Воспоминания и размышления о прожитом и пережитом (в назидание потомкам)
Скачать 2.84 Mb.
|
Мои отношения с сестрой складывались не лучшим образом, и отнюдь не по её, а больше по моей вине. Припоминается такой случай, могущий послужить подтверждением сказанному. Однажды на ужин мать налила в глубокую глиняную миску нам молока, дала по куску хлеба. Сестра в пику мне отказалась кушать, мол, сейчас не хочу, поужинаю после, а я не мог смириться с такой провокационной постановкой вопроса. Так как свободной посуды не оказалось, я положил поперёк миски ложку, разделив её таким образом на две равные части и сказал: «Ты свою половину можешь оставить на потом, а я свою буду есть». Сестра с такой постановкой вопроса согласилась, но когда заметила, что и в её половине миски молока заметно поубавилось, подняла крик и полезла ко мне драться. Я, защищаясь, естественно, не остался в долгу. На крик прибежали родители. Сестра взахлёб рассказывала, как было дело, а я вносил лишь уточнения и поправки, доказывая, что я ни в чём не виноват. Чувствуя однако неладное, не дождавшись разбора дела, выскочил из избы и бросился бежать в лес. Отец сел на кобылу, догнал меня и посмеиваясь ехал рядом. Поняв, что от порки не уйти, я сел на луг и горько заплакал. Отец слез с лошади, дважды огрел меня путом и сказал: «Можешь идти домой, но впредь оставь такие свои проделки». Так, с помощью ремня, а иногда зуботычины и подзатыльника, используя также другие антипедагогические приёмы, с незапамятных времён воспитывалось подрастающее поколение настоящими родителями, не имеющими понятия о том, что такое педагогика. В этой связи припоминается высказывание академика Келдыша, который, докладывая о проверке состояния науки в пределах страны, сориентировал внимание руководства на роль разных наук, которые, по его мнению, делятся на естественные, неестественные и противоестественные. К числу последних относится педагогика. С его точкой зрения нельзя не согласиться. В наше время развелось столько педагогики разных мастей и оттенков, что на изучение её по учебному плану университетов педагогического профиля отводится больше часов, нежели не так давно так же необоснованно отводилось на историю КПСС, политэкономию социализма и капитализма, диалектический и исторический материализм, научный и антинаучный, к сожалению, только утопический коммунизм. При такой установке дело подготовки настоящих высококвалифицированных специалистов как хромало, так и поныне хромает на обе ноги. Воспитание настоящего, законопослушного человека как полезного гражданина – это прежде всего удел семьи, тогда как подготовка высококвалифицированных специалистов в соответствии с требованиями времени всецело зависит от школы. С учётом сказанного должна планироваться и проводиться работа по воспитанию и обучению подрастающего поколения. Конечно, школа всех степеней должна заниматься воспитанием с учётом изучаемого фактического материала преимущественно по истории и литературе и возрастных особенностей обучающихся. Однако, воспитание настоящего патриота, а не космополита, предполагает усвоение комплекса знаний о совершенном и совершаемом народом во главе с его выдающимися светскими и военными руководителями, деятелями искусства, отечественной литературы и культуры. При этом сведения по истории и литературе следует по возможности преподносить и внедрять в сознание обучающихся во взаимосвязи. Например, слова А.Н. Некрасова, певца скорби и печали народной из стихотворения «Поэт и гражданин»: «Иди на смерть за честь Отчизны, За убежденья, За любовь, … Иди и знай, что дело прочно, когда под ним струится кровь» следует рассматривать как продиктованные патриотическим подъёмом в русском обществе в связи с войной за освобождение славян 1877-1878 гг. Недостатком патриотического воспитания в советское время следует признать то, что оно было зациклено на героике революции и прославлении победы в гражданской войне, тогда как в этой связи нельзя было не обращать внимание на все героическое в жизни народа и государства от Рюрика и Олега и до наших дней. Нельзя также обходить вниманием и то, что настоящие патриоты из более образованных слоёв общества, поддержавшие так называемое белое движение, сражались и гибли за единую и неделимую Россию, пущенную на распыл недалёкого ума дегенератами в печально известных Вискулях с молчаливого согласия недальновидного гаранта конституции, не сумевшего, а скорее, в угоду врагам и недоброжелателям из-за границы, не пожелавшего привлечь преступников к ответу, т.е., к суду, за нарушение основного закона страны. На следующий год занятия всех четырех классов проводились в избе братьев Белоусовых (Конон, Аверьян и Федор). По переменкам орущая детвора выводила из терпения соседа деда Савку, который, пытаясь унять детей, сам громко кричал и ругался. Однако старанием директора Стрелкова к зиме появилось отдельное школьное помещение. Им оказалась перевезённая с хутора бывшая дьякова изба-пятистенка. Учение шло своим чередом, без особых эксцессов, если не считать того, что однажды возле школы в присутствии наиболее любопытных учеников односельчане снимали кожу с убитого накануне упоминавшимся ранее лесником Любовицким матерого волка. Зверь был смертельно ранен и бросился на охотника, который успел забраться на дуб и просидел на нём, пока волк не испустил дух. Волкам в наших краях явно не везло. Из чащобы справа от Боярского моста по следам, оставляемым утром на росной траве по пути к водопою, их выводок дважды выслеживал проживавший вблизи за рекой на хуторе Парфененко Михаил, забирал щенят, за которых получал от лесничества приличное вознаграждение. С годами, по мере взросления, количество запечатлевшейся разного рода информации, естественно, увеличивалось. Из впечатлений связанных с обучением в пятом классе Сватошицкой неполно-средней школы запомнилась первая двойка по немецкому языку. В отличие от других учеников я плохо запомнил и потому не смог правильно повторить немецкую фразу, предложенную преподавательницей для запоминания, а потому в дальнейшем стал более внимательно слушать и запоминать сообщаемое преподавателем. Начала геометрии преподавал директор школы Гудымов. По дороге домой я старался воспроизвести и запомнить услышанное, и на следующих занятиях, даже если меня не вызывали, поднимал руку и излагал сущность вопроса. Однако, однажды после моего ответа преподаватель простоял некоторое время задумавшись и не поставил почему-то мне вполне заслуженную положительную оценку. Оказалось, что вечером его арестовали, как врага народа на том основании, что в его доме ночевал причисленный к нацдемам и покончивший самоубийством уже ранее упоминавшийся Червяков. Скорее всего, Гудымов был арестован, чтобы получить компромат, необходимый для ареста председателя СНК Беларуси. Следующая волна репрессий в нашей местности связана с выборами в Верховный совет СССР. Вначале в качестве депутата по нашему округу должен был баллотироваться Бокис, исполнявший обязанности начальника бронетанковых войск. Однако в связи с расправой