Письма в америку
Скачать 6.2 Mb.
|
| Рерих. 9.I.40 Родные наши, вчера наконец приехал магистрат, и мы могли засвидетельствовать подтверждение бумаги, которая находится у Вас. Таким образом, если бы даже Хорш закинул или уничтожил для каких-то своих злоумышленников бумагу, привезенную в 1934-м году, то у Вас во всяком случае будет ее подтверждение, которое может быть полезно. Ведь теперь, когда бумаги находятся в самых различных местах и часть их, наверное, осталась в руках Хорша, можно всегда ожидать или пропажи, или затерянности среди всяких разновременных бумаг. Очень удачно, что магистрат еще заехал к нам, ибо он переводится на другую должность в другую местность, и всегда получается “междуцарствие”, пока водворится новый. Вероятно, адвокаты с трудом представляют себе, насколько трудно здесь бывает засвидетельствовать бумагу. Помимо того, что основное местожительство магистрата не здесь, а в Кулу, он постоянно бывает в продолжительных разъездах, и тогда, конечно, не может засвидетельствовать бумагу. Посылаем приложенную бумагу почтою и надеемся, что ничего с аэропланом не приключится, – по нынешним временам всего ожидать можно. Подтвердите получение. Как видите, Армагеддон все сгущается, но тем не менее необходимо отстаивать культурные дела. Мы только что получили от Музея Модернистического Искусства книгу Пикассо – как видно, музей очень деятелен. Удалось ли Вам повидать директора, презентовать ему монографию и, кстати, выяснить их отношение? Может быть, они находятся в заблуждении, навеянном со стороны трио, а может быть, они просто далеки от всего происходящего. Скажу пример, насколько даже знакомые люди далеки от действительности. Только что пришло письмо от дочери Крейна, в котором она пишет, что вследствие огромных расходов по налогам и всяким переменам она очень жалеет, что не может приобрести картину, и ей остается лишь любоваться ею в Музее, когда она бывает в Нью-Йорке. Если к тому же вспомним о присылке портрета Е.И., то становится ясно, насколько люди, даже знакомые, не знают о положении вещей. Итак, оповещайте доброжелательных людей, собирайте новых и молодых, во времена Армагеддона необходим особо неустанный дозор о культурных делах. Любите молодых – ведь если сегодня они ищут путей культуры, то ведь завтра они будут руководителями просвещением страны. Сейчас получили печальную телеграмму об уходе от Земли одного из старейших членов Латвийского Общества Кл.Ст.Вайчуляниса. Глубоко жалеем о таком чудесном человеке, незаменимом сотруднике. Никто, как он, не умел поддерживать единение и дать благожелательный и широкий совет. Даже в самые последние минуты среди тяжких страданий (уже год как он мучился от рака в мочевом пузыре) он не переставал заботиться и делах общества и дал много особенно нужных советов в связи с нынешним местным положением. Молодые сотрудники поистине могли брать пример с такого неустанного, преданного делу культуры и Учения деятеля. Поразительно, что каждое 24-е число он освобождался от своих мучительных болей, и врачи ожидали конец год тому назад и утверждали, что продолжение его жизни есть необъяснимое для них чудо. Но он был так нужен молодым в переходное время и внес много понимания момента. Может быть, Вы получили второй том “Писем” Е.И., хотя к нам он еще не дошел. Несмотря на трудное время, Общество действует энергично и даже выпустило новый сборник, посвященный культурно-художественным вопросам соседних стран. 14-го декабря должно было состояться чествование памяти Мусоргского с обширною программою. Вероятно, на днях дойдет к нам и об этом сообщение. Просто беда, насколько нерегулярна почта. Жаль, что жители разных стран все еще не представляют себе нерегулярности жизни. Вероятно, в нейтральных странах современные события отражаются очень мало. Из Шанхая дошло сведение, что местная группа все же решила продолжать выпуски “Культуры”. Жалеем о “Flamma”, послали Конлану манускрипт материала зимнего номера, и он перешлет его Вам. Отсюда настолько трудна пересылка журнала, что, несмотря на особое разрешение, вторично посланные номера в некоторые страны опять вернулись обратно. Из-за этого мы не рискуем переслать в Либерти ящик с материалами “Flamma”, ибо это будет сопряжено с большими расходами, и вдруг может с полпути вернуться обратно. Как иллюстрацию почтовых расходов приведу пример, что пересылка местной посылки стоимостью в восемь рупий обошлась в пять рупий. О таких соотношениях далекие друзья тоже не знают. Удастся ли Джаксону убедительно воздействовать против несправедливости? Неужели эти несправедливости должны стать хроническими? Кто-то переслал нам пачку американских журналов, описывающих ужасные преступления, теперь в стране совершающиеся. Настоящий кошмар. Просмотрев их, еще раз убедились, как трудно ожидать справедливости. Там же увидели и портрет Эрнста, и многое стало ясно. Да будет Вам светло. Шлем Верному Стражу и всем близким нашу любовь, Рерих. 