Все минется правда останется
Скачать 3.26 Mb.
|
Морозов пришел в лесную науку в "межеумочное время". Эту характеристику времени я взял из благодарственного адреса, который написали и вручили Георгию Федоровичу его слушатели -лесничие, приехавшие в 1912 году из российских лесов в институт на курсы то ли переподготовки, то ли повышения квалификации. Вел их Морозов, а читал он на них свое "Учение о лесе", еще только создававшееся. Так вот, прослушав курс лекций, лесничие были пленены человеком, "в лице которого так удачно сочетались столь редкие в жизни качества даровитого ученого, блестящего художника и чуткой, отзывчивой души". Однако не слова похвалы восхитили и потрясли меня. Я читал и перечитывал вот эти строки: "В развитии каждой науки бывают моменты - их можно назвать мертвыми, - когда творчество как бы приостанавливается, пытливая мысль как бы замирает или, в лучшем случае, бессильно бьется на одном месте, не будучи в состоянии схватить в объединяющей форме прихотливо-изменчивую вереницу фактов и наблюдений. Старое изжито, новое еще не пришло на смену; непригодность старых форм ясна до очевидности, а новые формы не даются в руки; в такие полосы вырастает поколение, чуждое истинной науке, ибо таковой оно, в сущности, и не видело, - поколение, уходящее либо в узкий практицизм приходской колокольни, либо в ограниченный мир единоспасающих рецептов. Большинство из нас духовно выросло и воспиталось как раз в талое межеумочное время..." Уверен, ты тоже, мой читатель, задумаешься над этими удивительными по глубине мыслями, верными для многих этапов нашей жизни. Перечитывая, я с завистью думал: как же умели мыслить лесничие! Нет сомнения, это Морозов, в котором был заложен огромной силы нравственный заряд, сумел так возбудить работу ума своими лекциями. Но ведь ленивый, неподготовленный ум не способен на высокую мысль, как бы его ни возбуждали и какой бы силы заряд к нему не подносили. Правда, могут сказать: чему же удивляться, ведь писали на этот адрес люди с высшим образованием. И всё же я восхищаюсь, потому что в 60-е годы несколько лет работал в лесном хозяйстве, и в "корпусе лесничих" было немало знакомых - никто из них ни подумать так, ни выразить так свою мысль не мог ни в трезвом, ни тем более в пьяном состоянии. Это не каламбур, чаще всего я их видел именно в пьяном состоянии, да и сам вместе с ними бывал частенько пьян. Может быть, это пагубное увлечение наше объяснялось и тем, что в институтах наших уже не было Морозовых, не было людей, так удачно сочетающих в себе те качества, которыми поразил и возвысил профессор своих слушателей. Однако, понимаю, отвлечение это спорно, да и цель у меня иная. Я хотел досказать здесь о Георгии Федоровиче Морозове - фигуре сильной духом и трагической. Он заболел, и заболел неизлечимо, в самом начале петербургской жизни. "Родители говорили об этом горе по ночам, отец плакал'; - вспоминала дочь Ольга. Приговоренный к медленной смерти, Морозов работал без отдыха. Физические страдания нарастали, а он упорно создавал новую науку о лесе. Бескрылая профессура, как всегда при встрече с талантом, энергично ненавидела его и зло травила - "он приходил домой без сил, смотреть на него бывало больно"... Слава богу, что хоть ученики его не успели отупеть и заразиться ненавистью. Они видели Морозова совсем другим: большелобое лицо профессора сияло воодушевлением, голубые, очень яркие глаза, чуть косившие в разные стороны, светились, когда он, покручивая бородку, говорил быстро, чуть картавя. Говорил о лесе, хищнически истребляемом повсюду, и о человеке: только тот много переживает, у кого жизнь содержательна, кто руководится идеалом, кто чутко связывает свою жизнь с великой общественной жизнью. Летом 1917 года Морозовы уехали из Петрограда на юг и на время поселились в одном из белых ялтинских домиков в Балаклавском тупике, "чтобы пережить под солнцем голодные и тяжелые годы". Сюда же перевезли и полупарализованного Георгия Федоровича. Крымские горы на какое-то время заслонили от него движение утомившей жизни. Увы, заслонили не надолго, всего на несколько месяцев. Морозовы искали тишины и покоя, а оказались в гуще невообразимой суеты: Крым наполнился толпами беженцев, напоминавшими несущееся в панике стадо. Здесь, в Ялте, как в загонке, они перемешивались с белогвардейскими, немецкими, англо-французскими