над так называемой военной оппозицией (горько было смотреть, как недальновидные дуралеи из учеников замазывали в учебниках портреты Тухачевского, Егорова, Блюхера) он был отозван и заменен полковником Яковлевым, позже погибшим в боях на Халхин-Голе. Возле школы была сооружена трибуна, с которой с речью выступал депутат, основательно продрогший, как и немногочисленные жители деревни Сватошицы и ученики. Отогревание соответствующим образом было организовано в учительской, куда меня направила учительница географии, то ли за мелом, то ли за картой. В числе проголосовавших против было только 6 человек. Стали вычислять, кто бы это мог быть. В число подозреваемых был зачислен и отец как бывший штабс-капитан императорской армии. Но эта версия отпала, скорее всего, в связи с тем, что был написан донос, автором которого считали преподавателя Шренка и иже с ним. Вскоре был арестован и репрессирован, как враг народа преподаватель алгебры и геометрии, а также немецкого языка Белугин (во время первой мировой войны он находился в плену и немного знал по-немецки). Наш классный руководитель, преподаватель истории, впоследствии обосновавшийся в д. Пугляи Оршанского района, женился на дочери Белугина, которая после реабилитации отца сошла с ума. Сожалея о случившемся, я всё же недолюбливал вышеназванного преподавателя как человека. Во время подведения итогов за полугодие (возможно, за третью четверть) по алгебре я получил «отлично», а по геометрии – только «хорошо», хотя последнюю любил больше и предпочитал первой. Для того, чтобы исправить ситуацию, мне было предложено доказать одну из теорем. Начертив чертёж и обозначив буквами углы, я стал доказывать, но запнувшись, решил, что хватит мне и «4». В результате, к моему изумлению, получил «2» за ответ, а четвертную четвёрку преподаватель исправил на тройку к немалому удовлетворению ухмылявшихся одноклассников, особенно односельчан. Я сделал ещё один вывод: не возносись, чтобы не быть осмеянным. Обучение в Сватошицкой семилетке осложнилось тем обстоятельством, что заболев в 6-м классе зимой корью, я пропустил больше месяца занятий, не мог сходу преодолеть упущенное по наукам математического цикла, и потому отдавал предпочтение гуманитарным наукам, больше других любил историю и географию. Этому способствовало также то обстоятельство, что при посещении добрынских родственников, я обнаружил хорошо иллюстрированные и доступно написанные учебники по этим дисциплинам, оставшиеся от обучавшихся по ним братьев матери Сидора, Афанасия и Андрея. Меня очень интересовали рисунки природы: северное сияние, льды полярного океана, вулканы и гейзеры Камчатки, гора Благодатная на Урале, о которой в связи с хищнической эксплуатацией природных богатств сложилась пословица: была гора высокая, стала яма глубокая. По картам и комментариям к ним я ознакомился с славянскими племенами, проживавшими по Дунаю, Днепру, Двине и Висле, с историей Киевской державы, колонизацией смоленскими, полоцкими и витебскими кривичами, ильменскими славянами востока и северо-востока европейской России, с историей Великого княжества Литовского и единоборством Речи Посполитой и России за главенство и руководящую роль в славянском мире. Меня интересовали обозначенные на картах разным цветом приобретения каждого из монархов в связи с расширением России. Я не мог не удивляться, что больше всех в этом отношении повезло Ивану IV Грозному, в царствование которого были присоединены территории не только Казанской и Астраханской орды, но и вся огромная Сибирь. Значительное расширение России произошло во времена Екатерины II Великой в связи с разделом Польши и присоединением Крыма и других южных территорий в результате двух победоносных войн с Турцией. С учётом сочетания данных истории и географии было прослежено складывание Российской империи вплоть до начала революционной смуты. Однако некоторые вопросы по тем временам вызывали явное недоумение. Прежде всего, это касалось восстания декабристов на Сенатской площади и некоторых других. Затруднения по изучению близкородственных русского и белорусского языков в основном связаны с особенностями орфографии, как системы правил, устанавливающих единообразные способы передачи речи на письме. Если русская орфография базируется на морфологическом принципе, заключающемся в том, что родственные слова и составляющие их морфемы сохраняют на письме единое начертание, несмотря на различие в произношении, то в основу белорусской орфографии положен фонетический принцип, сводящийся к тому, что буквами алфавита обозначаются реально произносимые звуки, т. е., как слышится, так и пишется. В этой связи мне запомнилось, как на уроке русского языка преподавательница обратила внимание на особенности произношения прилагательных и причастий мужского и среднего рода в родительном падеже единственного числа. Для закрепления услышанного было продиктовано несколько предложений с указанной формой, правильно записанной мною, тогда как мой сосед по парте, Червинский Павел из деревни Гудово, в окончании вместо –ого писал – ово. Я не преминул напомнить ему, о чём шла речь в начале урока, и он успел исправить допущенные ошибки, прежде чем тетради собрали для проверки. Такая помощь отчасти объяснялась тем, что между нами был заключен договор по соцсоревнованию. Впоследствии такие договоры между учениками были запрещены как педологические извращения. Посещение деревни Добрынь объяснялось тем, что там находился фельдшерский пункт, а я нуждался в лечении указательного пальца левой руки, нечаянно порезанного острым ножом, который неслучайно от меня прятали. Вследствие рожистого воспаления деформировалась фаланга, примыкающая к ладони, палец стал короче, не больше мизинца. С одноклассниками я иногда заходил в деревню Бахово к моему двоюродному брату Фалалею Тропову, встречался с его женой и дочерью Пелагеей (Полькой). Весной, во время таяния снегов, иногда оставался ночевать у двоюродного брата Ильи Сергеевича, проживавшего в д. Сваташицы с женой и детьми Алисой, Николаем и Александром. Дело в том, что потоком воды из Быковского моха в Глинище перекрывалась дорога между Пищиками и Сватошицами. Из того же моха вода скатывалась в диаметрально противоположном направлении в речку Росасенку. Из редких весёлых минуток тогдашней жизни особо следует отметить прослушивание на хуторе у соседа Тихона граммофонных пластинок через открытое окно по праздничным дням. Из них в памяти сохранились только сатирические куплеты в исполнении Ф.