23.I.40 Родные наши, Спасибо за письмо Зины от 25-го дек[абря], только что полученное. Действительно, даже воздушные письма идут медленно. А ведь прежде они иногда доходили в пятнадцать [дней] и даже еще раньше. Правильно Зина поминает добром Флорентину. Это был верный друг. Мы не вполне поняли Вашу прошлую телеграмму о разных бумагах. Послали мы Вам и в копиях, и в оригинале все у нас к этому [времени] бывшее и надеемся, что вследствие Вашего отъезда эти документы не затеряются. Это письмо, пожалуй, уже дойдет к Вам в конце Вашего пребывания в Лос-Анд[желесе]. Опять Вы увидите новых людей. Если бы Вы встретили проф[ессора] Неппера, сына нашего приятеля, он был проф[ессором] в Университете, то передайте ему мой привет. Пожалуйста, сохраните у себя brief Джаксона по делу “Sun” – когда-то все это потребуется. Удивительный суд, который не принимает во внимание ни расстояния, ни события и даже не дает возможности высказаться за правду. Конечно, по нынешним временам даже хорошо, что это дело пока останется под судом без всякого движения. Надеемся, что мировые события будут приняты во внимание и в деле Джаксона, которое должно было слушаться в феврале. Вы писали, что по этому делу, кажется, предполагалось Ваше показание, но, видимо, и оно отложено. Не удивляюсь, что с “Викинг Пр[есс]” ничего не вышло. Уж очень странно многое происходит, а между тем все три книги – и “Алтай–Гималаи”, и “Шамбала”, и “Твердыня Пламенная” распроданы. Мы знаем людей, которые хотят их приобрести, а издательства им отвечают, что книги распроданы. Таким образом, остается лишь “Сердце Азии”, которое, как Вы знаете, пролежало захороненное. На широкий рынок эта книга так и не попала. А между тем люди так тянутся сейчас к этим темам. Успех убогой “Шангрилы”1 лишний раз это доказывает. Но беда в том, что обычно спрос не встречается с предложением. Зина пишет, что друзья успели сделать между собою соглашение, которое так сейчас пригодится ввиду смерти Флорентины. Действительно, опасно иметь это дело в руках Рок, о которой Вы так определенно пишете. Надеемся, что и Стокс окажется того же мнения. Ведь теперь все прочие движения по делу друзей должны решаться двумя участниками. Будем надеяться, что Стокс поймет соображения Катрин. Наверное, трио теперь воображают, что после ухода такого твердого и верного друга, как Флорентина, произойдет замешательство, во время которого им удастся углубить их вандализм. Опять повторяю, что военные экстраординарные обстоятельства должны бы дать новые, не предвиденные адвокатами противников, возможности. Даже в газетах мелькают сведения о разных мораториях, всяких отложениях и замедлениях, в особенности же ввиду затяжного характера войны. Адвокаты наших друзей могли бы извлечь из этих обстоятельств максимум пользы. В некоторых странах до сих пор психология не изменилась и люди как бы еще не чувствуют размеры событий и внешних, и внутренних. Посылаю Вам для “Рассвета” заметку к тридцатилетию смерти А.Куинджи. Ввиду общего интереса она может быть помещена, даже несмотря на военные времена. Пожалуйста, пришлите мне оттиски, ведь и газеты, и журналы сюда из разных стран доходят. Только отсюда для посылки печатного слова требуется разрешение, которое трудно получить. Впрочем, за последние дни кажется разрешены эти посылки в Америку, почему мы и попробовали послать в Либерти осенние номера “Flamma”. Интересно, дойдут ли они? Это разрешение посылать распространяется на Францию, Британию и Америку, но остальные страны, хотя бы и нейтральные остаются под запретом. Даже с разрешением осенние номера “Flamma” уже третий раз посылаются в Латвию, надеемся, что на этот раз они дойдут. Так жаль, что “Flamma” угасла, но Вы видите, насколько невозможно печатать ее здесь. Удивляемся, что Зиночка не получила второго тома “Писем” Е.И. Впрочем, кажется, нигде еще его не получили, и до нас он еще не дошел. Думается, что хорошо бы дать эту книгу Муромцеву, и мы писали в Ригу, чтобы она оттуда была им послана, но об этом еще не имеем подтверждения от Саны. Хорошо, что Вы получили от Лукина invoice. Мы не удивляемся задержке, ибо он на это время был призван на военную службу и находился вне города. Как дела в Академии? Не удивляемся, если потребуется некоторое время, прежде чем новый контингент и преподавателей, и учащихся наладится. Ведь этот контингент должен прийти из совершенно новых кругов. Не слышали ли Вы, что творится в стане трио? Видимо, все там пожухло – время от времени не худо бы осведомляться о происходящем там, чтобы быть в курсе дела. Состоялся ли контакт с Музеем Модернистического Искусства? Может быть, и еще с какими-либо художественными и культурными учреждениями завязались связи? Радуемся Вашей дружной жизни и шлем Вам, как всегда, наши лучшие мысли и чувства. Храните спокойствие и мужество, все будет хорошо. Сердцем и духом с Вами, Рерих. 30.I.40 Родные наши, За это время пришло письмо Зины от 29-го декабря и страннейшая и длиннейшая телеграмма от Гринбаума, Вольфа и Эрнста. Из этой телеграммы мы ничего не могли понять. Спрашивается – откуда же появилась эта Белокурая, которая раньше не появлялась самостоятельно? Спрашивается, каким таким кредитором она может быть – вообще в этой телеграмме чуется новый грязный поход гангстеров. Телеграмма сюда шла более трех суток, а 1-го февраля Вы уезжаете в Лос-Анджел[ес], потому мы решили послать Вам спешную телеграмму, а длиннейшее содержание полученной телеграммы мы перетелеграфировали Джаксону, и обе эти телеграммы стоили нам свыше ста рупий. Может быть, таинственное содержание телеграммы вовсе не касается Джаксона, но так как в телеграмме стоит мое имя, то он сейчас является единственным прикасающимся лицом к нью-йорк[ским] делам. Может быть, за последние дни у Вас произошли события, о которых мы ничего не знаем, и странное привхождение ведьмы для Вас уже объяснимо. Неужели же ее интимный друг и покровитель Хорш подарил ей какие-то дела? Или же злоумышлено нечто совсем новое? Будем ждать Ваших пояснений. Думается, что происходит новая грязная попытка [нападок] на картины. Наверное, гангстерам хотелось бы воспользоваться военным временем и под шумок злостно расправиться с картинами. Брэгдон в своем последнем письме опять говорит о его встречах с людьми, которые стремятся увидеть мои картины и ужасаются, слыша о зверском поступке гангстеров. Многие забыли или вообще не отдают себе