С. В. Кортунов россия в мировой политике после кризиса1
Скачать 7.35 Mb.
|
Первое. Небесное выше земного. Второе. Духовное (идеальное) выше материального. Третье. Общее (коллективное) выше личного. Четвертое. Будущее важнее настоящего. Пятое. Справедливость выше Закона. Нетрудно видеть, что эти ценности, вдохновленные православием, кардинально отличаются от ценностей западной цивилизации. Они и составляют содержательную сущность русского гуманизма, отличающегося от гуманизма западного, который уже к концу ХIХ века себя полностью исчерпал и потерпел моральное поражение, договорившись до того, что «Бог умер». Можно с уверенностью сказать, что именно на перечисленных ценностях основана вся русская культура. Не будь русского гуманизма – не состоялись бы такие явления национальной и мировой культуры, как А.Пушкин, Л.Толстой, Ф.Достоевский, П.Чайковский, А.Островский, Н.Бердяев, С.Рахманинов, В.Розанов, И.Бунин, А.Скрябин, А.Блок, В.Маяковский, М.Булгаков, В.Соловьев, И.Ильин, А.Солженицын. Этот список может быть продолжен. Русский гуманизм в трансформированном виде «пророс» и в советскую, первоначально каннибальскую («Если враг не сдается – его уничтожают»), безбожную, и даже богоборческую цивилизацию. Богоцентризм русской цивилизации был заменен, кстати говоря, в духе идеалов Просвещения, антропоцентризмом, т.е. культом Человека, который наделялся не только планетарной, но и космической миссией. Без ценностей русского гуманизма не состоялась бы ни советская литература, ни советский кинематограф. И это касается не только первых четырех из перечисленных выше ценностей, но, как ни странно, и пятой – «Справедливость выше Закона». Вспомним хотя бы гениальный фильм Э.Рязанова «Берегись автомобиля». Там следователь по угону автомобилей М.Подберезовиков, выступая в суде в качестве свидетеля, говорит: «Товарищи судьи! Перед вами сложная задача. Деточкин нарушал Закон. Он виноват. Но он… не виноват! Пожалейте его, товарищи судьи…Он очень хороший человек». Так что правовой нигилизм, о котором постоянно говорит наш президент Д.Медведев, искоренить в России будет очень непросто. Все эти вышеперечисленные ценностные стереотипы и по сей день крепко сидят в нашем сознании (и даже, возможно, в подсознании). И хотя они вряд ли способствуют конкурентоспособности России в современном мире, выкорчевать их из этого сознания, видимо, не удастся никогда. Ведь это уже органика, ставшая именно культурно- цивилизационным ядром нации. И не считаться с этим нельзя. Главное в национальной идентичности – культурное измерение, цивилизационные коды, т.е. ценности. Причем ценности навязать сверху невозможно. Потому что они суть продукт национального культурного развития. Ценности живут в душах людей, которые добровольно себя с ними идентифицируют, что и определяет в конечном счете национальную идентичность. Также как закона и порядка в обществе не будет, если этот закон, даже самый лучший, не живет в душах людей, идентичности не будет, если национальные ценности, ее определяющие, не живут в душах людей. И это с сокрушительной убедительностью показало развитие уже постсоветской демократической России в 90-е годы прошлого века. С точки зрения православного христианина, в историческом плане мы пережили в эти годы по существу очередной этап процесса апостасии - отпадения от Бога, потому что отмена лжерелигии, т.е. коммунизма, не привела к возрождению в душах российских граждан православного христианства. В душах образовался религиозный вакуум, который и является важнейшей предпосылкой победы в России - впервые в ее истории – «общества практического атеизма» (Н.Бердяев). Все это не могло создать предпосылок для формирования в стране правового государства, а напротив, способствовало невиданному расцвету криминальных отношений. Во многом этот было обусловлено обстоятельствами распада СССР и формирования новой России. Как бы мы ни относились к Советскому Союзу, он был легитимным и международно признанным государственным образованием. Его правосубъектность была подтверждена международным правом в межвоенный период, участием в антигитлеровской коалиции в годы Второй мировой войны, решающим вкладом в разгром германского фашизма и японского милитаризма, соответствующими документами послевоенного урегулирования, составляющими основы Ялтинско-Потсдамского мирового порядка, важнейшими многосторонними и двусторонними соглашениями периода 1945-1991 гг. и т.д. Следовательно, распад СССР, который был осуществлен без учета воли его народов, без соответствующих переговоров о границах новых независимых государств легитимым назвать ни в коем случае нельзя. Соответственно, и образовавшиеся после августовской (1991 года) антикоммунистической революции и нелигитимных Беловежских соглашений постсоветские государства, включая Российскую Федерацию, нельзя было признать вполне законными. Попытка тогдашних «демократов» (Б.Ельцина, Г.Бурбулиса, А.Чубайса, Е.Гайдара, А.