И. Шаляпина о блохе и её хозяине короле (Блоха ха-ха). Наш сосед по хутору Трофим Платонович талантливо исполнял в числе других мелодию только что появившейся песни «Широка страна моя родная», а девушки-соседки, из которых в вокальном отношении выгодно выделялась Наталья, дочь Хвядурыхi, хором подпевали. Мне почему-то запомнился местный фольклорный вариант первого куплета: «Шырака страна мая радная, Многа ў ей падушак, прастыней, Пойдзем ляжам на кравацi I будзем дзелаць маленькiх дзяцей» Шутливо выраженное, но по-народному отражающее глубокое понимание смысла жизни, сводящееся к её воспроизведению. Нельзя также не сказать пару слов о разразившейся после окончания третьего класса эпидемии дизентерии, унесшей на тот свет некоторых сверстников из числа односельчан и родственников, а именно Григория Поликарповича Груца и Андрея Васильевича Новикова, моего двоюродного брата по линии матери из Гривца. Отец применял по отношению ко мне и сестре профилактику, усвоенную им ещё во время действительной воинской службы, когда ему как фельдфебелю вменялось в обязанность заботиться о здоровье солдат. С этой целью покупалась бутылка водки, которая настаивалась на молотом перце. Обычно перед обедом, хотя и морщились, но не без удовольствия мы проглатывали по столовой ложке такого лекарства К этому периоду относятся некоторые другие события, так или иначе отразившиеся в жизни нашей семьи, в частности, связанные с воровством скота. Чтобы избежать нежелательных последствий отец и мать практиковали ночное дежурство. Заслышав что-то неладное, отец открыл входную дверь. Воры (их было двое) бросились в разные стороны. При этом один из них застрял в бреши между стеной сеней и частоколом. Когда отец, вернувшийся в сени, чтобы схватить вилы, выбежал во двор, прохвост успел выбраться и убежать. Примерно через неделю была украдена корова в соседней деревне Бородино. Поскольку обращаться в милицию было нецелесообразно (она в основном занималась борьбой с кулаками и подкулачниками), жители деревни провели самостоятельное расследование. По свежему следу они явились в нашу деревню с обыском у подозреваемого молодого лоботряса Кулешова Алексея Ивановича. Прежде всего их насторожило то, что в избе был тщательно вымыт пол, но обыск не прояснил ситуацию, пока один из пришедших не решился заглянуть на печь. За спиной лежавшего как ни в чём не бывало старика, обнаружилось коровье мясо. Рассвирепевшая толпа прибила до полусмерти сына, который вскоре отдал Богу душу, досталось и старику. Выданного им сообщника Михаила Куртузика от расправы спасли родственники жены, спрятав его у себя. После смерти сына отец пошёл в примаки к вдове Пелагее, в связи с чем деревенский «поэт», точнее острый на язык Храмцов Филипп сочинил забавную частушку: «Iван Куляшоў Пелагейку найшоў, Пелагейка-душа палюбiла Куляша». Вторая попытка развивалась следующим образом. Я пригнал на постой корову и перезимовавшую тёлку. В это время мимо проезжала подвода с чиринцами, среди которых находился полупьяный Матвей по прозвищу Куцый. Обратив внимание на тёлку он, куражась, громко заяви: «Хороша телушка, я за ней приду», чем вызвал смех своих попутчиков, преимущественно женщин. Утром, когда мне предстояло гнать скот на выпас, отец, выходивший ночью по нужде до ветра, обратил внимание на искривлённый пробой и пришёл к выводу, что ночью кто-то пытался проникнуть в хлев. Тогда я рассказал о вчерашнем эпизоде. Удивлённый отец обозвал этого ворюгу «сукиным сыном», употребив и ряд других не менее «лестных» эпитетов. Вскоре однако этот Матвей, как и соучастники чиринской банды Тарас и Макар, были убиты главарём её Курлаем, который, по слухам, также был убит сообщниками где-то в Сибири. В итоге с воровством и бандитизмом в нашей округе было покончено. Жители стали спать спокойно. Настоящей отдушиной в духовной жизни крестьянства, особенно молодёжи, было появление немого кино. Когда предстояла демонстрация картины, сходилась вся деревня, от мала до велика, за исключением ветхозаветных старушек преимущественно из числа бывших монашек, которые это новшество считали бесовским наваждением. В летнее время по вечерам, когда основательно смеркалось, на стену чьей-либо избы вывешивался экран-простыня. Напротив ставилась скамейка с аппаратурой, приводившейся в действие динамо-машиной, вертеть которую приходилось по очереди вручную. В этой связи запомнился такой эпизод. Героиня фильма грохнулась наземь. Обслуживавший динамо-машину парень, бросив крутить ручку заявил: «Ну и чёрт с ней, пускай лежит». У одних это вызвало смех а у других, в том числе и у меня – разочарование. Аналогичный случай, как мне рассказал мой односельчанин Храмцов Пётр Николаевич, произошёл много позже, на целине в период её освоения. Ему как члену партии на общем собрании коллектива было поручено выступить с призывом ехать на целину. Он выступил, но пожелавших поехать туда оказалось менее, чем намечалось по плану разнарядки. Руководство заявило ему: «Мол, плохо агитировал, придётся ехать самому». Как на редкость порядочный человек (за время многолетней дружбы в этом я убеждался не однажды), он дал согласие, но при этом заявил, что больше партийному руководству верить отказывается. На целине, работая завхозом, он заодно отвечал за проведение культурно-массовых мероприятий, в числе которых была демонстрация на открытом воздухе кинофильмов, в том числе и фильма «Чапаев» для работников совхоза и местных скотоводов-кочевников. Последние в начале демонстрации вели себя достаточно спокойно, но когда на экране появился устремившийся прямо на зрителей Чапаев на лихом коне с саблей наголо, нервы аборигенов не выдержали, с криком «Ой, шайтан, шайтан» они разбежались по степи. Из других мероприятий запомнилась встреча Нового года с ёлкой и конфетами в бумажном пакете в качестве подарка для каждого ученика, общее собрание учителей и учеников в связи со столетней годовщиной гибели А.С. Пушкина. Курьёзным с точки зрения детской психологии было появление в школе партийного ортодокса Бенде. Примерно на 15 минут он появился в нашем 7-ом классе на уроке истории, который проводил наш классный руководитель Лобченко. Мы не столько слушали преподавателя, сколько как завороженные смотрели на кобуру с наганом на ремне у этого пройдохи. Как стало известно после разоблачения культа личности И,В. Сталина, он не случайно рыскал по Республике, выискивая компромат для сталинских держиморд, которые, по их признаниям, работали без брака, давали стопроцентную раскрываемость, карая на право и на лево больше правых, чем в чём-то виноватых. Кстати, обосновавшись в послевоенное время в Ленинграде, упомянутый Бенде предлагал для опубликования письма Якуба Коласа, которого вслед за Янкой Купалой, собирались репрессировать преимущественно за «Новую землю», жемчужину белорусской поэзии, объявленную критикой тех лет кулацкой поэмой. Вспоминаются также и некоторые другие события, не учитывать последствия которых в дальнейшей жизни было нельзя. Общеизвестно, что хозяйство водить – не разиня рот ходить. В связи с наступлением ранней весны отец поторопился выгодно продать остатки сена. К сожалению, наступило затянувшееся похолодание, а кормить кобылу было нечем. Использование в качестве корма освободившейся из под снега на пастбище прошлогодней травы не отвечало предъявляемым требованиям. В результате шерсть захиревшей лошади буквально кишела вшами, что, естественно, вызывало справедливые нарекания односельчан. Пришлось обращаться в ветлечебницу. Болезненно воспринимая случившееся, я боялся подходить к лошади. Вместо мази наиболее эффективным средством