Санкт-петербургская академия театрального искусства
Скачать 5.28 Mb.
|
300 Вениамин Фильштинский. Открытая педагогика В.Ф. Тем более, давайте тогда сэкономим термин «ролевой тренинг». Когда придумаем что-то соответствующее, тогда востребует -ся тренинг подхода к роли. У нас есть, конечно, этюдный метод, но в период перехода к тексту — тут тормоза. Как делать этюд с текстом, как себя будить, уже имея текст? Может, должны быть какие-нибудь ритмические способы: ходить и наговаривать текст, скажем, Лорепцо в каких-нибудь ритмах, или актер в пластическом движении должен находиться, уже говоря точный текст Лоренцо? Л.Г. Это мы немножко пробовали на том курсе, когда были настройки перед «Дядей Ваней». Там были у нас такие разминки, когда каждому предлагалось выбрать из роли самое важное, а дальше делали разные варианты с этим самым главным. В.Ф. А почему мы не делали это в «Ромео и Джульетте»? Как придумать тренинг, который всколыхнет роль, когда уже выучен текст, зафиксирована мизансцена, сделает все жизненным потоком? Л.Г. Это самое сложное. Однако позвольте для ответа на ваш вопрос вернуться к нашим психофизиологическим экспериментам. Мы взяли материалом для исследования изменений мозгового обеспечения в процессе проживания предлагаемых обстоятельств в третьем акте «Дяди Вани», то есть, взяли отрицательную эмоцию и у актеров, и у иеактеров (контрольной группы), и выяснилось, что у актеров сильное возбуждение — активация, а у не актеров — ничего. Но нам нужно было взять и положительную эмоцию, такой в «Дяде Ване» нет, а брать еще одну пьесу было нельзя, так как всерьез невозможно за один час (время эксперимента для каждого) побыть и собой, и Войницким, и кем-то еще. Поэтому я и придумала: пусть проживают ситуации, которых у Чехова нет, но что было бы, «если бы ...». Например, Войницкий входит с букетом, а Елена одна и принимает от него цветы и т. д. И студенты сочиняли, что могло бы быть, как бы они себя вели. Была зафиксирована активация гораздо большая, чем в чеховской ситуации. Более того, небольшая активация была зарегистрирована даже у контрольной группы. Мы тогда не знали, с чем это связано: то ли со знаком эмоции, то ли с тем, что они сочиняли здесь и теперь. Они вынуждены были думать, как поступить, что сказать, воображение метнулось в прошлое и в будущее (в то будущее, которое ждет их, как бы они не поступили). А на нынешнем курсе мы получили новое подтверждение: сделали аналогичную регистрацию характеристик мозгового обеспечения по «Ромео и Джульетте», там внятно есть и положительные, и отрицательные ситуации. Положительной ситуацией стал «Бал- Диалоги с коллегами 301 кон» и для Ромео и для Джульетты, а отрицательной — «Склеп». Выяснилось, что положительная ситуация у актеров вызвала небольшую активацию, а отрицательная — мощное возбуждение. То есть, паша «сумасшедшая» активация в положительной ситуации на материале «Дяди Вани», скорее, связана не со знаком эмоции, а со способом проживания — «не знаю, что будет дальше». Что это такое? Скорее всего, знание того, что будет у автора, мешает настоящему воображению, мышлению, возбуждению. Причем, интересно, что отрицательная ситуация все равно сильно возбуждает, а положительная — нет, хотя в отрицательной также известно будущее, но, видимо, в отрицательных ситуациях, даже воображаемых, мы успеваем по-настоящему испугаться, а по-настоящему обрадоваться труднее. Тем не менее, возбуждение наступает, и воображение начинает работать, когда актер должен по-настоящему принимать решения, думать, как себя вести в предлагаемых обстоятельствах. Это уже очевидный факт. Что с этим делать? Забывать? Как сказал Демидов, забыть текст?.. Вероятно, это также можно делать при помощи воображения. В.Ф. Все-таки навык подхода к роли через тренинг в период выученного текста — вот одна из главных сегодняшних задач... 