Козырева и др.) придать легитимность Российской Федерации на почве аникоммунизма полностью провалились. Несмотря на все их усилия, к тому же поддержанные Западом, антикоммунизм не стал государственной идеологией новой России. Проблема лишь загоняется вовнутрь, и потому начинаются новые конфликты 1992 и 1993 гг. между исполнительной и законодательной властью. Всем памятен референдум «Да, да, нет, да». Следующий этап - октябрьская (1993 года) по существу антисоветская революция, в ходе которой законный парламент безжалостно растреливается куммулятивными снарядами, то есть используется большевистский метод в политической борьбе. "Демократы" действуют как большевики. Отечественная интеллигенция, равно как и Запад, их поддерживают, что, однако, не создает легитимность новому государству. И вместе с тем "черный Октябрь" демонстрирует, что путь принуждения к свободе, конфронтация и насилие уже заказаны для России. Противоречия вновь лишь загоняются вовнутрь. Спешно подготовленная Конституция 1993 г., создающая пропрезидентскую республику, вновь не создает, однако, легитимность нового государства. Конституция принимается без общенародного обсуждения, в ситуации, когда народ, уставший от конфликтом между Кремлем и Белым Домом, хватается за соломинку – лишь бы обеспечить хоть какую-то политическую стабильность. Однако на нелигитимные (а посуществу криминальные) действия власти он отвечает разгулом преступности в стране. Этот разгул многократно усиливается после проведения Е.Гайдаром «шоковой терапии» и А.Чубайсом жульнической приватизации (разумеется, при поддержке Б.Ельциным). В этом, как представляется, состоит главная причина «великой криминальной революции» в России в 90-е гг. ХХ века. Полный произвол самой власти исключал тогда возможность формирования какой бы то ни было правовой культуры в стране. После прихода к власти В.Путина положение понемногу стало исправляться. Кремль частично восстановил субъектность государства, стал больше (по крайней мере публично) опираться на правовые нормы, наказал наиболее одиозных «приватизаторов». Одновременно было объявлен курс на защиту национальных интересов во внешней политике и национальную модернизацию - во внутренней - при опоре не только на либеральные, но и на традиционные российские ценности. Но в этом контексте и возник фундаментальный вопрос: совместимы ли традиционные национальные ценности России с задачей модернизации и перехода к инновационному типу развития? Пришлось считаться с тем, что в сознании русского народа глубоко укоренен идеал сильного государства. И это объясняется не только ностальгией по бывшей сверхдержаве – СССР, хотя она, конечно, сохраняется262. События 90-х гг. ХХ века и начала XXI века, особенно бомбардировки Югославии в 1999 г., оккупация Ирака, периодическое вмешательство западных стран в дела СНГ, затрагивающее жизненно важные интересы самой России, для многих стали свидетельством того, что Запад считается только с экономической и военной силой. В этих условиях возможная утрата Россией статуса великой державы воспринимается многими как потеря независимости, способности влиять не только на другие государства, но и на процессы внутри страны. Кроме того, как уже говорилось выше, в условиях глобализации, размывающей основы национально-государственной идентичности, российское общество оказалось перед необходимостью решения задач модернизации, а известные доныне модели модернизации строились на основе укрепления национального государства как целостной общности с устойчивыми национально-государственными характеристиками. Положение осложняется тем, что Россия не знает другого опыта преодоления кризисов, кроме как через укрепление государства. Так было на всех переломных этапах русской истории, будь то принятие христианства или борьба против татаро-монгольского нашествия, объединение земель вокруг Москвы или реформы И.Грозного, преодоление Смутного времени или петровские, а затем и екатерининские реформы, либеральные реформы Александра II или советская мобилизационная модель развития. При этом на всех этих этапах русской истории интерес национальный отождествлялся с государственным. Государство было главным критерием идейно-политической идентификации. Позиционирование по отношению к государству оказывалось важнейшей составляющей национальной идентичности, а государственное строительство – перманентным приоритетом национального развития. Процессы государственного строительства задавали параметры развития национального. В силу этих и многих других причин позиционирование по отношению к государству и сегодня остается важным референтным ориентиром в системе самоидентификации граждан России. Уровень ожиданий, связанных с государством, по-прежнему высок, а глубокое недоверие по отношению к властным структурам объясняется во многом нереализованностью таких ожиданий. И потому любое унижение России, любая попытка поставить под сомнение ее статус великой державы воспринимаются российским обществом крайне болезненно. Идеал «величия России» остается одной из основополагающих национальных ценностей не только в политической риторике, но и в национальном самосознании. Понятно, что с некоторых пор наша власть это стала учитывать. В 2000-2008 гг. мы были свидетелями того, как режим В.