избавления от напасти оказалась появившаяся вскоре обильная зелёная трава. Убедившись на собственном опыте, я стал серьёзнее относиться к таким атмосферным явлениям, как град и молния. Оказавшись однажды на окраине леса возле подростков-пастушков, облепивших из-за дождя ствол дуба, я был основательно напуган тем, что после удара грома они отвалились от дуба в разные стороны. К счастью, никто не пострадал, но разговоров в этой связи со смехом и слезами было предостаточно. В это же время, как рассказала мать, нас посетила шаровая молния, проникшая в избу через ранее разбитое стекло. Медленно двигаясь по полу, она тихо опустилась на земляной пол и бесследно исчезла. Сидевшая на настиле над ним женщина едва успела подхватить ноги. На следующий день молния ударила в находившуюся на гумне молотилку, работавшую на конном приводе. Гумно загорелось. Подававшего в машину Ивана Листратёнка односельчане вынесли, а находившегося рядом с ним Белоусова Конона, также поражённого ударом молнии, не успели. Ранее упоминавшийся единоличник Демьян, спешивший на пожар верхом на коне, прихватил и меня с собой. Когда мы приехали, гумно уже догорало. Листратёнок лежал на мокрой земле, чтобы восстановить чувствительность тела, и заодно распекал одного из парней, который, вместо того, чтобы спасать пострадавшего человека, ухватил и выволок мешок зерна. Несчастный Конон дополз до боковой калитки и возле неё задохнулся и обгорел. Напротив с наружной стороны гумна стояла рыдающая Прасковья (Прэса) Игнатова, возлюбленная Конона. Впрочем, так устроена жизнь, что живые больше думают о живых, нежели о мёртвых. Довольно быстро у неё появился новый утешитель. Им оказался мой троюродный брат Груца Фома (Хомка), которого вскоре призвали на действительную воинскую службу. Дальнейшая судьба его, как и многих других моих родственников и односельчан, не вернувшихся домой после войны, осталась неизвестной. По окончанию Сватошицкой семилетки я помогал отцу по хозяйству, преимущественно по заготовке сена. На ночь отводил кобылу пастись в лес. Я рано научился садиться на лошадь, опираясь большим пальцем правой ноги на её коленный сустав, и подпрыгнув, усаживался на круп. Однажды, во время бешенной скачки по лесной дороге, буквально в ноги лошади бросился перепуганный заяц. Лошадь взвилась на дыбы, и я чудом усидел, уцепившись за холку. Вопрос о дальнейшей учёбе не поднимался, видимо, не случайно. Обстановка была тревожной, и действительно отца арестовали по ложному доносу о том, что якобы во время военной службы в Ревеле он участвовал в расстреле бастовавших рабочих. Что арест неизбежен, мы знали за несколько дней. Помню, мать достала слиток сплавившегося металла, то есть то, что осталось после пожара от отцовских крестов и медалей, и спросила, что с ними делать. Отец со слезами на глазах передал его мне, и я с сестрой его спрятали, закопав на картофельном поле у дороги, а потом никак не смогли отыскать. Я обычно спал за перегородкой на чистой половине избы, и утром 8 августа 1938 г. ещё до восхода солнца был разбужен громким разговором в передней. Оказалось, что отца допрашивали на счёт оружия, а взятый в качестве понятого односельчанин Студнев Иван уверял уполномоченного, что об оружии не может быть речи, так как во время пожара из горящей избы выскочили лишь в нижнем белье. Отца арестовали и увезли, а я через пару часов отправился выяснять ситуацию, наивно полагая, что, разобравшись («разборка» затянулась на год и пять месяцев), отца отпустят. Оставив лошадь у знакомого еврея Бенди, отправился в милицию, но меня туда не пустили. Тогда я подошёл к тюрьме со стороны улицы (вход в неё был из внутреннего двора милиции). В течение не менее 10 минут я слышал, как громко и горячо говорил отец о своём несчастье, видимо, с кем-то из заключённых. Было предпринято ещё несколько таких попыток. Во время одной из них я застал на дежурстве уполномоченного, который арестовал отца, но он, смутившись, убежал по делам. После он был начальником паспортного стола, и выданный в начале оккупации был расстрелян немцами. В конце концов, мне сказали: «Не путайся под ногами, отца, мол, недавно перевели в оршанскую тюрьму». Несколько дней я занимался заготовкой дров. Запрягал кобылу и, приехав на свой участок земли, распрягал её и, привязав за вожжи к телеге, пускал пастись. Сам же рубил более полноценные олешины, складывал их на воз и, увязав его, как это делал отец, возвращался домой. Но время шло, а об отце не было никаких вестей. Мать решила, что в этой связи мне необходимо съездить в Оршу. Однако 14-летнему подростку такая поездка была не по плечу, а потому со мной поехали дядя Афанасий и его жена Аксинья. Как я понял впоследствии, мне надлежало продать лошадь и повозку, но прямо об этом из опасения о нежелательных последствиях мать даже не намекнула. Потолкавшись в приёмной тюрьмы, мы вынуждены были убраться восвояси, так как от нас отмахивались, как от назойливых мух. Бесполезность предпринятой попытки добиться свидания с отцом, как выяснилось после его освобождения, объясняется тем, что в центральной оршанской тюрьме его уже не было. Заключенные, предшественники отца по камере, заверяли его, что лучше оговорить себя, подписать всё, потому что иначе не избежать пыток и истязаний. Вызванный к следователю отец начал с того, что ему как члену прогрессивной партии было поручено взорвать в Орше мост через Днепр. Следователь, посмеявшись, заметил: «Здорово тебя обработали в камере». В ответ опешивший отец заявил, что не знает о чём говорить. Подводя итог первому допросу, следователь заметил: «Я тебя вызову ещё раз, а затем отпущу домой». Но пути провидения, а равно следствия неисповедимы. Ночью нескольким заключённым в том числе и отцу было приказано выходить с вещами. Всех положили ниц на дно грузовой машины и приказали не шевелиться. Некоторые из заключённых, не без основания полагая, что везут на расстрел, наложили в штаны и по-малому и по-большому. Отец, насмотревшийся за четыре года войны смерти в глаза, отреагировал более-менее спокойно, насколько это было возможно. Оказалось, что их просто переправили из одной тюрьмы в другую, но заранее сообщать об этом несчастным посчитали необязательным. Допрашивая, отцу ставили в вину письменное обращение к вождю народов. Отец парировал такое обвинение тем, что ничего не писал и писать не мог, находясь в тюрьме. С этим нельзя было не согласиться. А дело обстояло так. Переночевав после возвращения из Орши у дяди Афанасия, я утром прикатил домой, к немалому удивлению односельчан. Через сутки лошадь и телегу забрали в колхоз, и только после этого я понял, что допустил ошибку. Если жён врагов народа сажали и выселяли, то несовершеннолетних детей не трогали. Этим объяснялось поведение матери, дяди и дядины, т. е., его жены. Мне представлялся шанс продать лошадь и телегу, а деньги оставить себе на учёбу. Но, не поняв сложившуюся ситуацию, я с точки зрения здравого смысла допустил промашку. Однако, нет худа без добра. Односельчане к нашему горю стали относиться сочувственно. Ведь сначала даже родной брат отца Сергей, мывшийся в бане основного доносчика Демьяна, заявил принародно по адресу отца, что он того стоит. Об этом услужливые друзья донесли матери, которая, мгновенно отреагировав, заявила: «Хорош гусь, ради того, чтобы помыть задницу, готов продать родного брата». Это сделалось достоянием гласности и дошло по назначению. Более здравомыслящие односельчане посоветовали обратиться непосредственно к И.