Документальная история сибири XVII середина XIX вв. Владивосток
Скачать 4.24 Mb.
|
7 О судьбе архива Амурской экспедиции Г.И. Невельского Если оборона Петропавловска под руководством В.С. Завойко обеспечила славу русскому оружию, то усилия Амурской экспедиции 1851-1855 гг. во главе с Г.И. Невельским позволили, в конечном итоге, мирным путем присоединить к России Приамурье, Приморье и Сахалин. Но, увы, с ее архивом повторилось почти то же самое, что столетием раньше случилось с архивом Второй Камчатской экспедиции В. Беринга. Исключительно ценные в научном, политическом и стратегическом отношении материалы Амурской экспедиции, работы которой являлись в тот период государственной тайной, должны были поступить в высшие учреждения Морского министерства, чтобы затем, как и положено, храниться в его архиве. Мощный пласт документальных источников, характеризующих деятельность Г.И. Невельского и его сотрудников, действительно отложился в ряде наших федеральных архивохранилищ, но, как ни странно, самого архива Амурской экспедиции, в виде отдельного фонда, ни в одном из них нет. Его безрезультатными поисками, а также поисками личного архива адмирала Г.И. Невельского занимались многие исследователи Амурского вопроса», являющегося одной из ключевых проблем в историографии Дальнего Востока середины XIX в. Эта загадка давно занимает историков, и чтобы понять, почему так произошло, необходимо, на наш взгляд, учитывать два 260 обстоятельства. Во-первых, сам статус Амурской экспедиции также ее структура и местонахождение штаб-квартиры менялись, что отразилось на ее документообороте, который был весьма интенсивным. Во-вторых, с середины 1855 г., когда экспедиция была уже фактически расформирована, определяющую роль в судьбе ее архива сыграли непростые личные отношения Г.И. Невельского с Н.Н. Муравьевым, В.С. Завойко и их ближайшим окружением. Как известно, из-за борьбы придворных группировок по вопросу об Амуре и отношениях с Китаем понадобилось полтора года, прежде чем открытия Г.И. Невельского на транспорте «Байкал» получили признание, и 7 февраля 1851 г. было утверждено решение Особого комитета о создании Амурской экспедиции, имевшей сначала полуофициальный статус. Будучи неправительственным учреждением, она подчинялась генерал-губернатору Восточной Сибири, но действовала при этом под «вывеской» фактории РАК. Вуаль секретности особенно плотной была первые два года. Из-за этого случались курьезы - бумаги из Главного правления РАК зачастую адресовали прапорщику Д.И. Орлову, которого чиновники компании принимали, к досаде Г.И. Невельского, за начальника экспедиции, а его самого за офицера, прикомандирован-ного для выполнения какой-то специальной миссии 314. Только весной 1853 г. в Петербурге решился вопрос о новых штатах Амурской экспедиции, ставшей «засим уже исключительно правительственною» 315. Теперь Г.И. Невельской «на правах губернатора или областного начальника» подчинялся непосредственно генерал-губернатору Восточной Сибири и имел в своем распоряжении, кроме чинов флотской роты и казачьей команды, несколько чиновников, в том числе - правителя канцелярии с одним или двумя помощниками, три писаря и т.д. 316. Делопроизводство экспедиции, в виде всевозможной переписки, официальных бумаг и научных материалов, увеличивалось с каждым месяцем, образуя весьма солидный архив. Г.И. Невельской неизменно держал все эти бумаги при себе, сначала в Петровском зимовье, где до сентября 1854 г. находилась его главная резиденция, а затем в посту Николаевском. Всю осень и зиму с 1854 на 1855 г. здесь кипело строительство, и Николаевск принял «вид как бы города, хотя по улицам его торчали пни». В одном из новых флигелей разместились канцелярия экспедиции, казначейство и 261 гауптвахта 317. Надо полагать, что здесь же, при канцелярии, хранился и ее архив. Прибывший в Николаевск летом 1854 г. чиновник морского ведомства Д.Д. Губарев занял должность письмоводителя Амурской экспедиции. Вообще-то он должен был идти на транспорте «Двина» в Петропавловск, где имелась вакансия столоначальника, но Н.Н. Муравьев распорядился оставить его при Г.И. Невельском, у которого работа с документацией отнимала все больше времени. Вместе с Г.И. Невельским он перевез из Петровского зимовья имущество и все делопроизводство экспедиции. При этом не обошлось без непрятностей: в шторм у мыса Пуир оба катера залило водой и в Николаевске Д.Д. Губареву пришлось сушить дела, а заодно и казну - около 100 тыс. рублей ассигнациями, оставленных Н.Н. Муравьевым на экспедиционные расходы 318. Несмотря на многие трудности и стесненность бытовых условий, архив экспедиции тщательно оберегался, и за весь период ее деятельности утрат документов не было. Свое несложное делопроизводство вели некоторые начальники постов, учрежденных Г.И. Невельским для занятия края. К концу 1853 г. таких постов было пять: Николаевский (устье Амура), Александровский (залив Де-Кастри), Мариинский (близ озера Кизи), Константиновский (Императорская Гавань), Муравьевский (залив Анива, о. Сахалин). И хотя порой постовые «архивы» умещались в походной сумке или чемодане начальников - молодых мичманов и подпоручиков, их материалы очень важны. Например, часть дел архива Николаевского поста за 1852-1854 гг. уцелела в личных бумагах его начальника А.И. Петрова, запечатлевшего в своих записках повседневную жизнь и имена «тех, которые были невидными, но весьма полезными деятелями на Амуре, которые принесли государству безропотно, не ожидая наград и повышений, громадную услугу и, терпя страшные лишения, подорвали свое здоровье и почти все... лежат там, на Амуре, в земле сырой» 319. После командировок офицеры экспедиции и начальники постов сдавали Г.И. Невельскому краткие отчеты, рапорты, строевые записки и иную документацию. Этот порядок соблюдался неукоснительно. В целях секретности офицерам запрещалось сообщать на родину, где они находятся, и даже упоминать 262 слово «Амур», а свои частные письма обязаны были представлять Г.