Путина, являющийся органической составной частью уже постсоветской демократической России, маневрировал в целях преодоления невиданного национального унижения могучей прежде державы, прежде всего, конечно, ради самосохранения. Однако мы видим и то, как декларируемая эволюция в направлении укрепления государственности пробуксовывает на месте. Режим, выполнивший функцию разрушения СССР, не может, конечно, в одночасье переродиться и стать вдруг созидательной силой. Дело, однако, не в этом. Маневрирование нынешнего режима, игры в "сильную власть" - верный признак пробуждения от спячки, предзнаменование национального возрождения, свидетельство того, что "низшую точку" разрушения и падения Россия прошла, и дальше должно начаться движение вверх. В то же время нельзя не видеть и другого: после распада СССР и избавления от коммунистических химер новая Россия стала намного более восприимчивой к ценностям даже не западным, а универсальным, касающимся не только доказавших свою успешность и эффективность экономических и политических институтов, но и стереотипов мышления и поведения. Серьезные коррективы были внесены в трудовую этику и мораль. Ключевым элементом системы ценностей в Конституции Российской Федерации 1993 г. (как, впрочем, и в Конституции СССР 1973 г.) провозглашен человек. Его права и свободы определены как высшая ценность. В числе национальных ценностей России, определенных Конституцией, находятся: утверждение прав и свобод человека, гражданского мира и согласия; равноправие народов; память предков, передавших нам любовь и уважение к Отечеству, веру в добро и справедливость; суверенная государственность России и незыблемость ее демократической основы; благополучие и процветание России; ответственность за свою Родину перед прошлыми, нынешними и будущими поколениями; осознание себя частью мирового сообщества. В Посланиях Президента России (первого и второго) Федеральному Собранию Российской Федерации подчеркивается важная роль таких ценностей, как безопасность, свобода, благосостояние, государственность, законность, человечность, гражданственность, достоинство, патриотизм, нравственность, равенство, справедливость. В Послании Федеральному Собранию РФ от 5 ноября 2008 г. Д.Медведев расставил следующие ценностные приоритеты: Справедливость, понимаемая как политическое равноправие, как честность судов, ответственность руководителей. Реализуемая как социальные гарантии, требующая преодоления бедности и коррупции. Добивающаяся достойного места для каждого человека в обществе и для всей российской нации в системе международных отношений. Свобода – личная, индивидуальная свобода.Свобода предпринимательства, слова, вероисповедания, выбора места жительства и рода занятий. И свобода общая, национальная. Самостоятельность и независимость Российского государства. Жизнь человека, его благосостояние и достоинство. Межнациональный мир. Единство разнообразных культур. Защита малых народов. Семейные традиции. Любовь и верность. Забота о младших и старших. Патриотизм. При самом трезвом, критическом взгляде на отечественную историю и на наше далеко не идеальное настоящее. В любых обстоятельствах, всегда – вера в Россию, глубокая привязанность к родному краю, к нашей великой культуре.263 Как видно, набор этих ценностей включает в себя не только ценности, заимствованные у Запада, но и взятые из исторически сложившегося культурно-цивилизационного ядра, которые, однако, вопреки ранее приведенным оценкам Д.Медведева, все же корректируются, причем в сторону индивидуализма, личной свободы, материального прагматизма, правовых норм и ориентаций на сегодняшний день, а не на утопические проекты будущего. Представляется, что эта система национальных ценностей, которая еще будет, конечно, уточняться, способна стать жизненным ориентиром граждан России, их современным мировоззрением, не разрушая культурное ядро российской цивилизации. Итак, с точки зрения универсальных ценностных ориентиров развития страна сделала стратегический выбор: гражданское общество, правовое государство и рыночная экономика. При этом, как представляется, нынешнее политическое руководство России понимает и то, что важнейшими критериями инновационного – как единственно возможного успешного - развития любой страны в ХХI веке являются два фактора: свобода и технологии. И то, и другое у России есть. Технологии (инновационные продукты) - мозги нации, вернее результат деятельности этих мозгов. Их сохранение – не только ключ к национальному выживанию, но и гарантия лидерской роли России в XXI веке. В той же мере для обеспечения инновационного типа развития жизненно необходимо сохранить и свободу, хотя в историческом плане могут быть и остановки, и временные откаты назад. Однако Россия выстрадала свободу и некий свой, национальный вариант демократии, испробовав все мыслимые варианты развития и государственного устройства и отвергла их. Именно выбор свободы дает надежду на то, что Россия в ближайшие десятилетия успешно проведет национальную модернизацию и обеспечит себе высокую конкурентоспособность в современном мире. Все сказанное позволяет достаточно уверенно констатировать, что сегодня в стране зарождается новая идеология: условно «идеология просвещенного демократического патриотизма», которая, возможно, и станет идеологией российского возрождения. Она будет сочетать в себе идеи открытого общества и личной свободы с сильной и ответственной государственной властью. Подспудно начинает формироваться и российский тип демократии, который представляет собой конституционное совмещение передовых социальных технологий Запада и тысячелетней русской исторической традиции. Путь России – не «суверенная» или «управляемая» псевдодемократия (против которой как раз и выступает третий Президент РФ), под вывеской которой скрывается авторитарная власть, а подлинно демократический и в то же время национальный тип государственности, как ее определял И.Ильин. Этот тип и есть путь к современной российской государственности, сильной государственной власти, действующей строго в рамках закона и таким образом находящей оптимальный баланс между идеей свободы и идеей справедливости. Если страна не свернет с этого пути, то впервые в истории будет достигнут компромисс между свободой, ведущей в своем абсолютном выражении к анархии и развалу государства, бунту и междуусобицам, и справедливостью, порождающей в своих крайних формах деспотию и тоталитаризм. Поиск этого баланса и есть стержень нынешней российской политики. Соблазн особого пути Составной частью российской национальной идентичности является «длинная» культурно-историческая память, представления о «великом прошлом» России. Эти представления актуализируют мифологемы о «великом народе» и «великой культуре», мессианские упования на историческую миссию России. С прошлым связываются представления о национальном достоинстве и национальной гордости, в то время, как современная политическая история ассоциируется с кризисом, со сдачей позиций великой державы и забвением национальных интересов. Поэтому столь живучей оказывается идеологема «особого пути», противопоставляемой сегодняшней модернизации. Объявить представления об «особом пути» развития России только предрассудком, пережитком традиционализма или «артефактом» было бы не только большим упрощением, но и искажением реального содержания этих представлений. Необходимо не отмахиваться от реально существующей сложной проблемы, а докопаться до ее более глубоких причин. В каждом обществе в той или иной мере распространены представления о собственной исключительности, об уникальности своего пути развития, о своей культурной специфике и т.п. Подобные представления в разных формах существуют и в США, и в странах Западной Европы, и в Японии, и в Китае, и в Индии, и во многих других странах. Россия в этом плане, конечно, не является исключением. Но специфика современной России по сравнению с перечисленными странами состоит прежде всего в том, что в настоящее время российское общество находится на решающем, во многих отношениях критическом этапе модернизации и переживает не только социально-экономический и политический, но и глубочайший цивилизационный кризис. В результате этого последнего кризиса под сомнение ставятся все основы существования российского общества, российского государства, российской культуры. Двадцать лет проб и ошибок во внутренней и внешней политике, завышенных и наивных ожиданий в отношении рыночной экономики, демократии западного типа, быстрой интеграции в мировое экономическое пространство, метаний от глобализма к изоляционизму лишь подтвердили, что путь России не имеет аналогов в мировой истории. В России оказались одинаково неприемлемы ни псевдолиберальная, ни консервативная модели развития. Произошла в общем-то закономерная и естественная вещь: очередная попытка "растворить" российскую идентичность в мировом культурно-цивилизационном пространстве вызвала мощное сопротивление. И раньше (со времен петровских реформ), и сейчас оно порождает следующие последствия:
Конечно, самобытность может быть как со знаком "минус", так и со знаком "плюс". Например, духовность - это, несомненно, позитивная часть самобытности. Именно духовность в конечном счете является гарантом российской самобытности, основным фактором невозможности привить России чужеродные ценности. При этом инструментом сохранения самобытности выступает мощное государство. Именно поэтому идея мощного государства всегда была интегрирующей идеей российского общества. И сейчас в этом обществе в политическом отношении водораздел лежит не между левыми и правыми, а между теми, кто выступает за сильное государство как инструмент выхода из кризиса и теми, кто против него. Однако за этим противостоянием стоит и более глубокий раскол, касающийся вопроса о том, какой быть России и по какому пути модернизации пойти – западному, эволюционному, моделирующему в текущем столетии положение «младшего партнера» и сырьевого придатка постиндустриальных стран, или своему, самобытному, дающему надежду на возрождение великой державы? Или тот же вопрос, но несколько в иной плоскости: пойдет ли страна по компрадорскому или национальному пути развития? Отсюда становятся ясными и корни охватившего российское общество кризиса: он связан с невозможностью перенести идеологию и практику западного либерализма на национальную российскую почву. Сейчас стало очевидно, как никогда, с начала горбачевско-ельцинских реформ: рассчитывать на то, что русский народ безропотно воспримет и будет воспроизводить идеалы, ценности и социальные формы западной цивилизации, - опасная утопия не только для России, но и для всего мира. Реакция отторжения неизбежна, она, собственно, уже происходит. Двадцать лет реформ показали, что либеральная демократия "в чистом виде" в России обречена на поражение. В историческом плане и на Западе она себя изжила. Эта модель, пусть прогрессивная для XX века, оказалась не вечной. Исторический опыт вообще показывает, что любые "идеальные" модели развития постепенно накапливают внутренние противоречия и превращаются в регрессивные. Кто может гарантировать, что то же самое в XXI веке не произойдет с западной цивилизацией? И не является ли неудача российских реформаторов привить стране элементы общества "всеобщего потребления" не признаком того, что "Россия плоха" для этого общества, а того, что само это общество