Методические рекомендации по изучению дисциплины «Социология социальных проблем»

Скачать 3.4 Mb.

Название	Методические рекомендации по изучению дисциплины «Социология социальных проблем»
страница	11/23
Тип	Методические рекомендации

filling-form.ru > Туризм > Методические рекомендации

1 ... 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 23

4.Мироненко Н.С. Экологические проблемы в кризисных геополитических точках и районах. См.: http://www.ihst.ru/~biosphere/Mag_4/GEOPATOL.htm

Неймер Ю.Л. Из стабильности – в кризис. – М.: Кнорпус, 2004. – 544 с.

Петрова Н.А. Основные демографические проблемы РФ и пути их решения: http://works.doklad.ru/view/qm0mqtTEn8Y.html

Проблема перенаселения: http://www.naturzdrav.ru/.

Радаев В.В. Экономическая социология. – М.: ГУ ВШЭ, 2005. – 595 с.

Степанов Н. Глобальные проблемы человечества. См.: http://www.ref.by/refs/97/26981/1.html

Тарасова О.В. Концепция устойчивого развития общества. См.: http://posoh.ru/tend/intern_org/htm/ust-razv.htm

Тощенко Ж.Т. Социология труда. – М.: Юнити-Дана, 2009. – 423 с.

Экологическая ситуация в России: http://www.intline.ru/projects/ecology/EcolRus-r.htm

4. Либеральные реформы в России в 90-г.г. ХХ века и их последствия.

1. Социология советского общества и причины проведения реформ.

2. Общие результаты реформ. Россия как «колониальная демократия» (А. Зиновьев).

3. Современная кризисная ситуация российского общества и пути выхода из неё.

В последние столетия (начиная с эпохи Петра Великого) в России модернизирующую роль играла государственная бюрократия. Она, стремясь к сохранению и упрочению своего господства, должна была навёрстывать отставание по отношению к западным странам, прежде всего – в сфере технического развития, что было возможно только путём мобилизации ресурсов жизненного мира в её различных формах. Сначала господствующий класс пошёл по пути усиления крепостной зависимости и увеличения подушной подати для государства и повинностей для дворянства (особенно выражены эти процессы были во времена Петра Великого). Однако, когда этот консервативный путь выказал свою несостоятельность, в 60-е г.г. XIX столетия были проведены реформы, упразднившие крепостную зависимость и заложившие институциональные основания для развития капитализма, что привело к развёртыванию с 70-х г.г. XIX в. первой волны индустриализации. Однако в силу сохраняющихся феодальных пережитков все противоречия раннекапиталистического общества в резонансе с общественными конфликтами в условиях многолетней мировой войны привели в 1917 г. к потрясшей мир Революции. Октябрьская революция, при всех её далеко идущих намерениях, должна была сперва решить как раз эту задачу «навёрстывающей модернизации»; в таком случае государственную бюрократию в эпоху Сталина можно сравнить с Петровской первой четверти XVIII в. (только число жертв этой модернизации было намного больше, так как теперь царил суровый тоталитарный режим).

Если мы попытаемся сравнить государственную бюрократию с традиционными классами в смысле Маркса, то прежде всего бросится в глаза отсутствие частной собственности на средства производства как решающий признак класса: чиновник не есть ни собственник возглавляемого им предприятия или организации, ни владелец своей должности, однако всё сообщество бюрократии выступает как коллективный распорядитель результатов деятельности всего подвластного ему общества, то есть бюрократия монополизирует функцию распределения произведённых благ, важным условием чего была концентрация всех производительных сил как раз в государственной сфере (что последовательно было реализовано только в Советском Союзе). Это распределение внутри сообщества бюрократии осуществляется в соответствии с местом каждого бюрократа в иерерхии рангов чиновников, а за пределами этого сообщества – сообразно целям, которые поставил правитель. Как уже говорилось, в сталинскую эпоху такой ключевой целью была модернизация в смысле индустриализации. При этом было решено насильственным образом разрушить большую часть традиционных институтов (прежде всего мелких крестьянских хозяйств); тем самым множество бывших крестьян было переселено в недавно основанные города. Важным результатом этого процесса стало изменение формы коллективных институтов в России: на место крестьянской общины становится теперь советский производственный коллектив.¹