И. Невельскому незапечатанными 320. Однако при снятии Муравьевского поста в 1854 г. этот порядок был нарушен и, вероятно, поэтому его небольшой, но очень ценный архив, тогда же оказался раздробленным. Кроме служебных документов и переписки с Г.И. Невельским, он включал материалы экспедиционных исследований лейтенанта Н.В. Рудановского на юге Сахалина 321. Начальник поста майор Н.В. Буссе научной стороной этих работ интересовался мало и, согласившись, вопреки указаниям Г.И. Невельского, на эвакуацию «сахалинского десанта», похоже оставил себе только дневниковые записи, опубликованные позднее его наследниками 322. Сначала все бумаги, вывезенные из Муравьевского поста, находились у Н.В. Рудановского, но в июле 1854 г. он передал некоторые материалы по гидрографии, географии и этнографическому описанию юга Сахалина адмиралу Е.В. Путятину, собиравшемуся идти на фрегате «Диана» в Японию для продолжения переговоров. Затем, в августе того же года, Н.В. Рудановский через начальника Аянского порта А.Ф. Кашеварова отослал материалы своих исследований Главному правлению РАК, поскольку по императорскому указу от 11 апреля 1853 г. Сахалин находился в ведении компании 323. Таким образом, значительная часть документов Сахалинской экспедиции после ее не совсем удачного завершения, скорее всего, так и не поступила к Г.И. Невельскому 324. У него имелись лишь те рапорты Н.В. Буссе и выписки из походных журналов Н.В. Рудановского, которые доставил с Сахалина в феврале приказчик компании Д.И. Самарин. Конечно, сам факт что большая часть архива Сахалинской экспедиции не поступила к Г.И. Невельскому, на первый взгляд, может показаться не столь уже важным обстоятельством на фоне хлынувших вскоре таких крупных событий, как известие о войне, первый сплав по Амуру во главе с самим Н.Н. Муравьевым, прибытие на Дальний Восток дипломатической миссии Е.В. Путятина и героическая оборона Петропавловска. Но за ним уже проглядывал один из симптомов тех острых разногласий о путях решения «Амурского вопроса», что обозначились к лету 1854 г., когда в Николаевске встретились Н.Н. Муравьев, Е.В. Путятин и Г.И. Невельской. Двое последних, по свидетельству А.И. Петрова, «просто были враги» 325. Улетучились и былые симпатии к 263 Г.И. Невельскому со стороны генерал-губернатора, который предпочитал окружать себя людьми более удобными. К тому же, по его мнению, с перенесением Петропавловской морской базы на Амур «предприятие Невельского» становилось лишней структурой, как и он сам. Из письма М.С. Корсакову 25 февраля 1855 г. видно, что Н.Н. Муравьев, заранее готовясь к отстранению Г.И. Невельского, собирался назначить его «для успокоения» начальником своего амурского штаба, то есть на второстепенную, без реальных полномочий, должность. И тогда «Невельской с громким названием не будет никому мешать и докончит свое там поприще почетно» 326. Пятилетняя Амурская эпопея завершилась по-бюрократически тихо, без официальной процедуры, и потому особенно оскорбительно для щепетильного и порывистого Г.И. Невельского. 27 мая 1855 г., прибыв в Мариинск с передовым отрядом второго амурского сплава, Н.Н. Муравьев сразу же отправил в Николаевск нарочным мичмана К.Ф. Литке. Он-то и передал Г.И. Невельскому распоряжение прибыть в Мариинский пост, сдав начальство над экспедицией, которая «заменялась» управлением Камчатского военного губернатора. Все офицеры и нижние чины отныне поступали в подчинение B.C. Завойко 327. К слову сказать, нигде в архивах этот документ по сей день не обнаружен и воспроизводится обычно лишь в пересказе Г.И. Невельского, который, между прочим, по штатам 1853 г. обладал правами областного начальника 328. Но одновременная встреча с двумя отличившимися и авторитетными адмиралами, каждый из которых был в ранге губернатора, не входила в планы Н.Н. Муравьева. Видимо, поэтому никакой передачи дел не было и, как считали подчиненные Невельского, именно Муравьев устроил так, чтобы он не встретился с Завойко. В начале июня Невельской отплыл со своей семьей в Мариинск на пароходе «Надежда», и на этом его миссия закончилась 329. Вполне очевидно, что наиболее важную часть экспедиционного архива он взял с собой и впоследствии с этими материалами никогда не расставался. Чтобы понять, о каких документах идет речь, следует иметь в виду, что на самом деле архив Амурской экспедиции был огромен и включал сотни, а может быть, и тысячи разнообразных документов. Анализ документальных и мемуарных источников позволяет сделать вывод, что весь архив Амурской экспедиции состоял, говоря условно, из трех групп документов. 264 К первой из них мы бы отнесли бумаги государственной важности и научно-исследовательскую документацию. Прежде всего это распоряжения правительства и генерал-губернатора Восточной Сибири по тем или иным аспектам деятельности экспедиции, а также входящая и исходящая переписка Г.И. Невельского с Н.Н. Муравьевым, вел. кн. Константином Николаевичем, Главным правлением РАК и командиром Аянского порта, учреждениями Морского министерства (Главный Морской штаб, Гидрографический департамент и др.), командирами кораблей, действовавших на Дальнем Востоке в 1850-1855 гг., и т.д. Довольно многочисленной была внутренняя документация, которая включала инструкции и предписания Г.И. Невельского офицерам экспедиции и начальникам постов, а также их отчеты о командировках по изучению края, письма, рапорты и донесения. Важной частью исследовательских материалов были карты, планы и схемы, записи глазомерных маршрутных съемок, данные гидрографических работ, метеорологических наблюдений, записки с этнографическими описаниями и т.п. Условно эту группу документов мы бы назвали «основным архивом Амурской экспедиции», и на ее судьбе остановимся чуть ниже. Вторая группа включала служебно-строевую документацию: книги приказов, распоряжения, докладные записки и строевые рапорты, представления о награждениях или взысканиях, списки личного состава и т.