себя исчерпало в культурно-цивилизационном плане? Те уродливые, безобразные формы, которые приобрели в России западные ценности являются как бы предупреждением всему человечеству. Обращаясь к текущей истории России, можно предположить, что именно с наличием национальной сверхзадачи связаны неудачи псевдолиберальных реформ. Ведь уже более двадцати лет в России пытаются насадить, отнюдь не универсальные, а преимущественно «классические» западные ценности: индивидуализм, жажду наживы, рыночные отношения времен Чарльза Диккенса и Джека Лондона, заокеанскую модель государственного устройства, демократию англо-американского типа, психологию жизненного успеха любой ценой, поставив тем самым страну «в хвост» исторического развития западных стран. Пора признать, что эти попытки не увенчались сколько-нибудь серьезным успехом. Не приживаются заморские либеральные ценности на русской почве (во всяком случае «в чистом виде»), да и только. Но не признак ли это порочности данного пути не только для России? И не играет ли здесь Россия вновь роль "удерживающего", которую она сыграла в XX веке? Россия - впрочем, как и всегда в истории - как бы сбросила все маски и покровы. Приватизация у нас родила не средний класс, а криминального нувориша. В итоге был создан не западный тип экономики, а неведомый истории феномен экономики уголовно-кланового типа. Хотели создать национальную буржуазию, а получили компрадорскую, не желающую вкладывать инвестиции в отечественную промышленность и вывозящую капиталы за рубеж. Да и в деле демократии мы оказались отброшенными на двадцать лет назад к началу перестройки. Вместо великой демократической реформы мы получили великую криминальную революцию. И сегодня России грозит не демократия или автократия, а олигархия криминально-мафиозного содержания. В ситуации, когда по существу решается вопрос «быть или не быть» российской цивилизации, представления об «особом пути» России начинают играть иную роль, чем в более благополучных странах Запада и Востока. В частности, они могут стать как основой сплочения общества и мобилизации его энергии для решения проблем экономической, социальной, политической и культурной модернизации, так и фактором архаизации общества, его деградации или отката к жесткому авторитаризму или тоталитаризму. В.Пантин выделяет следующие основные составляющие представлений массового сознания об «особом пути» развития России. 1. Оппозиция по отношению к радикальному либерализму, неприятие резкого имущественного расслоения, социальной несправедливости и произвола чиновников. 2. Потребность в патерналистском государстве, осуществляющем сильную социальную политику, заботящемся о наименее обеспеченных слоях населения и осуществляющем эффективное государственное регулирование экономики. 3. Ориентация на политический режим, сочетающий элементы авторитаризма и демократии – прежде всего всеобщие выборы на федеральном и местном уровнях. 4. Идеал великой державы, с которой бы считались во всем мире; недоверие к США и их союзникам. 5. Сохранение и развитие российской культуры, традиций, обычаев и ценностей. Как полагают В.Пантин и И.Семененко, «так или иначе, с широким представлением о необходимости «особого пути» развития России придется считаться любому политику, реально претендующему на власть. Представляется также, что игнорирование укорененности подобных представлений в современном российском обществе и причин, их порождающих, явилось одним из факторов (пусть ли самым важным) поражения российских либеральных политических партий и их лидеров на выборах 2003-2004 гг. Если российские либералы будут и дальше высокомерно отмахиваться от представлений об «особом пути» как нелепых и утопических, они рискуют полностью отдать идеи своеобразия и самобытности культурного развития России, на откуп националистическим и имперско-реваншистским силам. Последствия подобного развития идейно-политической ситуации в России, как нетрудно догадаться, могут оказаться весьма печальными».264 При ближайшем рассмотрении вышеперечисленные представления, однако, по существу ни чем не отличаются от тех, которые имеются и в других странах, в том числе западных (например, во Франции). Однако в России, благодаря титаническим усилиям наших «державников», они превратились в агрессивную антизападную идеологическую платформу, элементы которой стали частью не только элитного, но и массового сознания. И это, конечно, тормозит интеграцию России в трансатлантическое сообщество. Как же совместить жизненно важную необходимость обновления российской идентичности, связанной с потребностью успешной национальной модернизации и глубоко укорененными в российском обществе представлениями об «особом пути» и национальной самобытности? На наш взгляд, следует искать такой путь возрождения страны, который основывался бы на преемственности российских исторических традиций и ценностей при одновременном их сочетании с основополагающими демократическими нормами и принципами. Методы и пути реформ (экономических, политических, социальных, правовых и т. д.) могут быть предметом дискуссий, но для национальной элиты любой страны необходимо наличие определенных ценностей и понятий общенационального значения, о которых не спорят. Вокруг этих фундаментальных ценностей, общего взгляда на определяющие вехи истории и должно сложиться национальное согласие, столь необходимое для устойчивого и демократического