отчета, что в темницу брошена тысяча картин, составляющих собственность нации. Ведь даже те, которые любят искать легальные зацепки, признают, что наше общее постановление – декларация во всяком случае имеет моральное значение. Если полноправное постановление Совета Trustees не имеет значения, то, значит, и все постановления Совета не имели и не имеют значения. Тогда спрашивается, к чему происходит комедия официальной инкорпорации и на всех бумагах подчеркивается, что Учреждение инкорпорировано? Неужели в Америке все это лишь бутафория и по желанию “инспирированного” судьи может интерпретироваться во всех направлениях? За эти годы мы явились свидетелями чудовищных несправедливостей. Даже Стокс, избегающий всегда сильных выражений, не мог не написать, что в этом деле проявлена величайшая несправедливость. Слыханное ли дело, чтобы суд принимал во внимание и базировал свое решение на домашней копии сфабрикованного “документа”, никогда не существовавшего и потому на суде не предъявленного? Сфабрикованные поддельные бумаги принимаются во внимание, а подлинное письмо самого Хорша игнорируется. Помните, что Хорш вначале на суде пытался сказать, что его подпись поддельная, и лишь потом не решился утверждать эту свою новую ложь, но при помощи советчиков своих стал утверждать, что содержание его письма относится к чему-то другому. По странности суда никто не допросил Хорша, к чему же такому другому его письмо относилось. Какая потрясающая картина недобросовестности и вопиющего пристрастия! К сожалению, с Гималаев остается лишь поражаться, что и в теперешний век воочию можно видеть несправедливость, с которой сложены многие древние сказания. За этими темнейшими знаками скрывается и художественный аспект происходящего. Правда, в истории можно видеть примеры, как в войнах уничтожались библиотеки, музеи и всякие культурные памятники. Но не приходилось нам читать, чтобы тысяча картин одного мастера бросалась бы в темницу, а народ безмолвствовал. Тысяча картин есть труд многих лет. Пословица говорит, что унция мозгов весит больше, чем тонна мускульной грубой силы. А сколько же унций творчества нужно потратить на тысячу художественных образов! Ведь это целые годы труда невосполнимого! Брэгдон пишет, что люди ужасаются, но, добавим, ужасаются они шепотом, а улыбаются гангстерам при встречах явно. По человечеству, нельзя же допустить, чтобы один гангстер с двумя своими супругами мог обокрасть ближайших сотрудников, обокрасть нацию и глумиться над общественным мнением. Когда в недалеком будущем вся эта гнусная эпопея будет вновь пересматриваться, то в каком же свете предстанут таинственно инспирированные судьи? И как будет торжествовать судья О’Малей, который пошел против своих коллег и подал свой одинокий голос за правду! Как характерно для нашего века, что за правду из пяти судей был лишь один. Тяжек путь эволюции. Вероятно, в пути находится Ваше письмо с подробностями, о которых Вам говорила Рок. Наверное, Флор[ентина] не забыла Зину. Февраль будет тяжек, соберем доблесть и мужество. Уносят здоровье вести. Да будет Вам светло. Сердцем и духом с Вами, Рерих. 7.II.40 Родные наши, Пришло письмо Зиночки от 8-го янв[аря]. Зиночка совершенно правильно передает мнение адвоката о том, что если бы не было таинственного протектора, то мы давно бы выиграли дело и трио получило бы по заслугам. Это мнение правильно, но такая же бездна несправедливости царствует в мире. Порядочным людям прямо дышать невозможно. Тот же адвокат что-то говорит о разделе картин между друзьями и предателями. Но согласие Ваше, наше и двух друзей значило бы, что мы отказываемся от декларации 1929-го года. Наша опора в том, что мы все считаем постановление Совета Trustees незыблемым. Ведь никакого отказа со стороны нации не было. И до сих пор во всех странах молчание всегда считалось знаком согласия. Даже существует стариннейшая пословица: “Молчание есть знак согласия”. А Древний Рим, откуда произошла эта пословица, всегда считался большим законником. Впрочем, теперь, за смертью Флорентины, во всем ведении дела, вероятно, произойдут изменения. Да и участие самой Рок еще не выяснено. На всякий случай посылаем Вам по одному экземпляру двух изданий каталога – у нас у самих больше не остается. Потому Вам полезно из склада иметь под рукою хотя бы по несколько копий каждого издания. Мы Вам не ответили телеграфно на Вашу телеграмму с запросами о передачах и доверенности, ибо мы немедленно послали Вам все к этому имеющееся у нас, а засвидетельственная копия доверенности уже ранее была послана Катрин. Особенно важно, что как эта доверенность, так и бумага о передаче относится к 1933-му году, то есть перед моим отъездом в Америку и задолго до возникновения всяких дел. Теперь, вероятно, и засвидетельствованная передача уже Вами получена. Также обратите внимание, что мое письмо от 33-го года о передаче не было засвидетельствовано, но по закону Пенджаба, где мы резиденты, такого засвидетельствования и не требуется. Совершенно достаточно письма. Об этом мы получили точное подтверждение и от нынешнего магистрата, и местного адвоката. Ведь мы здесь живем по местным условиям и законам, но во всяком случае полная засвидетельственная доверенность покрывает все. Не телеграфировали мы Вам также и потому, что не только все письма и телеграммы идут через цензуру и это может вызвать промедление – ведь времена особенные. От Джаксона мы получили телеграмму о том, что он примет меры охранить наши интересы и против самозваного кредитора. Но в этой телеграмме не упомянуто, имел ли он консультацию с Вами, – о чем мы ему подчеркивали. Как мы уже писали, мы вынуждены были телеграфировать прямо