п. И, наконец, третья группа представляла собой весьма крупный комплекс финансово-хозяйственной документации. Это всевозможные ведомости, ордера, акты, шнуровые приходно-расходные книги и т.п. Эти документы касались расчетов с РАК, поставок товаров для подарков и торговли с туземцами, снабжения продовольствием и амуницией чинов экспедиции, выдачи им жалования, провианта и имущества и т.п. За множеством дел у Г.И. Невельского зачастую руки не доходили до денежной отчетности, и на этой почве у него даже бывали мелкие стычки с мичманом А.И. Петровым, назначенным в сентябре 1854 г. казначеем и ревизором экспедиции 330. Позднее он вспоминал: «Мне сдали около 100 000 рублей денег и пачку разных расписок о выданных деньгах, но нигде не записанных. Пришлось мне принять, или, лучше сказать, сводить воедино, но ведомостям... провиант, инструменты, порох, патроны, 265 лазаретные вещи, баркасы, паруса, брезент и другое казенное имущество, разбросанное в Петровском, Николаевском, Мариинском, Александровском постах, чего я и в глаза не видел. Я часто теперь вспоминаю об этом и думаю, как я был тогда глуп, что решился принять на себя такую ответственность... Так как провиант и имущество было и морского и сухопутного ведомств, то мне пришлось вести двойные книги. Всех книг с казначейскими было до двадцати» 331. По нашему мнению, разделение архива Амурской экспедиции произошло в июне 1855 г., с устранением Г.И. Невельского из Николаевска, где он явно мешал своей самостоятельностью генерал-губернатору и его людям. К слову сказать, не очень-то устраивал теперь Н.Н. Муравьева и адмирал Завойко с его славой. Острый конфликт по поводу плана обороны Николаевска довел их взаимоотношения до абсурда. Поскольку штаб-квартира генерал-губернатора находилась в Мариинске, то в Николаевске он бывал наездами и жил только на пароходе, а когда съезжал на берег, Завойко сказывался больным, и они не встречались. Из записок того же А.И. Петрова следует, что В.С. Завойко приказал ему ко 2 августа окончить всю отчетность по экспедиции и сдать все имущество содержателям Петропавловского порта 332. Видимо, вскоре после этого, закончив отчет, А.И. Петров действительно сдал ту часть архива экспедиции, которая была при нем в Николаевске, в канцелярию порта или в штаб 47-го флотского экипажа. Прежде всего, имеется в виду служебно-строевая и хозяйственно-финансовая документация. Но что касается документов «основного архива» Амурской экспедиции, в содержание которых мог быть посвящен лишь узкий круг лиц, то он находился в Мариинске у Г.И. Невельского, а отдавать ему какие-либо приказы B.C. Завойко не имел полномочий. Едва ли этот архив интересовал и людей из чиновного окружения Н.Н. Муравьева, более озабоченных наличием вакансий с блестящей карьерной перспективой и составлением наградных реляций. Не случайно такой умный и тонкий наблюдатель, как В.А. Римский-Корсаков, с горькой иронией отметил в те дни разительную перемену в повседневной жизни Николаевска, принявшего «какую-то подъяческую физиономию» с прибытием туда Завойко и свиты генерал-губернатора 333. Вскоре после переезда в Мариинск Невельской представил генерал-губернатору отчет о действиях Амурской экспедиции с июня 1850 по июнь 1855 г. Понятно, что при этом он исполь- 266 зовал свои архивные материалы, но в данном случае важно другое – выводы и тон отчета не могли понравиться Н.Н. Муравьеву Как отмечал и сам Невельской, его мнение радикально расходилось с воззрениями тех, кого он называл «питомцами Кавказа и Марсовых полей», и кто жаждал военных подвигов вместо ме-роприятий по освоению края, считая «южный Приамурский и Приуссурийский бассейны с прибрежьями их… ненужными для России» 334. Генерал-губернатор был в гневе, а т.к. сплетни были в большом ходу при его штабе, то многие офицеры знали: он «рассорился» с Невельским, и тот теперь в большой опале 335. Не скрывал этого и Н.Н. Муравьев. При отъезде он прямо указывал в письме Завойко, что в Мариинске Невельской – не начальник штаба, а частный человек и ни в коем случае не должен «вмешиваться в какие-либо там распоряжения» 336. Вынужденно оказавшись не у дел на зимовке 1855/56 гг. в Мариинске, Невельской имел возможность привести в порядок свои бумаги. Лишенный начисто бюрократических наклонностей, он относился к ним бережно и серьезно, ибо понимал, что, несмотря на все труды и понесенные лишения, недоброжелателей у него хватает и в Иркутске, и в Петербурге, а, следовательно, архив может понадобиться не только для написания мемуаров, о которых он пока не задумывался. Следует заметить, что в фондах РГИА ДВ хранится дело на 48 листах под заглавием «О сдаче контр-адмиралом Невельским всех дел и инструкций по Амурской экспедиции Камчатскому военному губернатору», датированное 24 июня 1855 – 28 октября 1856 г. 337. (К сожалению, мы не имели возможности с ним ознакомиться, т.к. уже более десяти лет, после переезда во Владивосток, ряд исторических фондов РГИА ДВ не выдаются исследователям.) Но в любом случае, имеющиеся в этом деле бумаги, конечно же, не архив Амурской экспедиции за 1850-1855 гг., примерный состав которого мы попытались охарактеризовать. Можно уверенно утверждать, что, покидая Дальний Восток, Г.И. Невельской не считал для себя возможным сдать основной архив экспедиции ни Н.Н. Муравьеву, ни тем более В.С. Завойко, с которым у него также были крайне напряженные отношения. В результате основной комплекс документов Амурской экспедиции оказался в Петербурге и хранился у Г.И. Невельского в его личном архиве. Это было в порядке вещей, т.к. грань между «государственными» и «личными» бумагами считалась очень зыбкой в кругах высшего офицерства, да и служилого дворянства во- 269 обще. В этом нетрудно убедиться, ознакомившись с видовым составом документов в личных фондах современников и сослуживцев Г.И. Невельского. В свое время попытка их краткого обозрения вылилась у автора этих строк в небольшую монографию 338, которая, при всех ее недостатках, дает общее представление о содержании дошедших до нас частных архивов П.