Письма в америку
Скачать 6.2 Mb.
|
| Рерих 27.XI.39 Родные наши, мы послали Вам телеграмму, прося напомнить Джаксону, что вследствие военного времени возникают всякие трудности, и обычно в делах эти экстраординарные обстоятельства принимаются во внимание, и многое откладывается на время войны. Не забудьте, что мы находимся в стране воюющей, в которой даже условия обычных сношений весьма затруднены. Так, например, я должен был послать две небольшие картины в Швейцарию, и с сентября до сих пор еще не получено соответствующее разрешение. Привожу это как иллюстрацию экстраординарных условий. Кроме того, Вы уже знаете, как нерегулярно и в перемешку доходят письма. Но, очевидно, вандалы именно хотят воспользоваться экстраординарными условиями для своих темных проделок. Хорш, несомненно, через разных “покровителей” толкает правительство не только к несправедливым решениям, но и торопит с какими-то разгромами. Хорш весьма заинтересован, чтобы первый разгром произошел как бы от лица правительства. Ведь тем самым будет как бы доказано, что суммы были не экспедиционные, а картины были куплены Хоршем и, значит, принадлежат ему. Наш друг Стокс правильно заметил в одном из своих писем сюда, что он потрясен такими явными несправедливостями. Действительно, каждому честному человеку бросается в глаза, что с нашей и Вашей стороны никакие показания и свидетельства не принимаются во внимание. Но Хоршу разрешается оперировать сфабрикованными им документами, копиями с несуществующих бумаг, разрешается произносить всякую мерзкую ложь и клевету, разрешается ставить на обороте картин фальшивые штемпеля. Все дело показало, насколько по таинственному мановению руки Хоршу разрешается все, а Вам и нам даже самые веские обстоятельства не служат доказательством. Даже документальное письмо Хорша, которое меняет все дело, не принимается во внимание. Никто даже не мог спросить двух определенных вопросов: во-первых, к каким суммам относится письмо Хорша от 8-го декабря 1924-го года, и, во-вторых, где же экспедиционные суммы, если полученные нами на экспедицию деньги являются частными присылками Хорша и, по его версии, платою за приобретенные им картины? Неужели же судьям не почуялось все темное поведение Хорша? Только судья О’Малей распознал нашу правоту, и затем судья Коллинс воскликнул о том, что Уоллес тревожил его по телефону в связи с поступками Хорша. За все эти годы осталось в тайне престранное покровительство Уоллеса Хоршу. Вы писали о каких-то их сношениях. Но теперь становится ясным, что, пользуясь военными обстоятельствами, предполагается устроить какой-то разгром в пользу Хорша. Мы не раз читали о делах, которые даже в мирное время тянутся целые десятилетия. Спрашивается, почему же в нашем случае даже экстраординарные мировые обстоятельства не принимаются во внимание? Кроме того, теперь трое друзей подготовляют свой иск Хоршу. Не торопится ли он со своими новыми махинациями, чтобы прямо или косвенно осложнить иск наших друзей? Не кажется ли Вам странным, что в течение всего лета шли какие-то переговоры (и будто бы благоприятные) о соглашении с Вашингтоном? Можно было понять, что переговоры закончатся успешно, и вдруг сообщается от отказе. Все это показывает на нечто тайно происходящее. Лишь бы только, кроме всего прочего, интересы друзей не пострадали. Посылаю для Вашего личного сведения один из моих записных листов. История повторяется, но в еще более безобразном виде. Теперь Вы видите, насколько своевременно было сохранить Комитет Друзей и собрать протесты против вандализма. Даже зная положение вещей, все же думается, что экстраординарные мировые обстоятельства должны быть приняты во внимание. Вы ведь знаете, что мы стараемся разыскать старые письма, имеющие отношение к делу. Вы понимаете, что эти розыски также чрезвычайно затруднены мировыми обстоятельствами. При ином положении дела можно бы уже лично поехать, но сейчас и передвижения временно затруднены. Пожалуйста, переведите для друзей эти строки. Ведь из них многие, вероятно, не представляют себе всех существующих затруднений. Вот милый Джин Ф[осдик] сетует на неполучение отсюда писем и трогательно ожидает присылки осеннего выпуска “Flamma”. Пожалуйста, скажите ему о всех затруднениях и поблагодарите его от нас за все сердечные чувства, им выраженные. Уже ему послано извещение о перерыве “Flamma” и полный отчет о движении сумм и об остатке. Как жаль, что события так отразились на удачно начатой “Flamma”. Еще хорошо, что Академия, как Вы пишете, начинается под добрым знаком. В рождественском номере “Flamma” должно было быть многое об Академии. Будем бороться до конца и не опустим оружия перед окончательной и успешной битвою. О здоровье и не спрашивайте, но и это переживем. Одна наша радость – в единении друзей и в приближении сроков. Пополняйте ряды Ваши новыми и молодыми. Не все так мрачно, как иногда может казаться. Делайте дружбу с музеями, с учреждениями, именно сейчас она может быть особенно полезна. Шлем Вам самые лучшие, самые сердечные мысли и пожелания. Храните здоровье. Сердцем и духом с Вами, Рерих. 