ему, ибо были не уверены, дойдет ли телеграмма до Вашего отъезда. Мы ломаем голову, откуда произошло это подставное лицо, ибо, как Вы знаете, мы с Белокурой вообще никаких дел не имели. Очевидно, произошла какая-то новая темная фабрикация и гнусное дело обогатилось еще одним эпизодом. Надеемся, что Джаксон все-таки повидался с Вами и теперь находится в курсе. Хотя если он друг Гринбаума, то он получит своеобразные пояснения. Будем надеяться, что его действия не будут так же своеобразны. Это письмо, вероятно, придет к Вам по Вашему возвращению, и Вы можете проконтролировать действия адвокатов. Статью Кауна, которая не так уж плоха, все же не посылайте ни Конлану, ни Шкляверу, ни в Ригу. Вы уже знаете, что Шкл[явер] призван и служит простым солдатом. Мы хотим, ввиду времени военного, почти прикрыть Центр. К сожалению, все же придется платить за помещение для склада картин и некоторую субсидию Шкл[яверу], который получает полфранка в день как солдат. Если были в русских газетах какие-либо мои статьи, то, пожалуйста, их пришлите. Помнится, Вы писали, что статья “Мир Искусства” появилась в “Рассвете”. К нам печатное слово доходит, но отсюда посылать его затруднительно. Относительно Шибаева остается официальная формула, что он находится в долговременном отпуску, впрочем, весь этот эпизод не имеет особого значения. Он уже давно говорил об Австралии или Новой Зеландии, может быть, он хочет осуществить это, ибо натурализуется брит[анским] подданным. Ничего толком о нем не знаем. Вы пишете, что Стокс состоит председателем Общества Друзей, но когда я говорил о Комитете, я имел в виду не Общество Друзей, а Комитет Музея, в котором покойная Флор[ентина] была председателем. Потому-то мы и предлагали, чтобы после Флор[ентины] вполне естественно Вы могли бы быть председательницей этого Комитета. Сам же этот Комитет еще будет очень нужен при дальнейших перипетиях дел. Ведь этот Комитет является как бы выражением общественного мнения. Теперь при многих музеях в разных странах имеются такие комитеты, которые добровольно находятся на страже интересов учреждения. Повторяю, что этот Комитет будет очень нужен. Он может быть и не слишком многочислен, ибо это не Общество, а Комитет. Опять у Е.И. сильнейшие сердечные перебои, и мы оберегаем ее от писания. Конечно, все многообразные события чувствуются сердцем, и нужна особая бережность в таком возрасте. Много везде трудностей, отовсюду о них пишут, но все же приближаемся к светлому будущему. Пословица говорит: “Из-за кустов леса не видно”. Так и сейчас многие совершенно не понимают, где же строевой лес, закрытый всякими зарослями, а он стоит и, может быть, именно сейчас мощнее, чем когда-либо. Шлем нашему Верному Стражу самые сердечные мысли, спасибо Дедлею за письмо, радуемся Вашему счастью. Передайте наш душевный привет Катр[ин], С[офье] Мих[айловне] и Инге. Храните мужество, все придет. Сердцем и духом с Вами, Рерих. 17.II.40 Родные наши, Это письмо, наверное, уже застанет Зину в Нью-Йорке, опять в разгаре битвы за правду. Последняя темная выдумка о том, что Белокурая является кредитором, оказывается одной из самых злостных. Ведь ни у Вас, ни у нас с этой личностью никаких дел денежных не было. Кроме того, никакой собственности у меня не имеется, и это наши адвокаты должны прочно запомнить. В подтверждение Вы теперь имеете целый ряд соответствующих документов. А кроме того, еще от отъезда моего на Дальний Восток, уже в 1933-м году, Е.И. имела полную доверенность – заверенная копия ее имеется у Катрин. Совершенно не понимаю, почему Виль говорит о каком-то разделе музейных картин? Если shares Корпорации сейчас делятся пять против двух, то ведь без всякого раздела большинство может постановить всю неделимую судьбу картин. Никогда не бывает, чтобы Корпорация выдавала бы меньшинству все, что это меньшинство пожелает. В каждой Корпорации голосует большинство, и голоса меньшинства вообще не имеют значения. Потому нам кажется, что не является ли этот Виль тоже подставленным лицом Эрнста и Гринбаума, тем более, как Вы пишете, он уже забегал на поклон к ним и спрашивал разрешения взяться за это дело. Уже этот один поступок показывает, насколько ненадежен такой адвокат. Этот его поступок должен быть не только оповещен друзьями, но и должен быть где-то и как-то записан. Ведь такой человек не может внушать доверия, и если дело будет в руках такого двоерушника, то ведь опять произойдет лишь перевод денег. Что думают по этому поводу друзья? – ведь это дело чрезвычайной важности. Беспокоимся, достаточно ли вооружен Джаксон для своих схваток с Гринбаумом? Впрочем, наверное, Вы успели ему выяснить всю злокачественную сущность Белокурой и ее подставную роль? Является вопрос, из каких же денег заплатить Джаксону? Сейчас остается единственная возможность сделать это из денег, оставленных Сутро. Может быть, дочь Сутро каким-то способом может авансировать часть для этой срочной цели? Отсюда трудно сказать, как поступить в этом денежном вопросе, а Вам на месте виднее, что можно и как лучше сделать. Другого источника кроме денег Сутро не придумать. Тем более, что дочь Крейна написала, что вследствие больших наследственных пошлин на имения она не может выполнить желание отца. А о продаже картин в Арсуне, конечно, нет ни слуху ни духу. Такие-то дела! Пожалуйста, скажите при случае Брэгдону, Пелиану и другим друзьям, чтобы они не огорчались, не получая наших весточек. Пусть все помнят, что мы живем не в нейтральной стране и почта неестественна. То же самое скажите и милому Джину в Либерти. А кроме всех почтовых условий я сейчас без секретаря. Все пробуем найти возможность и переслать через Америку экспресс-ящик