В. Казакевича, М.С. Корсакова, В.С. Завойко, В.А. Римского-Корсакова, И.И. Бутакова и некоторых других участников событий на Дальнем Востоке в 1849-1855 гг. Трудно сказать, когда у Г.И. Невельского созрел замысел написания книги об Амурской экспедиции. Например, А.И. Алексеев, один из самых авторитетных его биографов, считал, что обдумывать и понемногу работать над рукописью адмирал начал после того как опубликовал в «Морском сборнике» отчет о действиях экспедиции 339. Видимо, А.И. Алексеев имел в виду обстоятельную критическую статью-отклик Г.И. Невельского на выход в свет второй части «Исторического обозрения Российско-Американской компании» (гл. XII-XIV) ее официального историографа П.А. Тихменева 340. И хотя анализ всех обстоятельств, сопутствовавших появлению на свет главного труда Г.И. Невельского – книги «Подвиги русских морских офицеров на крайнем востоке России», выходит за рамки нашего исследования, нельзя не коснуться отдельных архивоведческих аспектов этой интересной темы. Не вызывает сомнений, что документы Амурской экспедиции из архива Г.И. Невельского после его кончины 17 апреля.1876 г. еще оставались в семье, во всяком случае до ухода из жизни его супруги Екатерины Ивановны в марте 1879 г. Затем следы архива теряются и, думается, в немалой степени, причиной тому стал мрак исторического беспамятства, опустившийся на Россию в 1917 г. О том времени И.Г. Эренбург, со свойственной ему иронией, заметил: «…В газетах писали, что сын за отца не отвечает, но приходилось отвечать и за дедушку». Досталось от новой власти и героям Амурской эпопеи. Сейчас уже почти никто не помнит, как 4 апреля 1923 г. в центре Владивостока прошли символические похороны жертв революции. Шесть обычных деревянных гробов, выкрашенных в красный цвет, были установлены на орудийных лафетах. Погребение состоялось у памятника Г.И. Невельскому. По такому случаю снесли двуглавого орла, венчавшего шпиль обелиска, заменив его пятиконечной звездой, а место перед памятником адмиралу и его сподвижникам по Амурской экспедиции переименовали в площадь Жертв революции 341. Разрушили во Владивостоке па- 270 мятник адмиралу B.C. Завойко, а в Хабаровске - Н.Н. Муравьеву-Амурскому. Лишь в годы Великой Отечественной войны, и особенно после разгрома милитаристской Японии, появились проблески их «реабилитации» как исторических личностей, коими можно и должно гордиться в своей стране. В 1947 г. в прессе промелькнула статья о потомках Г.И. Невельского. Судя по ее тексту, речь шла о семье его внучки - Е.П. Охотниковой, якобы сохранившей личный архив адмирала (старые письма, фотографии и т.п.), который предполагалось передать на хранение музею Военно-морского флота в Ленинграде 342. Возможно, речь шла лишь о какой-то части семейного архива Невельских, уже к тому времени оказавшегося очень раздробленным. А.И. Алексеев, отдавший много лет изучению этой проблемы, считал, что, по всей вероятности, архив Г.И. Невельского можно считать утраченным. Впрочем, сохранялась надежда, что этот архив находится во Франции, где постоянно проживала одна из дочерей адмирала 343. Путем многолетних поисков А.И. Алексееву удалось разыскать почти всех потомков Г.И. Невельского, проживавших не только в СССР, но и во Франции, США, Бразилии. Однако ни у кого из них семейного архива Невельских середины XIX в. не оказалось. Не удалось найти и рукопись его книги, оригинал и заверенную копию которой получила Е.И. Невельская 344. Тем не менее утверждать, что мы совсем ничего не знаем об архиве Невельского, по крайней мере, той его части, которая включала материалы Амурской экспедиции, будет неверно. Некоторое представление об их составе и содержании дает его книга, где многие документы переданы в изложении либо цитируются и даже приводятся полностью. Абсолютно ясно, что адмирал сам их отбирал и систематизировал по тематике и хронологии событий. Например» анализ текста показывает, что при описании действий экспедиций с января по декабрь 1853 г. (главы 19-24), он использовал около 60 документов (рапорты, инструкции, циркуляры, приказы, материалы переписки, выписки из журналов и т.п.), хранившихся в его архиве 345. Работая над рукописью, для более убедительной аргументации в полемике со своими сановными оппонентами и некоторыми авторами, такими, как П.А. Тихменев, Н.В. Буссе и другие, Г.И. Невельской привлекал новые источники, пополняя свое собрание документов материалами в виде копий. Это подтверждается его ссылками па секретные дела из архивов Морского минис- 271 терства и Азиатского департамента МИД, а также архива Главного правления Российско-Американской компании. В связи с этим заслуживает внимания одно из примечаний В.В. Вахтина - редактора первого издания книги Г.И. Невельского. Комментируя его «разногласие» с П.А. Тихменевым в описании плавания поручика корпуса флотских штурманов А.М. Гаврилова на бриге «Константин» к лиману Амура в 1846 г., он объяснил его тем, что Невельской «имел в своих руках всю секретную переписку (курсив мой. - А.К.), тогда как Тихменев не знал о ее существовании» 346. Безусловно, книга Г.И. Невельского, как любые мемуары вообще, является сложным историческим источником. Исключительную ценность ей придает значительный массив использованных автором документальных материалов, которые до нас не дошли в составе архивных фондов центральных учрежде ний Российской империи и представленных ныне в ряде федеральных архивохранилищ. Имеется в виду, во-первых, внутренняя документация Амурской экспедиции и, во-вторых, исходящая переписка Г.