Курс лекций

13 Экономическая свобода является, по мнению либералов, предпосылкой всякой другой свободы. Более того, представления о благотворности свободной конкуренции переносятся ими в другие области, например, в сферу политики, где либеральный идеал достигается в парламентской борьбе соперничающих партий.

14 “Экономический либерализм... — утверждает Ф. Хайек, — признает превосходство конкуренции не только потому, что в большинстве случаев она оказывается наиболее эффективным из всех известных доселе методов, но даже в большей степени потому, что это единственный метод, с помощью которого наши действия могут быть скоординированы без насильственного или произвольного вмешательства властей”. А вот что означает свободная конкуренция: “Необходимо в первую очередь, чтобы субъекты рынка обладали свободой продавать и покупать по тем ценам, по которым они сумели найти рыночного партнера, чтобы каждый был свободен производить, продавать и покупать абсолютно все, что может быть произведено или продано. Существенно также, чтобы вход в разные отрасли был открыт всем на равных условиях, и закон пресекал все попытки индивидов и групп ограничить вход на рынок при помощи открытых или скрытых силовых методов” (Hayek F.A. The Road to Serfdom. London, George Routledge and Sons, 1944. P. 27).

15 Концентрированным выражением данной позиции служит книга Р. Даля “Введение в экономическую демократию” (М.: Наука, СП ИКПА, 1991). Если либерализм переносит экономические принципы в сферу политики, то демократизм совершает обратный ход. Характерен следующий аргумент Р. Даля: “Если демократия оправдана в управлении государством, то она оправдана также и в управлении предприятиями в сфере экономики” (Даль Р. Указ. соч. С. 98; см. также С. 83).

16 Принцип самоуправления часто приписывают социализму, но это верно только отчасти и лишь для его “непослушного младшего брата” — анархо-коммунизма. В централистских версиях социализма осторожные заигрывания с принципом самоуправления не заходят далее политических деклараций. По своему духу самоуправление является истинно демократической идеей. В области мотивации именно демократизм, а не социализм всерьез рассчитывает на пробуждение и реализацию “чувства хозяина” данного конкретного производства.

17 Подробнее о природе социалистической идеологии см.: Радаев В. Взглянуть на себя со стороны: Социализм как учение. М.: Ин-т экономики РАН, 1992; Радаев В. Исчез ли социализм? Опыт интеллектуальной самокритики // Родина, 1993. № 2. С. 96–102.

18 Заметим, что не стоит смешивать социалистическую идеологию с реалиями “социалистического общества”, для которого социализм как идеология был скорее внешней формой, “упаковкой”. Социалистическая идеология господствовала в результате массированной работы по ее насаждению во многом в противовес действительности “реального социализма”. На практике же при “реальном социализме” более успешно проводились принципы элитаризма, в соответствии с которыми массы направлялись и дисциплинировались просвещенными вождями.

19 Сравнительный анализ социализма и либерализма см.: Радаев В.В. борьбе двух утопий // Вопросы философии, 1992. № 4. С. 31–39.

20 Позиции рассматриваемых идеологических систем различаются и по отношению к праву. Консерватор ратует за “здоровое” правосознание, будь то в форме неписаных обычаев или в форме публично-правового закона. Демократизм выступает за правовое государство, обеспечивающее конституционные свободы: возможности самоуправления, создания ассоциаций, свободу слова, печати, собраний. Либерализм также предполагает правовое государство, гарантирующее ряд условий деятельности индивида: неприкосновенность личности и ее имущества, свободу занятия всякой профессиональной деятельностью в рамках закона, право на частную жизнь (неприкосновенность жилища, тайну переписки, телефонных разговоров), на защиту всех этих прав в суде (обычно эти условия перечисляются в общем ряду “демократических свобод”). Социализм же отвергает всякое “буржуазное” право, заменяя его внеправовым непосредственным “волеизъявлением” народа. Такие институты, как всеобщее избирательное право, для социалистической идеологии — не более чем средство пробуждения масс к общественной жизни и подготовка к завоеванию господствующих позиций (См.: Новгородцев П.И. Об общественном идеале. М.: Пресса, 1991. С. 304).

21 См.: Манхейм К. Идеология и утопия. С. 114–115.

22 В России с XIX в. существует философская традиция “государственного” или “охранительного” либерализма, пытающегося совместить либеральные ценности с уважением к твердой власти (см., напр.: Чичерин Б. Различные виды либерализма // Общественные науки и современность, 1993. № 3. С. 116–123).

23 К сожалению, данная тема не получила пока должного развития. Отчасти это вызвано спецификой нашей идеологической ситуации, состоящей в обреченных на неудачу, но тем не менее настойчивых попытках “освободиться” от всякого идеологического влияния. Среди редких исключений можно отметить: Волков Ю.Г. Идеологическое затмение? //Социологические исследования, 1994. № 10. С. 3–10.