с останками “Flamma”. Но по нынешним обстоятельствам даже такая простейшая посылка затруднительна. С каждым месяцем, конечно, все эти обстоятельства будут лишь осложняться. Так, например, Ваше январское письмо пришло значительно раньше декабрьского письма, а кроме того, ощущается, что некоторые письма вообще не доходят. Все это крайне затрудняет ведение каких-либо дел, недаром чрезвычайные военные обстоятельства всегда во всех странах принимались во внимание. Сейчас очень часто мы получаем в письме конец какого-то эпизода, а начало его и значение не доходят вообще или в лучшем случае приходят много позднее. Но многие корреспонденты не хотят понять эти экстраординарные условия и спрашивают от нас ответа на то, о чем мы вообще не знаем. Поистине Армагеддон! И теперь это слово начинает все чаще упоминаться. И еще у нас одно большое огорчение. У Е.И. необычно усилились перебои сердца и обычное лекарство почему-то не действует. Всячески оберегаем Е.И. от писания на машинке и вообще от всяких неприятностей, ибо все это вызывает трепетание сердца. Состояние это продолжается уже четвертую неделю, и вся сердечная область очень наболела. Отовсюду идут просьбы о деньгах. В том числе и усиленные настроения от Шкляв[ера]. Оказалось, что Г.Г. забран простым солдатом, и нет никаких возможностей перевести его на более сносное положение. В последнем письме сообщается, что старик Шкл[явер] находился между жизнью и смертью — так на него повлияло суровое положение сына, здоровье которого тоже плохо. Так тяжко отказывать в денежных просьбах, ибо знаем, что положение многих людей прямо трагично, но что же делать!!! Кто-то все еще думает, что у нас имеются какие-то возможности помогать. Да, времена поистине армагеддонные. В Риге тоже нелегко, ибо умерший на днях Вейчулянис всегда по мере сил поддерживал Общ[ество]. Сейчас от всех друзей, от всех сотрудников требуется хранить величайшее Доверие, ибо и Армагеддон ведет к тем же благим сужденным достижениям, но, к сожалению, не все это могут понять. Имеются и добрые знаки, но их нужно усмотреть. Как бы хотелось Вам о них рассказать! Вернулись ли Катрин с Инге, и как ее здоровье? Поцелуйте их от нас. Привет милому Дедлею, обнимаем Вас и просим по-прежнему хранить мужество и здоровье. С любовью, Рерих. 26.II.40 Родные наши, Сейчас дошло письмо Зиночки и Дедлея от 15-го по 17-е января. Посудите сами, можно ли регулярно вести какие-либо дела, когда письмо Зины от 29-го января доходит 20-го февраля, а письмо от 15-го января приходит лишь 26-го февраля. Из-за такой нерегулярности совершенно изменяется весь аспект дела, и наверное, и Вы не бываете вполне уверены, какие именно Ваши письма к нам или наши к Вам доходят, если вообще не пропадают. На всякий случай начнем с этого письма нумерацию писем, просим и Вас при ответе на это письмо уже начать нумерацию. Вы пишете, что в Америке не принимают во внимание никаких военных условий. Это еще могло бы отчасти касаться нейтральных стран, но страны, так или иначе вовлеченные в орбиту войны, не могут не ощущать на себе многие ненормальности. Впрочем, о чем говорить, когда Вы сообщаете, что в brief’е для суда 84 страницы отводится лжесвидетельству Хорша, а на мою долю всего остается 24! Этот как бы предвестник какого-то злонамеренного решения дела. Доносчик и лжесвидетель, вероломно использующий данную ему доверенность, несомненно, будет найден правым. А о настоящей правде никто и слушать не пожелает. Впрочем, за целый ряд лет мы уже привыкаем к темному потоку лжи, который несется не только в наших и Ваших делах против всех нас, но и захлестывает все народы посредством всяких лживых радио и всяких учреждений для misinformation. Будем надеяться, что Джаксону удастся ввести крепкую драматическую ноту и воспользоваться случаем, чтобы наконец спросить суд о всех злостных фабрикациях Хорша. Также, может быть, он спросит: откуда и под чьим покровительством происходит такая очевидная предвзятость во всем деле? Вы писали, что адвокаты правильно замечают о том, что без таинственного покровителя Хорш уже давно получил бы по заслугам. Нам говорили из Парижа, что не может быть такого суда, в котором принималась бы во внимание домодельная “копия” с никогда не существовавшего документа. Но в нашем деле законы, видимо, не писаны. Позорный Франкенталер постановляет свое решение именно на основании этой сфабрикованной Хоршами “копии”. Куда же дальше идти! Также совершенно непонятно, где и каким образом были мне передаваемы суммы на экспедицию, финансированную американскими учреждениями, если пресловутое письмо Хорша от 8-го дек[абря] 1924-го года имеет в виду какие-то другие суммы, о которых никто даже не спрашивает Хорша. Наконец, никто будто бы не может спросить на суде: что же именно случилось в июле 1935 года, когда Хорш под защитою таинственного покровителя решил начать свою преступную атаку? Также точно: что может означать новая злокачественная махинация, в силу которой такая мрачная личность, как Эстер, претендует быть нашим кредитором? Знаем только, что мы гостеприимно давали ей кров и открыли перед ней двери к возможностям. Неужели не имеют никакого значения все ее письма, в которых она, будучи более чем взрослой, расточала суперлативы к Е.