2004 г., 6 мая РЕПЛИКИ В Иркутске больше никогда не буду. Скорее всего. Уж слишком далеко. Но иркутский семинар — десять дней в марте 2003 года — остался сильным воспоминанием. Дневниковую запись иногда перечитываю. Хотя лица уже забываю... Помню лишь актера Сашу Чернышева (он же работник музея декабриста С. П. Трубецкого), помню Лену Антонову, кукольницу, легкую, живую молодую женщину с горящими глазами (потом оказалось, что ей 46 лет). Помню, как они возили меня на Байкал, где были белые сшивы прозрачных льдин метровой толщины, под ними виднелась зеленая глубь воды... В Иркутске уже не буду... Как, впрочем, скорей всего, и в Омске, и в Бухаресте, и в Вашингтоне — там я тоже уже вряд ли буду еще раз вести семинары... Но главное, с каким чувством уезжаешь. Уезжаешь ли ты взволнованным? Оставляешь ли взволнованными людей? «Успешный семинар», «неуспешный семинар» — это условно. Научить чему-то (или переучить) за несколько дней нельзя. А взволновать можно. Вот и в Иркутске... Остались небольшие листки-анкеты с различными актерскими каракулями на тему: «Что мне дал семинар». Перечел их снова не без гордости. «Вы всерьез напомнили нам забытые истины, которые, оказывается, остаются правдой». Или: «Любимые мои коллеги, не надо ничего играть. Давайте жить на сцене. Может, тогда мы и не умрём». Такое вот послевкусие... А в Синае (Румыния) разнокалиберные перуанцы, румыны, канадцы, французы в конце семинара вдруг почувствовали себя вместе, объединились, чуть ли не породнились. Об этом они говорили во время прощального вечера. Они, мол, раньше ничего подобного не испытывали... А в Омском ТЮЗе молодые актеры сказали после наших занятий, что, мол, вы (т. е. я, Галендеев и Васильков) оказались моложе нас, и мы теперь тоже хотим стать моложе. Такой вот эффект, такой сдвиг... Да, научить нельзя, но взволновать можно. А. В. Эфрос замечательно написал о том, как кривляется порой наш брат режиссер, распускает хвост на глазах у людей, присутствующих на репетиции, — смотреть тошно'. Могу добавить: а как кривляется наш брат педагог... Даже если на уроке не присутствуют зрители... Ведя урок, всерьез работая, он вдруг начинает (как это ни странно) еще и ... играть в «Педагога», «Мудреца», «Всезнайку», «Гуру»...(Это я ведь не про других, не на зер- 1 Эфрос А. Профессия — режиссер. — М., 1993. ами 303 диалоги с коллег; ю ) Да да Работаешь, разбираешься, мучаешься, вместе с уче-КаЛ°мГвЯпоисках смысла эпизода - это все нормально. Но вдруг наскочил никамив I ^^ понятие (Может быть, на слишком знакомое...), на старую Н3 лоханную формулу, схватился за нее и стал сыпать непререкаемыми °ТРмнями а то и укорами в адрес учеников, стал иронизировать, а то и зли-истинами, ^у ^^^ ^пые в общеМ| <<воспарил над толпой». А потом ТЬивляешься - чего это ученики вдруг приумолкли, стали смотреть напу-Уоь,ип отчужденно, холодно. Г Ох нельзя «преподавать», «преподносить» истины, нельзя красиво го-ппить вещать, «мастер-классить», очаровывать собой, любимым... Не су-тествует никакого преподавания. Есть лишь живое общение, живой поиск Истины живое сотрудничество педагога и ученика, совместная «езда в не-знаемое»... * * * Лена Калинина, которая играет Соню в додинском «Дяде Ване», с некоторым недоумением и смешком рассказала мне, что какая-то зрительница ждала ее целый час у служебного входа после спектакля (правда, Лена об этом не знала, иначе поторопилась бы). Женщина ждала и с волнением попросила автограф. Я говорю Лене: «Что же ты это не ценишь? Ты же вместе с другими актерами волнуешь людей!» Об этом в последние годы я часто говорю со студентами. О миссии актера. Как хотелось бы привить им чувство миссионерства. Мне кажется, если бы актеры это понимали, они были бы счастливее. Если бы они понимали, что они смягчают сердца, дают людям надежду. * * * После плохого урока настроение обычно угнетенное. И держится оно довольно долго. Но бывает и по-другому. Бывает, настроение быстро улучшается. Каким образом? А вот как. Сел за педагогическую тетрадь записывать урок и «схватил ошибку». (Выражение А. В. Эфроса). Вот же она. Даже не одна, а несколько. Одна ошибка методическая, другая — тактическая, третья — вообще чисто психологическая: давил на студентов (такое я называю «жлобской педагогикой»). В общем: век живи — век учись. Посидел за педагогической тетрадкой, проанализировал