В. Сталину с просьбой отпустить ни в чем неповинного человека, за которого готова поручиться вся деревня. Мать поручила это нелёгкое дело мне. Взяв листок бумаги из тетради в клетку, я, обращаясь к высокому покровителю, изложил суть случившегося. Уличенный в мошенничестве сквалыга Скупов Демьян и его сообщник, тоже единоличник, Ковалёв Родион, облыжно обвинили отца, в чём уверены все нижеподписавшиеся жители деревни. Моё сочинение с интересом слушали односельчане, отчасти изумленные таким поворотом дела и верившие в справедливость. Зачитанное и обсуждённое обращение охотно подписали почти все односельчане, за исключением двух-трёх студентов, которые посчитали, что и без того разберутся те, кому это положено. Если арестованных из деревни Бахово вскоре расстреляли, то решение по делу отца, удостоверившись в облыжности и несостоятельности обвинения, было отложено. Нельзя было не учитывать подписанное всей деревней и подшитое к делу обращение к самому Сталину. Запечатав его в конверт, я написал адрес: Москва, Кремль, И.В. Сталину, и поехав в Дубровно, опустил письмо в почтовый ящик. Назавтра вместо Москвы, оно оказалось в отделении милиции и было по инстанции переслано в следственный отдел Оршанской тюрьмы, так что скрыть и игнорировать его было нельзя. Сейчас некоторые потомки бывших «врагов народа» не без гордости заявляют, что достигли высокого положения сознательно умолчав о судьбе репрессированных родителей. Я рад, что не отрекся от облыжно обвиненного отца и стремился к его реабилитации. Думаю, что изложенные факты предопределили судьбу отца и нашей семьи. Прежде всего следует отметить сокращение хозяйства. Осенью продали стельную тёлку, а весной – запасенное отцом сено. В связи с нехваткой кормов его по сходной цене купили представители Сватошицкого колхоза. Следовало подумать и о своей судьбе. Как первый ученик из односельчан я решил продолжить учёбу. Меня не могло не задеть за живое то, что мои одноклассники Сольский Николай и Ковалёв Петр поступили в Витебский медтехникум, Леонов Андрей – в землестроительный техникум, а Татьяну Груца брат Сергей устроил на Дубровенский рабфак. Мне ничего не оставалось делать, как продолжить учёбу в десятилетке. Прихватив аттестат об окончании семилетки, я направился в 1-ую Дубровенскую среднюю школу, которая размещалась в бывшем дворце князя Любомирского. Директор школы Митрофан Андреевич Комар оказался на месте, принял мой аттестат и сказал, что я, бесспорно, буду зачислен в школу. Обратив внимание на мои ноги, а пришел я к нему на прием босиком, заметил, что на занятия следует приходить обутым. В основном я квартировал за 15 рублей в месяц у двоюродной сестры Марфы Сергеевны, проживавшей по Берёзовской улице с сыном Петром и дочерьми Верой, Ольгой и Юлией. Старший сын её Трофим находился в г. Бобр, сначала как отбывавший заключение, а затем расконвоированный сам охранял других заключённых. Сидел я за одной партой с Олексеенко, который был годом старше и потому во время оккупации добровольно по принуждению был зачислен в полицию. Во время одного из увольнений для встречи с родителями, проживавшими в деревне Бородино, он из Кленов, где дислоцировался отряд, шёл напрямую в направлении Пищик. В пролеске между Боярской и Липецкой дачами был с оружием в руках перехвачен партизанами и расстрелян. Заходил я иногда к однокласснику Арбузову, тоже из числа окончивших Сватошицкую семилетку, пока его родственница не указала мне на дверь. Общение с сыном врага народа грозило неприятностями её мужу-милиционеру. Отмечу ещё один аналогичный случай. Дубровенский милиционер Гудыма, уроженец д. Чирино, проезжая в санях на вороном коне прихватил меня, плетущегося в том же направлении на побывку домой. Возле деревенского кладбища он велел мне слезать, чем я был крайне удивлен и раздосадован, так как рассчитывал доехать до избы, мимо которой и проходила Чиринская дорога. Размышляя о случившемся, я пришёл к тому же выводу: по возможности все сторонились родственников репрессированных. Из других воспоминаний запечатлелась двойка по математике и замечание учителя Чеботаревича, высокого старика с седой бородой и шевелюрой о том, что мой сводный брат Владимир учился лучше меня. Это было, безусловно, так, но полученная двойка являлась прискорбной случайностью. По весне во время паводка прорвало плотину на Дубровенской мельнице. Событие из ряда вон выходящее. В числе других я отправился обозреть произошедшее и потому не выучил урок, понадеялся, как говорится, на авось. Запомнилось классное собрание по поступлению в пионеры. Проводил его один из десятиклассников (фамилию запамятовал). Огулом все были зачислены в пионеры, но с получением красных галстуков вышла заминка. Так как школьным бюджетом такая статья расходов в то время не была предусмотрена, предложили покупать их за свой кошт. Однако из-за безденежья никто не проявил инициативы в этом отношении. Из других десятиклассников обращал на себя внимание Червинский Денис, который щеголял в кожаной куртке (предел мечтаний подростков), а также сын учительницы начальных классов, которая в знак памяти о незаконно репрессированном муже ходила с указательным пальцем правой руки, прижатым и приросшем к ладони. Неосознанно удивляясь мужеству этой женщины, я невольно обращал внимание на это добровольное уродство. В то же время я пристрастился к чтению, отдавая предпочтение приключенческому жанру. Началось с того, что случайно мне попалась книга «Навстречу гибели» о трагической судьбе французского мореплавателя Лаперуза. Она потрясла меня. Увлёкшись, я перечитывал всё, что смог достать о великих географических открытиях, связанных с именами Колумба, Васко да Гамы, Магеллана, Кука и ряда других. Затем переключился на сочинения типа «Остров сокровищ», «Всадник без головы», а также таких как «Следопыт», «Последний из могикан» Фенимора Купера и других авторов этого жанра. Затем попозже в 9-ом и 10-ом классах наступила очередь по ознакомлению с мемуарной литературой, я даже рискнул приобрести за свои кровные гроши книгу Карла Клаузвица «О войне». Отдавал также предпочтение литературе, связанной с историей английской и французской революций, наполеоновской эпохой, историей Великого княжества Литовского, самодержавия и государства Российского, большевистской революцией, Гражданской войной и так далее. Само собой разумеется, что чтение книг (в зимнее время хозяйка, экономя электричество, ограничивала моё пристрастие), способствовало расширению познавательного кругозора прежде всего по истории и географии. Если кто-либо из учеников затруднялся ответить на поставленный вопрос, ученики из