И. Невельского с учреждениями Восточной Сибири за 1849-1856 гг., поскольку архивный фонд ГУВС, а также архивные фонды портовых канцелярий Охотска, Аяна, Петропавловска и Николаевска страдают крупными лакунами в составе документов этого периода. На судьбе архива Амурской экспедиции мы остановились столь подробно еще и потому, что это был по существу последний документальный комплекс, происхождение и формирование которого целиком и полностью относится к периоду присоединения к России земель Дальнего Востока и их первоначального освоения. Труды Амурской экспедиции подвели достойную черту, завершив собой целую историческую эпоху, начало которой было положено русскими землепроходцами и мореходами первой половины XVII в. Для историков эта эпоха оставила мощный пласт документальных источников, являющихся важной частью культурного наследия народов России. Таким образом, первую половину XIX в. следует считать важным этапом формирования документальной базы Дальнего Востока, несмотря на недостатки и негативные тенденции в сфере архивного дела, сопровождавшие реализацию министерской реформы, начатую Александром I и продолженную Николаем I. В ходе этой реформы был создан или частично реорганизован ряд цент- 272 ральных ведомственных архивов, принимавших крупные документальные комплексы из восточных регионов Российской империи. В результате преобразований по управлению Сибирью, осуществленных в 1822 г. по инициативе М.М. Сперанского, роль и место архивов в структуре местных учреждений стала более определенной в правовом отношении. Вместе с тем усилилась ведомственная разобщенность архивов края, преодолеть которую при сложившейся законодательной базе не могли даже сибирские генерал-губернаторы с их обширными полномочиями. В России, как унитарном государстве, роль центра в политической, экономической и культурной жизни даже самых отдаленных регионов традиционно была очень велика, с точки зрения как положительных, так и отрицательных последствий его воздействия. Заметным явлением 20-50-х годов XIX в. было дальнейшее развитие собирательской деятельности государственных учреждений и частных лиц по выявлению и сохранению документальных свидетельств о географических открытиях россиян и освоении ими крайнего востока Сибири и Русской Америки. Огромное значение для сохранения документальной истории Сибири имела деятельность Археографической комиссии, целенаправленный характер приобрело формирование востоковедных фондов, ставшее важным направлением развития отечественного архивоведения и полевой археографии. Все это напрямую или опосредованно, через систему правовых норм и социальных связей, почти неизбежно сказывалось на положении местных архивов, которые в рассматриваемый период являлись составной частью формирующейся историко-культурной среды азиатской части Российской империи. Это был сложный и противоречивый процесс, ибо влияние министерств на реальное состояние подведомственных им архивов края зачастую определялось не законами и циркулярами, а усилиями конкретных заинтересованных людей, представлявших в Сибири и на Дальнем Востоке российскую интеллигенцию. 274 Заключение Мы не случайно ограничили наше исследование событиям происходившими в середине 50-х годов XIX в. на крайнем востоке России. Последние залпы Крымской войны 1853-1856 гг., прогремевшие на берегах Тихого океана, были своеобразным прощальным салютом целой эпохе российской истории - эпохе феодализма. Через несколько лет Великая реформа 1861 г. дала мощный стимул кардинальным социально-экономическим преобразованиям в России, окончательно ступившей на путь буржуазного развития. Была подведена черта и под очень важным периодом в истории освоения Сибири. Дело, начатое казаками Ермака, Россия успешно довершила, решив в свою пользу «амурский вопрос». Это дало ей возможность приступить к юридическому оформлению своих границ в Азии, заключив ряд международных договоров, прежде всего с Китаем и Японией. На востоке Сибири начался новый этап реформирования административного устройства, связанный с включением в состав Российской империи Приамурья, Приморья и Сахалина. Эти преобразования сопровождались созданием новых и ликвидацией старых учреждений, что самым непосредственным образом отразилось на состоянии архивов края. Здесь появляются молодые города - Благовещенск, Хабаровск, Владивосток, ставшие вскоре областными центрами российского Дальнего Востока. В тот период в них имелись главным образом только текущие архивы. Находились они при местных канцеляриях, а хранение и пользование делами осуществлялось по общим правилам, установленным «Сибирским Учреждением» 1822 г. Иная ситуация с архивами сложилась в исторических центрах Сибири, таких как Омск, Тобольск, Иркутск, Якутск и др. Здесь «решенные дела» полуторастолетней давности хранить было просто негде. Инициатором решения этой проблемы выступил с присущей ему энергичностью Н.Н. Муравьев-Амурский. В 1858 г. он представил в МВД записку о том, что «в присутственных местах вверенного ему края накопилось множество решенных дел. которые, напрасно занимая места в архивах, по тесноте архивных помещении требуют издержек увеличения казны или для устройства особых помещений, или для найма оных у частных лиц. Поскольку в Сибирском Учреждении» не содержалось определенных правил разбора и уничтожения старых дел, генерал- 275 губернатор просил Сибирский комитет разрешить создание в губернских и уездных присутственных местах особых комиссий для выполнения этой работы, причем речь шла о делах «всех министерств». Учитывая масштаб этих работ, он предлагал привлечь к ним директоров гимназий и смотрителей училищ 1. В столице к этому предложению отнеслись благосклонно, поскольку и прежде, в 1848-1853 гг., МВД не раз направляло в Сибирь циркуляры о порядке уничтожения «старых дел» в уездных архивах. На сей раз, учитывая, что такая же ситуация с архивами сложилась и в Западно-Сибирском генерал-губернаторстве, чиновники МВД предложили «разрешить настоящий вопрос в виде общей меры для всей Сибири». С этим согласились министерства народного просвещения, государственных имуществ, финансов и юстиции. 