24 Конечно, говорить о “российском социализме” или “российском либерализме” можно лишь с определенной условностью, учитывая нашу специфику. Но мы уже привыкли к тому, что в разговорах о России многие западные понятия следует мысленно брать в кавычки.

25 В этом легко убедиться, открыв любой советский учебник по политической экономии социализма 50–80-х годов. Различие между политической экономией и, скажем, теорией СОФЭ (системы оптимального функционирования экономики) в этом смысле не было принципиальным.

26 “Наиболее глубокую основу социалистической системы хозяйства, всей совокупности производственных отношений социализма образует общественная собственность на средства производства... Благодаря социалистическому обобществлению производства возникает необходимость и социально-экономическая возможность сознательного регулирования народного хозяйства в целом. Выражением этого и является закон планомерного развития общественного производства” (Политическая экономия /Медведев В.А., Абалкин Л.И., Ожерельев О.И. и др. М.: Политиздат, 1988. С. 345, 366).

27 Многие экономические работы демократического направления публиковались в “толстых” журналах (“Знамя”, “Новый мир” и др.), а также в серии сборников издательства “Прогресс” (“Иного не дано”, “Постижение”, “Погружение в трясину” и т.п.). Эта позиция в виде радикального постмарксистского ревизионизма неплохо выражена в книге; Stojanovic S. Perestroika: From Marxism and Bolshevism to Gorbachev. Buffalo, N.Y., Prometeus Books, 1988.

28 Об ограниченности экономической версии российского либерализма см.: Капустин Б. Либеральная идея и Россия (Пролегомены к концепции современного российского либерализма) /Иное: Хрестоматия нового российского самосознания (сост. С.Б. Чернышев). Т. 1. М.: Аргус, 1995. С. 125–162.

29 “Новая экономическая система не вводилась в стране декретами правительства и не являлась результатом “революционного творчества масс”. Она формировалась постепенно под действием “потребностей практики”, путем обычных административных реорганизаций, отмены или просто неупотребления старых инструкций и принятия взамен них новых. Конечным результатом этого процесса, однако, стала качественно иная система управления экономикой, основанная на согласованиях и административной торговле” (Найшуль В. Высшая и последняя стадия социализма / Погружение в трясину. (Ред. Ноткина Т.Е.). М.: Прогресс, 1990. С. 31–62). Работы В. Найшуля служат, на наш взгляд, одним из редких по чистоте примеров теоретического оформления эконом-либерального дискурса.

30 В условиях слабости рефлексивных представлений об идеологических схемах принято произвольно смешивать наших демократов и либералов (это характерно не только для обыденных, но и для экспертных представлений). Однако назвать либеральные воззрения Е.Т. Гайдара и его команды, как и проводившиеся ими реформы “демократическими”, можно было лишь по простому недоразумению или неспособности отделить суть экономической политики от политической риторики. Даже популистская программа ваучерной приватизации по сути своей не ставила демократических задач, главная ее цель заключалась в создании дееспособного частного хозяйственного сектора.

31 Можно показать, что между идеологическими сдвигами и политическими перестановками, как правило, существует временной лаг — год-полтора (см.: Радаев В. Об истоках и характере консервативного сдвига в российской идеологии /Иное: Хрестоматия нового российского самосознания. Т. 1. С. 314–317).

32 Подобный “плюрализм” отчасти вызван спецификой самого консерватизма, который, как правило, не вырабатывает цельной и детальной доктрины, оставаясь сложным сплавом разнородных форм (см.: Современный консерватизм /К.С. Гаджиев, С.П. Перегудов, В.А. Скороходов и др. М.: Наука, 1992. С. 49–50).

33 “Консерватизм эпохи “постперестройки” — явление качественно новое и не может рассматриваться как простое сопротивление остатков старого строя любым общественным изменениям” (Пастухов В.Б. Перспективы посткоммунистического консерватизма и президентские выборы (Конспект ситуации) // Полис, 1996. № 2. С. 76).

34 См.: Столыпин П.А. Нам нужна великая Россия. М.: Молодая гвардия, 1991. С. 41, 96 и др.

35 См., напр.: Глазьев С. Перспективы экономического роста в 1996 г. // Вопросы экономики, 1996. № 5. С. 56, 61.

36 “По-видимому, здесь нас ожидает нечто похожее на неоконсервативную революцию на Западе, которая в борьбе с силами декаданса, угрожавшими устойчивости западной цивилизации, мобилизовала консервативное в социокультурном смысле “моральное большинство”, вооружившееся фундаменталистскими установками. Социокультурный реванш провинции над центром, “глубинки” над мегаполисами, обыденного народного здравомыслия над доктринерством носителей новых “учений” и утопизмом неуемных реформаторов, наконец, “правых” над “левыми” — таковы общие типологические признаки неоконсервативного поворота” (Панарин А. Парадоксы предпринимательства, парадоксы истории //Вопросы экономики, 1995. № 7. С. 68).

