Воспоминания и размышления о прожитом и пережитом (в назидание потомкам)
Скачать 2.84 Mb.
|
Отец и иже с ним были изумлены и обрадованы первым самостоятельно принятым мною решением и его результатом. Итак, окончив за один год два класса, я наверстал упущенное, что впоследствии имело решающее значение. Так как до войны я успел окончить десятилетку. Несколько позже, но уже зимой в первый и последний раз я увиделся с моим сводным братом Владимиром, который после сдачи зимней экзаменационной сессии приехал домой на каникулы. Помню, что под вечер он поинтересовался моими успехами и остался ими доволен. Обнаружив в учебнике для чтения заинтересовавший его рисунок пулеметчика за пулемётом Максим, он с ходу зарисовал его. Когда же, взяв резинку, хотел что-то поправить, я умолял его не делать это. Посмеявшись, он всё же внёс исправления, а сам затем направился к своей возлюбленной Ганне Шамбуровке, проживавшей на соседнем хуторе возле самого леса. Я с гордостью показывал этот рисунок своим одноклассникам, а сам рисовать так и не научился. Назавтра, после осмотра хозяйства (три лошади, корова с подтёлком, две свиньи, кормная и худая) брат заявил отцу: «Ты чего хочешь, чтобы тебя раскулачили?» Отец с ходу сделал вывод. Коня купили в дубровенскую милицию, а кобылу постарше уступил шурину Новикову Василию за сорок осьмушек табаку. Правда, через пару лет они полностью рассчитались. Пребывание брата дома, к сожалению, ознаменовалось неблаговидным поступком. Вместе с упоминавшимся выше Василием Хочихиным они в Сватошицах сбросили церковные звоны. В этой связи верующие прихожане поносили их как зарвавшихся комсомольцев на чём свет стоит, предрекая небесную кару за содеянное святотатство, что в конечном итоге и сбылось. Василий потерял на войне ногу, а брат, заболевший плевритом, отказался от сложной операции по удалению части лёгких, полагая, что её собираются провести в качестве эксперимента. Когда же он согласился, было уже поздно и бесполезно, делать операцию отказались врачи. Умер он в январе 1943 г. и, что удивительно, в одно и тоже время приснился отцу и матери, которые после обсуждения пришли к заключению, что вещий сон не к добру. Проводившаяся правительством политика воинственного атеизма и применяемые методы по его утверждению отразились на состоянии нравственности и морали. Предавались забвению такие заповеди добра и человеколюбия, как побойся Бога, не клевещи, не лжесвидетельствуй, возлюби ближнего своего яко самого себя и другие им подобные. В связи с начавшейся этой зимой коллективизацией светлые дни в последующей жизни нашей семьи случались изредка. Коллективизация началась с обобщения лошадей, крупного рогатого скота и различного хозяйственного инвентаря. Специально выделенная комиссия по обогульнению(обобществлению) явилась и на наше подворье. Относительно лошадей вопрос не возникал. Шило в мешке не утаишь: всем было известно, что они проданы. Иван Листратёнок (Студнев) заинтересовался, куда подевалась тёлочка-перезимок, которую отец прирезал, а кожей подшил свои лапти. Я смотрел с опаской на эти подшитые телячьей кожей лапти и полагал, что если их увидят, то мало не будет, придется отвечать. Но поскольку с коллективизацией был связан массовый убой скота, заданный проформы ради вопрос повис в воздухе, т.е. остался без ответа. Что касается обобществлённой кобылы, то она по отношению к колхозу повела себя, прямо сказать, по-свински. Вырвавшись из колхозной стайни, прибежала домой, тем самым подложили своему хозяину настоящую свинью. Им, как и многими другими в это время, решался гамлетовский вопрос: быть или не быть. После публикации И.В. Сталина «Головокружение от успехов» многим показалось, что правительство не возражает против устоявшегося уклада деревенской жизни. Начался массовый выход из только что организованных и ещё не окрепших колхозов. Это, конечно, противоречило установке «добровольно по принуждению». Последовали репрессии, которым подверглась наша семья, так как отец решился остаться единоличником. Показательным в этом отношении было выступление на деревенском собрании в Пищиках председателя Совнаркома Белоруссии Червякова, заявившего, что он камня на камне не оставит, но добъётся претворения в жизнь решений партии и правительства. Выступавший затем на белорусском языке один из его приспешников часто повторял слово «вось» в знчении «вот». Один из слушателей, а именно, Иван Евдокимович Груца в сердцах воскликнул: «Всё вось, да вось, а катки гдзе» (Всё ось да ось, а где колёса»). В разговорной речи деревни это выражение приобрело статус фразеологизма, употреблявшегося в тех случаях, когда трудно