Для описания формы деятельности и вырастающих из них межличностных взаимоотношений внутри советского производственного коллектива Зиновьев употребляет понятие коммунальности – это было нововведение в общественную теорию, так как этот тип действий отсутствовал среди известных западной социологии типов. Можно рассматривать коммунальность в её изображении Зиновьевым как результат воздействия на жизненный мир российской цивилизации государственной субсистемы, которая отделилась от него в ходе модернизации в её российском варианте. Для коммунальной деятельности первым сущностным признаком является то, что цели действий всех членов коллектива ставятся руководителем, а подчинённые могут понять волю последнего только в сфере их компетенции. Результаты их деятельности оцениваются руководителем согласно критериям, определяемым волей вышестоящего начальника и властями в целом, причём данные критерии могут изменяться независимо от воли и понимания работников и их непосредственных руководителей (поэтому в какой-то момент привычная деятельность вдруг оказывается недостаточной – начальству потребуются совершенно иные формы деятельности, а прежние будут обесцененными, как бы хорошо они ни выполнялись). Тем самым целеполагание, в отличие от целерациональных действий в их веберовском понимании, совершается только на высшей ступени начальственной иерархии (конечно, если мы тут будем рассматривать идеальный тип коммунальности) и спускается вниз в форме не подлежащих сомнениям распоряжений или приказов. Конкретные рабочие и служащие будут тут работать настолько интенсивно и качественно, насколько этого от них потребует шеф, и при отсутствии конкретных предписаний они прекращают исполнять свои функциональные обязанности и начинают взаимную борьбу за достижение более высокого статуса внутри коллектива.

Эта наполненная сложными интригами борьба является вторым признаком коммунальности, и Зиновьев предлагает описывать характер этой борьбы с помощью понятия превентации. Превентация – это механизм, обратный конкуренции: речь при этом идёт не о том, чтобы победить в соревнованиях с другими членами коллектива путём лучшего исполнения своих функциональных обязанностей, но о том, чтобы встать у других на пути и всячески воспрепятствовать им приобрести благорасположение у руководителя.² Согласно логике превентации, все члены коллектива ведут борьбу за социальные ранги, отличающиеся друг от друга по величине соответствующих (как материальных, так и символических) благ в процессе их распределения, а внутри ранга – за позицию, как можно более близкую к руководителю (соответствующий рангу принцип распределения благ как раз и есть справедливость, в восприятии членов коммунальных организаций). У этой борьбы нет моральных ограничителей, кроме одного-единственного «тормоза» – страха, что другой мне сделает что-то плохое, если его социальное положение лучше моего (Зиновьев в этой связи полагает, что нельзя считать, будто бы члены коммунальных структур аморальны, они лишь находятся в таких условиях, которые вынуждают их к повседневной борьбе за становящиеся всё более ограниченными ресурсы). Одна из важнейших функций руководителя и состоит в том, чтобы сдерживать эти коммунальные отношения в узких рамках, чтобы они не препятствовали выполнению коллективом своих задач. Переход от одного ранга к более высокому совершается, как правило, за выслугу лет, в виде исключения же – согласно воле вышестоящего руководителя.

Третьим признаком коммунальности является её безальтернативность: у индивида нет никакой возможности уклониться от вступления в какую-либо коммунальную организацию либо от борьбы внутри коллектива согласно закону превентации, так как все эти коллективы возникли на обломках разрушенных насильственным образом (в результате социальных катаклизмов или сознательной деятельности бюрократии) традиционных жизненных форм; нет никаких других социальных институтов кроме коммунальных, и добровольный выход из коллектива означает только падение с более высокой ступени социальной иерерхии на худшую (где находятся коллективы более низкого ранга) или маргинализацию индивида. (Впрочем, иногда индивида даже сознательно делают отщепенцем, чтобы продемонстрировать на нём свою групповую власть, и такой человек лишается единственно возможной формы социальной защиты, которая заключается как раз в принадлежности к коллективу, и оказывается открытым ударам любой окружающей негативной социальной среды, от хулиганов до властей, учиняющих над ним свой произвол.)

И, наконец, четвёртый признак коммунальности состоит в высокой роли символических воздействий на сознание всех личностей, которое происходит в форме внешне напоминающих религию ритуалов. Цель этого воздействия (к которому была особенно восприимчива молодёжь) заключается в образовании нематериальных ценностей в сознании членов коллектива, на которые должна ориентироваться их деятельность, например, победа в «социалистическом соревновании» (последнее стоит в противоречии с законами превентации, почему и принимает форму пропагандистских компаний, с помощью которых государственная бюрократия пытается оказать внешнее влияние на коммунальные отношения, чтобы преодолеть характерное для коммунальности равнодушие и незаинтересованность в результатах собственной деятельности у членов коллективов). Вторая цель, которую преследует массивная идеологическая обработка, заключается во внушении приоритетности коллектива и уж тем более государства над индивидом и его интересами. Это имеет своей функцией символическое закрепление стремлений коммунальных отношений к тотальному подчинению индивида: ведь каждый, кто начинает освобождаться от власти коллектива, представляет собой угрозу коммунальным порядкам.

