Художник А. Е. Ганнушкин © Составление, вступительная статья, оформление Союза театральных деятелей
Скачать 3.19 Mb.
|
| А. Г.) до сих пор манера игры и работы. <...> Порядок на репетиции сам собой устроился об разцовый (и хорошо, что без лишнего педантизма и генеральства), товарищеский». Недавние экзаменационные успехи, товарищеское при знание как вожака и «заводилы», широта открывшихся перспектив, выросшее в связи со всем этим самоуваже ние вскружили Мейерхольду голову, и ближайшее буду щее стало представляться ему цепью побед. Просыпаясь утром, он чувствовал радостное возбуждение от предстоя щего дня. Было сознание крепнущих сил, ничто не казалось невозможным, его опьяняла собственная отвага... И вдруг все переменилось самым неожиданным и жал ким образом. Вернулось полузабытое ощущение беспо мощности, он угадывал недовольство собой, чувствовал, что не оправдывает возлагавшихся на него надежд, робел, терял смелость, искал объяснений в чьей-то несправедли вости, понимал, что это глупо, обижался, приходил в от чаяние... Театр должен был открываться «Царем Федором Иоанновичем» Алексея Толстого. На главную роль в труппе был объявлен конкурс. Ему дали понять, что он вероятнейший и ближайший кандидат. Со своим стремительным вообра жением, он совершенно в это поверил и не представлял, что может быть иначе, и вдруг — заминка, что-то произо шло. Его кандидатура не то чтобы отставлена, но стоит под вопросом. Активно пробуют других. Он потерял под ногами почву, сам засомневался в себе, испугался, смутился, лишился уверенности. Сейчас кажется странным, что при наличии в труппе молодого театра Москвина можно было колебаться, примерять, раздумывать, и уже совсем нелепой представляется мысль, что Мейерхольд с его резкими и «нерусскими» данными, с его преобладанием интеллекта над чувством мог быть искомым идеальным Федором, но не стоит забы вать, что пьеса А. Толстого ставилась впервые и тради ции исполнения еще не существовало. Каким именно дол жен быть Федор, было настолько неясно, что Станиславс кий несколько недель считал кандидатуру Мейерхольда самой верной. Сам интеллектуализм молодого актера Ста ниславский находил в данном случае его преимуществом. Стремясь расшифровать для себя сложный образ царя Федора, режиссер искал разгадки в его наследственности: он был сыном Ивана Грозного, а Мейерхольд интересно его сыграл — отсюда кандидатура Мейерхольда. «Кто Федор?.. это главный вопрос,— писал Станислав ский Немировичу-Данченко 12 июня, то есть всего за два дня до сбора труппы.— Теперь мне стало казаться, что она (роль.— А. Г.) удастся одному — Мейерхольду. Все остальные слишком глупы для него». В ответ Немирович-Данченко пишет: «Федор — Моск вин, и никто лучше него, если не Платонов. <...> Моск вин. Москвин. Заберите его, почитайте с ним, и Вы услы шите и новые и трогательные интонации. Мейерхольд — сух для Федора». И еще через день: «Я почти уверен, что для Федора Вы остановитесь на Москвине». Мейерхольда его учитель прочил на роль столетнего старца Курюкова. Двадцать первого июня (до получения этих писем) Ста ниславский подошел к Мейерхольду перед репетицией и сказал ему: «Почти наверное, что вы играете Федора, сегодня во время грозы не спал и думал о вас: вам непремен но должна удаться эта роль». Станиславский был очень увлечен тогда Мейерхольдом и верил в его удачу. И. М. Москвин вспоминал впоследст вии, как однажды в перерыве между репетициями, сидя на террасе пушкинского «театра» и глядя на Мейерхольда, который, ссутулясь и заложив руки за спину, бродил по дорожкам, К. С. сказал: — Ну чем он не сын Грозного? Худой, длинный, су туловатый, с острым большим носом, с глубокими стро гими глазами?.. В это время Станиславский зримо и отчетливо видел Федора в пластическом материале Мейерхольда. Посте пенно, однако, и у него зарождается сомнение. Через не сколько дней он снова пишет Немировичу-Данченко и хотя по-прежнему хвалит молодого актера, но уже в ином тоне: «Мейерхольд мой любимец. Читал Аррагонского — восхитительно — каким-то Дон-Кихотом, чванным, глупым, надменным, длинным, длинным, с огромным ртом и каким-то жеванием слов. Федора... удивил меня. Добро душные места — плохи, рутинны, без фантазии. Сильные места очень хороши... Думаю, что ему не избежать Федора, хотя бы в очередь». Как мы видим, прежней уверенности у главного режиссера уже нет. И одновременно Станислав ский пробует и других кандидатов на роль. Пока Мейерхольд только один из шести претендентов, хотя и