Неоэкономическая цивилизационная модель
Российская научная мысль уже давно пытается осмыслить возможные сценарии экономического развития страны. Разброс мнений огромен: от сугубо самобытной, национальной, российской модели, до отстаивания простых слепков с западных моделей. Что выберет Россия? Будет ли она слепо копировать западный техногенный путь развития (по которому шел и СССР) или, разгадав новые тенденции в мировых процессах, своевременно и с опережением отреагирует на них? Какие для этого существуют возможности?
По мнению российского экономиста Э.Кочетова, непрерывная цепь технологических революций может втянуть национальную экономику в полосу экономического изматывания. Россия пока не может позволить себе постоянный слом жизнеспособных хозяйственных инфраструктур в угоду новейшим технологическим идеям, как это происходит, например, в США. В отличие от американского хозяйственного образа жизни с его эволюционным подъемом, российская экономика взращена на принципах прорывного развития: гигантская концентрация усилий способна решить любую научно-техническую или производственную задачу. Только в результате такого развития страна и располагает сегодня постиндустриальными центрами (система российских технополисов), где вызревали и воплощались в жизнь программы в области энергетики, ранспортной инфраструктуры и телекоммуникаций, аэрокосмические, биоинжиниринговые системы и т.п.276
Слепое, автоматическое следование России в русле техногенной модели может поставить ее в хвост глобальных закономерностей развития. Более того. Инерция ее самовоспроизводства становится опасной. Причем, дело не только в трудностях освоения постиндустриальной модели. Сама техногенная модель вступила в свой завершающий этап. Угасают ее движущие силы. Во все ускоряющемся темпе идет пожирание интеллектуальных, производственных и природных ресурсов.
В недрах техногенной модели произошел кризис центральных ее атрибутов: резкое сокращение цикла жизни товара потянуло за собой сокращение цикла жизни организационных структур, а их симбиоз (товаров и структур) привел к слому целых мировых, вполне жизнеспособных, экономических инфраструктур. Жажда постоянных технологических революций приводит к «срезанию» первоклассных жизнеспособных инфраструктур ради нарождения новейших.
Предвестником агонии и угасания «классической» техногенной модели является и ее насаждение вовне, т.е. делегирование ее основных атрибутов другим странам, трансплантация основополагающих техногенных систем в различные точки мирового сообщества. Так возникают новые квазипостиндустриальные зоны (примером могут служить индустриальные “карлики” в АТР). При этом, однако, Запад, поддерживая свое лидерство, тщательно соблюдает дистанцию по уровню развития в рамках техногенных моделей.
Мировое сообщество постепенно понимает, что выдержать такую изматывающую нагрузку оно не может. Начался мучительный процесс избавления от подобной глобальной техногенной машины. На базе техногенной вызревает новейшая, неоэкономическая модель. Россия еще не успела, к счастью, войти в последнюю стадию техногенного развития. Завершая индустриальный цикл своего развития, обладая сформировавшимися производственными анклавами (очагами), интеллектуальными заделами и способностью к воспроизводству научно-технического потенциала, Россия имеет исторический шанс: необремененная последней стадией техногенной модели, она готова не только гармонично войти в новую неоэкономическую модель цивилизационного развития, но и при определенных условиях стать лидером этого процесса.
По мнению Э.Кочетова, к центральным моментам, определяющим характер неоэкономической модели, относится: перекомпоновка различных систем, их сращивание в единую экономическую систему, прорыв межсистемных оболочек, “диффузионное” сращивание различных сфер в единые формационные ячейки, сращивание экономики с экологическими, национально-этническими и культурологическими системами, вплетение в современные стратегические разработки реликтовых систем для достижения стратегических целей, формирование интеграционных союзов не в монохромной полосе, а в смешанной, создание субъектов мирохозяйственного общения на принципиально новой основе. В неоэкономической системе экономические стимулы и, в частности, категория “прибыль” (доход), перестают быть главными. В глобальной экономике в рамках неоэкономической модели все явственней просматривается новая категория - стратегический эффект, категория более высокого ранга, нежели прибыль. Эта категория создает новые условия для функционирования закона стоимости.