И.? Также, неужели не имеют значения все суперлативные письма четы Хоршей, копии которых и оригиналы имеются у Вас? Даже странно подумать, чтобы такие явные документы, как письма, ими самими подписанные, совершенно не принимались во внимание на суде! Где же предел всяким таинственным воздействиям? Остается лишь подумать, что трио завлекло своего таинственного покровителя в такие финансовые дебри, что он терроризирован. А, может быть, попросту говоря, он участвует в их шайке. Кто знает, но во всяком случае все неслыханные мрачные подробности этого дела невольно наводят на всякие мысли. У нас не имеется копии с бумаги, засвидетельствованной Жарвисом в Калькутте. Вы с Франсис тогда же увезли эту бумагу в Нью-Йорк. Может быть, сведения о ней имеются в музейных файлах, которыми заведовал Морис, но мы все бумаги посылали в Нью-Йорк. Разве не был Хорш нашим fiduciary? Многое могло бы быть найдено у него полезное для освещения дела. Очень интересна выписка, Вами присланная. В руках адвоката она может быть весьма полезной, ибо он может действовать обратной тактикой, и тогда Хоршу нужно будет доказать, почему сказанное в присланной Вами выписке неверно. Когда получили сегодня Ваше письмо от 15-го янв[аря], мы думали, что в этом конверте уже будет разъяснено по поводу злонамеренной выходки подставной кредиторши Эстер. Ломаем себе голову, кто за новое подставное дело? Но никакой property я вообще не имею. Сто картин с четвертого этажа принадлежат Катрин, о чем Вы знаете. Что же касается картин в Музее, то Вы также знаете, что они не составляют мою собственность. Может быть, все-таки Джаксон удумает лучший исход, чтобы сохранить мою сумму от Сутро? Пожалуйста, запомните, что, захватив мое экспедиционное жалованье, они захватили в том числе и 300 долларов, потраченных Институтом на ботаническую экспедицию, результаты которой ими были приняты. В конце концов эти 300 долл[аров] должны были бы быть спрошены с Агрикультуры. Может быть, Джаксон сейчас почему-либо не хочет об этом говорить, но затем все же пусть он подумает, что неуместно бросать сумму в 300 долл[аров]. По нынешним временам эта сумма весьма значительна. Мы запросим магистрата, когда он приедет в Кулу, чтобы засвидетельствовать присланную Вами доверенность для Зины. Только что получили извещение, что он приезжает 9-го марта. Уже в прошлом письме мы писали о том, что из этих сумм можно уплатить адвокатам. Очень хорошо, что Вы собираете и новых друзей. За эти годы могло подрасти новое поколение деятелей, и среди них могут быть честные, непредубежденные люди. Ведь молодые всегда Указывались. Итак, происходит опять свирепая битва за правду, будем надеяться, что Джаксон не обманет Ваше и наше доверие. Такое огромное количество материала в руках адвокатов. Какие именно документы находятся еще в руках Плаута? Надеемся, что оригинал письма Хорша от 8-го дек[абря] 1924-го г. находится у кого-либо из Вас, ибо в свое время мы просили не доверять этот оригинал. Пусть и в труднейшие дни Армагеддона светло продолжается Ваша культурная работа. На этом и шлем Вам наш душевный сердечный привет, Рерих. Родные мои Зиночка и Дедлей, очень тронута была письмом Дедлея, в котором он так просто, так сердечно пишет о выпавшем на его долю счастье, несмотря на тяжкие армагеддонные дни. Родные наши, от всего сердца радуюсь Вашему счастью. Храните его, как самый редкий, самый прекрасный цветок. Нет ничего прекраснее духовного единения. Все силы духа устремите на укрепление этого единения. Пусть оно растет на основе данного Вам Учения Жизни. Ценим нашего верного и милого Стража и радуемся, что он не одинок, и силы его возросли, и бдительность приобрела двойную зоркость. Конечно, моя доля денег С[утро] должна пойти на расходы по делам. Как нам ни трудно, но твердо знаю, что помощь придет. Так было, так и будет. Н.К. уже написал все деловые соображения, потому не буду повторять их. Но мне хотелось бы, чтобы Зиночка передала майору Ст[оксу] мою глубокую благодарность. Он, видимо, не любит писать, потому и мы не пишем ему, чтобы не затруднять его ответами, но пусть он знает, как мы ценим все сделанное им для дел В[еликого] В[ладыки]. И сейчас, когда сроки так приблизились, особенно радостно сознавать, что друзья не отступают, но продолжают идти твердо. Так и дойдем до сужденного, до сужденной победы. На днях отослала просмотренную копию “Аум”. Теперь вся книга закончена. Также мне хотелось бы знать, дошла ли до Зиночки последняя посылка “Надземного”, которая кончалась на 499-м параграфе. Пока не получу подтверждения, не буду посылать. Начала уже собирать “Надземное” для печати, через год книга должна быть издана, конечно, с пропусками. Получила ли Зиночка второй том моих “Писем”? Если нет, следует запросить друзей, чтобы они выслали. Запрошу их и я. Спасибо за желание внести 10 долл[аров] членского взноса в Музей Модернистического Искусства. Пожалуйста, удержите их потом из денег Сутро. Просим также послать наш привет мисс Мигер в Бостон и сказать, как мы все одобряем и любим ее журнал. Такие культурные очаги чрезвычайно нужны. Между прочим, необходимо Вам иметь под рукою хотя бы по две или по три копии всех книг и каталогов, которые издавались в наших Учреждениях и в других издательствах. Ведь могут быть запросы, а книги и без того слишком долго оставались в темнице. Под лежачий камень вода не течет. Больно думать о затраченных зря деньгах. Ведь сейчас все три книги, изданные Стоксом и Бостонским издательством, по словам издателей, уже разошлись. Так что неверно было бы думать, что спроса нет. А лондонское издание “Алтай-Гималаев” сразу же разошлось. Думая о нашем деле, все же становится жаль, что адвокаты не собрали вместе все жалобы лиц, обобранных Хоршем. Ведь это сразу установило бы яркую оценку этой личности. Как он обобрал и Святослава! Радуемся от всего сердца, что Вы ищете новых контактов. Только через людей приходят новые возможности. Но ищите без предубеждения, ищите среди молодых. Берегите здоровье, ибо токи очень тяжкие. Вот и я почти четыре недели испытывала сердечное недомогание и не могла писать на машинке. Сейчас уже лучше, но перебои еще замечаются. Привет Софье Михайловне. Крепко обнимаю Вас обоих. Сердцем с Вами, Е.