самый симпатичный Станиславскому. В дальнейшем В. И. Немирович-Данченко не всегда был прав в своем отношении к Мейерхольду (а иногда и вовсе не прав), но в данном случае, в их первом конфлик те, правота была, несомненно, на его стороне, и долгая сценическая жизнь спектакля «Царь Федор» доказала это тысячу раз. В одном из писем Станиславского к Немировичу-Дан ченко в конце июня имя Мейерхольда называется четы ре раза. В двух случаях Станиславский как бы извиняет ся, что ему пришлось занять молодого актера в неболь ших и не слишком выгодных для него ролях: «Увы, Мейерхольд должен играть в «Ганнеле» Смерть. Более подходящей фигуры нет». И еще: «Мейерхольд попал и в «Самоуправцев», так как без него нельзя было репетиро вать пьесу, так как не хватало актеров». Вообще в письмах Станиславского по отношению к Мейерхольду все время выдерживается исключительно уважительный и дружественный тон, как, пожалуй, ни к кому другому. В конце этого письма главный режиссер возвращается снова к проблеме царя Федора: «Федоров набралось целых три: Мейерхольд (проводит мысль, что Федор — сын Грозного), Москвин (его Федору не более года жизни), Платонов (добродушие и суетливость)». В конце июня Мейерхольд еще не потерял надежды. Он пишет Ольге Михайловне: «Мне говорил К. С. (Алек сеев), что все мы читаем совершенно различно и все очень оригинально. Платонов оттеняет добродушие Федора, Мос квин — его физическую немощь, я — его нервность и наследственные черты отца (Ивана Грозного)». Таким обра зом, выбор актера как бы предварялся выбором трактовки. Мейерхольд, в котором еще жило воспоминание о рецензии в «Волжско-Камском крае», особенно болезненно воспри нимал намеки на ограниченность своего сценического амплуа и даже не слишком радовался бурным похвалам Станиславского за принца Арагонского; в сущности, они повторяли оценку его как актера по преимуществу коме дийного, то есть то представление, оспорить которое он стремился с первых шагов в Филармонии. Полному радужными надеждами июню пришел на сме ну тревожный июль. Регулярные репетиции «Царя Федо ра» начались 7 июля. И постепенно Мейерхольд почувство вал, что почва уходит у него из-под ног. 15-го он пишет же не: «Вдруг меня отставят? Кандидатов пять, играть будут три. Неужели я попаду в число несчастных двух. Сойду с ума». Неуверенность и мрачность нарастают. 19-го Мейер хольд раздраженно пишет об атмосфере соперничества и соревнования, оживляющей, как ему кажется, эгоистиче ские актерские замашки. Здесь проявляется постоянная черта Мейерхольда: будучи лично задетым, он всегда рас ширяет свою обиду, обобщает, обостряет. Он знал за собой эту свою особенность. Однажды я услышал от него такое признание: — Я люблю страстные ситуации в театре и часто строю их себе в жизни. Но понимание этого пришло позднее — нужно было прожить почти всю жизнь. Угадывая и предвосхищая события — о это воображе ние, которое так часто затрудняло ему существование! — он вскоре доводит себя до крайней тревоги, не находит себе места, пытается отвлечься, ищет посторонних средств вер нуть утерянное равновесие. Во Франции новое обострение национальной драмы — «дела Дрейфуса». Золя, пригово ренный к заключению в тюрьме, бежал в Англию. Несколько дней подряд молодой актер встает раньше всех, чтобы купить на станции московские газеты. Из Пензы приходит известие об освобождении Ремизова. Воспоминание о пензенском друге, так верившем в него (не обманет ли он его надежды?), бередит разыгравшиеся нервы. Вскоре должна начаться работа над пьесой его любимого Г. Гауптмана. Ему вдруг страстно хочется перечесть социальную драму Гауптмана «Ткачи». 22 июля он пишет Ольге Ми хайловне: «Попроси его (Ремизова.— А. Г.) достать «Ткачи». Скажи, что я умоляю. Я тоскую по них (тоска до болезни). Как знать, может быть, я с ума сойду, если он не достанет «Ткачи». Снова преувеличение? И да, и нет. Гауптман в те го ды значил для него нечто большее, чем хороший драма тург. Вот как он, например, рассказывал жене о чтении Станиславским труппе другой пьесы Гауптмана «Ганнеле»: «Я плакал... И мне так хотелось убежать отсюда. Ведь здесь говорят только о форме. Красота, красота, кра сота! Об идее здесь молчат, а когда говорят, то так, что де лается за нее обидно. Господи! Да разве могут эти сытые люди, эти капиталисты, собравшиеся в храм Мельпомены для самоуслаждения, да, только для этого, понять весь смысл гауптмановской «Ганнеле». Может быть, и могут, да только, к сожалению, не захотят