Историческая ситуация, по мнению Э.Кочетова, такова, что именно Россия может стать локомотивом формирования глобальной неоэкономической модели. Для неоэкономической модели характерны новые субъекты развития, их новая организационно-функциональная форма. На место корпораций, функционирующих на относительно постоянной основе, приходят временно действующие структуры (консорциумы) в рамках интернационализированных воспроизводственных ядер. Воспроизводственные ядра, перешагнув национальные границы, создают условия для формирования правительств, функционирующих на межгосударственной основе, но в рамках этих ядер.277
Первый предвестник этого процесса - стремление Европы к неоэкономическому симбиозу. Высокими темпами идет наращивание европейского интернационализированного воспроизводственного ядра (ЕИВЯ). Североатлантический альянс становится его составной частью, милитаризированным компонентом ЕИВЯ. В силу этого это ядро будет иметь тенденцию очищения от "инородной" военной машины, в частности, американской, которая имеет тяготение к своим воспроизводственным ядрам. В этой ситуации стремление включиться в ЕИВЯ ряда восточноевропейских стран только по форме принимает военный подтекст. Просматривается тенденция ослабления, размывания и в итоге разрыва любых альянсов на военно-политической основе.
Как полагает Э.Кочетов, система внешнеэкономических связей (ВЭС), будучи одной из важнейших составных частей национальных экономик и в то же время мостом к внешнему миру, не может не реагировать на глубинные изменения, происходящие в недрах постиндустриальной модели, где зарождается новая неоэкономическая модель развития. Национальные экономики переходят на новую парадигму взаимодействия: не торговую, а воспроизводственную (геоэкономическую). Национальная система внешнеэкономических институтов России не соответствует мировым тенденциям. Она базируется на устаревшей торгово-посреднической (с рудиментами снабженческо-сбытовой) доктрине, в силу чего не способна решать стратегические задачи в процессе встречного движения к мировому равновесию. Здесь нужны новые, геоэкономические подходы. В частности, помимо создания своего мирового воспроизводственного ядра и перехода национальной экономики на геоэкономическую (воспроизводственную, производственно-инвестиционную) модель внешнеэкономических связей, требуется вхождение в мировые интернационализированные воспроизводственные ядра, обеспечивающие доступ к формированию и перераспределению мирового дохода, оперирование не на мировом рынке, а на геоэкономическом атласе мира, в том числе национальном геоэкономическом атласе.
Глобализация перекроила политическую карту мира. Возникло новое, геоэкономическое поле, на котором национальные экономики разыгрывают свои стратегические карты, реализуют стратегические цели с ясно очерченными международными и экономическими границами, национальными интересами, контурами стратегических альянсов, геоэкономических плацдармов. Оперирование на геоэкономическом атласе требует активной, наступательной позиции в отличие от выжидательной (конъюнктурной) торговой тактики и соответствующих новейших приемов: использования высоких геоэкономических технологий, векторной стратегии, целенаправленного формирования геоэкономических ситуаций, отложенной внешнеэкономической контрибуции, стратегического зачета взаимных требований.
Торговая модель, расширяя и культивируя структурно перекошенный товарооборот, в нарастающем темпе вгоняет экономику в структурный кризис, втягивая в него тяжелое машиностроение, транспорт, экологию. Подрывается ресурсная база национального машиностроительного комплекса, и в том числе ВПК; идет деиндустриализация страны; мировые интернационализированные воспроизводственные ядра, подпитываемые через внешнюю торговлю и утечку финансов российскими ресурсами, не допускают Россию в свои транснационализированные блоки, тем самым перекрывая доступ к мировому доходу. В силу этого Россия вынуждена считать внешние кредиты заемными средствами. Растет внешний долг, его покрытие требует наращивания сырьевого экспорта. А, следовательно, экономика попадает в порочный круг.
Россия может прийти к новому геоэкономическому равновесию в качестве сильного партнера, четко сформулировать свои национальные экономические интересы, спроецировать на геоэкономическом атласе мира стратегические цели, интеграционные альянсы, наметить геоэкономические плацдармы, не позволить стереть геоэкономическую память. Ей необходимо в сжатые сроки разработать и принять новую национальную внешнеэкономическую доктрину и оценить стратегический арсенал ее реализации. В основе этой доктрины - врастание национальной экономики в мировую геоэкономическую систему с целью прорыва к полноправному участию в формировании и распределении мирового дохода с опорой на высокие геоэкономические технологии в мировом геоэкономическом пространстве.