развития страны, а также для интеграции России в мировое сообщество, в мирохозяйственную транснациональную систему ХХI века. Европейский вектор: неизбежность и пределы Поиск цивилизационной идентичности неизбежно ставит перед Россией вопрос о том, является ли она самобытной цивилизацией, представляющей собой особый синтез Европы и Азии, или составной частью европейской цивилизации. И, соответственно, являются ли граждане России европейцами или нет. Этому спору уже не одна сотня лет и порожден он стремлением политического класса сначала Российской империи, затем СССР, а теперь и РФ одновременно сохранить традиционные русские ценности, во многом не совпадающие с западными, и завершить модернизацию, что вряд ли возможно без взаимодействия с Европой, без заимствования ее экономической, политической и правовой практики, а, следовательно, и без частичного заимствования западных ценностей, включающих как демократические и социальные институты, так и либеральные модели в политике и экономике и нормы трудовой морали и повседневной жизни (т.е. по сути без частичного изменения ее цивилизационного генетического кода). Следует отметить, что попытки российской элиты найти эту тонкую грань между самобытностью и модернизацией с опорой на Европу до сегодняшнего дня терпели поражение. В результате Россия металась из одной крайности к другой: от резкого противопоставления себя Европе до попыток полной «вестернизации» и затем обратного попятного движения. При этом периодически возрождающиеся в той или иной форме представления о необходимости и желательности «особого пути» были и реакцией на неудачи и провалы модернизации, а в ряде случаев вели к усилению в массовом сознании антизападных настроений, традиционализма и даже архаики. На этот фактор накладывалась еще одна серьезнейшая трудность в преодолении кризиса национальной идентичности для России: глубокий традиционный разрыв в ценностях между элитными и массовыми группами. Такой зигзагообразный путь развития периодически приводил к политической дестабилизации, а в ряде случаев – и к революции. В российском обществе – как в массовых, так и в элитных его слоях – нет консенсуса по этому вопросу и сегодня, что чревато очередной дестабилизацией, если не через 1-2 года, то через 5-10 лет. Понятно, что это интеллектуальный вызов для российской элиты. Сразу хотели бы отметить, что мы придерживаемся той точки зрения, что сама история делает за Россию выбор в пользу европейского вектора развития, учитывая ее неблагоприятную демографическую ситуацию, геополитическую уязвимость, технологическое отставание, неспособность самостоятельно освоить свою территорию и природные ресурсы, натиск мирового ислама, грядущее давление растущего Китая и другие факторы. Значимость «европейской самоидентификации» для формирования как внутри, так и внешнеполитического курса страны год от года будет только возрастать. В то же время следует, конечно, учитывать и то, что Европа (по крайней мере, в лице ЕС) отнюдь не торопится включить в свой состав Россию и даже более того – весьма этого опасается. Это существенно ограничивает возможности «европейской самоиндентификации» России, хотя и не исключает ее полностью. Наконец, чрезвычайно важно иметь в виду и то обстоятельство, что при наличии многих общих исторических корней и традиций культурная идентичность России системно отличается от культурной идентичности многих европейских стран. Это исключает ассимиляционный вариант – возможность «растворения» России в Европе. Этого опасается и сама Европа, поскольку такой вариант несет в себе потенциальную угрозу ослабления степени интегрированности европейской культурной идентичности. Однако и отказ от культурного сближения с Европой был бы контрпродуктивен для развития как России, так и Европы: для России он означал бы крушение надежды на завершение модернизации, а для Европы – надежды на формирование самостоятельного «центра силы», на равных конкурирующего с Америкой и Китаем. Поэтому при всей сложности и противоречивости этого процесса, формирование и российской, и европейской идентичности должно идти (и, безусловно, идет) в направлении взаимного сближения и взаимодействия. Таким образом, по нашему мнению, формирование новой российской идентичности, которая не противостоит европейской, а сочетается с ней, - возможно и необходимо. Для этого, однако, необходимы глубокие изменения в массовом и элитном сознании, которые еще не завершены. Россия является европейской страной в силу своей судьбы, культурных традиций, географического положения. Ее будущее неразрывно связано с Европой. Потенциал российской нации может раскрыться только через творческое освоение ценностей европейской цивилизации, в формирование которой внесла существенный вклад великая русская культура. В массовом российском сознании, как констатируют многие российские социологи, идея цивилизационного и культурного (а следовательно, и ценностного) сближения с Европой значительно популярней идеи сближения с США. Если США воспринимаются сегодня скорее отрицательно, то отношение к Европе выглядит устойчиво позитивно.265 Одновременно стратегии развития, демонстрируемые Китаем, Японией и другими странами Азии, являются привлекательными не более, чем для нескольких процентов российских граждан.266 Тем не менее, ситуация в России существенно отличается от ситуации в Испании, Прибалтике, ряде стран