10.XII.39 Родные наши, Пришли письма Зины от 18-го ноября и Дедлея от 21-го. Письмо Зины очень радостное, особенно же весь эпизод с портретом. Можно себе представить ярость трио, вдруг получивших такое многозначительное для них напоминание. Радостно, что и первое Ваше собрание в новом помещении прошло так хорошо. Расскажите нам, кто именно был из друзей и преподавателей? Будем верить, что в новом центральном помещении обнаружатся и новые хорошие возможности. Пожалуйста, укрепляйте отношения со всеми друзьями, с художественными критиками, с музеями и с прочими общественными учреждениями. Нельзя забросить ни одного, ведь никогда не знаете, откуда может прийти что-либо полезное. Выясните отношение Музея Современного Искусства. Очень жалею, что не могу послать им мой взнос на 1940-й год, ибо сейчас все денежные переводы совершенно затруднены. Даже в такую союзную страну, как Франция, и то всякие переводы пришли в крайне затрудненное состояние. Еще недавно мы получили обратно один журнал, посланный в начале августа в Латвию с наклейкой из Англии, что “сношения с Германией прекращены”. Таким образом, всякие посылки стали невозможны, и кто знает, какие письма сюда или отсюда могут и вообще теряться. Письмо Дедлея совсем нерадостное, и отношение адвокатов поражает. Вернее, подтверждает еще раз все нам и Вам известное об этом сословии. В денежном отношении остается лишь одна возможность около картин, находящихся в Арсуне. Только что им послано извещение, что из 56 картин, там находящихся, 22 останутся в Арсуне, а остальные 34 предназначаются для Академии в Нью-Йорке. Соответственное письмо написано Е.И. в Арсуну, так как все эти картины являются собственностью Елены Ивановны. Среди 34 упомянутых картин находится и две больших – “Звезда героя” и “Оттуда”. Остальные представляют экспедиционные этюды и потому являются особо интересными. Цены за большие картины были по пяти тысяч, а за остальные по 350. Но, конечно, по нынешним временам могут быть сделаны значительные уступки. Может быть, у Вас найдется человек, который за известную комиссию может их продавать для уплаты адвокатам? Может быть, и Бринтон заинтересуется такою продажею? Пожалуйста, от моего имени подарите английскую монографию – об этом я упоминаю в моем письме к нему. Может быть, Конлан попросит у Вас для подготовляемой им монографии [мои] статьи “Спиноза” и “Гёте” — конечно, только для временного прочтения. Посылаю ему манускрипты, предназначавшиеся для несостоявшегося зимнего выпуска “Flamma”. Он прочтет их и перешлет Вам. Постепенно все имущество “Flamma” будет переслано в Америку. Но сейчас, как Вы уже знаете, пересылать что-либо печатное отсюда невозможно. В лучшем случае посылка в потрепанном виде вернется, а то и вообще пропадет. Ясно представляем себе, почему Хорш всячески вводит правительство в заблуждение касательно налогов с экспедиционных сумм. Преступник хочет доказать, что картины эти не относятся к экспедиции, а составляют его личную собственность. Если правительство берет с них налог, то этим косвенным путем доказывает, что эти суммы были не экспедиционные, а была лишь частная покупка. Конечно, против этой несправедливости имеется очень веское доказательство. Все эти картины входят в состав декларации, под которой подписался и Хорш, о посвящении Музея нации. Картины эти все перечислены в каталоге Музея, а декларация говорит о картинах, значащихся именно в этом каталоге. Каждый мало-мальски находчивый адвокат, конечно, воспользовался бы таким документом с подписью Хорша, но можем ли мы надеяться, что адвокаты воспользуются хотя бы таким в их пользу доказательством? Во время ведения дела Плаутом все время можно было поражаться тому, что он занимался какими-то незначительными деталями, а самое важное и веское упоминалось лишь мимоходом. Во время войны обычно все дела откладываются и происходят всякие моратории. Если бы мы находились в нейтральной стране, то, может быть, эти обстоятельства и не принимались бы во внимание в полном объеме, но ведь мы находимся в стране воюющей, все условия которой экстраординарны. Неужели же адвокаты даже и это не принимают во внимание и не выдвигают соответственно? Ведь теперь, когда идет также и дело, поднятое тремя друзьями, то и все остальные дела не должны явиться затруднением для этого нового дела. Опасаемся, как бы и Плаут не навредил и не распродал бы документы, находящиеся у него. Наверное, многие документы ему давались лишь на просмотр, но могли быть и такие, которые оставались у него в оригинале. А ведь от такого человека, как Плаут, оказывается, всего ожидать можно. Как жаль, что в свое время некоторые друзья не хотели порвать с ним и передать дело в другие руки, тем более, что и сам Плаут будто бы отказывался. Все это чрезвычайно волнует, и тревожит, и сказывается на здоровье. Пусть новое помещение принесет и новых друзей; так хорошо, что Вы теперь оказались в центре культурной жизни Нью-Йорка. Будьте мужественны, ибо все делается к лучшему, и последнее слово в делах еще далеко не сказано. Да будет Вам светло, духом и сердцем с Вами, Рерих. 18.XII.39 Родные наши, Получили Ваши письма от конца ноября, а также телеграмму о том, что дело № 1 отложено на февраль. Будем надеяться, что адвокаты воспользуются этим временем, чтобы скомбинировать удачные данные. Если они проштудируют deposition, то они найдут много возможностей для дальнейших оборотов дела. Кроме того, они могут обратить внимание суда на то, что и в данном случае Хорш жонглирует теми же самыми картинами в разных обстоятельствах. Те же картины то оказываются будто бы его собственностью, а в то же время по декларации 1929-го года, под которой подписалась и чета Хоршей, картины эти определенно входят в состав Музея. Что бы ни говорили недоброжелатели, но декларирование [этого], как постановления Совета Музея, имеет свое значение, и адвокаты, конечно, могут ссылаться на него. Также надеемся, что и военное экстраординарное положение должно быть принято во внимание. Мы знаем, что во время прошлой войны такие обстоятельства всегда принимались во внимание, а ведь мы находимся не в нейтральной стране. Очень надеемся, что адвокаты все это примут во внимание. Мы уже писали Вам, что Хорш вводит правительство в заблуждение с преступною целью, чтобы этим порядком доказать какие-то свои, им сфабрикованные, права на картины. А ведь это обстоятельство может косвенно повлиять и на дело, которое ведут друзья. Что касается до ста картин, переданных Е.И. Катрин, то эта передача во всяком случае законна. Во-первых, по нашей семейной традиции все мои картины принадлежат Е.И., но, кроме того, Е.И. имеет мою полную доверенность, выданную еще в 1933-м году. Таким образом, Е.И. во всяком случае имела полнейшее право распорядиться этими картинами. А к довершению всего и сам Хорш знал об этой доверенности и пересылал деньги за проданные картины непосредственно Е.И., и при этом занимал у нее деньги, не спрашивая меня об этом, хотя адрес мой он и знал. Обо всем этом я уже писал Вам, но для адвокатов, видимо, это нужно повторять. Любопытный эпизод со Ст., о котором пишет Зина, нам совершенно напоминает эпизод с моим бывшим учеником болгарином Георгиевым, который посетил нас здесь в 31-м году. Он очень чтит меня, был в полном восторге от свидания и душевного приема, восхитился Гималаями и с великим энтузиазмом, радостно рассказал о своих впечатлениях в Париже. Но там его искренняя радость произвела как раз обратное впечатление и вызвала яростную клевету и нападки. Люди не озлобляются лишь когда слышат, что кто-то умирает с голоду. Когда ослепшему Врубелю дали маленькую пенсию, то Куинджи скорбно добавил: “Ну если ослеп, тогда уже, может быть, помогут”. Но даже пахарь знает, что коня нужно кормить, иначе он сдохнет, пашня запустеет, и хлеба не будет. В июне у нас были Казинсы, и мы их встретили сердечно. Им тем более у нас понравилось, что перед этим они заехали к некоей даме, которая предоставила им столь убогую обстановку, что старики должны были сами выполнять работу суипера (ассенизатора). Конечно, по такому сравнению они тем более оценили наш скромный комфорт. Сам Казинс без дрожи в голосе не мог вспоминать пребывание у странной дамы. Если мы вспомним, что предоставленный нами им мальчик суипер стоит пять рупий, то есть доллар и двадцать центов, в месяц, то гостеприимство может простираться на такую сумму. Вы знаете, как мы против роскоши, и потому даже удивительно слышать, что кто-то может намекать о каких-то излишествах. А с продажи картин, которая произошла лишь в этом году, нужно отдать 20 процентов устроителю, три тысячи рупий неизбежному сотруднику, нести все расходы по транспорту, налоги и прочее. Так что Вы понимаете, как усыхает сумма. А о размерах транспорта можно сказать, что отправка картин Святослава в Америку обошлась более 800 рупий. Кто-то скажет, что можно прекратить культурную работу в Париже, но Вы представляете себе, что скажут те же Хорши, узнав, что даже маленькие очаги деятельности прекращаются. Уже не говоря о том, что этот центр для будущего очень нужен. Вы сами знаете, как требуется поддержать культурные нити, а в особенности, когда происходят такие разрушения. Если мы питаемся здесь картинами, то и в Америке имеются картины, которые, как я уже писал, могут идти в уплату расходов. Невозможно представить, чтобы после всех выставок, после Музея и всех книг в такой большой стране, как Америка, не было бы покупателей. Неужели нужно подобно Элсхемиусу впасть в паралич, чтобы появились покупатели? Больно слышать, когда осуждения исходят от друзей. Кроме возможности продажи картин, может быть, что-то еще можно получить из банка, за которым пропадает еще некоторая сумма, и это могло пойти на дела. Больно было читать переданные Вами речи друзей. Хорошо, что Вы делаете новые контакты для Академии. Новые связи принесут и новые возможности. Какое отношение Вы встретили в Музее Модернистического Искусства, как они приняли монографию, которую я просил Вас передать? Хорошо, что Комитет Музея существует – он может пополняться так же, как и протест. Карнеги Холл полезен своею центральностью. Неуклонность и светлое горение в проведении дел есть залог успеха. Копии писем Уол[леса] посылаю – может быть, пригодятся. Но Золя еще не показался. Храните пуще всего здоровье и пламень сотрудничества. Помните, что и Высшие Силы не могут помогать там, где не явлено сотрудничество. Шлем Вам все Светлое. Сердцем и духом, Рерих. 30.XII.39 Родные наши, Письмо Ваше со вложением вырезки из “Monitor’а” пришло чудесно скоро. Теперь мы отвыкли получать такие быстрые письма. Хочется поспешить с несколькими соображениями. Вы пишете о том, что Бил говорил о продаже картин. Это обстоятельство заслуживает неотложных соображений. Спрашивается, о каких именно картинах он мог говорить? Если о ста картинах, принадлежащих теперь Катрин, то ведь передача их Е.И., во всяком случае, закончена по двум основаниям: первое, так как все мои картины являются собственностью Е.И., и она, естественно, ими распоряжается, а второе, что у Е.И. имеется моя полная доверенность с 1933-го года и, таким образом, и на основании этого документа Е.И. может распоряжаться всем. А самый факт отдачи этих картин был закреплен письмом Е.И. и Катрин еще в первой половине лета 1935-го года. Так что об этих картинах не должно быть и речи. Если же переданные Вами слова имели в виду музейные картины, то наша общая декларация, как постановление членов Совета Музея, остается незыблемым моральным документом. Было бы более чем странно, если бы какой-то вопрос о продаже картин этих произошел именно со стороны друзей. Наверное, Эрнст таким оборотом дела весьма возрадовался бы, ибо это дало бы им повод углубить их вандализм. Кроме того, если Бил является ближним другом враждебных адвокатов, то нет ли между ними сговора, чтобы самое губительное предложение произошло именно от адвокатов друзей? Если даже с какой-то странной, “законной” стороны наша декларация почему-то игнорируется, то ведь как постановление Совета Trustees Музея она все же является действительным постановлением, которое не было никаким другим постановлением опровергнуто. Протест, под который Вы собрали и собираете подписи тоже базируется именно на этой декларации – постановлении Совета Музея. Не забудем также, что на том же основании существует и Комитет Музея. Кстати, об этом Комитете. Флорентин[а] была его Председателем, и потому теперь нужно заместить ее. Думается, что Зина, в качестве одной из основательниц Музея и бывшая все время trustee, может занять это место. Впрочем, как всегда во всех наших общественных делах, мы предоставляем решить это Вам на месте, но Комитет Музея во всяком случае должен существовать. Он всегда был нужен, а теперь он станет совершенно необходимым. Тревожит нас денежный вопрос в Америке. И можно лишь удивляться, что именно в этой огромной стране, в которой собрано две трети всего золота мира, именно этот вопрос стоит так неразрешимо остро. Вот мы хотели разрешить его посредством соглашения с Арсуной, и из этих предполагавшихся средств можно было бы ответить некоторым нуждам, а теперь дело пришло в первобытное состояние. Из тридцати четырех картин, посылаемых по адресу Академии, должно же быть что-нибудь реализовано. Ведь во всех странах мы лишь существовали картинами. Кроме того, значительная сумма пропадает за банком, и неизвестно, когда именно он предполагает выплатить ее хотя бы по частям. Будем надеяться, что банк закончит свои выплаты, которые тоже должны идти на общее дело. Кроме того, Крейн заказал мне для своей дочери картину, которая накануне отправки отсюда была остановлена телеграммою Броди вследствие смерти Крейна. Таким образом, эта последняя воля покойного родственниками не была выполнена. Теперь и книга моя в Америке, вероятно, не будет издана “Викингом”, и, таким путем, и на этот гонорар нельзя рассчитывать. Остается только удивляться, что именно в Америке такие правдоподобные получки или откладываются, или вообще распадаются. А уже мы не говорим о всех тех огромных суммах, которые, согласно постановлению, остаются за Учреждениями. Любая фабрикация Хорша принимается судами и всякими легковерными индивидуумами, а что касается нас всех, то почему-то ничто не принимается во внимание, даже две с лишком тысячи моего жалованья и те захватываются. Где же граница несправедливости? Дедлей выражает удивление поступками В.А.Ш[ибаева] и не понимает, какие могут быть причины. Причин несколько, среди них находится и денежный вопрос, ибо он увидел, что нельзя рассчитывать на прибавку жалованья; другая причина тоже экстраординарная, именно его немецкая ориентация. Вы будете глубоко удивлены, узнав, что его родители из Риги репатриировались в Германию. Это объясняет многое. Вы знаете, что наша ориентация совершенно другая. Люди, которые свое личное благополучие ставят превыше всего, конечно, никогда не могут удержаться на пути Служения. Не удивляйтесь молчанию Гаральда. Кроме того, что у них теперь совершенно тоже экстраординарные условия, он также был призван на военную службу как доктор, и ему даже пришлось пребывать этот срок в казармах. Все это, конечно, выбивает из колеи, и мы также значительное время не имели от него сведений. Везде невероятные осложнения, которые будут лишь усиливаться. Люди достаточно слышали об Армагеддоне, но когда он настал, то они не признают его. Счастье в том, что некоторые страны выйдут из этой ужасной битвы значительно раньше других. Первую часть письма, где говорится о картинах, переведите для адвокатов. Конечно, Катрин может знать все письма, так же, как и Инге. Надеемся, что адвокаты где-то сильно подчеркнут злодеяния Хорша, совершенные им в качестве моего fiduciary. Такое сильное напоминание может явиться не только убедительным для судей, но и будет прерыванием срока – так, по крайней мере, было бы в прежнее время на нашей родине. Ведь этот суд, и может быть, ему еще предстоит. Узнайте, кто именно неведомый друг в “Monitor’е”? Таких незримых друзей много, но они рассеяны, и если бы они были собраны – представили бы силу. Как Вы видите, эпидемия разъединенности является главным бедствием и рушением мира. Нам удалось через полк[овника] М[ана] послать четыре пакета осеннего номера “Flamma” Джину. Да будет Вам светло, храните мужество. И это пройдет. Сердцем и духом всегда с Вами, |
Похожие:
 | Составляются также письма-приглашения, письма-просьбы, письма-извещения, письма-ответы, письма-извинения, письма-требования (рекламация),... | | Составляются также письма-приглашения, письма-просьбы, письма-извещения, письма-ответы, письма-извинения, письма-требования (рекламация),... |
 | Американским корреспондентам (главным образом сотрудникам Музея Н. К. Рериха в Нью-Йорке и в первую очередь, З. Г. Лихтман-Фосдик),... | | Образовательная: познакомить учащихся с историей появления письма и почты, особенностями написания письма, формировать умения выделять... |
| Образовательная: познакомить учащихся с историей появления письма и почты, особенностями написания письма, формировать умения выделять... | | Мо РФ от 19. 02. 04 г. №14-51-38/13, приказа мо РФ от 17. 11. 05 г. №281, письма мо РФ от 31. 03. 05 г. №03-404, письма мо РФ от... |
| Познакомить с историей и особенностями эпистолярного жанра, формировать навыки написания письма | | Цели урока: организовать деятельность учащихся по изучению и первичному закреплению правил написания письма, обеспечить у школьников... |
| Цель: познакомить учащихся с работой почты, видами почтовых отправлений, правилами написания письма | | Эпистолярный жанр (Письма великих людей. Письма А. П. Чехова брату, жене, друзьям) |