Как раз коммунальные отношения были интегрирующим моментом в советском обществе. Несмотря на то, что государственную бюрократию отличали от остального общества комплекс привилегий (в смысле распределяемых благ) и властные полномочия, и её члены с юности превращались в «специалистов по управлению» (Зиновьев), логика взаимоотношений внутри этой общественной группы также полностью определялась законами коммунальности. Тем самым колонизация жизненного мира в СССР имела тенденцию к превращению всего общества в огромную государственную организацию – и всех людей в государственных служащих с различными рангами (с ясным разделением на так называемую коммунистически-бюрократическую «номенклатуру» и всех остальных, что в реальности работали на первую). Это описание взаимоотношений между системой и жизненным миром в Советском Союзе может дополнить анализ Хабермаса, концентрирующийся на западном опыте.³
Чтобы понять, что произошло дальше и какие последствия имела перестройка и трансформация России в конце ХХ века для этих взаимоотношений между системой и жизненным миром, необходимо привлечь здесь критическую теорию глобализации Александра Зиновьева, изложенную им в своих последних произведениях: «Глобальный человейник» (М., 2003), «На пути к глобальному сверхобществу» (СПб., 2003), «Русская трагедия» (2006), «Фактор понимания» (М., 2006), «Запад. Феномен западнизма» (М., 2007, первое издание – 2000 г.).

Российский социальный философ исходит из предпосылки, что одним из главных условий нормального развития западного капитализма является разделение человечества на две группы: метрополий и колоний, причём колонизация для Зиновьева означает в первую очередь не политический аспект лишения государств независимости, а экономический аспект принципиально неравноправных отношений: метрополии забирают природные ресурсы зависимых стран без адекватного возмещения их стоимости, экспортируют в них произведённые в метрополиях товары, что препятствует развитию соответствующих отраслей экономики в зависимых странах, вывозят капиталы для создания производственных структур, использующих местное население в качестве относительно дешёвой рабочей силы, перемещают в зависимые страны отходы своего собственного производства (в том числе и опасные для жизни), усваивают важнейшие идеи, что формулируют интеллектуалы колониальных стран (и не в состоянии осуществить их там), содействуют переселению их представителей в метрополии (чтобы эксплуатировать там их талант, заставляя их отдавать им свои идеи по дешёвке) и пр. В современную эпоху важно то, что знание и всемирные финансы концентрируются в основном в метрополиях, что ведёт к их фактической монополии в тех сферах деятельности, которые дают максимум прибавочной стоимости на рынке, то есть связанных с высокой степенью задействования интеллекта. Зиновьев напоминает тем самым о критике капитализма XIX и начала XX столетий⁴ (у Хабермаса же этот аспект остался в тени).

Советский общественный сторой, который называл себя социалистическим, но в действительности был всё же коммунальным, в ХХ веке бросил вызов капитализму и воспрепятствовал колонизации всего человечества и окончательному формированию основанного на колониализме (в его раскрытом Зиновьевым понимании) мирового порядка. Поэтому столкновение обеих систем стало неизбежным – оно и приняло форму «холодной войны».⁵ В ходе этого противостояния на Западе всё большую силу стала набирать тенденция формирования «сверхобщества», в которое постепенно стали вступать все национальные капиталистические общества. Это «сверхобщество» имело внутренний (обусловленный объективной логикой развития капитализма) императив – победить социалистические страны в холодной войне и превратить их в зависимые (колонизированные) страны. Зиновьев показывает, что сверхобщество представляет собой качественно новый, неизвестный в истории этап развития человечества, что на Западе не существует никакой рыночной экономики в чистом виде, никаких национальных государств, никакого идеологического плюрализма, но все эти сферы общественной практики испытали трансформацию под влиянием сверхобщества⁶. Если мы рассмотрим анатомию последнего, то мы можем, по Зиновьеву, констатировать переплетение трёх основных форм власти: экономической власти крупнейших транснациональных корпораций и всемирных финансовых институтов, политической власти, которую сконцентрировали у себя руководители административных субсистем ведущих государств западного мира и распределяют между собой на основе негласных правил раздела сфер влияний в мире, и власть лидеров масс-медий, которые создают и воспроизводят связное и целостное мировоззрение в сознании членов сверхобщества.⁷ В этой связи стоит упомянуть идеалы самореализации, которые внушаются людям на Западе через систему образования, искусство, индустрию развлечений и т.д. Однако, поскольку Зиновьев видит в них скрытый в тени «денежный тоталитаризм», то есть такой общественный строй, в котором возможности к реальному достижению самореализации личности целиком зависят от находящихся в её распоряжении финансовых средств, получается, что данные идеалы на практике формируют в сознании человека мотивационную готовность исполнять свою собственную социальную роль в институтах экономической субсистемы – без какого-то представления о том, что общество может быть организовано и по-иному.⁸