войсками, но успокоения не находили. Ученики и почитатели не теряли Морозова из виду даже в этом вселенском смешении языков и народов - присылали не только письма, но и посылками поддерживали своего учителя и его семью. Не знаю, то ли и раньше эта идея витала, а теперь лишь созрела, то ли родилась она вот тут, в этом смешении. Одно знаю: группа энтузиастов, жаждущих приносить пользу всегда и везде, основала в Ялте Таврический университет. Во главе этих энтузиастов стоял директор Никитского ботанического сада профессор-ботаник Николай Иванович Кузнецов, который хорошо знал Морозова, как знал и то, что он здесь, в Ялте. Осенью 1919 года Георгию Федоровичу Морозову предложили кафедру лесоводства в этом университете, переведенном в Симферополь. Изболевшаяся душа его воспрянула: он на университетской кафедре! "Это было подарком отцу в конце его жизни, - писала дочь. - Но то, что всегда было недосягаемой мечтой, теперь уже не могло его радовать. Он читал лекции и создал кабинет-музей, но он умирал..." Ему дали квартиру при университете, смежную с аудиторией. Однако и этот кратчайший путь Морозов не мог уже одолеть в одиночку: "Дуняша водила его под руку. Она усаживала его в кресло, подавала ему платок, которым он закрывал неповиновавшийся, парализованный рот". Здесь, в университете, Морозов встретил близкого человека, Георгия Николаевича Высоцкого, которого тоже недавно пригласили сюда заведовать кафедрой почвоведения. С какого же времени они знакомы? Кажется, первая встреча состоялась у них зимой 1898 года - Высоцкий, командированный Докучаевым в Каменную степь, заехал по пути в Хреновской бор, где в то время работал Морозов. Оба они тогда были молоды, энергичны и жаждали деятельности. Потом Высоцкий приезжал в Каменную степь еще несколько раз для изучения и описания лесных полос. Правда, Морозова, там уже не было, но творения его жили, набирали силу. Пути их надолго сошлись в Петербурге - в 1906 году оба были включены в Постоянную комиссию по лесному опытному делу и вместе добивались возрождения опытного учреждения в Каменной степи. Оба думали одинаково: "Степные лесничества являются немаловажными КУЛЬТУРНЫМИ ЦЕНТРАМИ, лишиться которых было бы ущербом для народно-государственного прогресса". И добились. И вот оба корифея отечественной науки оказались в Симферополе: один, уже немощный, был привезен сюда женой и детьми, другой принял приглашение, потому что хотел быть "ближе к степям" - именно поэтому он покинул Петербург еще в 1913 году и перевелся сначала в Киев, а уж потом - в Симферополь. Было, было им что вспомнить, было чем погреть душу смертельно больному Морозову. И, может быть, только эти воспоминания и согревали его - не зря жил. Где-то в какой-то статье мне встретилось мимолетное упоминание о том, что в 1920 году среди профессоров Таврического университета был и Владимир Иванович Вернадский. Прочитал и подумал: ну, это уж слишком. Сами посудите, разве решится какой автор свести столько знаменитых героев своего произведения в одной географической точке, да еще вдали от столиц, от академий, от старейших университетов и институтов, в которых они еще недавно работали. Даже если бы и свел их, то читатель не поверит, как не поверил этому факту и я. Ну, ладно, двоих судьба еще могла занести куда угодно, к тому же документы это подтверждают. Но чтобы и третий тут оказался? Чтобы тут оказался ученый, которого современники назовут "Ломоносовым XX века". с именем которого и его идеей "ноосферы" человечество войдет и в третье тысячелетие?.. Нет, это домысел. Да и как мог академик Вернадский оказаться в Симферополе, если он в это время, с 1918 по 1921 год был президентом Украинской Академии наук, которую сам же и создавал? К тому же факт его пребывания на этом посту известен всякому биографу и закреплен мемориальной доской в Киеве, на которой указано, что именно в эти годы выдающийся ученый "тут працював". Но вот читаю хронику жизни Вернадского, им самим рассказанную. В ноябре 1919 года, Владимир Иванович, президент академии, выехал из Киева, в Харьков и Ростов по служебным делам. Однако вернуться в Киев не смог - разгорались боевые действия на, фронтах гражданской войны. Путь в Москву и Петроград тоже отрезая. И Вернадский двинулся на юг, в Новороссийск. Оттуда пароходом перебирается в Ялту, на. причале которой в тот же день и час оказалась и