25 декабря 1858 г. Александр II утвердил положение Сибирского комитета «Об учреждении в Восточной Сибири особых комиссий для разбора и уничтожения решенных архивных дел» 2. Его реализация на практике развернулась незамедлительно, благо для этого не требовалось дополнительных финансов. Более того, в ряде регионов Сибири, например, в Якутской области, эта работа велась полным ходом и прежде. Как и в других сибирских городах, в Якутске действовала «особая» архивная комиссия, в которую входили: прокурор (председатель), стряпчий, архивариус и писцы. На них возлагалась задача разобрать документы по ведомственной принадлежности и хронологии, составив на них описи. Председатель был фигурой номинальной, обязанной лишь «наблюдать за действием» комиссии, а вся практическая работа велась областным архивариусом, стряпчим и писцами. Можно сказать, что не только разборка и описание, но и уничтожение архивных материалов зависели от низших канцелярских служителей, весьма далеких от проблем архивоведения и исторической науки. В 1857 г., при разборке архивных дел приказной избы и воеводской канцелярии, комиссией были «положены в опись 8084 единицы хранения за 1674 - 1750 гг. Изучив эту опись, якутский историк В.Ф. Иванов сделал вывод, что при отборе материалов к уничтожению комиссия исходила из следующих крите-риев: 1 ) давность происхождения, т.е. дела, получившие «окончательное решение»; 2) их дефектное состояние («ветхость»); предположение о том, что эти документы впоследствии не принесут никакой существенной пользы». По существу речь шла об 276 уничтожении документов, утративших к моменту их «экспертизы» свое практическое значение, но как ценные исторические источнике по истории края они просто не рассматривались. В 1858-1860 гг. комиссия разобрала еще свыше 15,5 тыс. дел воеводской канцелярии за 1750-1775 гг., 4,7 тыс. дел провинциальной канцелярии за 1775 -1785 гг. и 4,4 тыс. дел якутских комендантов за 1784-1789 гг. 3. После этого губернатор области запросил в МВД о возможности уничтожения «означенных дел». 19 сентября 1860 г. министр дал свое «разрешительное предписание», и областное правление распорядилось продать документы с аукционного торга. О том, что отбор производился поверхностно, говорит такой факт – в августе 1861 г. губернатор возвратил просмотренные им описи, отметив, что в них включено «много дел, составляющих интерес в историческом отношении», и которые «не должны быть уничтожаемы». Среди них оказались указы, предписания, журналы, протоколы, ясачные и таможенные книги, материалы о Камчатских экспедициях Беринга и т.п. Поэтому комиссии было приказано «тщательно пересмотреть все дела», выделив из них «не подлежащие уничтожению». К сожалению, это правильное решение не спасло положения, ибо весной 1863 г. во время ледохода на реке Лене областной архив оказался «потоплен водою». Многие дела, книги и описи пришли в «совершенную негодность», и комиссия постановила, что они должны быть «по необходимости уничтожены» 4. Не менее важным фактором, повлиявшим на состояние источ-никовой базы истории Сибири эпохи феодализма, явились буржуазные реформы 60-70-х годов XIX в. Неизбежный процесс создания новых и ликвидации старых учреждений был отмечен небывалыми по масштабам объемами уничтожения архивных документов. Это был крайне противоречивый период развития архивного дела в России. Как известно, с одной стороны реформы, начатые императором Александром II, «оживили» архивную деятельность в стране. «Серебряный век» русской культуры способствовал поддержанию высокого общественного интереса к национальной истории. Растущая роль архивных документов, как исторических источников, была обусловлена развитием исторической науки и общей культуры. С другой стороны, годы реформ ознаменовались масссовой гибелью архивов не только в Петербурге и Москве, но и на самых отдаленных окраинах империи. Это было вызвано тем, что ар- 277 хивные хранилища повсеместно стали заполняться документами упраздненных и реорганизованных учреждений. Столь интенсивное комплектование, при отсутствии общегосударственных законов по охране архивов, привело к тому, что уничтожение архивных документов разрешалось официально, на основании ведомственных правил «О порядке разбора и уничтожения решенных дел». В 1862 г. такие «Правила...» были утверждены Министерством государственных имуществ, в 1864 г. - Министерством финансов, в 1865 г. - МВД, в 1871 г. - Министерством юстиции. Позднее Д.Я. Самоквасов с горькой иронией писал: «...Все министры стали подписывать смертные приговоры архивам... своего ведомства, виновным в том, что они требовали помещения для своего существования» 5. Аналогичные правила в 60-80-е годы XIX в. издавались и для разбора архивов местных учреждений: судебных палат, окружных судов и мировых судей, приказов общественного призрения, присутствий по крестьянским делам и т.п. Расширялись права местных властей в отношении архивов. Так, в 1867 г. губернаторы получили право самостоятельно решать вопросы уничтожения старых архивов в учреждениях, подведомственных МВД 6. В сибирских городах из-за их удаленности полномочия местной администрации по части уничтожения архивов были расширены еще раньше. Поскольку положение от 25 декабря 1858 г. касалось только «разбора и уничтожения старых дел» в губернских и областных архивах, Забайкальский и Иркутский губернаторы вышли с представлением, чтобы и в окружных городах, где нет городничих и стряпчих, а все гражданское управление сосредоточено в земских судах, также можно было создавать «особые комиссии». В итоге 20 октября 1859 г. было утверждено положение Сибирского комитета «О составе в незначительных городах Сибири комиссий для разбора и уничтожения архивных дел». Отныне вынесение окончательного вердикта о судьбе архивов предоставлялось «ближайшему усмотрению начальников губерний и областей», а сами комиссии могли состоять из трех членов, а где «сего исполнить невозможно, то и двух...» 7. Масштабы разрушительной работы в архивах Сибири приняли невиданный доселе размах, захватив низшее звено местных учреждений - волостные правления и инородческие управы. генерал-губернаторам поручалось «принять