Ведущие лидеры глобального сверхобщества осуществляют управление с помощью личных контактов: в коммуникации друг с другом они вырабатывают совместные стратегические решения и реализуют их в их собственных областях – посредством согласованной деятельности руководимых ими институтов. Это предположение Зиновьева напоминает распространённую в последние годы в популярных масс-медиях теорию «всемирного заговора» или «закулисного мирового правительства», однако не имеет с нею ничего общего: у Зиновьева речь идёт о том, что как раз объективные предпосылки, среди которых важнейшими были начавшаяся в ХХ веке научно-техническая революция и послужившая фактором кристаллизации «холодная война», сделали необходимой тенденцию образования подобного рода общественных сверхструктур: сверхобщество концентрирует в себе колоссальную личностную и финансовую мощь, этими ресурсами необходимо профессионально и централизованно управлять, чтобы реализовывать единый проект (ранее это была победа в «холодной войне»), и тяжело понять, как это возможно совершить без этих неформальных консультаций мировых элит.⁹ В этой связи Зиновьев пишет о некотором подобии между этими глобальными и поздне-феодальными порядками, а высших представителей элит сравнивает со знатными феодалами позднего средневековья.¹⁰

Также для Зиновьева важно различать между двумя возможными моделями управления: тоталитарной и либеральной. При тоталитарной модели управляющие органы стремятся контролировать все процессы и отсекать всё не поддающееся контролю; при либеральной модели – устанавливать рамочные условия для деятельности личностей и для общественных процессов и предоставить личностям свободу действий при условии того, что все эти процессы можно будет направить в единое русло, сохраняющее состояние, определённое как нормальное. Либеральная модель, по сравнению с тоталитарной, тоньше, но заметно эффективнее, и управленческая деятельность лидеров сверхобщества относится как раз к этому типу.¹¹ И если Зиновьев высказывается о последних основаниях этой деятельности, то он приходит к выводам, напоминающим те, что сделали Т. Адорно и М. Хоркхаймер в «Диалектике Просвещения»: это – стремление к власти ради неё самой, к безграничному господству над человечеством, что сегодня осуществимо только через его разделение на центр и на зависимую от него периферию¹². Таким образом, Зиновьев предупреждает, что власть господствующей элиты глобального сверхобщества на основании её сформировавшейся в последнее время культуры управления «со временем обещает стать самой деспотической из всех известных в истории видов власти»¹³.
Отсюда мы можем понять, что случилось с Россией вследствие перестройки, которую Зиновьев назвал «катастройкой»¹⁴: на наш жизненный мир оказала колонизирующее влияние не только «местная» политическая субсистема (которая вследствие перестройки как раз сильно ослабела), но система глобального сверхобщества в целом.¹⁵ В результате отношения коммунальности не были разрушены, однако сильно ослаблены; так возникли «формально-организованные сферы деятельности» (Зиновьев обозначает их как «деловые ячейки общества»), то есть, капиталистические общественные порядки. Однако Зиновьев видит в этом не прогресс, а «русскую трагедию». Позитивный момент коммунальных порядков состоял прежде всего в том, что они гарантировали каждой следующей коммунальным правилам личности экономическую и социальную защиту и, следовательно, уверенность в завтрашнем дне. Далее, они обеспечивали признание личностей в смысле уважения со стороны других членов коллектива профессионалов и всех, кто выполнял свои функциональные обязанности лучше всех (при условии благосклонности руководителя) – даже если это уважение и не выражалось открытым образом (ведь действовали законы превентации). Наконец, коммунальные порядки давали каждой личности жизненные ориентиры – прежде всего бескорыстное служение великому государству, которое после Второй мировой войны вплоть до начала всеразрушительной перестройки было вторым во всём мире, и руководство государством декларировало цели осуществления идеалов социальной справедливости в глобальном масштабе. И хотя Зиновьев во всём своём творчестве демонстрировал разочарование в этих идеалах, он понимал, что под влиянием единой идеологии в сознании большинства членов советского общества возникло не только связное мировоззрение, но также и вера в светлое будущее, благодаря которой люди мирились с тяжёлыми жизненными условиями и с постоянной коммунальной конфликтностью и создавали различные материальные и духовные ценности при недостаточно адекватной экономической оценке их труда.¹⁶

