднебесье. Стой! Застынь! Перед тобой - Хатынь! (А. Вертинский). Отечественная война для Белоруссии поистине явилась войной всенародной с ее первого дня и до самой победы. Три года белорусский народ провел ее на переднем крае в буквальном смысле этого слова, ни дня не зная хотя бы относительной безопасности. Фронт борьбы с гитлеровцами проходил по каждой околице, по каждому подворью, по сердцам и душам людей. Всенародная война означала, что каждый был воином со всеми вытекающими из этого слова обязанностями и последствиями, Независимо от возраста, пола, невзирая на то, имел он оружие и стрелял в оккупантов или только сеял картошку и растил детей, — каждый был воином. Оккупировав летом 1941 года территорию Беларуси, фашистские захватчики установили на белорусской земле так называемый «новый порядок»– режим террора, насилия и рабства. За три года оккупации на территории Беларуси фашисты превратили в руины 209 городов, уничтожили 9200 сел и деревень, расстреляли, повесили, замучили и сожгли свыше 2 миллионов 200 тысяч советских граждан. «У тебя нет сердца, нервов, на войне они не нужны. Уничтожай в себе жалость и сочувствие, убивай всякого русского, советского, не останавливайся, если перед тобой старик или женщина, девочка или мальчик, - убивай, этим ты спасешь себя от гибели, обеспечишь будущее своей семье и прославишься навеки»,- говорилось в обращении немецко-фашистского командования к солдатам. Люди! Покуда сердца стучатся, Помните! Какой ценой завоёвано счастье, Пожалуйся, помните! Песню свою, отправляя в полёт, Помните! О тех, кто уже никогда не споёт, Помните! (Р. Рождественский). Белорусская Хатынь с ее бревенчатыми домами, березами и рябинами под окнами, стояла на опушке леса. До войны в ней жили люди, сажали картошку, доили коров, радовались теплу и жаворонкам, никого никогда не обижали, никому не пожелали никогда плохого. Воду брали из четырех деревенских колодцев. Мужчины пахали поля и косили луговые травы, женщины растили детей. Под деревенскими крышами справляли свадьбы. В деревне работала кузница, начальная школа, сельский магазин. Магазин торговал солью, спичками и керосином. Иногда привозили сахар, конфеты и другие сладости, которые любила жизнерадостная хатынская детвора……… Но в марте 1943 года этой деревушки не стало. Ни одной живой души. …… Это случилось 22 марта 1943 года. Утром этого дня в 6 км от Хатыни партизанами была обстреляна автоколонна фашистов и в результате нападения убит немецкий офицер. В отместку за это была проведена карательная акция и пришлась она на Хатынь… В ничего не подозревавшую деревню въехали машины со свастикой. Высыпавшие из них полицаи пошли по дворам, выгоняя всех на улицу: стариков, женщин, детишек. Кто успел обуться, а кто и босиком. Тех, кто не мог сам идти, вели под руки соседи и близкие; а тех, кто ещё не научился ходить, несли на руках. Шла семья Иосифа и Анны Барановских с 9-ю детьми; Александра и Александры Новицких с 7-ю детьми, столько же детей было в семье Казимира и Елены Иотко, самому маленькому, Юзику, исполнился 1 год. В сарай пригнали и двухлетних Мишу Желобковича, Лену Миронович, Вову Карабана. Несла на руках грудного младенца и 19-летняя Вера Яскевич…….Всех жителей в одну толпу собрали, всех подряд загнали в овин. А в толпе уже слышны причитания: -Боже милостивый, сжалься, пощади! «Неужто и его, моего жаворонка, не пожалеют? – думала в отчаянье мать. – Неужто убьют или спалят его, моего соколика ясного?». - Ах, горюшко – горе, сыночек родной! Сухими губами шептала – А может, не станут они над тобой Глумиться?.. Ты прожил так мало! Не видел, как вишня весенней порой, Как груша в саду расцветала; Не слышал, как трубно кричат журавли, Как годы пророчит кукушка, Не знаешь ты запахов талой земли И тёплой коры на опушке; Ни разом ещё не промчался верхом За ветром вдогонку в ночное, Не ел, согреваясь под осень костром, Печёной картошки с золотою. Ну, хоть бы одни истоптал сапоги, Прочёл бы хоть первую книжку… Ты слышишь, наш татка! Приди! Помоги! Спаси не меня – так сынишку. Нет, не придёт, не спасёт маленького. Спасай сама – ты мать! И она потихоньку, с отчаянием протискивалась