ЦВЕ. В этих странах отношение к Европе было совершенно однозначным и непротиворечивым. Движение в Европу не раскалывало, а объединяло общество. В Испании оно знаменовало собой окончательное преодоление великодержавности, в малых странах – не только отход от России, но и их «возвеличивание» с вхождением в состав ЕС. Для России же такое вхождение было бы «умалением», превращением бывшей сверхдержавы в одну из многих стран. Это, конечно, весьма болезненно для национального самолюбия. Таким образом, сближение с Европой сдерживается не только позицией ЕС, но и нежеланием самой России становиться периферией Европы, а также неготовностью российского общества к соответствующим институциональным реформам. Общеевропейская идентичность, как и идентичность различных европейских стран, проходит сегодня через тяжелый кризис с далеко не ясными результатами. Этот процесс связан не только с новым этапом объединения Европы (расширение ЕС), но и со стремлением прежде всего старейших членов «европейского клуба», таких как Германия и Франция, защитить традиционную европейскую модель социально-экономического развития в условиях агрессии неолиберальной корпоративной культуры американского образца. Хотя у самого понятия «европейцы», отмечает И.Семененко, весьма солидный возраст (оно было впервые применено к войскам Карла Мартелла, остановившем наступление арабов в 732 г. в битве при Пуатье), однако уровень отождествления граждан европейских стран с Европой далеко отстает от темпов европейского строительства. Феномен «европейского» сознания остается размытым. Гражданская лояльность европейцев по-прежнему носит государственно-национальный характер, а в системе самоидентификации более значимыми оказываются региональные и локальные уровни. Процесс формирования общего поля европейской идентичности идет трудно и мучительно из-за наличия глубоких социокультурных разломов как между представителями различных эшелонов интеграции, так и внутри западных обществ. При этом многие активные сторонники евростроительства считают, что сила Европы – в ее разнообразии. В этих условиях Россия стоит перед необходимостью не отмены национальной системы ценностей, а формирования обновленной национальной идентичности, сочетающей ценностные традиции, обеспечивающие социальную интеграцию, и ценности современного либерального общества, при сохранении основных культурно-цивилизационных кодов российской цивилизации. Разница между вестернизацией и национальной модернизацией раскрывает российский историк В.Согрин: «В связи с перипетиями современной модернизации в российском обществе не умолкают споры о ее оптимальном варианте. Среди многих точек зрения главными являются две. Первая, отстаиваемая сторонниками «чистых» радикально-либеральных реформ, доказывает, что исторические особенности России – это не более, чем идеологема, что плодотворны только универсальные рыночные механизмы, которые и должны быть освоены. Радикал-либералы доказывают, что основы современного общества, как и соответствующая им ментальность, культура и социальные нормы, могут оформиться достаточно быстро, а болезненный этап будет пройден в течение жизни одного поколения. Любой же вариант реформ, альтернативный радикал-либеральному, вернет Россию на круги стагнирующего коллективистского общества. Другая точка зрения состоит в том, что Россия должна найти оптимальный национальный вариант российской модернизации, который определяется одними как «либерально-консервативный», другими – как «консервативно-либеральный», третьими – как «адекватный», но который в любом случае должен учесть цивилизационные характеристики России и быть сплавленным с ними».267 После реформ Петра Великого, а особенно Екатерины II, Россия заняла никем неоспариваемое место в «концерте» европейских держав. И здесь мы сталкиваемся с парадоксом: имперская царская Россия воспринималась Европой в качестве своей составной органической части, а современная Россия, казалось бы вставшая на путь демократии, покончившая с «имперским» прошлым, Европой отторгается. А еще Европа относится к России так, будто у нее за плечами не 11 столетий государственности, а всего без малого два десятка лет… Это происходит потому, что Европа до сих пор не доверяет новой России, поскольку процесс дебольшевизации в ней не завершен. Расстрел Парламента в октябре 1993 года; война в Чечне; нередко звучащая антизападная и антиамериканская риторика; провокационные угрозы в адрес соседних стран; раболепное заигрывание с коммунистическим электоратом, в том числе путем воскрешения советской символики; расплывчатость национальных интересов, неспособность к их твердой и спокойной защите; отсутствие у государства политической воли к самоопределению вообще - все это рецидивы отнюдь русского и даже не «имперского», а большевистского сознания. К несчастью, именно такого сознания в России пока слишком много, а имперского - слишком мало. Вот и относится к нам Европа не как к России, а как к уменьшенному, ослабленному и потому озлобленному СССР, ядру «империи советского зла». Продолжение необольшевистского курса, в какие бы одежды он не рядился – «коммунистические» или «либеральные», – грозит отторгнуть от России новые народы и территории, взорвать «российский евразийский проект» с катастрофическими последствиями для всего мира. И все же и по культурной ориентации, и по уровню технического развития Россия является