числа его доброжелателей советовали преподавателю спросить у Груцы, он, мол, всё знает. Я, конечно, отвечал как мог по существу. В конце концов это мне основательно надоело. И однажды, когда требовалось прояснить вопрос по истории партии, я ответил, что не знаю и знать не хочу. Естественно, что после такого ответа по истории мне больше тройки не ставили. Отец, освобождённый по суду из заключения в январе 1940 г., обнаружив в табеле за 9-ый класс тройку по истории, спросил меня, в чём дело. Смутившись я с ходу не смог ничего ответить. Поразмыслив, отец сам понял в чём дело. После окончания восьмого класса летом я занимался заготовкой сена, которое, как и все остальные колхозники, приносил из леса в набитом битком мешке. Однако в отличие от женщин, обычно в обеденный перерыв рвавших траву руками или жавших серпами, я использовал косу, припрятав её в кустах. Беда, говорят, не ходит одна. Среди лета тяжело заболела мать. Я отвёз её в больницу. Женщина-врач, взглянув на кишевшую вшами голову матери, с ходу определила диагноз: сыпной тиф. Мать положили в Дубровенскую больницу, а в помощь нам родственники определили племянницу матери Новикову Ольгу Васильевну, окончившую к тому времени десятилетку. С ней я несколько раз навещал больную мать. В качестве передачи мы покупали ей в соседнем ларьке стакан киселя. В это время началась кампания выселения с хуторов. Я помогал соседу Шляпику Ивану, впоследствии упавшему с коня и замерзшему буквально в двух шагах от дома, разбирать и перевозить избу. Меня слегка угостили, подвыпивший я сказал Ольге что-то не совсем лестное, и она обидевшись назавтра ушла. Её заменила незамужняя сестра матери тётя Агафья. Запамятовал в какой связи, но мне припомнился рассказ отца о том, как он десятилетним подростком смастерил детскую коляску. Вместо колёс были использованы четыре насаженные на оси дубовых среза. Сооружение понравилось одногодкам Максиму и Платону Храмцовым, которые уговаривали отца продать им его. Отец уступил за сто сладких груш. Довольные приобретением братья, посадив в коляску младшего брата Игната, потащились на поле к работавшим родителям. Выяснив все обстоятельства совершившейся сделки, родители вместо ожидаемого поощрения задали незадачливым коммерсантам порку, запомнившуюся на всю оставшуюся жизнь. Так как отец неоднократно с удовольствием рассказывал об этом эпизоде, я тоже решил соорудить что-то подобное. В качестве колеса для приспособления типа тачки была использована зубчатая шестерёнка от веялки. Недостатком сооружения было то, что при движении оно громко трещало. Это и послужило отправной точкой следующих событий с тяжёлыми последствиями. После нескольких удачных рейдов лесник Храмцов Тихон выследил меня. Забрал тачку с мешком травы, пытался найти косу, но безуспешно. Мои заверения и обещания в попытке вернуть конфискованное не увенчались успехом. Тихон поволок свои трофеи к себе в дом, находившийся вблизи леса, а я крадучись шёл следом, надеясь утащить своё изобретение. Подкравшись, я готов уже был схватить его, как вдруг появившиеся дети подняли крик, и вместо тачки я схватил висевшее ружьё, сам не знаю почему, и убежал в лес. Попытка догнать меня провалилась. Сначала я появился возле пасших скот на обочине дороги у леса. В это время там появился пьяный упоминавшийся изверг Демьян, пытавшийся избить сестру Валентину, но за неё вступилась наша соседка по хутору Прасковья, дочка Платона. Этот Демьян, повернув в лес, наткнулся на меня. Правда я был без ружья и ситуацией не владел. Взглянув на меня, он убрался восвояси, а я с ружьём направился прямиком через поле домой. Вечером в ворота постучал председатель колхоза, пришедший «со товарищи» на разбор дела, и просил меня (не требовал) вернуть ружьё. Я согласился с условием, что мне вернут тачку и мешок. Ружьё я отдал, протянув его через подворотню. Что касается обещания вернуть мне моё, то оно повисло в воздухе, как мёртвый звук в пустом пространстве. Испуганная тётя Агафья назавтра пораньше ушла и никакой замены больше не последовало. Получилось по пословице: «Як успадне худзіна, дык забудзе й родзіна». Мне самому пришлось доить корову, кормить поросят, топить печь и выполнять по хозяйству всякую остальную работу. Репрессий не последовало, несовершеннолетних не преследовали. Демьяну поделом перепало от соседей. С непредсказуемостью моего поведения (ожидалось, что я подпущу ему красного петуха) он прекратил издевательства над нами, обиженными и оскорблёнными. Через неделю выписалась из больницы мать, кроме сыпного тифа перенёсшая заболевание возвратным тифом. Жизнь вошла в свою нормальную колею, если не считать того, что мать решила не пускать меня больше в школу, но я поступил иначе и перед началом учебного года убежал из дома, опять поселившись у двоюродной сестры Марфы. В связи с ликвидацией еврейской средней школы (в освободившемся здании разместился военкомат) вместо одного девятого класса стало два. Я попал в 9-ый «Б» и сидел на задней парте вместе с евреем Мишей по матери Росиным. Он активно занимался общественными делами по комсомольской линии и сначала уговорил меня пожертвовать 10 копеек в пользу МОПР (международное общество помощи революционерам), а затем предложил вступить в ОСОАВИАХИМ (Общество содействия обороне, авиационному и химическому строительству). В этой связи плотного телосложения еврейка Левина (по слухам в начале оккупации расстрелянная в городском посёлке Ляды) заметила, что это нецелесообразно, так как его отец враг народа. Но Миша возразил, что это не важно. Окрылённый успехом и приятельскими отношениями с комсомольским вожаком, которого зачастую приходилось выручать (в связи с неуспеваемостью он был оставлен на второй год), я заикнулся на счёт вступления в комсомол. Миша, замахав руками, заявил: «Даже и не думай». Оскорблённый в лучших своих помыслах я не стал об этом думать и после того, как в начале 1940 г. отец был освобождён и облыжные обвинения сняты. Судьба Миши тоже оказалась трагичной. После оккупации Дубровно он бежал к брату, работавшему кузнецом в окрестностях городского посёлка Баево. Вместе они были застрелены извергом полицейским, из числа тех, которые не до конца осознавали, что творят. Прозрение у тех из них, кто не успел удрать на Запад, наступило в основном после того, как самих их за совершённые злодеяния по суду приговорили к «вышке», то есть к расстрелу. Ближе к окончанию десятилетки произошёл со мной следующий курьёзный случай, связанный с поведением некоторых повзрослевших и потому не в меру бойких девиц, которые развлекаясь повадились вгонять меня в краску разными надоедливыми приставаниями. Выведенный из терпения, я заявил одной из них по фамилии Хахелько: «Чего ты ко мне лезешь, чего тебе от меня надо, проститутка?» Ещё отзвук последнего слова висел в воздухе, как я схлопотал пощёчину, первую и последнюю в жизни. Начался бабий переполох: одни обвиняли меня, другие её. Решили вынести вопрос на комсомольское собрание. Страсти улеглись, так как прозвенел звонок, вернулись выбегавшие покурить ребята, а