ДНЕВНИК. 1913 год
октября
Как часто говорю я: суета и пустое,— но жизнь по ту сторону мира для меня закрыта. Я еще слишком тщеславно люблю все, что вокруг, и Бог для меня скрыт. Я знаю время, в которое живу, и себя в этом времени.
А жить в Боге значит совсем по-другому жить, так, как никто из живущих миром и не знает. Если перейти порог, отделяющий человека от жизни в Господе, сразу другим все станет, и ничего не будет странным из того, что теперь кажется таким.
У Бога нет противоречий и нелепостей, только помнить надо, что у Него нет Будущего и нет Прошлого. У Него нет ни добра, ни зла, ни гордости, ни смирения, сознание только Вечности и Веры.
Господи, не теперь (а почему не теперь?), но Ты приведешь меня в Свет Твой, в Мир Твой, в Правду Вечности Твоей! Я ничего не делаю, чтобы быть с Тобою. Но я верю, что Ты хочешь, чтобы я был с Тобою.
А.В.КОРСАКОВА - Н.Н. ЛУНИНУ
октября 1913 года. Шлесйхейм
Дорогой друг Юкс, благодарю Вас за письмо и за вырезку. Впрочем, об этом сейчас не хочется. Лучше об Вас и об Ваших настроениях. Если бы я была в данный момент на три года моложе, как во время нашей гельсингфорской переписки, я нашла бы много свежих и бодрых слов и чувств. Иногда они вдыхали и в Вас часть той жизненной веры и радости, которой я была тогда полна. Что же отвечать Вам теперь? Молчаливое рукопожатие было бы, пожалуй, самое верное для моего теперешнего настроения, да еще улыбка уже умирающего сожаления об ушедшей, умершей юности и свежести. От прежней Юкси немного осталось. Впрочем, может быть, так всегда бывает с теми, кто не хочет «с закрытыми глазами быть счастливым». Помните, как мы говорили: «Мир светел?» и отвечали: «Любовью».- Светел ли он? Друг, скажите! - И сколько, сколько любви надо иметь, чтобы, и познав, находить его светлым. Да и при всей любви кто сможет быть больше, чем только Дон Кихотом? - Я в прошлом еще году перечитала этот роман и, право, готова была преклониться перед образом этого идеалиста. А теперь все обдумываю форму, в какую можно было бы вылить мое представление о нем. Думаю, что сделаю себе экслибрис с его изображением.
Когда-то и я, полная надежд и идеалов, пыталась бороться с великанами на благо человечеству. Мои бока болят еще и теперь от тех ударов, которые я получала. И, как и он, в конце концов пришла к выводу, что ничего сказочного на свете нет, и дико принимать мельницу за великана.
Трезв и холоден свет, единственное это искусство. И это все, что остается для нас. Вы познали и прозрели много раньше меня. Во многом Вы были старше меня, хотя и моложе. Тогда Вы были мне часто так непонятны. Помните, какие титанические усилия я прилагала, чтобы постичь Вас?! — Господи, только вспомнить! И как это было прекрасно и как я теперь уже не способна кем-нибудь так «увлечься».
Вот что грустно, так это утрата Ваших писем, стихов в прозе, как Вы их называете. Я Вам за них всегда, всю жизнь буду благодарна. Они мне много дали и во многом помогли. Жутко мне, что Вы теперь среди людей, о которых пишете. Стены, нелепо, неумно, ни одного слова искреннего. Юкс, милый друг, берегите свою душу от лукавого, пусть она, познав все, остается чистой и честной. Юксинька, не забывайте Пушкина. Ведь Вы же художник. Вы дитя Духа Святого. Мне что-то страшно. Думайте о России, о том ужасе, какой в ней царит. Недавно папа прислал мне целый пакет газет. Как живут, как умирают у нас! — Ах, уехала бы я домой, сколько работы, сколько сил надо. Но я связана. Да крадется холодная, ясная мысль: почему и что ты можешь сделать?! Напишите мне, что теперь у нас. есть ли свежие силы еще.
Друг, соберитесь с духом и напишите мне. Как всегда, Ваша Юкси.
ДНЕВНИК. 1913 год
1 ноября
«Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден или горяч!» Откровение Иоанна. 3.15.
|