Неоэкономическая модель диктует необходимость изменять подход к некоторым устоявшимся экономическим категориям, например, к такой, как мировой рынок. Мировой рынок опосредует мировые воспроизводственные процессы. И не более того. Продукция, произведенная в рамках интернационализированных воспроизводственных ядер, приобретает товарную форму только при ее реализации в секторах обращения, встроенном в глобальные производственно-инвестиционные цепи. В сумме эти сектора и составляют мировой рынок, где через мировые цены формируется мировой доход.
В таком понимании Россия никогда не выходила на мировой рынок, ибо никогда не стремилась быть участницей интернационализированных воспроизводственных ядер, идеологически побаиваясь такого атрибута, как транснационализация экономики. Тенденция эта сохраняется и сейчас. Слабые зачатки транснационализации ощущаются в постсоветском пространстве СНГ, где ряду финансово-промышленных групп придается транснациональный статус в целях восстановления разорванных производственных, кредитно-финансовых и платежно-расчетных связей. Россия выходила и выходит сегодня не на мировой рынок, а на рынок, формируемый в рамках огромного вспомогательного “двора” для мировых воспроизводственных ядер, поставляя сырьевые, энергетические ресурсы и отчасти полуфабрикаты не по мировым, а снабженческо-сбытовым ценам, конкурируя со странами подобного типа. Эти страны также не входят в мировые воспроизводственные ядра, не участвуют в распределении мирового дохода, а довольствуются биржевыми котировками. Они не претендуют на перераспределение мирового дохода (хотя косвенно обеспечивают его формирование) и считают кредиты мировых финансовых институтов заемными средствами. Здесь обнаруживается канал утечки национального дохода через устаревшую внешнеторговую модель. В рамках неоэкономической модели Россия не может мириться с подобной ситуацией, и новая национальная внешнеэкономическая доктрина обязана поставить эту проблему в центр внимания.
И это следует учитывать при выстраивании системы национальной обороны и безопасности. Для этого важно знать технологию и методы ведения геоэкономических войн. Назовем лишь некоторые, реально просматриваемые: тщательно завуалированный механизм перелива национального и мирового дохода; разрушение конкурентных экономических инфраструктур; «кредитный удар»; деформация и необратимая трансформация социально-экономической системы соперника. Неоэкономика не оставляет безнаказанной ни одну национальную экономику, которая не ведает о приемах геоэкономической борьбы, в которой любой шаг возвращается экономическим бумерангом соответствующего положительного или отрицательного знака.
Основой геоэкономических войн выступает вживление милитаризированного элемента в национальные экономики. Приемы этих войн известны и были тщательнейшим образом отработаны в годы холодной войны: искусственно нагнеталась военная угроза, неоправданно часто снимались с вооружения первоклассные образцы военной техники, формировались крупномасштабные глобальные “инициативы” (классическим примером может служить американская “стратегическая оборонная инициатива” - СОИ). Тогда был запущен механизм оперирования высокими геоэкономическими технологиями на геоэкономическом атласе мира. Под их влияние попали в той или иной степени практически все страны мира. Неоэкономическая модель, постепенно вытесняя военный фактор, формирует более изощренные приемы геоэкономических войн.
При разработке новой национальной военной доктрины Россия должна, безусловно, учесть эти тенденции, переосмыслить спектр новейших геоэкономических угроз. Обладая необходимыми интеллектуальными ресурсами и умением быстро овладевать инновационными прорывами, Россия способна к этому. При этом “свинчивание” внешнеэкономической доктрины с военной доктриной является первостепенным стратегически значащим условием перехода России на новую неоэкономическую модель. Этот принцип неоэкономики диктует необходимость соединения внешнеэкономической и военной реформы в один блок, дает принципиально новые ориентиры внешней политики, которая должна затронуть геоэкономические национальные интересы России. Влияние России как великой державы на ход мировых процессов, ее политический и военно-стратегический вес, будут предопределяться местом и ролью в мировом геоэкономическом пространстве.278
На пути к постэкономической цивилизации
Проблему гармоничного («устойчивого») развития можно по-настоящему решить только в глобальном масштабе. Однако для этого необходимо как ее осознание на национальном уровне, так и достижение планетарного консенсуса, как бы утопичным он не представлялся. Рост нагрузки на природную среду в той мере, в какой его не удастся самартизировать внедрением новых технологий, можно остановить двумя способами – ограничением потребления каждого человека и ограничением численности человечества. Оба способа будут неизбежно использоваться, вопрос в их соотношении. И это соотношение будет зависеть не только от политических решений, но и от стереотипа поведения, который будет преобладать на Земле в грядущие десятилетия.