его семья, сорвавшаяся на. поиски отца, и мужа. Счастье улыбнулось им - встретились! На радостях просидели и проговорили весь день, отпускали только умыться и переодеться, да "осмотреть его с точки зрения вшей". Осмотрев, "нашли их несколько на, нем в белье. Приняла все меры дезинфекции. Хотя и встревожилась, но больше надеялась, что обойдется", - вспоминала жена Наталья Егоровна. И все же вскоре Вернадский тяжело заболел сыпным тифом - врач опасался, что не выживет. Однако Наталья Егоровна, выходила его. Вспомним, в эти же дни, и тоже от тифа, на. руках у жены умирал Роберт Эдуардович Регель. Владимир Иванович выздоровел. Все это время они жили в Ялте, в Горной Щели. И вот подтверждение тому, что я посчитал домыслом. В марте 1920 года, только что выздоровевшего Вернадского избрали "сверхштатным профессором Таврического университета", а в октябре - ректором. Лишь в феврале 1921 года он смог покинуть Симферополь и выехать в Москву первым санитарным поездом, на что исхлопотал специальное разрешение наркома здравоохранения Семашко. Вот так сошлись пути, пусть на короткое время, именитых учеников и сподвижников Докучаева. И хотя сами они ничего об этой встрече не рассказали, она наверняка согревала их души, вносила хоть слабую надежду на благополучный исход гражданских борений. В одном они были уверены: надо делать дело, которое останется при всех переменах. Нужно напрягать все усилия, чтобы сохранить культуру, а по возможности, и поддержать ее рост. Может, именно эта встреча и дала силы Вернадскому отказаться от поступившего из Англии заманчивого приглашения на работу. Ведь рядом с ними, пусть и незримо, всегда был и еще один человек - учитель, который видел смысл научной работы в её пользе своему народу и отечеству. Двоих впереди ждали новые труды и открытия, новые взлеты мысли. Третьему, самому молодому из них, оставалось жить совсем чуть-чуть. Именно поэтому мне и хотелось больше узнать о нем. Узнать и рассказать о создателе современного учения о лесе, да, именно "современного", я не оговорился, хотя он создавал его в самом начале века. Это на его труды опирается современное лесоводство, как современное почвоведение - на труды Докучаева. Однако что мы знаем об этом выдающемся сыне России? До обидного мало. Даже специалисты слышали лишь кое-что, а мы все - и того меньше, разве что слышали его фамилию. Не прочитаете о нем и в томике' "Жизнь замечательных людей" - нет такого томика, ему посвященного. Жаль. Но однажды, рассказывает дочь, Георгий Федорович принял снотворное, заснул и больше не проснулся. Это случилось 9 мая 1920 года. Скончался на 54-м году жизни выдающийся русский лесовод, ботаник и географ. Оборвалась "одна из самых печальных историй на свете". Георгия Федоровича Морозова похоронили не на кладбище, а в парке у реки Салгир. "Несмотря на голод, разруху и одичание, провожать его пришло огромное множество учеников, друзей, почитателей. Могила окружена решеткой. Между стволами деревьев за грядами холмов голубеет силуэт Чатыр-Дага". В парке... Георгий Федорович Морозов очень просил, чтобы похоронили его "под пологом русского леса". Но Крым был отрезан от России линией фронта, и завещание это не исполнили. Что ж, пусть деревья парка склоняются над прахом его, над могилой... Я долго допытывался у симферопольцев, где этот парк, в котором похоронен славный сын России, даже к милиционерам обращался за помощью - нет, никто не мог указать мне путь к этой могиле. Я уже собрался отправиться в самостоятельный поиск по паркам города, уже сел в троллейбус, чтобы добраться до одного из них. и тут увидел старого интеллигента, который, как потом мне говорили не без горечи, оказался на мое счастье одним из тех немногих в Симферополе, кто знает Морозова. - Георгий Федорович и его жена Лидия Николаевна похоронены в парке воронцовского дворца, - сказал он. - Да, на берегу Салгира... В парке... Мне виделись ухоженные аллеи, в скрещении которых и находится могила, окруженная чугунной оградой. Тут же возвышается и памятник - ведь имя этого человека чтут лесоводы всего мира. Иду по тропе от дворца к реке. Впереди лишь редкие одиночные деревья, местность напоминает заброшенный пустырь, посреди которого я и увидел могилу. Ни ограды, ни креста, ни памятника, ни аллеи, а на могиле лишь куст жасмина да четыре кривоватых чахлых деревца высотою в 2-3 