уяснить смысл сказанного собеседником. В конечном итоге в Пищиках возникло два колхоза: «Имени 13-летия РККА» и «Вторая пятилетка», в который объединились жители хуторов, примыкавших к деревне Чирино (по-местному эта территория называлась «Пянеўя»). Через пару лет, но ещё до войны они объединились, выбрав название первого из них. Единоличникам были выделены неудобные земли, по окраине деревенского поля, примыкавшего с трёх сторон к лесу. Большинство единоличников разбрелось кто куда: одни уехали в Сибирь и другие области России, некоторые обосновались в городах. Несмотря на развернувшуюся массовую пропаганду и агитацию, коллективизация как насильственное и противоестественное мероприятие по изменению веками устоявшегося уклада деревенской жизни большинством народа воспринималась отрицательно и даже враждебно. Некоторые моменты такого отношения на всю жизнь запечатлелись в моей памяти. Однажды ненастным зимним днём к нам в избу зашёл средних лет мужик с обледеневшими усами и бородой. Следом за ним ввалился молодой человек комсомольского возраста в дублёном полушубке. Мать в этой связи (отца не было дома) разразилась причитаниями, мол, что это за жизнь такая пошла. Мол, в такую непогоду не то что человека, собаку нельзя выгонять на улицу. Пока первый оттаивал усы и бороду, второй достал тюбик пасты и отвернув крышку, отвернулся взять воды. Я стал вертеть в руках этот тюбик, до этого мне ничего подобного не приходилось видеть, и нечаянно выдавил изрядную порцию пасты, которая с ходу была подхвачена молодым человеком на щётку. Изумлённый, я хотел повторно провернуть понравившуюся мне операцию, но мне это не позволили. Вскоре эти двое, ходившие, как в связке, но придерживавшиеся диаметрально противоположных взглядов на происходящее, последовали дальше по своему маршруту. Такой молчаливый протест отчасти напоминает “хождение в народ” народовольцев. Через несколько дней у нас нежданно, негаданно появились двоюродные братья матери Егор и Семён (Сёмка) Тарасевичи. Во время беседы за рюмкой водки первый из них вертел в руках револьверный патрон, приговаривая, что ведь эта пуля кому-то предназначена. Отец не обратил должного внимания на такие манипуляции, показав тем самым, что он не собирается принимать участие в планировавшейся вооружённой авантюре. После того, как они уехали, он сказал матери: “Он рассчитывал, что я заинтересуюсь его револьвером, но за войну я наигрался такими игрушками, и с меня достаточно”. Видимо, преполагалось убрать кого-либо из активистов, но отец, как говорится, не клюнул на затравку, предпочёл остаться в стороне. Вскоре Егор Кондратьевич Тарасевич с семьёй уехал в Сибирь, а потом героически воевал на фронте во время войны. Как известно, чтобы подавить сопротивление народа, коллективизация сопровождалась раскулачиванием. Мне не раз довелось видеть (жили ведь у дороги), как везли раскулаченных и подлежащих выселению. На санках, кроме пожитков, сидели закутанные дети и те из взрослых, кто не в состоянии был двигаться. Картина удручающая. В Пищиках кулаков не оказалось, так как земельные наделы были небольшие и обрабатывались без батраков: т. е. не было соответствующих определяющих условий для раскулачивания. Но как говорится: не мытьём, так катаньем. Раз не было кулаков, то объявились подкулачники. К числу оных из-за критических замечаний по адресу коллективизации, её исполнителей и вдохновителей был причислен наш сосед по хутору Платон Храмцов. Он был арестован, скот и имущество конфискованы. Я случайно оказался свидетелем экзекуции, во время проведения которой один из её исполнителей Адам Храмцов заявил, что хозяева могли кое-что спрятать в подпечье. Обуреваемый подхалимажем, полез под пол и заглянул в подпечье, обнаружив там лишь пару вёдер картошки, о чём с радостью доложил молчавшим как в рот воды набравшим своим соучастникам. Не получив ожидаемого одобрения столь активной своей инициативе, вылез назад с видом побитой собаки. Семья старика временно разбрелась. Жена, моя крёстная, ушла к своей старшей замужней дочери Лексе Порфененко, а сын Трофим и младшая дочь Прокофья (Прэса) жили впроголодь, так как не было постоянной работы. Возвращаясь в апреле из Оршанской тюрьмы, на подходе к дому старик на чём свет стоит поносил кого-то из односельчан, вёзшего тяжело нагруженный воз не по размытой дороге, а параллельно ей по пожне. Продавливая в ней глубокий след и тем самым нанося непоправимый вред, хотя эта пожня (сенокосное угодье) была уже не его, а колхозной собственностью. Сказывалась ныне вытравленная до основания психология крестьянина, связанная с рачительным использованием каждого клочка земли-кормилицы по прямому назначению. Безнаказанность и вседозволенность власть предержащих приводили к самоуправству, не знающему ни границ, ни пределов. В связи с сокращением посевов и снижения урожайности колхозных полей крестьяне отказывались молоть зерно на мельницах. За помол взымали так называемые фунты, т.