за ними преподаватель. Комсомольское собрание не состоялось, так как разбирать поведение не комсомольца на нём не полагалось. Положительным моментом произошедшего явилось то, что меня оставили в в покое. А я с гордой миной невинно пострадавшего старался не замечать не только вышеназванную девицу, но и некоторых других иже с ней. Вскоре начались экзамены, к которым, чтобы не платить за квартиру, я готовился дома. Следствие по делу отца продолжалось полтора года. Столь продолжительный срок был предопределён очередной вспышкой сталинской инквизиции 1937-1938 гг. Обвинения, выдвинутые в доносе, были столь примитивны и смехотворны, что не могли быть приняты во внимание. Добровольная попытка оговорить себя, что диктовалось страхом перед предстоящими истязаниями, тоже оказалась не менее смехотворной и потому неприемлемой. Что касается обвинений, сфабрикованных следствием, то попытка предъявить их была нейтрализована упоминавшимся выше письмом, подписанным односельчанами. Следует также иметь ввиду, что применение при проведении дознания пыток и рукоприкладства было признано противозаконным, а применявшие такие методы сами в подавляющем большинстве оказались за решёткой. Сложившаяся ситуация правильно воспринятая отцом, сработала в его пользу. Поразмыслив, он решил ни в коем случае не делать ложных признаний, не оговаривать себя, потому что подписавшие такие признания обрекали себя на верную смерть. Но, как говорится, не мытьём, так катанием. Единоличник не мог считаться приверженцем колхозной системы, а потому была сделана попытка доказать, что как противник такой системы он вёл против неё агитацию. С этой целью на допрос перетаскали половину жителей деревни. Заодно стали интересоваться личностью завравшегося Демьяна. В этом отношении надлежащим образом проявила себя его соседка по хутору Лизавета Алексеиха. В итоге и эта очередная попытка очернить отца была обречена на провал. В первой декаде января 1940 г. состоялся суд. Отец был оправдан, обвинения сняты, а доносчики осуждены и в зале суда были взяты под стражу. Правда, примерно через три месяца их освободили. Клеймо «врага народа» кануло в Лету. Кстати, односельчане называли меня «ахвицарёнком, капитановым Ляксеем», но ни разу никто, глядя в глаза, не назвал меня сыном врага народа. В этой связи изрядно перепало моей первой жене, Юзефе Станиславовне, и её братьям Людвигу и Викентию Станиславовичам, так как их отец, Станислав Викентьевич Лешко, был арестован 9 сентября и расстрелян в Минске 5 октября 1937 года. Как незаконно репрессированный, реабилитирован посмертно 4 февраля 1958 г. Ветераном Отечественной войны Людвигом Станиславовичем всё это и ныне (запись производится 5.02.2007) воспринимается как незаживающая кровоточивая рана. Но трагическое и комическое иногда сосуществуют. Во время одного из застолий по случаю празднования дня его рождения одна из довоенных соседок рассказывала, что после ареста её отца соседская девчонка, встретившаяся на дворе, хлопая в ладоши и притопывая, нараспев повторяла «дочка врага народа». Через непродолжительное время был арестован и её отец и ранее обиженной представилась возможность отыграться в том же ключе. Но разыгравшаяся сцена заслуженного возмездия была приостановлена матерью первой из потерпевших. Отшлёпав своё чадо, мать предупредила его, чтобы подобное впредь не практиковалось. Недоумение окружающих, в том числе и меня, было вызвано тем, что после освобождения отца за его счёт в столовой было организовано угощение для участников судебного заседания, на что ушли последние деньги. Весной этого года отец был назначен старшим конюхом колхоза, в обязанности которого входила пастьба лошадей в ночное время. Кроме того, забот прибавилось в связи с кампанией выселения с хуторов, проводившейся на заключительном этапе с учётом принципа «добровольно по принуждению». Суть его сводилась к тому, что оставался лишь выход из ситуации, предусмотренный власть придержавшими. По-польски «chcąc nie chcąc» – волей-неволей. С этой целью специально выделенная бригада нахрапистых парней залезала на крышу домов, подлежащих переселению, раскрывала часть её, чтобы дождевая вода заливала помещение. Мы не минули такой участи. Встал вопрос как быть, потому что изба сгнила больше чем на половину. На семейном совете я предложил отцу приспособить для жилья сени, которые, как не отапливаемая пристройка, лучше сохранились. На четвёртую стену избы следовало использовать более менее сохранившиеся остатки старой. Отец занялся строительством, а я вместо него пас лошадей в ночное время вместе с двоюродным братом отца Михаилом Горбатиком. Пастбищем служили лесные болота, пересыхавшие в летнее время, находящиеся в лесном массиве, примыкавшем к деревне Неготино. Под утро, когда наевшиеся лошади отдыхали, я с любопытством рассматривал звёздное ночное небо и по положению Большой Медведицы научился приблизительно определять наступление рассвета. В короткие ночи средины лета время летело незаметно, но к концу августа становилось невмоготу, особенно «воробьиными» ночами с их непрерывной грозой и зарницами. Сложенный вдвое и используемый в качестве капюшона мешок помогал лишь отчасти, не давая промокнуть до последней нитки. Как бы там ни было, до начала учебного года изба и сарай были сооружены, и мы стали деревенскими жителями на небольшом посёлке, который в шутку назывался Дралово (от глагола «драть» в значении брать, назначать за что-либо непомерно высокую плату). Соседний посёлок по указанному значению глагола «лупить» стали называть Лупово. Заодно в обязанности отца входило доставлять почтовые отправления со Сватошиц в Дубровно и обратно. Опять-таки, в связи с занятостью отца по строительству, выполнять их приходилось мне. Так что, отдохнув пару часов после ночной смены, я запрягал лошадь и отправлялся по указанному маршруту. А потому из доставляемых газет знал о молниеносном разгроме немцами Франции и английского экспедиционного корпуса. Это не могло не огорчать, так как я питал явное пристрастие к громкозвучной истории этой страны. Непригодные остатки некогда роскошных строений были использованы на дрова. Заодно были перевезены срезанные под корень, то есть у самого основания, пеньки берёз высоко срубленных зимой из-за высокого снега. Это, как ликвидация следов незаконной зимней порубки, приветствовалось лесником. Я назапасил этих пеньков воза на три. Зимой они были отвезены в Дубровно и проданы на рынке, а за возможность заполучить подводу отец с бригадиром Храмцовым Денисом расплачивался четвертушкой русской горькой. Накануне войны жизнь крестьянства, смирившегося с новым колхозным строем, в основном приобрела устойчивый характер (по-белорусски «усталявалась»). В известной мере этому способствовало применение сельскохозяйственной техники, что облегчало тяжёлый труд по вспашке земли, по севу и уборке урожая. Первый из увиденных мною тракторов назывался «Фордзон» (сын Форда). Более широкое применение получил агрегат Харьковского тракторного завода, сокращённо ХТЗ. Доморощенные остряки эту аббревиатуру