надлежащие, по их 278 усмотрению меры», чтобы при разборе старых архивных дел непременно были выделены те их них, которые «могут представить интерес в историческом отношении». На эти дела следовало непременно сделать «особые описи» и опубликовать эти описи «в губернских ведомостях для общего сведения всех лиц, занимающихся разработкою исторических материалов» 8. Как эти требования исполнялись в губерниях и областях Сибири, и исполнялись ли они вообще, сказать сложно, а указание о публикации описей наиболее ценных дел местных архивов, видимо, так и осталось в сфере благих пожеланий начальства. Между тем опустошительная деятельность «особых комиссий» набирала обороты, а методичное истребление архивов Сибири продолжалось с санкции об ластных или губернских властей и в последующие годы. Но самыми крупными и безвозвратными потерями для архивов Сибири XVIII - первой половины XIX вв. обернулся грандиозный пожар, охвативший Иркутск в жаркий воскресный день 24 июня 1879 г. Скученность деревянных построек дала пищу огню, тут же распространившемуся на двухэтажный дом военно-топографического отдела Восточно-Сибирского военного округа, где имелся крупный архив. Через полчаса пылало два квартала, и остановить пожар «было не в силах человеческих: две стихии, огонь и ветер, делали свое обоюдное дело разрушения». Центр города превратился в ревущее море пламени. Жар был настолько сильным, что большой колокол Благовещенской церкви расплавился и стек на землю. К вечеру все вокруг Тихвинской площади было в огне: горел и гостиный двор, и мещанские торговые ряды, внизу которых были лавки, а наверху помещался губернский архив, в котором еще Г.Ф. Миллер черпал из старинных свитков материалы для своей «Истории Сибири». Когда деревянная кровля торговых рядов обгорела и рухнула, вспыхнули старые архивные дела, образовав гигантский фейерверк. К утру от лучшей и благоустроенной части Иркутска остались одни догорающие руины каменных домов и церквей. Пожар уничтожил 75 городских кварталов, а общие убытки превысили 30 млн рублей. Что же касается ущерба для науки и культуры, то он просто невосполним. Кроме исторических фондов Иркутского губернского архива, в музее Сибирского отдела ИРГО пожар поглотил архив и библиотеку, насчитывавшую свыше 10 тыс. книг, а также более 22,3 тыс. экспонатов различных коллекций - геологических, этнографических, 279 археологических и т.п. 9. Погибла масса старинных дел различных учреждений Сибири, в том числе вывезенных в Иркутск из других мест. Так, например, до нас не дошел очень важный для изучения пограничных отношений с Китаем архив кяхтинского пограничного комиссара. Вывезенные из Троицкосавска 122 дела бывшего пограничного правления поместили в музей Сибирского отдела ИРГО. Здесь же хранился и огромнейший архив Кяхтинской таможни, насчитывавший до 40 тыс. дел, начиная с середины XVIII в. 10. Мы не случайно остановились в завершении нашего исследования столь подробно на событиях 60-70-х годов XIX в. и связанных с ними крупных потерях, понесенных сибирскими архивами. Деятельность «особых архивных комиссий» в эти годы и в Сибири, и европейских губерниях России, к сожалению, имела свою логику. В реформах нуждались все звенья государственного механизма Российской империи, включая и архивы. От требований жизни отставало не только архивное законодательство, но и разработка теоретических основ организации архивного дела в стране. С архиво-ведческой точки зрения это еще была «эпоха господства эмпиризма в архивном деле», отмеченная, по определению Т.И. Хорхординой, многочисленными противоречиями в подходах к его организации как на общегосударственном, так и на региональном уровнях, «хаосом в приемах и методах обработки архивных материалов». Становилось все более очевидным, что в России «стихийно созрела настоятельная потребность в теоретическом осмыслении основ архивной службы», нашедшая затем отражение в трудах крупнейшего архивиста пореформенного периода Н.В. Калачова, сделавшего первый шаг «к формированию «оснований науки об архивах», т.е. замене прагматического (эмпирического) архивоведения традиционной наукой об архивах» 11. Характерно, что в 80-е годы XIX в. вновь заметно оживился интерес к историческим архивам Сибири. Отчасти этому способствовало широко отмечавшееся научной общественностью России 300-летие похода Ермака. Напомним, что 20 мая 1881 г. в Московском архиве Министерства юстиции (МАМЮ) состоялось научное заседание, на котором обсуждался вопрос о точной дате присоединения к России сибирских земель и перспективах архивных изысканий по этой теме. Но фактически в сибирской историографии пореформенного периода уже просматривается более 280 широкая постановка проблемы - выявления и введения в научный оборот всего массива архивных документов, характеризующих русские географические открытия XVII в. и колонизацию Сибири в XVIII и первой половине XIX вв. Утратив свое практическое значение, архивы (архивные фонды) дореформенного периода стали естественным элементом формирующейся историко-культурной среды сибирских городов, над которыми, казалось, витал еще дух русских первопроходцев - современников Ермака, Дежнева, Москвитина, Беринга. Находились эти фонды в хранилищах губернских и областных архивов, вместе с архивными документами, поступавшими из действующих местных учреждений. Крупные комплексы архивных документов дореформенного периода были представлены в хранилищах при епархиальных управлениях и в библиотеках сибирских монастырей. Конечно, на рубеже XX в. города Сибири жили не столько своим прошлым, сколько настоящим, которое несло на себе своеобразный и непривычный для «европейской» России колорит. Особенно чувствовалось это своеобразие в городах тихоокеанского побережья. Именно сюда раньше, чем в центральные губернии, приходили из Европы и Америки новинки техники и такие «достижения» цивилизации как моды на платья и некоторые идеи. Стиль определял декор, фасады и оформление интерьеров, в