е. оплату натурой, а потому стали молоть на дому вручную, используя жернова. Раздобытые родителями каменные жернова появились и у нас, но ненадолго. По доносу, что поощрялось и практиковалось как норма патриотического поведения, к нам заявились председатель Сватошицкого сельсовета с двумя подручными и потребовали показать жернова. Стали рыскать по избе, обыскивая помещение (о санкции прокурора на обыск тогда знать не знали). Ничего не обнаружив в избе, сунулись в сени, где находился кубел со смалёным салом. По нововведениям, убивая свиней, следовало их лупить и снятую кожу за мизерную плату сдавать на приёмные пункты. Крестьяне же, как принято испокон веков, смолили свиней, т.е. обжигали щетину и шерсть зажжённой соломой. По началу такая деревенская практика преследовалась местными властями. Поскольку из двух зол выбирают наименьшее, отец задержал их в избе и показал, где спрятаны жернова, находившиеся в разобранном виде под сенником, т.е. матрацем, набитым соломой. Пристыженные своей некомпетентностью по части сыска исполнители стали нести околесицу насчёт кулацкой хитрости и изобретательности. Они потребовали топор, разбили жернова, а куски их бросили поблизости в придорожную канаву. Но, как говорится, голь на выдумки хитра. В деревне стали появляться деревянные жернова. Смастерил такие и отец, распилив для этого дубовую колоду диаметром 0,7 метра. В её плотно прилегающие друг к другу части были набиты куски пришедшей в негодность чугунной посуды. После соответствующей обкатки работали такие жернова неплохо, но вертеть их было тяжело. Это далеко не то, что гонять мышку по компьютеру, чем с удовольствием занимается мой любимый внук Андрей. Я не любил молоть, используя жернова, и как мог избегал этой работы. По отношению к неподдающимся в соответствии с политикой «добровольно по принуждению» стали практиковать такие меры административного воздействия, как распределение местными властями по их усмотрению доведённого свыше количества твёрдых заданий между жителями деревни (по-местному «обложение твёрдым»). В результате полный сундук маминого полотна оказался пустым, потому что за фунт льна приходилось отдавать аршин полотна. Кстати, сестра отца, проживавшая с нами, отказалась помогать выплачивать эту грабиловку. Разругавшись в этой связи с матерью, забрав всё своё, ушла жить к своей многодетной племяннице Марфе(Маршене) Кабуш, где вскоре умерла. Несмотря на занятую отцом такую принципиальную позицию(принципиальность как черта характера досталась мне по наследству), выжить семье помогло то обстоятельство, что жили мы буквально в трёхстах шагах от леса. Кобылу на ночь пускали пастись на ричадь (пересыхающее русло у истоков реки, то же, что и мокрядь). Образования с суффиксом –адзь- (-ядзь-), ныне непродуктивным, раньше были более употребительными (челядь, рухлядь, чадь, стерлядь, голядь и др.). Рано утром, как ни в чём не бывало, отец приводил её домой. Что касается коровы и телят, то вместе со скотиной других хозяев, пасти их приходилось на придорожной полосе, пока лесник Владимир Иванович Любовицкий во время обхода не уходил вглубь опекаемой им Боярской дачи. После скот запускался на окраину леса, а мы, пасущая детвора, играли в лапту, цурку и казаков-разбойников. Время возвращения на дневку определялось по солнцу и тени (чем ближе к полудню, тем тень короче), а в пасмурные дни – по состоянию скота. После некоторого отдыха (спать среди дня я так и не привык), прихватив с собой кринку (гарлач), отправлялся за ягодами и за пару часов приносил от 2,5 до 3х литров земляники, которую ели всей семьёй, обычно запивая молоком. Кроме того, с ведома лесника, который приходился племянником по женской линии, отец за сезон между кустами накашивал пару возов сена. Как говорится, свой – не чужой: над виром потрясёт, а в вир не бросит. Заливной луг по обоим берегам Росасенки с ответвлениями в сторону деревень Барсуки и Коровино вплоть до моста по дороге на Чирино лесничеством во время сенокоса сдавался в аренду дубровенским мещанам. Однажды из скошенного и отчасти высушенного сена был сооружён шалаш, в котором косцы оставались на ночь. Мне так понравилось пребывание в шалаше, что я просился тоже остаться в нём на ночь, однако в таком удовольствии было наотрез отказано. Назавтра высушенное сено несколькими