урок... решил: «Завтра нужно сделать так...» Глядишь — настроение и исправилось. Приезжаешь на преподавание. Ну, скажем, в Варшавскую театральную академию. Первые уроки... Вещаешь старые истины. Например, «физическая жизнь - это начало всех начал...», «Этюд - это главный инструмент артиста...», «Надо открывать зрителю свою внутреннюю жизнь...» и "Р04^ и прочее. Вдруг чувствуешь - сопротивление. Чувствуешь, не убедил, чувствуешь, не понимают, холодны, гаснут... ,поитао Что делать? Только ли дело в отсталости, заскорузлости стУДДнта. А, может, надо и самому что-то пересмотреть, усомниться в своих постулатах, в старых формулировках, в последовательности обучения? А Язвительно ли физическая жизнь - это то, с чего надо начинать? А действительно ли душу артиста можно распахивать только этюдом? А действительно ли 304 Вениамин Фильштинский. Открытая педагогика надо доверять зрителям свои интимные переживания?.. Нужно по-честному поставить перед собой вопросы. Нужно по-настоящему во всем этом усомниться! И отказаться от некоторых своих идей или их наново обосновать. Иногда чувствуешь свое педагогическое бессилие: и сам процесс обучения идет как-то бестолково, и результат убогий. Но бывает, что вдруг начинаются чудеса: студенты вырываются на новый уровень, подтверждают свою талантливость, мощно импровизируют. Тогда испытываешь прилив радости, и тогда тебя посещает гордая мысль: а ведь мы их, наверно, правильно учим! Перечитываешь иногда свои в разное время написанные педагогические заметки и поражаешься: сколько противоречий! Невольно лезет в голову пушкинское: Пересмотрел все очень строго; Противоречий очень много. А ведь эта «самокритика» возникла у него в «Онегине» — в таком цельном, в таком живом... Разумеется, с Пушкиным мы не сравниваемся, но (льщу себя надеждой), может быть, и наши противоречия — суть отражения живой жизни, живой педагогики. ИЗ ПРОШЛОГО В этом разделе публикуются материалы из педагогического опыта, педагогического наследия крупнейших мастеров отечественной театральной педагогики, с которыми мне посчастливилось в свое время работать — с Аркадием Иосифовичем Кацманом (1921-1989) и с Львом Абрамовичем Додиным. Замечу, что педагогическое сотрудничество с этими двумя выдающимися педагогами как раз и предшествовало возникновению нашей мастерской. Так что читатель, возможно, увидит в этих заметках некие педагогические истоки и некие переклички с нашей практикой и воззрениями. НА УРОКАХ А. И. КАЦМАНА Прошло два года со дня смерти Аркадия Иосифовича Кацмана1. Я попытаюсь мысленно вновь побывать на его уроках, посидеть с ним рядом у педагогического стола, подумать. Разумеется, я не претендую ни на какую «концепцию» педагогического творчества, тем более, на концепцию творческой личности А. И. Кацмана. Просто попробую вспомнить кое-что из того, что было, не боясь отразить в этих воспоминаниях даже какие-то противоречия творческой методологии или практики А.И. Во-первых, это субъективно, лично мне какие-то вещи кажутся противоречивыми, а на самом деле это, может быть, и не так, а, во-вторых, лучше правдивые воспоминания о человеке со всеми живыми нюансами, чем поверхностная легенда. Порою легенда бывает равнодушна. Я был рядом с А. И. Кацманом четыре с лишним года, с марта 1985 по июнь 1989 года. Хорошо помню первый наш разговор 1 Первая публ.: Филыптинский В. М. На уроках А. И. Кацмана // А. И. Кац-ман — театральный педагог: Статьи. Воспоминания. Архивные материалы. СПб., 1994. Из прошлого 307 7 марта 1985 года, когда, приглашая меня, как он выразился, «поработать» на его курсе, А.