метра. Но ошибки нет - на пустыре этом посреди явно заболачивающейся низинки покоится слава и гордость наша, выдающийся русский лесовод, ботаник и географ. Над могилой возвышается стелла из серого мрамора, на которой с трудом прочитываю-догадываюсь: "Морозов Георгий Федорович, основоположник русского лесоводства 1867-1920". И пустая надгробная плита. А рядом слева такая же серая бетонная плита, на которой: "Морозова Лидия Николаевна 1870-192I". И все, и ничего больше. Я стоял и думал: да это же ее рукой написано "Учение о лесе", ставшее классическим руководством для многих поколений лесоводов не только в России, но и во многих странах мира. Георгий Федорович, как вспоминала дочь, не писал, он, мучимый физическими страданиями, "рассказывал" свою книгу - ходил по комнате и говорил, а Лидия Николаевна с удивительной быстротой записывала этот рассказ, боясь прервать его или замедлить импровизацию теоретической основы новой науки о лесе. Я предполагал, что 9 мая, в день смерти Морозова, конечно же никто, кроме меня, не положит на его могилу букет цветов. Но никак не ожидал, что рядом, в пяти минутах ходьбы от забытой могилы, находится тот самый университет, одним из основателей которого был Морозов. Я положил на серые надгробья по ветке сирени, отступил на дорожку и застыл под дождем. Вот где упокоился великий наш лесовод, завещавший похоронить его под пологом русского леса. На пустыре - будто на чужбине. Ну, ладно, из-за окаянной гражданской войны не смогли похоронить его под пологом русского леса или в лесной полосе, им созданной, так за 70 лет лесоводы вполне могли взлелеять островок леса тут, пусть даже крохотный. Но чтобы над могилой его взрастали такие же могучие дубы и березы, как в Каменной степи. Мне стыдно и больно. Всякое видел, но не предполагал, не ожидал, что увижу такое небрежение, непочтение великих предков своих и беспамятство. В городе встречу выпускника этого университета. И он, окончивший биологический факультет, признается, что мимо этой могилы конечно же проходил много раз, но проходил как мимо четы каких-нибудь местных купчишек с распространенной на Руси фамилией. Он не смог припомнить, чтобы в университете хотя бы раз упомянул кто-нибудь из преподавателей о лесоводе Морозове, похороненном рядом. И никто никогда не звал на обустройство могилы. И мемориальной доски нигде на университетских зданиях не видел... Оправдываясь перед собой и людьми, вы конечно же сошлетесь на трудное время. Однако лесоводы переживали и не такие беды, а лица своего, достоинства не теряли. И предшественников своих не забывали. Передо мной пожелтевшая страничка отчета Крымской лесной секции, помеченного декабрем 1927 года. Это отчет "о приходе денег по подписке в фонд по увековечению памяти профессора Г.Ф.Морозова и расходе денег по приведению в порядок его могилы". Поступали деньги со всех уголков страны, по 10-20-25 рублей. А набралась вполне достаточная сумма, в тот же год израсходованная, как говорится в отчете, на устройство каменного фундамента и столбов, на установку железной ограды вокруг могилы, на изготовление надписей (металлических дощечек) к решетке, и даже на фотографические карточки, которые рассылались всем подписчикам. |
Похожие:
 | Это книга рядового пилота гражданской авиации, пролетавшего 35 лет. Написана она в рейсах, по горячим впечатлениям, и все в ней –... | | Однако рано или поздно правда всё равно выходит наружу, и грязные страницы прививочной истории, политики и практики наконец-то становятся... |
| Так же, как и продажа товаров на внутреннем рынке. Правда, некоторое разнообразие в этот процесс вносит необходимость ведения раздельного... |  | Миша сказал: "Все, что говорит Коля, – правда". Директор понял, кто из них кто. Расположите первые буквы имен мальчиков в порядке:... |
| Сегодня даже эти случайные отрывки мне кажутся интересными. Минет забвение всех тех, кого я знал и любил, хоть что-то останется и... | | ... |
| Комсомольская правда, Татьяна синицына ("КП" Владивосток"), 17. 05. 2008, №072, Стр. 3 13 | | Тест состоит из 40 заданий. Задания рекомендуется выполнять по порядку, не пропуская ни одного, даже самого легкого. Если задание... |
| Комсомольская правда, подготовила оксана кальнина, 07. 08. 2008, №116-т, Стр. 41 22 | | Во время летних пожаров леса никто не поджигал? (Комсомольская правда, 22. 12. 2010) 17 |