сквозь толпу, к забору, к кустам. «А может, выберусь?». Бросилась бежать. Но за ней кинулся рослый полицай и швырнул опять в толпу. Только троим детям – Володе Яскевичу, его сестре Соне и Саше Желобковичу – удалось скрыться от гитлеровцев. Все остальное население Хатыни, от мала до велика, фашисты согнали в один из сараев. Сарай оказался переполненным, нельзя было поднять даже руки. Как смертельный приговор проскрипели петли ворот. На улице раздавались голоса полицаев. Запахло бензином, затрещала солома…. Из книги белорусского поэта Антона Белевича “Хатынь: боль и гнев» : «Тесно, душно в холодном, просторном овине. Только под коньком вылетают и воркуют в гнёздах голуби. Некого больше гнать, всех хатынцев вместил пустой сараище. Проскрипели, затворились снаружи ворота… И вдруг жуткий голос: - Горим!.. Горьким дымом запахло в овине. С крыши посыпались искры… Люди бросились к воротам. Стали колотить ногами, плечами навалились. Затрещали ворота, распахнулись. Свежим ветром дохнуло в овин, свинцовым ливнем хлестнуло… Как в кузнечном горне. Трещат волосы, дымится одежда…» Огромное, зловещее пламя взметнулось в небо. В дыму задыхались и плакали дети. Они так и не успели понять, зачем сгоняют их в этот темный сарай, зачем заколачивают широкие ворота? Из показаний Иосифа Иосифовича Каминского, главного свидетеля и очевидца хатынской трагедии: «Каратели открыли двери и стали расстреливать горевших людей из пулеметов. Из-за сильного воя обреченных выстрелы почти не были слышны. Еще живые люди метались, лилась кровь из раненых и убитых. Обвалилась горевшая крыша, страшный, дикий крик и вой еще больше усилился. Под упавшей и горевшей крышей люди так вопили и ворочались, что крыша прямо-таки кружилась». В горящей одежде, охваченные ужасом, люди бросились бежать, но тех, кто вырывался из пламени, фашисты хладнокровно расстреливали из автоматов и пулеметов. В огне заживо сгорели 149 жителей деревни, из них 75 детей до 16-тилетнего возраста. Деревня была разграблена и сожжена дотла. Лишь двое детей, из находившихся в сарае, остались живы — семилетний Виктор Желобкович и двенадцатилетний Антон Барановский. Когда в горящей одежде, охваченные ужасом люди выбегали из горящего сарая, вместе с другими жителями деревни выбежала Анна Желобкович. Она крепко держала за руку семилетнего сына Витю. Смертельно раненая женщина, падая, прикрыла сына собой. Раненый в руку ребенок, пролежал под трупом самого родного на свете человека — матери, дважды подарившей ему жизнь, до ухода фашистов из деревни. Антон Барановский был ранен в ногу разрывной пулей. Гитлеровцы приняли его за мертвого. Еще над Хатынью едва рассвелоЕще и поесть не успели Когда налетели враги на село Густым вороньем налетели Согнали – в сарае стоят и молчат Десятки парней и десятки девчат Мужчины и женщины…дети… Фашисты в сарай затолкали Хатынь Свободу родимого края И дым, заслоняя небесную синь, Взметнулся над кровлей сарая, Тяжелый, зловещий, удушливый дым И выдохнул кто-то: «спасайся, горим» Страпила трещат, головешки шипят Горящая рушится кровля И гаснут глазенки хатынских ребят Пожар наливается кровью. Пожухлые липы рыдают «горим» «Горим» причитают березы Доныне в Хатыни тот въедливый дым У каждого вызовет слезы. Единственный взрослый свидетель хатынской трагедии 56-летний деревенский кузнец Иосиф Каминский, обгоревший и израненный, пришел в сознание поздно ночью, когда фашистов уже не было в деревне. из показаний Иосифа Иосифовича Каминского «У меня обгорела спина и руки, я лежал в луже крови. Увидел сына Адама, он был перерезан пулями пополам. Еще успел спросить меня: «А жива ли мама?» и тут же скончался. Погибла жена и еще трое детей». 75 детских жизней было загублено в деревушке Хатынь. В чем они виноваты? Какое преступление перед миром совершил Юзик Иотко, которому исполнился всего лишь год? В чем провинились двухлетние Лена Миронович, Миша Новицкий, Вова Карабан. Что такого страшного сделали девять детей семьи Иосифа и Анны Барановских, что им не дали жить и радоваться солнцу? (11 слайд). Страшную судьбу Хатыни, когда от деревни остается только пепел, повторили в Белоруссии и другие деревни.
Всего в Белоруссии было сожжено 186 деревень вместе с жителями. В память о чудовищных событиях в Белоруссии, на месте Хатыни создан мемориал памяти в назидание будущим поколениям. В центре возвышается бронзовая скульптура Непокоренного Человека – человека, вынесшего на своих плечах все тяготы войны, вставшего живым из огня. Боль и гнев, скорбь и месть высечены на его лице. А руки, натруженные крестьянские руки, горестно и бережно держат тело замученного ребенка. Приезжайте сюда, Здесь из бронзы стоит Человек, Вглядитесь в него и замрите: Это он, молчаливый свидетель событий Встал сквозь грозные пытки, Чтоб Память взывала вовек. Тот проклятый огонь опалил его плечи большие И могучие руки, Познавшие твердость земли. Эти руки навстречу любимой спешили, Поднимали детей, Добрый трактор умело вели. Посадили те руки Зеленые саженцы в почву. Столько сена скосили- Поднялся бы стог до небес. Пел о них соловей Белорусскою тихою ночью, К ним с приветливым шепотом Ветки протягивал лес. А теперь эти руки держат мертвое тело ребенка, Чей-то Бронзовый мальчик, Не сумевший уйти от огня… Слышу я, как в округе, Пронзительно тонко Крик смертельный застыл И оттаял в ушах у меня. -Мама!- мальчик кричал. Обожженные губы сводило, И метался огонь В волосах его, цвета пшена. О, прислушайтесь, люди! Как крик нависает над миром И какими словами наполнена здесь тишина! Вы ответьте на крик, отзовитесь И маму найдите! Он без мамы не может, Закованный в бронзу малыш. Помнит губы ее и волос золотистые нити. Где ж ты, мама, теперь? Что ж ты, мир, виновато молчишь? Мама будет любить, Будет ласково голову гладить, Наклоняясь к кроватке, целуя родное лицо. Где ты, мама? Спаси! С этим пламенем жутким не сладить. Дай мне руки твои! Разорви огневое кольцо! Где ты, мама?.. Сгорела… Сгорели все мамы Хатыни. И все дети сгорели, И все сожжены старики. Приезжайте сюда, Поклонитесь скорбящей святыне И к земле припадите, Где травы доныне горьки |
Похожие:
 | Организационно-методические рекомендации деятельности школьного психолого-медико-педагогического консилиума |  | Российской Федерации от 17. 03. 2015 №13-6/10/П-1369 при разработке планов мероприятий (дорожных карт) муниципальных образований... |
| Российской Федерации, органов местного самоуправления и организаций независимо от их организационно-правовых форм и форм собственности... | | ... |
| Организационно-методические рекомендации по проведению научно-педагогической практики 5 | | России в целях оказания методической помощи организациям, реализующим дополнительные профессиональные программы, в условиях нового... |
| Российской Федерации, органов местного самоуправления и организаций независимо от их организационно-правовых форм и форм собственности... | | Российской Федерации, органов местного самоуправления и организаций независимо от их организационно-правовых форм и форм собственности... |
| Методические рекомендации предназначены для организаций (юридических лиц и индивидуальных предпринимателей независимо от организационно-правовых... | | Организационно-правовые основы деятельности сельскохозяйственных потребительских кооперативов |