никогда, никогда. Когда Алексеев кончил «Ганнеле», я и Катя застыли со слезами на глазах, а актеры заговорили о сценических эффектах, об эффектных положениях ролей и т. д.». Может быть, неудача с Федором и обострила само чувствие молодого актера, но трудно представить, чтобы он был неискренен в письмах к близкому человеку. Его критицизм, никогда не засыпавший в нем, пробуждается с новой силой: он с преждевременной прозорливостью ви дит в молодом театре его будущие противоречия и свободно пишет о них. Бесспорно, этот острый, недремлющий, кри тический, все замечающий, «боковой» взгляд должен был иногда раздражать его более беспечно настроенных това рищей или руководителей начинающегося дела. И хотя понадобилось еще четыре года, чтобы первые противо речия перешли в трещины и разломы непримиримого кон фликта, но зачаток их здесь, во втором месяце жизни театра. Последняя надежда у Мейерхольда оставалась на приезд из Крыма Немировича-Данченко. Он был скло нен искать объяснения своей неудачи в незнании Ста ниславским его как актера, питал ложные расчеты на помощь своего первого учителя и не подозревал, что де ло обстояло как раз наоборот: что за его кандидатуру стоял Станиславский, а Немирович-Данченко в него не верил. Владимир Иванович приехал 25 июля, но еще рань ше, чем он встретился с Мейерхольдом для решающей пробы на Федора, молодой актер узнал окольным пу тем — в театре, и даже в самом лучшем, такие окольные пути всегда находятся,— что В. И. говорил кому-то в Ялте, что он решительно стоит за кандидатуру Москвина и не верит в него — Мейерхольда. Настроение упало еще боль ше. И на самую ответственную для себя репетицию он явился с предчувствием уже свершившейся неудачи. Прослушивание происходило в той самой тесной сто рожке, где вскоре решилась и судьба Москвина: в кро хотной дощатой избушке, где не было ничего, кроме печки, стола и лавки. «Так как был совсем не в настроении, читал плохо. Читка эта, конечно, не является решающей мою судьбу, но... все-таки ставит известный минус. Впрочем, и без то го замечаю, что роли этой не видать мне, как ушей своих. <...> Работать нет никакой охоты. Роль выбивается из то на; вероятно, и читал-то сегодня плохо от неуверенности в том, что буду играть упомянутую роль»,— писал Мейерхольд в Пензу 1 августа. После репетиции Немирович-Данченко глухо сказал Мейерхольду о том, что он самой обещающей считает кандидатуру Москвина. К этому Мейерхольд уже был подготовлен и, может быть, даже почувствовал облегчение от того, что кончилась так мучавшая его неопределенность. Несколько дней он не пишет домой ни слова, после репе тиций бродит в одиночестве по лесу, но дни идут, работа в театре продолжается, умный Немирович-Данченко, по смотрев «Антигону», превозносит его исполнение Тирезия, и этот такой простой и безотказно действующий педаго гический прием, как всегда, срабатывает. Он собирает в кулак всю свою волю и мужество и сам заявляет Немировичу-Данченко об отказе от Федора. Окончательно отрезав от себя эту, так манившую его роль, он снова обретает внутреннее спокойствие. По следние дни июля и первые дни августа были высшей точ кой кризиса. 9 августа он заносит в свою записную книж ку: «Пускай отказом своим от Федора я сыграл в руку Немировича и все-таки стал покойнее: мною не играют, как пешкой». А в ближайшем письме в Пензу он рассказывает почти в тоне первых июньских писем: «Мое исполнение роли Тирезия Немировичу очень понравилось и по замыс лу, и по выполнению. Он говорит «блестяще». Далее он сообщает, что на репетициях «Шейлока» Алексеев давно перестал ему делать замечания: «Как раз сегодня была репетиция «Шейлока», и исполнение мое вызвало в при сутствующих гомерический смех». И Мейерхольд упоми нает, что с середины августа Немирович начнет репетиро вать «Эллиду» Ибсена, где ему обещана роль больного ху дожника. «Наконец-то интересная роль»,— сообщает Мейерхольд в письме от 9 августа. Но его ждала еще более интересная роль, полностью вознаградившая его за волнения и неоправдавшиеся на дежды с Федором. В эти дни в труппе стало известно о предполагаемой работе над «Чайкой» Чехова. Вполне вероятно, что Мей ерхольд взвесил перспективы этих ролей и свои возмож ности и это облегчило его отказ. Новая надежда — луч шее лекарство от неудачи. Как известно, большинство ролей в «Чайке» не раз пе рераспределялось. Станиславский хотел играть Шамраева, потом получил роль Дорна и в конце концов играл Тригорина. Нам неизвестны другие, помимо Мейерхольда, кандидатуры на роль Треплева, хотя они, вероятно, и су ществовали. Сужу об этом по неоднократно слышанной от В. Э. фразе: — Я почти вырвал роль у Немировича... (В другой раз он сказал — «у дирекции».) Вероятно, Мейерхольд, узнав о приближении работы над «Чайкой», горячо высказал Немировичу-Данченко свое желание играть Треплева и сумел убедить его. Может быть, и сам В. И. не имел другой, более обещающей кан дидатуры, а заодно ему хотелось как-то компенсировать своего недавнего любимца за неудачу в Федоре. Так или иначе, в сентябрьском письме к Чехову он называет Мейерхольда исполнителем роли Треплева с добавлением такой характеристики: «...окончивший с высшей наградой. Таких за все это время было только двое. Другой — Моск вин — играет у нас «Царя Федора». Постановка «Чайки» в новом молодом театре была задумана Немировичем-Данченко уже давно: может быть, тогда, когда он отказался от мысли поставить ее как учебный спектакль в Филармонии, хотя в первых газетных заметках о репертуаре нового театра название «Чайка» еще не фигурирует. У Немировича-Данченко были серьезные основания конспирировать: он опасался, что Чехов не разрешит постановку из-за психологической травмы, нанесенной ему провалом «Чайки» в Александрийском театре. Впервые он обратился за разрешением к автору только в конце апреля. Чехов колеблется и отмалчивается. В пер вой половине мая Немирович-Данченко шлет ему еще два письма: убеждает, успокаивает, апеллирует к личным от ношениям — и только в самом конце мая получает со гласие. После приезда Немировича-Данченко из Ялты Стани славский уезжает на отдых в имение брата в Харьковскую губернию, там он должен писать поактно подробные мизан сцены «Чайки» и по частям присылать их своему коллеге, которому предстояло непосредственно вести репетиции. Так своеобразно начиналась работа над этим, так много значившим для молодого театра спектаклем. Известно, что Станиславский, принимаясь за писание «мизансцен», еще не был увлечен пьесой, но он доверял вкусу и уму Немировича-Данченко и заставил себя полюбить ее. Это, кажется, был единственный случай в истории театра, когда режиссура осуществлялась по почте. Стремясь не дать Чехову повода раскаяться в своем согласии, Немирович-Данченко пишет ему пространные письма и, видимо, несколько преувеличивает на первых порах степень произведенной работы, потому что 24 ав густа драматург сообщает Суворину, что, по словам Н.-Д., «у него кипит дело» и прошло уже «чуть ли не сто репе тиций и актерам читаются лекции». К этому времени состоялось всего лишь пять-шесть репетиций, считая и бесе ды с исполнителями,— может быть, они были названы «лекциями». Но дело было, конечно, не в числе репетиций, а в их содержательности и творческом накале. Официаль ные данные свидетельствуют, что вся работа над «Чайкой» уложилась в двадцать шесть репетиций и три «генераль ных» — цифра невероятная и, по нашим современным понятиям, почти неправдоподобная. Пятнадцать репети ций провел Немирович-Данченко и всего лишь девять — главный режиссер Станиславский. Но не будем забывать, что Н.-Д. вел репетиции, пользуясь листами мизансцен, присланных Станиславским, да еще и то, что последний участвовал в спектакле как актер. Начиная репетиции, Немирович-Данченко пишет ав тору «Чайки»: «Успех «Чайки» — вопрос |
Похожие:
 | Составление, вступительная статья, оформление Союза театральных деятелей рсфср, 1990 г |  | Составление, вступительная статья, оформление Союза театральных деятелей рсфср, 1990 г |
| Члены Общероссийской общественной организации "Союз театральных деятелей Российской Федерации ("Всероссийское театральное общество)"... | | Официальное представление номинантов Высшей театральной премии Санкт-Петербурга «Золотой софит» сезона 2010 2011 гг. (Карельская... |
| Социально-бытового фонда Общероссийской общественной организации "Союз театральных деятелей Российской Федерации (Всероссийское театральное... | | Издание подготовлено фирмой "Чоро" при участии фонда "За экономическую грамотность" |
| Издание подготовлено фирмой "Чоро" при участии фонда "За экономическую грамотность" | | Союза, разрабатываются и реализуются мероприятия, направленные на обеспечение информационного взаимодействия с использованием информационно-коммуникационных... |
| Вступительная статья президента Адвокатской палаты Иркутской области Середы Г. В | | Результатом этой теории, теории вражды и подозрительности стала гибель лучших представителей партии, государства, деятелей науки,... |