37 “Новые типы знаний возникают в конечном итоге из совокупности коллективных связей, а отнюдь не вследствие того, что какая-либо теоретическая наука обосновала возможность их появления” (Манхейм К. Идеология и утопия. С. 241).

38 “Лишь в результате осмысления господствовавших до сих пор над нами детерминант мы перемещаем их из сферы бессознательных мотиваций в область управляемых, исчисляемых и объективируемых факторов” (там же. С. 162).

1 В данной лекции мы, за исключением последнего раздела, не затрагиваем важных проблем эволюции хозяйственных форм в рамках советского периода, делая акцент на общих концептуальных вопросах. При этом, однако, мы сознательно избегаем понятий “социализм”, “госкапитализм”, “новый феодализм” и прочих терминов с сильной идеологической нагрузкой, способной скорее затемнить суть интересующих нас вопросов. Мы также отвлечемся от идеологических различий в описании хозяйственной системы России, рассмотренных в предыдущем разделе.

2 “В действительности планирование... представляет собой очень сложный процесс полуинституционализированной торговли и соперничества между различными горизонтальными и вертикальными бюрократическими звеньями” (Feher F., Heller A., Markus G. Dictatorship Over Needs. Oxford, Basil Blackwell, 1983. P. 79).

3 См., напр.: Павленко С.Ю. Неформальные взаимодействия в системе социального механизма управления производством / Социально-управленческий механизм развития производства (Р.В. Рывкина, В.А. Ядов — ред.). Новосибирск: Наука, 1989. С. 135–147; Найшуль В. Высшая и последняя стадия социализма / Погружение в трясину. М.: Прогресс, 1990. С. 31–62.

4 В советском обществе можно усмотреть отдельные черты кастовости — в виде негласных социальных преимуществ “титульных” национальностей в республиках бывшего Союза или дозированного антисемитизма. Можно говорить об элементах сословной стратификации, связанной с объемом прав и обязанностей перед партократическим государством (деление на членов партии и беспартийных, на работников государственных предприятий и беспаспортных колхозников). Но это скорее исторические аналогии, силу которых преувеличивать не стоит. Подробнее об анализе советского общества как комбинации стратификационных систем, см.: Радаев В.В., Шкаратан О.И. Социальная стратификация. М.: Аспект Пресс, 1996. С. 58–62, 265–286.

5 См.: Djilas М. The New Class: An Analysis of the Communist System. London. Thames and Hudson, 1957; Вселенский М. Номенклатура: Господствующий класс Советского Союза. London. Overseas Publications, 1985. Популяризацию концепции “нового класса” в нашей стране в конце 80-х годов см.: Андреев С. Причины и следствия // Урал, 1988. № 1; Его же. Структура власти и цели общества // Нева, 1989. № 1.

6 См.: Никифорова А. Уровень безработицы: как его считать? (Методологические аспекты на примере стран рыночной экономики) // Вопросы экономики, 1993. № 12. С. 75.

7 См.: Попов В.П. Паспортная система в СССР (1932–1976 гг.) // Социологические исследования, 1995. № 8–9.

8 К 80-м годам количество занятых в качестве совместителей и в режиме неполного рабочего времени не выходит за пределы одного-двух процентов (в материальном производстве — менее 1%) (см.: Краева Н.М. Резервы повышения трудовой активности населения (проблемы вторичной занятости). М.: Экономика, 1983. С. 41, 76).

9 Предложенная А.К. Гастевым система научной организации труда представляла, по его же словам, программу “машинизации человека” на основе соединения тейлоризма и военных уставов (он называет армию “корпорацией настоящих тейлористов”). Вот одно из его высказываний, характеризующих, на наш взгляд, многое в настрое 20-х годов: “Рабочая портативность военной одежды, стратегия и тактика, пропитанная новейшей механикой, приспособление армий для трудовых целей, наконец, весь режим казарменно-осадного положения с учетом каждой калории и каждого боевого усилия — все это мы должны взять, как невиданный массовый опыт трудо-боевых отправлений” (Гастев А.К. Как надо работать: Практическое введение в НОТ. М.: Экономика, 1966. С. 22).

10 “Совершенно намеренное замедление производственного ритма, невыходы на работу, плохое обращение с оборудованием, постоянные нарушения технических правил и норм трудовой дисциплины, распространенные хищения материалов и инструментов — все это образует те формы повседневного противостояния, посредством которых рабочие, лишенные всяких возможностей к самоорганизации, ведут партизанскую войну с администрацией, пытаясь такими атомизированными действиями выразить и в какой-то степени усилить свои собственные интересы” (Feher F. et al. Op. cit. P. 127).

11 См.: