Особенности толкования договора в российском гражданском праве
Скачать 2.88 Mb.
|
| §3. Правила, ограничивающие (запрещающие) толкование договора. Основное отличие таких правил от рассмотренных выше состоит в том, что они направлены на ограничение толкования договора. Возможность их объединения в единую группу обусловлена общей ограничительной функцией, которую они выполняют в различных правовых системах. 3.1. Правила ограничения толкования буквальным значением слов. Наиболее распространенными в рассматриваемых нами правопорядках являются правила об ограничении (запрещении) толкования со ссылкой на буквальное значение (ясность текста) договора, которые подробно анализировались нами в главе первой работы. В английском и американском праве ограничительную функцию толкования призвано играть так называемое «золотое правило» толкования (golden rule), а также правило очевидного значения (plain meaning rule). Данные правила ограничивают возможность толкования буквальным (очевидным) значением слов, содержащихся в спорном условии договора. После рассмотрения Палатой лордов в 1997 г. дела Investors Compensation Scheme данные правила во многом потеряли свою актуальность. Как было указано в данном деле «значение слов – это дело словарей и грамматики; значение документа – это то, что может быть разумно понято применительно к тому, что стороны подразумевали, используя данные слова применительно к фактическим обстоятельствам». Таким образом, суды в Англии больше не могут ограничиться лишь «буквальным прочтением» договора, придя к выводу о том, что необходимость его толкования отсутствует. Как было указано нами в главе первой работы, во французском праве правило «ясных и точных условий» (clauses claires et précises) выполняет аналогичную функцию, при этом оно подвергается обоснованной критике в национальной доктрине. Применительно к российскому праву ограничение толкования буквальным значением слов и выражений содержится в ст. 431 ГК РФ и пока поддерживается выводами судебной практики. Вместе с тем, в отечественной доктрине также высказываются критические замечания по этому поводу. Так, согласно мнению проф. В.А. Белова: «Предыдущее изложение наглядно демонстрирует односторонность и глубокую ошибочность занятой законодателем позиции не только с социально-политической, но и чисто логической точки зрения. Если смысл, выявленный в ходе буквального толкования, правилен, то толкование логическое (с привлечением иных источников – прим. наше, А.Б.) способно только подтвердить полученный результат. Если же такого подтверждения не произойдет, то это вполне может значить то, что толкование словесное (буквальное – прим. наше, А.Б.) привело к ошибочному результату»221. В немецком праве правило однозначности (Eindeutigkeitsregel) также может рассматриваться как ограничивающее толкование договора. Вместе с тем, как мы уже отмечали ранее, данное правило носит характер опровержимой презумпции в пользу буквального значения договора и не устанавливает строго запрета на исследование воли сторон. При этом показательно, что даже в Англии, где традиционно буквальное значение текста договора превалировало над иными техниками толкования, происходит постепенный отказ от ограничивающих (запрещающих) правил. Более того, международным унификациям в сфере договорного права (Принципы УНИДРУА, Принципы Европейского договорного права, DCFR) такие правила не знакомы, что также характеризует общую тенденцию развития права. В этой связи, как мы уже указывали в главе первой работы, имеется необходимость формулирования на уровне разъяснений высших судебных инстанций в отношении применения ст. 431 ГК РФ, которые позволили бы судам не останавливаться на буквальном значении, ограничивая стороны в представлении иных доказательств значения неясного условия. 3.2. Правила, ограничивающие состав представляемых сторонами спора о толковании доказательств. Одним из самых часто применяемых правил такого содержания является правило об устных доказательствах (parol evidence rule), которое уже упоминалось нами в связи с проблемой учета переписки и переговоров сторон в английском праве. Согласно данному правилу в Англии и в некоторых американских штатах до сих пор из процесса толкования исключены предшествующие переговоры сторон (переписка), последующее поведение, а также заявления о субъективном намерении. Исторически данное правило связано с особенностями рассмотрения гражданских дел в странах общего права составом присяжных, которые предопределили необходимость ограничения круга доказательств, которые могут представлять стороны договора в отношении его содержания. При этом такие доказательства могут быть использованы в процессе «исправления» договора (rectification of contract) в случае наличия в нем ошибок. Сохранение в современном английском праве и в некоторых американских штатах правила parol evidence rule обусловлено целью защиты целостности письменной формы договора (protection of the integrity of writings). В этом контексте, на наш взгляд, следует различать две ситуации. Первая ситуация касается толкования спорного условия договора посредством обращения к переписке (переговорам) сторон, а вторая – изменения содержания спорного условия со ссылкой на такие материалы. В целях установления воли сторон или понимания разумного лица представляется оправданным использовать как переписку, так и переговоры стороны. При этом для того, чтобы защитить целостность договора как письменного документа от искажений его содержания совсем не обязательно применять такие запретительные правила как parol evidence rule. В этом отношении полезен немецкий опыт. В старом германском праве (до кодификаций) также содержались запреты, подобные parol evidence rule, однако разработчики ГГУ отказались от идеи включать такие запреты в текст кодекса222. При этом для защиты целостности договора на уровне Верховного суда Германии сложилась презумпция завершенности и точности письменного текста договора, которая, впрочем, может быть опровергнута внешними доказательствами, в том числе перепиской или переговорами сторон223. Представляется, что такой подход является наиболее взвешенным, поскольку с одной стороны достигает цели защиты целостность договора, а с другой стороны не ограничивает стороны в представлении доказательств. Как правильно отмечает в этом отношении проф. S. Vogenauer, следует отличать допустимость и значимость таких доказательств, как переписка и переговоры сторон224. Действительно, такие доказательства должны иметь меньшее значение для суда при толковании договора, чем сам текст спорного условия, однако каких-либо причин, оправдывавших признание таких доказательств недопустимыми, – нет. При этом стороны, намеревающиеся исключить из обстоятельств, которые могут повлиять на результаты толкования договора, переписку и переговоры, вправе предусмотреть в договоре условие о том, что все предшествующие переговоры и переписка теряют силу (merger clause или entire agreement clause). Путем включения таких условий стороны стараются защитить договор от возможных искажений, гарантировав правовую определенность своих отношений. Можно утверждать, что в таких случаях стороны своей волей подчиняют договор parol evidence rule, ограничивая тот круг доказательств, который может быть использован судом при возникновении спора о толковании. Как было указано, в решении Апелляционного суда США по одиннадцатому судебному округу, в той мере, в какой стороны желают избежать проблем, связанных с устными доказательствами, они могут включить в свое соглашение оговорку о поглощении (merger clause), которая аннулирует все предыдущие договоренности и понимания, не нашедшие выражения в письменной форме225. В случае наличия подобной оговорки представляется, что, соблюдая принцип автономии воли, переписка и переговоры должны быть исключены судом из числа доказательств, используемых при толковании договора (merger clause). Учет переписки либо переговоров в ситуации, когда намерение контрагентов очевидно было направлено на их исключение, был бы нарушением принципа свободы договора. Помимо parol evidence rule, можно привести и иные примеры правил исключения некоторых доказательств из процесса толкования договора. Так, в российской судебной практике сложилось ограничительное правило в отношении представления сторонами спора заключений лингвистической экспертизы в отношении неясных условий договора. В одном из определений ВАС РФ указал на то, что толкование спорных условий договора – это задача суда, а не эксперта, в связи с чем лингвистические заключения по вопросам толкования договора являются недопустимыми доказательствами226. Данная позиция была поддержана также нижестоящими судами227. В основу такого подхода положен вывод о том, что исключительным правом решения вопроса о том, каково содержание спорного условия обладает суд, с чем следует согласиться. Такая позиция оправдана при условии, что устанавливая значение спорного договора, суд, прежде всего, формулирует вывод о праве, а не факте, в этой связи специальных познаний в области лингвистки не требуется. Данный вопрос актуален при рассмотрении правил, ограничивающих возможность пересмотра результатов толкования вышестоящими инстанциями. 3.3. Правила, ограничивающие возможность судебного пересмотра выводов о толковании договора. Помимо рассмотренных, ограничительная функция выполняется также процессуальными правилами о недопустимости пересмотра выводов о толковании договора вышестоящими инстанциями, которые сложились в судебной практике и доктрине анализируемых нами правовых систем. Основанием для применения таких правил служит идея о том, что результат толкования неясного условия является вопросом факта, а не вопросом права. Иными словами, при рассмотрении спора о толковании выводы суда первой инстанции являются установленными по делу фактическими обстоятельствами, которые не подлежат пересмотру при проверке законности судебных решений. При этом вопрос о том, является ли результат толкования договора судом выводом о факте либо правовым выводом в доктрине различных правопорядков, не является бесспорным. Как указывают C.-W.Canaris и H.C.Grigoleit, с одной стороны, «толкование всегда основано на фактах, в особенности на субъективном намерении сторон и иных индивидуальных обстоятельствах дела»228, с другой – основные вопросы толкования (действительность, заключенность, возложение ответственности на одну из сторон и т.д.) требуют от судьи формулирования правовых выводов. При этом различие между установлением обстоятельств по делу и применением норм права трудно провести ввиду наличия большого количества индивидуальных особенностей вопросов, разрешаемых при толковании договора. Указанные исследователи выделяют две модели решения проблемы, на основе французского и немецкого опыта соответственно. Во Франции толкование рассматривается как установление фактических обстоятельств, которые могут быть пересмотрены в ограниченных случаях. В свою очередь в Германии процесс толкования представляется как решение правовых вопросов, однако выводы суда первой инстанции могут быть пересмотрены только в тех случаях, когда они очевидно противоречат правовым требованиям229. Основные правила о невозможности пересмотра Кассационным судом выводов о толковании договора были изложены в известном французском деле Lubert c. Wancareghem, рассмотренном еще в 1808 г. Некто Шарль Моке и Ванкарегхем создали товарищество. Когда оно обанкротилось, кредитор Луберт подал иск в суд, считая, что Ванкарегхем - полный товарищ, а значит, должен нести солидарную ответственность. Ванкарегхем возразил, что он не полный товарищ, а лишь коммандитист. Суд Брюсселя признал, исходя из толкования учредительного договора и других документов, что в действительности речь шла о коммандитном товариществе. Кассационный трибунал (le Tribunal de cassation) отменил решение и отправил дело на новое рассмотрение. И вновь суд признал наличие коммандитного товарищества. По процессуальному законодательству Франции, если имеет место подобное «восстание» судов низшей инстанции против позиции кассационной инстанции, Кассационный суд (тогда он назывался «трибунал») собирается для принятия решения по кассационной жалобе в пленарном заседании (то же самое может происходить, если имеются различия в практике разных подразделений (Chambres) Кассационного суда). И тогда Кассационный суд, отказывая в удовлетворении кассационной жалобы, указал: «Толкуя договор, что находится в его компетенции, суд не нарушил никакого закона»230. Как отмечает Синявская С.М.: «Поскольку такой подход опасен тем, что суды под видом толкования договора могут фактически заменять его однозначно сформулированные условия, пусть даже руководствуясь соображениями целесообразности или справедливости, Кассационному суду вскоре пришлось ограничить действие принципа, введенного в деле Lubert c. Wancareghem, допуская возможность обжалования в кассационном порядке таких решений. Характер такого ограничения явствует из дела Veuve Foucauld et Colombe c. Pringault»231. На фабрике ее владельцами было размещено объявление, в котором рабочим обещалась премия, однако с оговоркой, что ее выплата не обязательно должна состояться. Один из рабочих выполнил работу в соответствии с условиями объявления, и владельцам фабрики было предписано выплатить премию, несмотря на оговорку о несвязанности их сделанным объявлением. Кассационный суд удовлетворил жалобу владельцев фабрики, указав, что суды не могут под видом толкования менять условия договора, сформулированного четко и ясно. А в данном случае факультативность выплаты премии именно таким образом была определена в договоре232. Во французском праве исходной посылкой для применения указанного правила служит тезис о том, что если толкование договора – это установление воли сторон, то оно касается эмпирических фактов, что следует, в том числе, из выводов дела Lubert c. Wancareghem. При этом Кассационный суд допускает возможность пересмотра выводов о толковании в тех случаях, когда может быть нарушен принцип автономии воли. То есть тогда, когда суд может отклониться настолько от воли контрагентов, что стороны будут нести обязанности, которые при заключении договора не намеревались принять. В таком случае речь идет уже о нарушении соответствующих правовых предписаний о свободе договора, что требует вмешательства вышестоящих судебных инстанций. Применительно к французскому праву проф. S. Vogenauer выделяет главную проблему, с которой сталкиваются французские суды при применении рассматриваемого правила: при таком подходе унифицировать практику толкования договоров судом, придав ей единообразный характер, не представляется возможным233. Данная проблема становится еще более очевидной, когда толкованию подлежат стандартные условия договоров: решения различных судов в отношении условий одинакового содержания могут противоречить друг другу, что не будет способствовать стабильности оборота. Как указывает проф. S. Vogenauer, Верховный суд Германии изначально также придерживался позиции, согласно которой вопросы толкования относятся к установлению фактических обстоятельств, однако в начале двадцатого века необходимость унификации толкования стандартных условий потребовала пересмотра данного подхода, в настоящий момент немецкое право рассматривает выводы о толковании в качестве правовых, которые подлежат пересмотру234. Специальные правила на этот счет содержит п. 2 ст. 212 Второй кодификации договорного права (Restatement (Second) of the Law of Contracts) США. Согласно данной норме вопрос толкования единых соглашений определяется как факт, если он зависит от достоверности внешних доказательств либо от выбора между разумными выводами, сделанными на основе таких доказательств. В противном случае вопрос толкования единых соглашений определяется как вопрос права. В комментариях к данному положению отмечается, что в сущности данная норма устанавливает, что устранение неясности спорного условия предполагается вопросом факта только тогда, когда сторона представляет внешние доказательства235. Важно то, что в американской модели решение вопроса о том, является ли вывод о толковании правовым либо фактическим, сопряжен с параллельной проблемой – рассмотрением вопросов факта присяжными. Очевидно, что если неясность договора обусловлена противоречием между текстом договора и внешним доказательством (например, переписка сторон), то значение спорного условия будет зависеть от оценки таких доказательств. В то же время неясность договора, обусловленная самим текстом договора (например, противоречие между отдельными условиями), будет являться вопросом права, который должен разрешить судья. В английском праве сохраняется архаичное различие между процессуальным статусом выводов о толковании письменных и устных договоров, согласно которому толкование первых относится к вопросам права, а вторых – к вопросам факта. При этом, как отмечается в английской доктрине, «толкование договора является вопросом права. Однако установление значения конкретного слова является вопросом факта»236. Данная мысль поясняется в одном из английских судебных решений: «Термин толкование, как он применяется к документу, во всех случаях, когда он используется английским юристом, включает две стадии: первое – значение слов, второе – его правовое действие либо действие, которое будет ему придано. Значение слова я рассматриваю как вопрос факта во всех делах, имеем ли мы дело с поэмой либо юридическим документом. Действие слов всегда исследуется как вопрос права»237. На наш взгляд, разграничение, предлагаемое английским правом, по рассматриваемому вопросу, едва ли применимо на практике, поскольку грань между фактическим и правовым значением толкуемых в договоре слов провести сложно. В российской судебной практике вопрос о процессуальном статусе выводов суда, сделанных по итогам толкования условий договора, также является неоднозначным. С одной стороны, в определениях ВАС РФ содержится вывод о том, что у надзорной инстанции отсутствуют полномочия по пересмотру результатов толкования договора судами нижестоящих инстанций. Так, по одному из дел ВАС РФ указал, что «толкование договора осуществлено судами в соответствии с процессуальными нормами о доказательствах и у суда надзорной инстанции отсутствует компетенция для его пересмотра»238. Аналогичные позиции также можно встретить и в иных определениях ВАС РФ239. С другой стороны, ВАС РФ активно участвует в толковании условий договора, в том числе по делам, которые были рассмотрены нами ранее. В этой связи следует констатировать, что практика по данному вопросу не является единообразной. При ответе на поставленный вопрос следует исходить из того, что, как нами было указано ранее, помимо эмпирической в процессе толкования также устанавливается содержание разумной воли. Понимание разумного лица опирается на ряд правовых по своему содержанию предположений, которые не всегда зависят только лишь от установления конкретных фактических обстоятельств. С учетом этого, а также принимая во внимание наличие тесной связи между вопросами факта и права при толковании договора, на наш взгляд, предпочтительнее рассматривать выводы о толковании договора как вопросы права, которые подлежат пересмотру в случае нарушения принципов и правил толкования при их формулировании. Это сближает процессы толкования закона и договора, особенно если рассматривать договор согласно позитивистскому учению как «индивидуально-правовую норму». С практической точки зрения полезен немецкий опыт, согласно которому основой для переоценки результатов толкования договора является нарушение соответствующих правил толкования, что позволяет обеспечить их единообразное применение к делам со схожими обстоятельствами. |
Похожие:
 | Тема: Изучение особенностей института наследования в Российском гражданском праве | | Федеральное государственное образовательное бюджетное учреждение высшего профессионального образования |
 | Понятие, значение, правовая природа и классификации сроков в гражданском праве РФ | | Российской Федерации в трех томах / Под ред. А. П. Сергеева" (Кодекс, 2010, 2011 (в соавторстве)); учебных пособий "Правовое регулирование... |
| Расторжение договора аренды нежилого помещения и ответственность сторон | | Законодательная база, определяющая предпринимательскую деятельность в России 18 |
| Общая характеристика категории «добросовестность» в гражданском праве россии 7 | | Методические рекомендации для преподавателей, ведущих семинарские и практические занятия |
| Условные завещания как разновидность особого завещательного распоряжения в российском праве | | Иванова, 2, на участке с кадастровым номером 55: 36: 120500: 111 который принадлежит на праве собственности, что подтверждается свидетельством... |