расшифровали иначе, а именно «хрен ты заробишь». Пищиковский колхоз за достигнутые успехи преимущественно по заготовке льна в качестве премии получил возможность приобрести трёхтонный грузовик ГАЗ (Горьковский автомобильный завод). Льна сеяли много, и он давал хороший урожай семян и волокна. Во время цветения при лёгком ветерке светло-зелёное льняное море, переливаясь, колыхалось, как вода в озере. Мне нравилось наблюдать эту величественную картину. Но для получения льноволокна льномялки и льнотрепалки в то время не использовались. Обработка вылежавшейся льнотресты производилась вручную. Для этого её прежде всего следовало основательно высушить в специально приспособленной сушилке, которая топилась дровами, а потому были спилены не только берёзы, окаймлявшие большак, но и многолетние дубы, росшие преимущественно по левому берегу Росасенки. В их дуплах водились шершни, дразнить которых, сунув палку в дупло, повадились некоторые из моих сверстников, пока на одного из них не спикировал шершень, ударившись ему прямо в лоб. В колхозе появилась также пчелиная пасека, а пчеловодом после обучения на специальных курсах был назначен племянник отца Егор. За достигнутые успехи возглавлявший Пищиковский колхоз Храмцов Павел Максимович был назначен председателем Сватошицкого сельсовета, и в начале карьеры повёл себя не лучшим образом. По его распоряжению были снесены ранее упоминавшиеся две церкви. Они с поблескивавшими крестами особенно зимой, в окружении покрытых инеем берёз, представляли картину незабываемой красоты. Ради сохранения её, а также учитывая пожелания верующих, их следовало сохранить. Но, к сожалению, это не волновало таких руководителей, о которых говорят «пусти дурня молиться, так он и лоб расшибёт». Но всё же, несмотря на некоторые достигнутые успехи, следует признать, что насильственная коллективизация и связанное с проведением её раскулачивание и другие эксцессы, оставила глубокий негативный след в жизни крестьянства. Бесспорно, лучше было допустить сосуществование на некоторое время двух систем, учитывая, что единоличное фермерское земледелие было обречено прежде всего, потому что на крохотных площадях исключалось использование сложной и дорогостоящей техники. Что касается колхозов и совхозов, в основу организации которых было положено утвердившееся ранее общинное землевладение, то они, как показала мировая практика, были предпочтительнее. Однако в этом крестьянство должно было убедиться без практиковавшегося принуждения. После реабилитации отца, которого я по-прежнему любил и уважал больше матери, в учёбе я не испытывал особых затруднений, если не считать, что на уроках физкультуры по ранжиру занимал последнее место. После команды «кругом», оказываясь в начале шеренги, подвергался разным издевательским замечаниям со стороны шедших следом девиц, и, естественно, вынужден был огрызаться. В десятом классе я опять таки сидел на последней скамейке вместе с душевнобольным Витковским из Слободы, который после войны покончил с собой из-за неразделённой любви. В связи с перенесёнными ранее оскорблениями и унижениями я старался держаться независимо, ни перед кем не заискивал, не клянчил и не кленчил. Повторно проситься в комсомол к удивлению и недоумению его поклонников не стал, не взирая на то, что это так или иначе могло отразиться в дальнейшем. Отказался также фотографироваться на визитку, о чём после сожалел. Попытка ходатайства через военкомат о поступлении после окончания учёбы в Оршанский аэроклуб и Смоленскую артиллерийскую школу, к сожалению, из-за возрастного ценза оказались безуспешными. Полагаю, однако, что справка, выданная директором школы о том, что до окончания учёбы мне разрешается поступать в Оршанский аэроклуб, сыграла свою положительную роль. Изъятая во время проверки после возвращения из английской оккупационной зоны, меня призвали на действительную воинскую службу, тогда как другие такие же бедолаги были отправлены в тайгу на лесоповал. И все же с позиции думающего подростка я не мог не порицать отца за его предвзятое упрямство, что негативно отразилось на его здоровье и судьбе семьи. В начале коллективизации ему предлагали заведовать хозяйством. Работа, как говорится «не пыльная», с физическими нагрузками не связанная. Переезжать в деревню было не обязательно. По-прежнему наш крупный рогатый скот пасся бы в лесу или возле него. Каждый год можно было выращивать на продажу телку или перезимовавшего бычка и тем самым скопить денег на новую избу. Следовало учитывать, что «плетью обуха не перешибешь». Перенесенные страдания и унижения, как и следовало ожидать, оказались напрасными. Все возвратилось «на круги своя». Вместо завхоза отца назначили старшим конюхом. Могло быть и гораздо хуже. Инстинктивно я понимал, что не все благополучно в нашем отечестве. Но мои попытки выяснить у студентов из числа троюродных братьев, как могло случиться, что прославленные полководцы Гражданской войны Блюхер, Егоров, Тухачевский оказались «врагами народа», были безуспешны. От меня отворачивались или смотрели, по выражению известного поэта Маяковского «как в афишу коза». Газеты и радио вместо объективной оценки происходящего были заняты прославлением «отца народов». Но, как в последствии написал поэт А. Твардовский: «Давно отцами стали дети, Но за всеобщего отца, Мы и поныне все в ответе. И длится суд десятилетий. И не видать ему конца». Именно с этого времени у меня сложилось отрицательное отношение не только к «желтой», но и к любой прессе всех мастей и оттенков. За деньги ее представители могут белое очернить, а черное обелить. Именно ими создавался, а потом развенчивался культ личности И.В. Сталина, последовательно прославлялась личность без культа и культ без личности, а также другие «выдающиеся» горе-руководители в угоду «дяде Сэму» разрушавшие великую страну. |
Похожие:
 | Собрание сочинений. Книга Воспоминания и размышления о настоящем и будущем. – М |  | Он взглянул на свою душу в телескоп. То, что раньше представлялось совершенно беспорядочным, оказалось прекрасными созвездиями, ему... |
| Теляковский В. А. Воспоминания / Предисл. Д. И. Золотницкого. Л.; М.: Искусство, 1965. 481 с. (Театральные мемуары) | | Эти воспоминания в настоящее время готовятся к печати в издательстве «Бизнес-Информ». Я имею счастье вот уже более десяти лет тесно... |
| Воспоминания о жизни после жизни. Жизнь между жизнями. История личностной трансформации. Автор Майкл Ньютон. 2010г. 336 стр. Isbn... | | Президента России, несколько крупных издательств обратились ко мне с просьбой продолжить воспоминания. Я всегда считал, что действующий... |
| Но, как говориться, лучше поздно, чем никогда. Несколько месяцев я ломал голову, с какими словами обратиться к своим потомкам, дочке,... | | Д. 2657-с [Дело вчк и Смоленской губернской чк о «принадлежности к партии кадетов», 1919—1920] |
| Обращение к участникам митинга работников театрального искусства 22 декабря 1919 г | | Подготовка электронного текста А. Панфилов Символы подчеркивания используются для выделения "италик" |