страной Большой Европы, находящейся на индустриальной и отчасти научно-индустриальной ступени. Ее производительные силы качественно отличаются от производительных сил третьего мира и, наоборот, принципиально не отличаются от тех, которые есть на Западе. В России тот же тип квалификации работников, тот же класс машин и механизмов. Проблема в том, что в России долгое время господствовали, - впрочем, в своем большинстве исторически обусловленные, - иной менталитет, иная культура трудовых отношений, иные производственные отношения и иная социальная организация, и именно эти обстоятельства мешают стать равноправным партнером Большой Европы. Когда в России устоятся новые общественные отношения, изменится трудовая мораль, будут преодолены разрушительные последствия переходного периода, Россия по праву вновь сможет претендовать на то, чтобы стать ее неразрывной органической частью. Традиция и Современность: поиски синтеза Все эти вопросы, как представляется, имеют прямое отношение к формированию нового внутри- и внешнеполитического курса России. Последовательные сторонники возрождения «самобытной» российской цивилизации исходят из представления о принципиальной неподверженности ее базисных элементов каким бы то ни было модернизационным трансформациям, а потому видят в ней естественный и нерушимый оплот мирового антизападничества. В этом случае решение проблемы социальной консолидации видится на путях превращения России в мировой центр антизападных, антикапиталистических, антиглобалистских сил, объединяемых в международной среде неприятием западной системы ценностей и основ западной цивилизации. Однако и в этом случае заимствование «технических» элементов западной цивилизации оказывается непременным условием эффективного противостояния Западу. Их оппоненты, в свою очередь, исходят из того, что Запад как консолидированное цивилизационное целое убедительно продемонстрировал свои неоспоримые преимущества в глобализирующемся мире, и потому попытки социальной консолидации путем реконструкции и воссоздания традиционных основ российской цивилизации в современных условиях заведомо бесплодны и бесперспективны. В рамках этого подхода переход России на инновационный тип развития обусловлен сменой ее цивилизационной парадигмы, т.е. отказом от традиционной системы ценностей. В этом случае императивом российского развития видится имплантация и последующее освоение западной системы ценностей и «кодов» западной цивилизации, а желанным результатом – вхождение в качестве составной части в цивилизацию «объединенного Запада». При очевидном антагонизме этих подходов их роднит бескомпромиссное стремление подавить, уничтожить чужеродные или национальные ценности, цивилизацию, культуру. И в том, и в другом случае проблема поиска и последовательного выстраивания цивилизационных и ценностных оснований российского развития в условиях Современности оказываются «сняты» предрешенным выбором той или иной «идеалтипической» конструкции. Оба этих подхода отказывают российскому обществу в наличии имманентной ему субъектности, и потому переводят проблему в плоскость глобальных геополитических абстракций. По существу Россия, потребности ее внутреннего самообновления вновь приносятся в жертву некоей судьбоносной для Мира миссии (будь то борьба с «капитализмом», «империализмом», «глобализмом», либо, напротив, служение «либеральной миссии», поддержка Запада в его борьбе с «варварством» и проч.). В то же время поиски стратегии ценностной и цивилизационной адаптации России требуют более глубокого и всестороннего анализа новых возможностей, открывающихся в условиях глобализующегося мира. Более того, интеграция России в мировое сообщество возможна лишь при условии успешности ее внутренней консолидации на основе синтеза (всякий раз, по определению, уникального) Традиции и Современности. В противном случае «интегрировать» по сути будет нечего: радикальное решение как «почвенническое», так и «западническое», форсирует процессы дальнейшей дезинтеграции российского общества, утраты и распада национально-цивилизационной идентичности, и потому речь будет идти уже скорее не об «интеграции» России как самостоятельного целого в сообщество более высокого порядка сложности, а об освоении отпадающих от него территорий и этнонациональных общностей иными субъектами современного мирового развития. |
Похожие:
 | ... | | Научный рецензент – профессор кафедры мировой политики факультета мировой экономики и мировой политики гу-вшэ м. З. Шкундин |
| Авторы законопроекта "о валютной политике рф" решили, что, если кто-то не хочет признавать рубль мировой резервной валютой "по-хорошему",... | | Кнр носили братский, союзнический характер. В 21 веке взаимоотношения между нашими странами стали стратегическими, а в рамках Шанхайской... |
| Доклад подготовлен на основе ситуационного анализа, организованного в 21 января 2005 г. Институтом Европы ран, журналом «Россия в... |  | |
| Факультет мировой экономики и мировой политики отделение «Регионоведение» Кафедра мировой политики | | Факультет «Мировой экономики и мировой политики» Отделение «Мировой экономики» Кафедра «Международного бизнеса» |
| Факультет «Мировой экономики и мировой политики» Отделение «Мировой экономики» Кафедра «Международного бизнеса» | | Факультет/отделение факультета/Подразделение: Мировой экономики и мировой политики / Регионоведение Кафедра Мировой политики |