Что же касается нового российского капитализма, то, как утверждает Зиновьев, он вследствие уже сложившихся процессов в глобальном сверхобществе обречён на то, чтобы в обозримой исторической перспективе оставаться провинциальным. «Акулы» российского капитализма, в союзе с бюрократами высших рангов, будут всегда ориентироваться на вывоз капиталов в западные страны-метрополии, и главным стремлением их жизни будет интеграция их самих или их потомков в западное глобальное сверхобщество.¹⁷ Зиновьев очень образно обозначает общественный строй современной России как «рогатый заяц» – с акцентированием его абсурдности: это – наскоро сконструированный, по предложениям российских правителей-реформаторов 90-х г.г. (как фактических представителей глобального сверхобщества) гибрид, включающий в себя следующее: коммунальные отношения (которые были ослаблены, однако ещё господствуют в общественных условиях большинства российского населения, например, в так называемой «бюджетной сфере», в сфере «естественных монополий», на государственной службе); реанимированные и загримированные порядки предреволюционной России (под этим прежде всего имеется в виду подъём православной церкви, институты которой начинают выполнять практически вакантные в обществе идеологические функции и в связи с этим бюрократизируются, а высшая иерархия приобретает статус государственных чиновников высокого ранга); наконец, элементы «деловой жизни», которые, однако же, подчинены логике провинциального капитализма (они сосредоточены преимущественно в сфере торговли в разных её формах, лёгкой, пищевой и обрабатывающей промышленности – все эти виды деятельности не требуют высокого уровня интеллекта или сложной профессиональной квалификации). С точки зрения стабильности и длительности существования данный гибрид (достойный музея уродцев, по выражению Зиновьева) может быть жизнеспособным, однако его основная функция состоит в том, чтобы держать Россию на уровне среднеразвитой страны, и голосам её элиты будет отводиться невысокое значение при принятии стратегических решений лидерами глобального сверхобщества¹⁸.

Зиновьев приходит к выводу, что Россия в результате всех общественных преобразований была направлена на путь «нисходящей эволюции». Это означает, что общественный прогресс имел такие высокие издержки, что они превосходят позитивные результаты – например, экономический рост в XXI веке был куплен фактически за счёт деятельности по добыче и транспортировке на Запад сырьевых ресурсов и достигнутой этим путём политической стабилизации, а сферы человеческой деятельности, связанные с задействованием высокого интеллекта, имеют при этом только ограниченную возможность для своего развития. К тому же вследствие несправедливого распределения полученных от продажи сырья благ лишь ограниченная часть населения выигрывает от такой экономической ориентации, а остальные не чувствуют серьёзного улучшения своего положения. То есть, прогресс идёт по одной линии, а сопровождающая его тенденция регресса, которая была порождена как раз этим прогрессом, наблюдается одновременно по многим линиям. Общественные законы, которые действуют в этой модели «нисходящей эволюции», аналогичны законам для нормальной эволюции, с одним принципиальным различием: происходит их как бы «зеркальное отображение», меняющее знаки на полярно противоположные (правое на левое и т.п.): так, деятельность по преодолению общественных проблем превращается в свою имитацию (как образно пишет Зиновьев, «падение в бездну представляется как взлёт в небеса»).

Основная литература:

Анурин В.Ф., Кравченко А.И. Социология. – СПб.: Питер, 2011. – 432 с.

Готово ли российское общество к модернизации? / Под ред. М.К. Горшкова. – М.: Весь мир, 2010. – 344 с.

Макарова Л.С., Толстунова М.А. Актуальные проблемы современности и журналистика: учебно-методический комплекс. – Нижний Новгород: Изд-во Нижегородского гос. ун-та, 2012. – 34 с. См.: http://window.edu.ru/resource/440/79440/files/Act_probl.pdf

Рябев В.В., Милецкий В.П., Артеменков А.А. Социология российской модернизации. – Мурманск: МГТУ, 2010. – 120 с.

Дополнительная литература:

Актуальные проблемы современного белорусского общества: Социологический аспект. – Минск: Изд-во Белорусского гос. ун-та, 2005. – 258 с.

Анурин В.Ф. Динамическая социология. – М.: Академический проект, 2003. – 560 с.

Барков С.А. Социология организаций. – М.: МГУ, 2004. – 288 с.

Зарубина Н.Н. Социально-культурные основы хозяйства и предпринимательства. – М.: Магистр, 1998. – 355 с.

Здравомыслов А.Г., Ядов В.А. Человек и его работа в СССР и после. – М.: Аспект-Пресс, 2003. – 485 с.