Р. III.40 Родные наши! Зина, Франсис, Катрин, Инге, Дедлей, Морис, Стокс, все Вы и многие другие знают всю ложь Луиса Хорша, Нетти Хорш и Эстер Лихтман. Вы все отлично знаете, что деньги, которые Хорш пытается искать с меня, вовсе не были взяты мною, но представляют из себя суммы на экспедицию, которая была финансирована Американскими Учреждениями. Вы знаете, что Хорш вынудил меня дать ему векселя как бы для каких-то его технических обстоятельств, и тут же он дал письмо 9 дек[абря] 1924-го года, аннулирующее эти векселя. А теперь этот лжец и клеветник вводит суд в заблуждение, говоря, что это его письмо относится к каким-то другим суммам. И никто его не спрашивает, какие же это были другие суммы? Это лишь один из ярких примеров лживости и злонамеренности Хорша. Такую же ложь он выказал и в деле с картинами, которые вовсе не составляют его частную собственность, как он, желая их присвоить, теперь лжет, а являются собственностью нации, охраненные Paintings Corporation, созданной для безопасности этих картин. Казалось бы, Хорш ясно показал, что картины эти не его собственность, когда он подписывал постановление Совета Музея – декларацию 1929-го года. И в этом случае Хорш лжет и даже вводит в заблуждение правительство Америки, уверяя, что картины эти – его частная собственность. Найдя адвоката, по нравственности своей похожей на него самого, Хорш лживо пытается доказать, что Мастер-Институт Объединенных Искусств вовсе не наше общее Учреждение, а его личная собственность. При этом он при помощи жены своей совершает подделку и манипулирует домашней “копией” с никогда не существовавшего документа. Необъяснимыми, таинственными способами Хорш достигает, что суд принимает его подделку, тогда как, казалось бы, ни в одном суде всего мира не могут принять во внимание никем не заверенную домашнюю фабрикацию. Перечислять все лживые, преступные махинации Хорша – значило бы цитировать все Ваши и наши дела с ним. Каждый из нас может добавлять еще множество прискорбных эпизодов, в которых Хорш, его жена и Эстер Лихтман оказались злонамеренными, своекорыстными лжецами. Совершенно непонятно, почему голословные, подтасованные лжесвидетельства Хорша принимались судом, тогда как все Ваши достовернейшие показания оставались в небрежении. Правда, были и такие судьи, которые признавали всю Вашу и нашу правоту, но, как часто бывает на Земле, они оставались в меньшинстве. Правда, некоторые юристы утверждали, что если бы не появился известный Вам всем “покровитель” Хорша, то правда восторжествовала бы. Ведь судья Коллинс даже возмущался, что этот покровитель понуждает его телефонами к одностороннему решению. Ведь все эти многие факты не прошли бесследно, и когда-то, к стыду очень многих, они выйдут наружу. Печально, что около культурных, образовательных дел, около идеи Мира и Охранения всечеловеческих ценностей обнаруживается человек злонамеренный, как Хорш. Когда Вы перечтете книги, посвященные нашим Конвенциям в Бельгии и Вашингтоне, когда Вы восстановите в памяти книгу о десятилетии наших Учреждений, три ежегодника Музея, Бюллетень Музея и прочие издания и брошюры, – то Вам со всею поразительностью еще раз станет ясно, какая злобная, предумышленная агрессия совершена Хоршем и его двумя сателлитами. Встает вопрос, неужели в современном цивилизованном и даже иногда культурном мире возможны такие преступления Хорша? Ведь, кроме ограбления целого ряда лиц, кроме вероломства, ибо он был нашим доверенным (fiduciary), он обманул также и общественное мнение. К довершению, по поступкам Хорша выходит, что и экспедиция, организованная и финансированная Учреждениями, вовсе не была таковой, хотя об организации экспедиции широко им же опубликовано и в документах Учреждения, и в прессе. Впрочем, вероятно, Хорш скоро скажет, что мы все вообще не существуем, что никакого Учреждения Объединенных Искусств мы вообще не основывали, а он является всемирным знатоком искусства, Гейдельбергского Университета доктором и мало ли еще какую ложь изобразит этот клеветник. Удивительно, что на суде ни судьям, ни адвокатам не пришло в голову спросить, что же такое случилось в июле 1935-го года, когда Хорш начал свою преступную агрессию? Во время судопроизводства выяснилось, что агрессия эта не произошла мгновенно, но тщательно и злоумышленно подготовлялась от самого дня привхождения Хорша в наши общие дела. Увы, теперь всем нам ясно, что Хорш буквально от самого начала своего привхождения уже фабриковал и подтасовывал многое, чтобы в удобный для себя срок произвести незапамятную в истории культурных Учреждений агрессию. Уже не говорю о том, что тысяча картин вообще игнорируется и около них, вероятно, задуман какой-то исключительный вандализм, особенно же пользуясь теперешними мировыми экстраординарными обстоятельствами. Нет меры лжи и злонамеренности Хорша. Иногда, читая в прессе о всяких преступлениях гангстеров, думается, что такие типы утрированы и злодеяния их писательски приукрашены, но то дело, в котором мы были ограблены, изгнаны из нашего же Учреждения и оклеветаны, доказывает, что преступность может достигать крайних пределов, и Хорш является со своими двумя сателлитами яркими показателями современного нравственного упадка при общественном равнодушии. Но правда все же восторжествует! Давно сказано, что Бог платит не по субботам. И лучшая наша общая крепкость в том, что мы знаем нашу правоту. Найдутся судьи, подобные судье О’Малею, которые установят истину. Родные наши, посылаю Вам это конденсированное утверждение, и Вы семеро, все пострадавшие от Хорша, прочтете его, и пусть оно сохраняется под рукою, ибо надобность в нем может явиться. Конечно, можно было гораздо крепче сказать о покровителе Хорша и о nincompoop’ах, верящих лжи и клевете, но это оставим до другого раза. Зина, вероятно, обратила внимание на то, что в завещании Сутро выражено пожелание, чтобы завещанные мне деньги были употреблены на образовательные цели? Ввиду этого желания покойной, думается, что никто не может наложить руку на эту сумму, иначе это было бы нарушением воли завещателя. Конечно, теперешнее соображение не касается суммы Е.