Угроза экологической катастрофы и исчерпания природных ресурсов вызвала интерес к опыту незападных цивилизаций в отношении поддержания равновесия между человеком и природной средой. Идея самоограничения рассматривается как важный инструмент сохранения и восстановления такого равновесия. В частности, ограничение индивидуального потребления является более приемлемым средством стабилизации экологической ситуации, чем сокращение численности населения, с точки зрения моральных ценностей любой цивилизации.
С другой стороны, экономическая и культурная экспансия западной цивилизации (хотя и в превращенной форме) требует увеличения производства, а для этого – стимулирования потребления. Причем современные формы такого стимулирования имеют в ряде случаев прямой разрушительный эффект. В то время, как потребности глобальной цивилизации настойчиво диктуют необходимость самоограничения и ответственного отношения к окружающей среде, современная западная цивилизация в значительной степени помогает формированию не рационально-прагматического потребителя, а импульсивного гедониста, потребляющего не сколько ради пользы, сколько в силу сиюминутного желания, личности, не способной ответственно относиться к будущим поколениям, т.е. своим детям и внукам.
Очевидный кризис техногенной цивилизации и общества “всеобщего потребления”, которое не может быть взято за универсальную модель развития уже в силу ресурсных ограничений, актуализировал вопрос о «постэкономической» формации. Также как и неоэкономическая модель развития, эта концепция в значительной мере альтернативна “обществу всеобщего потребления”.
Что касается России, то ее включение в «техногенную гонку», означало бы выбор в пользу “догоняющей модернизации”, т.е. вариант развития, при котором она вставала бы “в хвост” развитым странам Запада со всеми вытекающими из этого последствиями. Напротив, врастание сначала в неоэкономическую, а в перспективе (вероятно, уже во второй половине XXI века) - в постэкономическую модель развития позволило бы выбрать “опережающую модернизацию”, осуществить новый скачок в парадигме не эволюционного, а прорывного развития. Культурной специфике России, русскому менталитету, как представляется, в гораздо большей степени отвечала бы модель развития именно такого типа.
В американской политэкономической литературе нарождение постэкономического общества связывается с результатами «третьей промышленной революции», термин, который ввел американский социолог Дж.Рифкин в своей книге “Конец работы”. Согласно приведенной в книге периодизации, первая промышленная революция или первый ее этап, связанный с применением паровых машин, имел место с конца XVIII в. до 1860 г. Второй, этап, обусловленный внедрением электроэнергии, механизацией производства и распространением двигателей внутреннего сгорания на основе использования нефтепродуктов, проходил с 1860 г. по период Первой мировой войны. Завершение этого этапа можно отнести к периоду “великого экономического кризиса” (1929-1933 гг.), который, действительно, приобрел характер заметного рубежа в экономическом развитии всего мира. Третий этап начался после Второй мировой войны и будет продолжаться в первые десятилетия XXI в. Он вызван такими факторами, как автоматизация и роботизация промышленного производства, внедрение вычислительной техники как в производство, так и в сферу услуг и особенно сферу управления (компьютеризация и кибернетизация).
К середине ХХI века предсказывается исчезновение производственного рабочего класса (“синих воротничков”) который станет жертвой третьей промышленной революции. Подобная же судьба чуть позже ожидает и “белых воротничков”, т.е. работников сферы услуг, торговли и банковского дела. (До самого последнего времени считалось, что рабочие места, потерянные в материальном производстве, будут компенсированы ростом занятости в торговле и банковском деле, в области оказания услуг).
В этой сфере многие прогнозируют новый классовый конфликт между двумя доминирующими социальными группами в посткапиталистическом обществе: аристократией знаний и основной массой “белых воротничков”. Указывают также на возрастающую интернационализацию новой элиты, поскольку ее интересы связаны прежде всего с деятельностью транснациональных корпораций, что ведет к резкому ослаблению у нее чувства гражданственности, заметно отчуждает ее от интересов и забот основной массы сограждан или граждан любой страны, где представители этой элиты живут и работают. Экономика “почти без рабочих”, которую К.Маркс называл “последней метаморфозой труда”, таким образом, - не за горами, она последует за «третьей промышленной революцией». Первые ее предвестники уже просматриваются во второй половине ХХI столетия. Тогда неоэкономическая цивилизация начнет преобразовываться в постэкномическую или послерыночную.