И. великодушно говорил о «тандеме». Но, разумеется, ни о каком тандеме речи не могло быть, — он был таким мощным и таким по праву полным руководителем курса. Какой уж там тандем! Что не исключало споров о каких-то творческих проблемах. Великое спасибо ему за то, что он допускал эти споры, создавая дискуссионную атмосферу. Он всегда придавал большое значение «Началу»: началу урока, началу первого тура вступительных экзаменов, началу курсового зачета и т. д.; придавал этому особое значение, волновался перед «Началом», заставлял себя волноваться перед «Началом», заставлял других волноваться, «провоцировал» начальное волнение и т. д. Вспоминаю, как перед уроком он «со свитой», с нами — педагогами, движется по нашему узенькому институтскому коридору мимо ректората, мимо партбюро, и вот мы уже подходим к лестнице, поднимаемся на первую площадку... Там, наверху, па третьем этаже, — уже суета, слышен гонг... Мы поднимаемся выше... Слышатся какие-то крики, шепот: «Идет... идет... идет». И вот мы подходим к двери в 51-ю... Тут, как правило, стоит много гостей, которые пришли на урок Кацмана. А.И. торжественно стучит в дверь, там иногда просят «еще, еще минутку», он улыбается, разводит руками, поворачиваясь к гостям, мол, вот такие-сякие, но при этом испытывает удовольствие, предвосхищая, что там придумано что-то интересное, что-то важное, ну пусть, мол, возьмут еще две-три минуты... ...Или вспоминаю другую мизансцену «Начала». А.И. задерживается. Мы уже все стоим наверху, на площадке около 51-й, он появляется внизу на лестнице, в своем кожаном пальто, и мы в торжественном почтении ждем, когда он поднимется. Может быть, он иногда чуть-чуть опаздывал больше, чем следует, опаздывал специально, чтобы нагнетать перед уроком напряжение?.. Но вот дверь в 51-ю открывается, мы в окружении толпы гостей входим в «предбанник», в коридорчик внутри помещения, где справа на стене помещены многочисленные афиши спектаклей класса, спектаклей прошлых выпусков (когда А.И. работал вместе с Л. А. Додиным). Тут знаменитые «Братья и сестры», «Ах, эти звезды» и «Если бы, если», «Братья Карамазовы» и «Бесплодные усилия любви» — огромное количество афиш, подаренных этому знаменитому классу разными людьми и театрами. В общем, справа — иконостас. Введя гостей, Аркадий Иосифович традиционно обращается к ним с маленькой преамбулой: «Это нам подарили афиши. Это — афиша та- 308 Вениамин Фильштинский. Открытая педагогика Из прошлого 309 кого-то, а эту надпись сделал собственноручно Артур Миллер, а это — от французского режиссера такого-то, а это — клюшка с автографами сборной Советского Союза по хоккею, которые были у нас в гостях» и т. д. После этого входная дверь за нами запирается, и мы все входим непосредственно в класс. Но и тут еще продолжается некоторое время особая суета, пока все рассаживаются... А.И. снимает свое кожаное пальто, просит его положить на задний ряд стульев... Мне кажется, этот жест — войти в аудиторию, как бы небрежно, в верхней одежде, здесь же рядом с рабочим столом ее снять, эта манера была заимствована у Г. А. Товстоногова. В студенческие годы я присутствовал иногда на уроках Товстоногова в его режиссерском классе (я учился параллельно): Товстоногов, чуть запаздывая, приходил, рядом с режиссерским столом снимал свое роскошное, легкое пальто, привезенное только что из Лондона, где он был на гастролях, садился в кресло, закуривал и начинал урок. (Тогда все это было большой редкостью: и гастроли лондонские, и пальто...) Словом, в этом «раздевании» у А.И., мне кажется, было что-то «товстоноговское». Может быть, подсознательно, а, может быть, и не случайно он и в этом подражал Товстоногову... Вообще его любовь к Товстоногову, его обожествление Товстоногова для меня лично всегда были очень трогательны. Он любил Георгия Александровича, высоко чтил его. Много раз повторялось имя Товстоногова в мастерской но всяким поводам. Даже когда нужно было, работая над отрывком или этюдом, приводить не только профессиональные, но и жизненные примеры, то и в этом случае приводились примеры «из жизни Товстоногова»: «Однажды Г. А. Товстоногов привез из-за границы какой-то особенный индийский чай...» и т. д. Вечером, после поздно закончившегося урока А.И. спускался вниз, в преподавательскую, и звонил «кому-то». Кому — было ясно. Он звонил Товстоногову: «Как дела? Как здоровье? Возможно, я сейчас к вам заеду...» Итак, начало урока было торжественным. Сам урок, как известно, начинался с зачина. Надо сказать, что всем этим ритуальным, традиционным творческим заданиям — «зачинам», «летописям», «икебанам», «напиткам» — А.И. придавал огромное значение. Я сейчас не буду углубляться в вопрос, кем были изобретены или как были развиты эти творческие задания и упражнения, важно отметить, что в классе Кацмана их высоко чтили. Они эффективно использовались мастером для воспитания целого ряда профессиональных свойств. Потом, уже после смерти А.И., продолжая вести курс, я неоднократно убеждался, что это, пожалуй, самые сильные «внедренные» в студентов элементы педагогического наследия А. И. Кацмапа. Постепенно забывали методику его разборов, формулировки (конечно, все это где-то откладывалось, но, как говорится, «в воздухе не висело»), а вот «зачин», вкус творческого изобретения, творческого возбуждения, фантазирования, испытанные студентами в момент изготовления «летописей», «зачинов», «икебан» — это с ними осталось как часть их творческой крови навсегда. А.И. неоднократно говорил о важности этих творческих ритуалов. Например, он говорил, что плохой «зачин» вреден, ибо означает, что душа ие трудилась при его создании. Он подчеркивал, что обязательно должна тренироваться душа, что это упражнение вырабатывает психологическую установку на творчество, на праздник, это он внушал и нам, педагогам, и студентам. Считая, что в «зачине» должно быть острое, возбуждающее актеров обстоятельство, не жалел времени на анализ удовлетворительных «зачинов», на «разгром» плохих. Он произносил длинные «разгромные» речи, очень эмоциональные, страстные, если попадался плохой «зачин», и, естественно, поддерживал хорошие «зачины». Он много говорил о «летописи», о том, что она не может быть прямым отражением предыдущего дня, все должно быть по-своему увидено, заострено, придумано. Одним из любимых его упражнений, которое он пестовал, «дегустировал» и разрабатывал, был — «напиток»... Я уже не говорю про «икебану»! Обсуждению «икебаны» он придавал особое значение. «Кто хочет сказать?» — звучал после представления «икебаны» его вопрос. Воцарялась тишина... И через несколько секунд начинались подробнейшие попытки разобраться в сути: хорошая «икебана» или плохая, выразительная или невыразительная, творческая или нетворческая, со вкусом сделанная или без вкуса, театральная или не театральная и т. д. Наконец, вступал в разговор Мастер. Он не только обсуждал, но норой начинал тут же увлеченно работать над «икебаной» вместе со студентами, переделывая ее, улучшал, «утончал» и т. д. Позволю себе отметить, что иногда, особенно, когда дело подходило уже к концу второго курса, или на третьем, па четвертом курсах, эти ритуальные задания несколько формализовались, становились чуть-чуть дежурными, чуть-чуть пустоватыми, лихими внешне, но холодными по существу. Тут, как мне тогда казалось, надо было как-то эти ритуальные упражнения корректировать, менять задания, освежать подход к ним, но А.И. был упрям в верно- |
Похожие:
 | Конституции Российской Федерации, и право на творчество и творческую деятельность, предусмотренное статьями 10 и 27 Закона РФ «Основы... |  | Введение в театроведение / Сост и ответств ред. Ю. М. Барбой. Спб.: Издательство Санкт-Петербургской государственной академии театрального... |
| «Санкт-Петербургская государственная художественно-промышленная академия им. А. Л. Штиглица» | | Московской области «Центр развития театрального искусства «Московский Губернский театр» (далее гаук мо "Московский Губернский театр"),... |
| Утверждены на заседании кафедры «Бухгалтерский учет и аудит», протокол №8 от 23. 03. 2004 г | | «Санкт-Петербургская детская музыкальная школа имени Андрея Петрова», осуществляющее образовательную деятельность на основании лицензии... |
| Курс лекций для студентов специальности 080109 «Бухгалтерский учет, анализ и аудит» очной и заочной формы обучения | | Морозова Н. В. Налоговые расчеты в бухгалтерском деле. Методические указания к выполнению контрольной работы. Спб.: Спбглта, 2010,... |
| Морозова Н. В. Налоговые расчеты в бухгалтерском деле. Методические указания к выполнению контрольной работы. Спб.: Спбглта, 2010,... | | Обращение к участникам митинга работников театрального искусства 22 декабря 1919 г |