И., о которой Вам уже написано. Интересно, что думают адвокаты в моем случае! Было бы странно, если бы, несмотря на волю завещателя, кто-то, хотя бы даже правительства, могли бы изменять желание завещателя. Впрочем, местная юридическая практика настолько сложна и непонятна, что вряд ли логика может быть принимаема во внимание. Так хочется, чтобы опять могла начаться строительная культурная работа. Сейчас пришло письмо Конлана, в котором он говорит о продолжении “Flamma” и приводит очень лестное о “Flamma” мнение известного английского писателя Повиса. Не забудьте, что у нас лежит четыре готовых красочных воспроизведения с индусских картин в трехстах экземплярах, уже оплаченные, и ждут, когда нам удастся послать ящик с материалами “Flamma”. Конлан ужасается, что письмо из Либерти он получил через месяц. Можете себе представить, как трудно вести дела и срочную корреспонденцию. Конечно, хорошо, что есть идея продолжения “Flamma” хотя бы в двух выпусках в год или даже как ежегодника. Но не отягощайтесь чрезмерно денежно. Мы понимаем, что “Flamma” может быть и органом нашей Академии. Но примите во внимание, что на имевшихся рижских, шанхайских и даже индусских подписчиков в силу мировых обстоятельств сейчас рассчитывать невозможно, повсюду свои трудности. Может быть, Вам удастся как-нибудь протолкнуться в Южн[ую] Америку, но, Вы правы, что на Трудн[ого] Челов[ечка], в этом случае, полагаться совершенно невозможно. Итак, опять битвы, да принесут они хотя бы какие-нибудь светлые данные! Да будет светло. Духом с Вами, Рерих. Родная моя Зиночка, хотя и пишем все письма вместе, но все же хочу добавить страничку от себя. Считаю, что все сказанное о Хорше следует перевести на англ[ийский] язык и прочесть поименнованым в письме друзьям. Иногда изумляешься, насколько корыстолюбие и ненависть могут ослеплять людей, они ради удовлетворения своей ненависти совершают самые губительные для себя же поступки. В скольких странах среди многочисленных друзей имя Хорша стало уже именем нарицательным для всяческого вероломства! В нескольких записях и дневниках имя это вошло на страницы как имя клеветника и предателя! И Вы уже знаете, что предателям не удается осуществить своих честолюбивых мечтаний. Они изгнали душу [из] Учреждений, и все строительство, мало того, что обесцветилось, но постепенно разлагается. И куда пойдут предатели через несколько лет? Карма захлестнет их. И кто знает, не придется ли им снова менять фамилию или же вернуться к настоящей их фамилии – Леви, которая, кстати говоря, столь распространенна, что за нею легче укрыться. Все восставшие против Света поражены будут. Бывшая Справедливость не бывает поругана, и если в былые времена иногда требовался длительный срок для возвратного удара, то сейчас при мировом переустройстве или расплате по счетам срок этот стремительно сокращается; чем ближе к сроку, тем скорее сворачивается свиток кармы. Родная моя Зиночка, мы писали, что мою долю из денег Флор[ентины] следует употребить на дела. Вам виднее, как все распределить. Ждем приезда магистрата для удостоверения моей подписи и вышлем документы немедленно. Все так спешит, и большие перемены близки и в нашей жизни. И мы скоро сдвинемся. Возможно, что Святослав поедет в Америку, но прошу Зиночку, очень прошу, никому об этом не говорить. Все брошенное в пространство ранее срока очень вредно. Родная моя, не так уж долго ждать подвижек во многом и во многих делах. Держитесь дружно, но мой совет – Трудн[ому] Человечку ничего не говорить о будущих планах. При ее неуравновесии можно ожидать всяких неожиданностей. Радует нас Ваше счастье с Дедлеем. Храните здоровье, учитесь спокойствию при буре. И такое спокойствие не так уж трудно приобрести, когда знаем о Руке Водящей. Стоящий на |
Похожие:
 | Составляются также письма-приглашения, письма-просьбы, письма-извещения, письма-ответы, письма-извинения, письма-требования (рекламация),... | | Составляются также письма-приглашения, письма-просьбы, письма-извещения, письма-ответы, письма-извинения, письма-требования (рекламация),... |
 | Американским корреспондентам (главным образом сотрудникам Музея Н. К. Рериха в Нью-Йорке и в первую очередь, З. Г. Лихтман-Фосдик),... | | Образовательная: познакомить учащихся с историей появления письма и почты, особенностями написания письма, формировать умения выделять... |
| Образовательная: познакомить учащихся с историей появления письма и почты, особенностями написания письма, формировать умения выделять... | | Мо РФ от 19. 02. 04 г. №14-51-38/13, приказа мо РФ от 17. 11. 05 г. №281, письма мо РФ от 31. 03. 05 г. №03-404, письма мо РФ от... |
| Познакомить с историей и особенностями эпистолярного жанра, формировать навыки написания письма | | Цели урока: организовать деятельность учащихся по изучению и первичному закреплению правил написания письма, обеспечить у школьников... |
| Цель: познакомить учащихся с работой почты, видами почтовых отправлений, правилами написания письма | | Эпистолярный жанр (Письма великих людей. Письма А. П. Чехова брату, жене, друзьям) |