Контуры грядущей постэкономической цивилизации описывает известный российский экономист В.Иноземцев. По его мнению, место постэкономической общественной формации в системе категорий формационной теории может быть определено на основе понимания ее как синтетического элемента диалектической триады, тезисом и антитезисом которой выступают формации архаическая и экономическая. Экономическая общественная формация представляется таким периодом в развитии человеческого общества, в рамках которого люди при всех существующих между ними классовых, религиозных, профессиональных и прочих различиях оказывались равны между собой как индивиды, включенные в единую систему удовлетворения своих материальных интересов. В силу этого она может быть определена как такая форма организации социума, которая основана на труде, т.е. сознательной, но порожденной внешней материальной необходимостью деятельности человека. Эта организация характеризуется частной собственностью, эксплуатацией человека человеком или группы лиц другой группой лиц, а также активным обменом продуктами труда между членами общества.
Важнейшей чертой постэкономической общественной формации, во-первых, является кардинальное изменение характера и форм человеческой деятельности. Во-вторых, постэкономическая общественная формация отрицает такую фундаментальную черту своей предшественницы, как товарное производство, базирующееся на труде и законе стоимости. С переходом к постэкономической формации утрачивают силу традиционные закономерности возмездного обмена, регулируемого стоимостными принципами.
В-третьих, становление постэкономической общественной формации предполагает преодоление важнейшей характеристики формации экономической - отчуждения человека от других людей и от общественного целого. Последнее может произойти только при условии, что будет покончено с эксплуатацией человека человеком, феноменом, имеющим помимо объективных еще и субъективные стороны и являющимся неотъемлемой чертой экономической общественной формации.
Постэкономическая общественная формация представляет собой историческое состояние, становление которого происходит начиная с достижения экономической общественной формацией наивысших форм своего развития. Это состояние характеризуется устранением труда как основного вида человеческой активности, преодолением базирующегося на стоимостных закономерностях товарного производства и ликвидацией эксплуатации как существенно влияющего на общественную жизнь фактора.
В результате всех указанных изменений человеческая деятельность утрачивает специфически трудовые мотивы и перерождается в тот синтетический тип активности, который можно определить как творчество. Творчество кардинально отличается от труда. Во-первых, мотивы деятельности перестают быть напрямую зависимыми от внешних материальных обстоятельств и приобретают серьезную индивидуальную специфику. Во-вторых, целью деятельности становится не некий продукт как материальный объект, а человек, сам активный субъект. Материальное благо, даже если оно и произведено, - это скорее побочное следствие, нежели цель творческого процесса. В-третьих, результат творческой деятельности невоспроизводим - прежде всего потому, что таковой состоит непосредственно в развитии личности творца, а деятельность, направленная на самосовершенствование, носит сугубо индивидуальные черты, которые не могут быть скопированы и воспроизведены. В-четвертых, продукт, выступающий целью творчества, не отчуждаем, ибо приобретенные человеком в его процессе моральное удовлетворение или новые способности не могут быть с него отняты; между тем отчуждаемым, хотя и невоспроизводимым, остается материальный или нематериальный продукт, который может быть создан в итоге творчества. При этом последнее не нацелено на достижение конечного результата столь однозначно и жестко, как труд; в силу этого и окружающий мир не воспринимается творящей личностью как нечто чуждое. Существовавшее ранее субъективное противостояние личности и природы во многом преодолевается.
В качестве провозвестника экспансии творческой деятельности следует рассматривать пусть и весьма условно, существенное расширение сферы “непроизводственных” услуг, понимаемой как антипод материального производства. Речь идет об услугах, реализовать которые невозможно без активного участия не только тех, кто их оказывает, но и тех, кто ими пользуется. Эта “непроизводственная услуга” или “human service”, как называет ее Д.Белл, и есть то экономическое явление современного общества, развитие которого наиболее полно по сравнению с другими объективными, отражаемыми статистикой процессами свидетельствует как о присутствии творческой деятельности в нынешних хозяйственных системах, так и о степени этого присутствия.