рейсами за определённое вознаграждение было отвезено отцом хозяевам. Вообще сено как товар, особенно в г. Орше, было в цене и заготавливалось горожанами во время сенокоса, то есть, в середине июня. Нагрузив воз, мы с отцом обычно выезжали притемками. В Оршу приезжали уже после восхода солнца, опрокидывали воз и ворошили слежавшееся сено. Навьючив опять воз, ехали на рынок. Однажды опрятно одетый интеллигент стал расспрашивать, откуда мы приехали, и согласился заплатить запрошенную и, естественно, завышенную цену. Приехали к нему, сгрузили сено и получили обещанные деньги. Однако некстати появившаяся супруга хозяина, взбеленившись, с ходу стала поносить его в духе пушкинской старухи, подробно объяснив ему допущенный промах. И отец, и я в связи со сложившейся ситуацией чувствовали себя не лучшим образом. По дороге домой отец обронил: «Не обманешь, не продашь». Выехав за город, отец потихоньку задремал, а я правил лошадью и не обратил внимания на двух стоявших у дороги парней. Повернув голову в сторону отца, я опешил: протянутая сзади рука шарила по отцовским нагрудным карманам. Я стал толкать отца, а когда оглянулся, то, подсунув мне под нос кулак, парень спрыгнул с телеги и направился к своему напарнику. Второй не менее досадный случай тоже был связан с поездкой в Оршу. По приезде в город мы остановились у дальних родственников матери, проживавших примерно в двухстах метрах от моста через Днепр при въезде в город со стороны Горок и Дубровно. Отец с хозяевами отправились на рынок, а я остался с квартирантами хозяев. Ожидая отца, я несколько раз подбегал к мосту и был очень обеспокоен. Под вечер явилась пьяная хозяйка и стала распекать квартирантов, а я вновь побежал к мосту и нашёл возле него отца, сидящего на карачках у самой воды. Кое-как я добрался с ним до избы, хозяйка стала торопить меня отправляться домой, так как дорога длинная, а уже поздновато. Расплакавшись, я стал возражать, что на ночь глядя не могу никуда ехать. Меня дружно поддержали квартиранты, в связи с чем одну из трёх пар самодурка пообещала назавтра выгнать. Затянув упиравшуюся кобылу в курятник, я с отцом улеглись на пол прямо у порога. Впотьмах приплёлся вдрызг пьяный хозяин. Отец проснулся под утро и стал упрекать хозяев в случившемся, а те как могли оправдывались. В итоге оказалось, что все деньги, которыми располагал отец, были пропиты. Обмениваясь по возвращении домой любезностями, мать обзывала отца пьяницей, а он попрекал её паршивыми родственниками. Заслуживает внимания и такой случай. Сестра Валентина гуляла на лугу неподалёку от дома и с криком, что её обсели какие-то мошки, прибежала домой. Оказалось, что часть отроившейся пчелиной семьи незамеченной улетела с барсуковской пасеки, находившейся в лесу вблизи деревни. Уставшие от долгого перелёта, пчёлы свились клубком у ног остановившейся сестры на стебле картофельной ботвы. Родители не растерялись: быстро обрезав картофельный стебель, опустили его вместе с пчёлами в лукошко. Кружившиеся в воздухе остальные пчёлы постепенно присоединялись к большинству. Лукошко накрыли прореженной тканью, и мать, отправившись в д. Добрынь к родственникам, привезла оттуда улей, то есть еловую выдолбленную колоду длиной в полтора метра. Вечером с поставленного боком лукошка пчёлы по простыне перекочевали в улей. Однако по-настоящему заняться пчеловодством помешали события, о которых будет сказано ниже. |
Похожие:
 | Собрание сочинений. Книга Воспоминания и размышления о настоящем и будущем. – М |  | Он взглянул на свою душу в телескоп. То, что раньше представлялось совершенно беспорядочным, оказалось прекрасными созвездиями, ему... |
| Теляковский В. А. Воспоминания / Предисл. Д. И. Золотницкого. Л.; М.: Искусство, 1965. 481 с. (Театральные мемуары) | | Эти воспоминания в настоящее время готовятся к печати в издательстве «Бизнес-Информ». Я имею счастье вот уже более десяти лет тесно... |
| Воспоминания о жизни после жизни. Жизнь между жизнями. История личностной трансформации. Автор Майкл Ньютон. 2010г. 336 стр. Isbn... | | Президента России, несколько крупных издательств обратились ко мне с просьбой продолжить воспоминания. Я всегда считал, что действующий... |
| Но, как говориться, лучше поздно, чем никогда. Несколько месяцев я ломал голову, с какими словами обратиться к своим потомкам, дочке,... | | Д. 2657-с [Дело вчк и Смоленской губернской чк о «принадлежности к партии кадетов», 1919—1920] |
| Обращение к участникам митинга работников театрального искусства 22 декабря 1919 г | | Подготовка электронного текста А. Панфилов Символы подчеркивания используются для выделения "италик" |