которых причудливо переплетались традиции исконной Руси и мотивы загадочного Востока - от Тибета до островов Океании. В городах Сибири пульсировала общественная жизнь: предприимчивым людям здесь легче было найти поддержку и сочувствие, актерам - зрителей, музыкантам - слушателей, библиотекам - читателей, а для ученых и просто любознательных открывался необычайный простор познания огромного края и его природных богатств. Сибирские и особенно дальневосточные газеты начала XX в. не страдали «провинциальностью» - беспрестанно создавались какие-то общества и комитеты, просветительные и благотворительные организации, объявлялись подписки, городские сплетни и политические новости всех континентов обсуждались заинтересованно и остро. Жизнь текла своим чередом, но ее документальные свидетельства оставались. Но более всего трудилась для будущих историков армия чиновников-канцеляристов и писарей (хотя и не всегда думая о этом) многочисленных учреждений, как гражданских, так и во 281 енных. Они бесстрастно фиксировали и подшивали в дела следы этой общественной и государственной жизни, поскольку создавали и сохраняли документы - повелевавшие, рекомендовавшие, утверждавшие, запрещавшие и т.д. В Сибири эпохи российского капитализма интенсивно формируется новая сеть архивов, как государственных, так и негосударственных, принадлежавших частным компаниям, фирмам, банкам, научным обществам и т.п. При этом вся система архивов государственных учреждений постоянно усложнялась и включала в себя уже не только местные, т.е. «гражданские» архивы, подведомственные Министерству внутренних дел. К началу XX в. в регионе сформировались крупные ведомственные архивы учреждений и частей Военного и Морского министерств, Отдельного корпуса пограничной стражи, таможенных, жандармско-полицейских, судебных учреждений и т.п., игравших важную роль во внутренней и внешней политике России. Эта формирующаяся система архивов была следствием расширяющейся колонизации территории Сибири, увеличения численности ее населения, развития экономики и культуры. На этом фоне очень рельефно проявилась потребность сибирского общества узнать как можно больше о себе и своем прошлом. Выразителем этой тенденции явилась нарождающаяся прослойка местной интеллигенции, связанная с Сибирью не только служебными, но и личными узами. С хранением и использованием документов местных архивов по-прежнему было связано множество проблем, как материально-технических, так и юридических. Но они уже воспринимались не как бумажный хлам, а как наследие и документальная память ушедших поколений сибиряков. Шел органичный естественный процесс формирования историко-культурной среды, являющейся признаком духовной оседлости населения и важным условием его интеллектуального развития. Жизнь была очень динамичной, и скоро этот «культурный слой», непременной частью которого стали архивы дореформенного периода, оказался востребованным и вовлеченным в культурный обиход. На это были нацелены усилия Западно-Сибирского, Восточно-Сибирского и Приамурского отделов ИРГО, Общества изучения Амурского края, церковно-археологических комиссий, военно-исторических обществ и т.д. Их деятельность на «архивной ниве» фактически стала предтечей настоящих ученых архивных комис- 282 сий, возникших в начале XX столетия в Иркутске, Якутске, Омске, а несколько позднее и во Владивостоке. Как сегодня, так и тогда круг деятелей, взявших на себя по службе или добровольно обязанность быть хранителями документальной памяти народа, не был слишком обширен. Но у этих людей хватило сил и гражданского мужества, чтобы выполнить свою историческую миссию - в условиях страшной Смуты, захлестнувшей Россию в 1917 г., они спасли для будущих поколений старые архивы, библиотечные собрания, музейные коллекции, памятники истории и культуры. В истории архивного дела в Сибири наступил необычайно сложный и очень важный период, но это уже тема другого исследования. Примечания 285 ВВЕДЕНИЕ 1 Соловьев С.М. Взгляд на историю установления государственного порядка в России до Петра Великого // Соловьев С.М. Чтения и рассказы по истории России. М, 1990. С.193. 2 Тойнби А. Дж. Постижение истории. Пер. с англ. М., 1991. С.541. 3 Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера земли. Изд. 3-е. Л., 1990. С.47-48. 4 См.: Самошенко В.Н. История архивного дела в дореволюционной России. М., 1989. С.8-9; Костанов А.И. Архивное дело на Дальнем Востоке России: от «государевых дел» до государственных архивов (XVII - первая четверть XX вв.) //Дальний Восток в системе международных отношений в Азиатско-Тихоокеанском регионе: история, экономика, культура (Третьи Крушановские чтения). Владивосток, 2006. С.477-489. |
Похожие:
 | Рекомендовано управлением народного образования Администрации Новосибирской об-ласти | | Тиваненко А. В. История Английской духовной миссии в Забайкалье. (Начало XIX столетия). Улан-Удэ, 2009 |
| Данное планирование составлено на основе авторской программы «История России XIX века» А. А. Данилова, Л. Г. Косулина, М. Просвещение,... |  | Франции и Англии xvii–xix вв до нынешних проблем культурного сотрудничества в Западной Польше. Особое внимание уделяется практике... |
| Франции и Англии xvii–xix вв до нынешних проблем культурного сотрудничества в Западной Польше. Особое внимание уделяется практике... | | Д 212. 074. 05 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора исторических наук при фгбоу впо «Иркутский государственный... |
| История современной психологии / Пер с англ. А. В. Говорунов, В. И. Кузин, Л. Л. Царук / Под ред. А. Д. Наследова. – Спб.: Изд-во... | | Нового времени охватывает относительно непродолжительный период, исчисляемый приблизительно тремя столетиями. При этом в исторической... |
| Настоящий Федеральный закон регулирует отношения, связанные с созданием и функционированием свободного порта Владивосток | | Цель урока: Сформировать представление об уникальной природной жемчужине Сибири – озере Байкал |