К данным отраслям можно отнести всю сферу образования, культуру в целом, отрасли так называемых социальных услуг, а также здравоохранение. Деятельность в этих сферах сопряжена с человеком как активным субъектом. Оказание соответствующих услуг здесь не имеет смысла без энергичных усилий этого субъекта, направленных на потребление услуги. Деятельность, носящая субъект-субъектный характер, далеко не одинаково воздействует на различных людей, и ее продукт, состоящий в совершенствовании личности или способностей человека, сугубо индивидуален и невоспроизводим. В каждом конкретном случае данная деятельность не имеет некоего шаблона, по которому она должна осуществляться, ее результат не зависит напрямую от объема затраченных усилий и рабочего времени; однозначная связь, свойственная эпохе экономической общественной формации, здесь отсутствует.
Более того. В этой сфере деятельности начинают возникать черты, весьма схожие с чертами творчества. С одной стороны, ценность оказываемых и получаемых услуг всецело субъективна в той же мере, в какой невоспрозводима и сама услуга. В итоге субъект-субъектного взаимодействия удовлетворяются не только запросы потребителя. С другой стороны, в отличие от производства материальных благ, выполнение такого рода услуг не связано с отчуждением благ от производителя в пользу потребителя: человек, создающий информационные блага или занятый в сфере образования, не сокращает объем информации, которой располагает, при передаче ее другим людям. Таким образом, продукты подобной деятельности не только невоспроизводимы, но и в значительной степени неотчуждаемы. Такая деятельность уже не может выступать как извне диктуемая целесообразность. В ее структуре во многом преодолено присутствовавшее ранее отчуждение, и она вполне может рассматриваться как деятельность преимущественно творческого типа.
Третья фундаментальная черта постэкономического состояния - преодоление эксплуатации. Отчужденный характер труда обусловлен не столько его связью с системой частнособственнических отношений, сколько самим внешним характером побудительного мотива деятельности, которым характеризуется труд. Поэтому изъятие продукта деятельности само по себе не является эксплуатацией. Эксплуатацией становится только отчуждение результата такой деятельности работника, при которой работник считает данный результат целью этой деятельности. Труд обусловлен внешним побудительным мотивом деятельности и направлен на освобождение человека от давления на него внешней материальной необходимости. Поэтому изъятие продукта труда у трудящегося субъекта в любых обстоятельствах - как при азиатском способе производства, так и в условиях социализма - субъективно воспринимается им как эксплуатация, как угнетение, как прецедент социальной несправедливости.
С экспансией творческой деятельности интересы сначала отдельных индивидов, а затем и значительной части членов общества как бы выпадают из той плоскости традиционных материальных интересов, в которой находились все стремления людей экономической эпохи. В этом случае удовлетворение экономических интересов одних людей за счет присвоения продуктов творчества других не воспринимается и не может быть воспринято этими последними как эксплуатация, так как не возникает конфликта между удовлетворением материальных потребностей “эксплуататоров” и осуществлением целей, которые ставят перед собой “эксплуатируемые”. Более того. С того момента, как возникают индивидуальные интересы, не связывающие деятельность отдельных субъектов с ее материальными результатами, изменяется и система ориентиров во всем обществе, так как результирующий интерес социума пусть медленно и очень нерешительно, но с непреодолимой силой смещается в сторону от традиционной экономической плоскости, что демонстрирует постепенное нарастание постэкономических тенденций.
По мнению В.Иноземцева, открытые К.Марксом закономерности стоимостного обмена, феномен эксплуатации имеют благодатную почву лишь в условиях массового производства человека, в условиях неиндивидуализированного сознания, устраняясь вместе с преодолением в индивидуальном сознании целей обретения материального благосостояния, неизбежным атрибутом системы которых этот массовый человек является.
Это означает, что в обществах, достигших постиндустриальной стадии развития, произошли гигантские сдвиги. Основой эволюции таких обществ становится преодоление системы экономических отношений, базирующейся на трудовой деятельности, стоимостном характере обмена ее результатов и эксплуатации человека человеком. Все эти признаки конституируют историческую эпоху, названную основоположниками марксизма экономической общественной формацией. Их отрицание, напротив, знаменует наступление новой эры, которую можно определить в качестве формации постэкономической. Это состояние общества не тождественно ни новой фазе капитализма, ни ступени развития социалистического общества; оно не определимо на сегодняшний день в категориях традиционной политической экономии, однако наблюдаемый в последние десятилетия переход является величайшей социальной революцией, которую когда-либо переживало человечество.279
|
