Неотъемлемый атрибут развитого футбольного фанатизма во все времена и в любой стране… Соответственно и данная рубрика такой же неотъемлемый атрибут любого
Скачать 5.19 Mb.
|
VI Итак, то обстоятельство, что война есть насилие, ни мало не говорит против нее. Конечно, в войне насилие проявляется в самых ярких, заметных формах... Тут льется человеческая кровь. Можно ли «радоваться» кровавой схватке сотен тысяч людей, истребляющих друг друга? Само собой, что слово «радоваться» тут в высшей степени неуместно и бессмысленно. Можно ли радоваться трате денег, собираемых с народа? На вопрос в такой форме всякий скажет – «нет». Но можно ли радоваться ассигнованию на хорошие школы стольких-то миллионов «кровных народных денежек»? Всякий, конечно, порадуется. Можно ли радоваться долговременному «мирному развитию»? Может быть, люди, не имеющие смысла жизни, и скажут «да». Но, полагаю, ни один человек, горячо служащий какому-либо идеалу, не ответит так просто. Он скажет: все зависит от того, что кроет в своем содержании это «мирное развитие». Во-первых, есть ли это – развитие, а не просто мирное, неподвижное гниение? Во-вторых, если нечто действительно развивалось, то что именно? Если развивалось нечто хорошее, всякий порадуется. А если мирно развивалось нечто зловредное, то да погибнет такой «мир»! Итак, все сводится к содержанию факта, и в отношении войны – мы радуемся не потасовке самой по себе, а тому доброму, что война создает. Если же она не защитила добра, не создала ничего хорошего, а послужила на какое-либо зло, то да погибнет такая война! Но как же война может не создать зла, если при ней уж непременно льется кровь, десятки тысяч людей теряют жизнь, и сотни тысяч выходят временными или вечными калеками? Это такой аргумент, который даже и повторять стыдно, хотя именно он чаще всего и приводится «размягчено-мыслящими». Само собой, эта сторона войны очень печальна и составляет не зло, а несчастье. Но ведь созидание войны не в этом. Если бы дело войны было только в истреблении друг друга, то кто же бы воевал? Зачем? Но цель войны не убийство, а защита какой-либо идеи, какого-либо интереса, и наше отношение к войне определяется тем, насколько велик интерес, ее вызывающий, и насколько он ею достигнут. Что же касается крови, страдания, убитых, калек и пр., то всем этим наполнена всякая борьба. В так называемом «мирном развитии», собственно крови, то есть красной жидкости артерий, проливается, конечно меньше. Но соков тела человеческого проливается и растрачивается безжалостно больше. Жизнь человеческая, то есть то, из-за чего только и кровь важна, истребляется при мире бесконечно больше, и притом не из чего-либо великого, а по всяким пустякам, из-за набивания карманов, из-за сооружения своего эгоистического благополучия и без малейшей пользы для кого бы то ни было. И что же: из-за этого можно ли печалиться, что мы живем в состоянии «мирного развития»? Но зачем же считать усердно жертвы только войны и так небрежно забывать о жертвах мира? Сверх того, нужно немножко подумать вот о чем. Я спрашиваю каждого порядочного человека, то есть всякого человека, в минуту, когда он чувствует в своем сердце, что он не «скот», а человек… Зачем ему нужна его кровь, эти соки его организма, эта жизнь его? Желает ли он их тратить на что-нибудь? Или он желает их просто бесцельно накоплять и сохранять, как «скупой рыцарь» бесполезные деньги? Разумеется, всякий скажет, что жизнь ему нужна только для затраты на нечто ему дорогое. Иногда это объективно очень маленькое дело – забота о каком-нибудь человеке, о семье и т.п., но – оно каждому дорого субъективно, как состояние самоотвержения. И если жизнь ни на что путное не тратится, то она и самому человеку гнусна, скучна и тяжела. При сознании бессмысленности своей жизни, человек даже сам прекращает ее. Она ему тогда не нужна, и смерть кажется лучше, чем жизнь, лишенная содержания, жизнь, которую не на что жертвовать. Итак, нужно оставить пустые декламации о проливающейся на войне или в мире крови. Дело не в том, что она проливается, а в том – за что проливается? Страшно страдание на войне и в мире, как страшна и смерть на поле битвы или в «мирной» постели. Мы стараемся сохранить и возможно продолжить жизнь, стараемся возможно уменьшить страдания. Но, в мире или на войне, смерть стоит перед нами неизбежным призраком, а страдание – неразделимо с жизнью, и вся наша борьба против зла и бедствия, за добро и счастье, чем выше она, тем быстрее сокращает нашу жизнь ускоренной тратой силы. А между тем только в этой трате силы и жизни за нечто великое состоит все наше счастье, и жизнь становится тяжкой бессмыслицей, если лишает нас этой борьбы, этого страдания, этой траты себя на нечто высшее, чем свой личный интерес. Отсюда истекает повышающее влияние войны. Подвиг самоотвержения у воина особенно чист и нагляден. Тут совершенно исчезает все личное. Война есть борьба двух обществ за их общественные интересы. Солдат даже не определяет, что за интерес его общества. Он просто отдает за него жизнь. Он борется за Отечество, за то добро, которое в нем, за то, чем живет Отечество. Это «добро» есть всегда во всякой нации. Всякая страна жива только тем высоким гармонизирующим элементом, который в ней есть. И если бы его не было, то не было бы общества. И вот, не за частный какой-либо интерес отдает свою жизнь солдат, а за самую суть Отечества. Дело воина – всегда чисто, если бы даже Отечество начало несправедливую войну. Даже английский солдат дрался с бурами не за то, чтобы Чемберлен наполнял свои карманы алмазами. Солдат дрался за Англию, за то великое внутреннее содержание, которое создало английскую нацию. Этот солдат, как гражданин, может обсуждать и даже осуждать войну, начатую Отечеством, но как солдат – он живет не рассуждением, а самоотвержением, он отдает силы и жизнь Отечеству и за Отечество. Этот образ чистейшего самоотвержения, ясный, наглядный, легко понятый, имеет огромное воспитательное значение для всей страны, и в этом отношении воин – великий учитель чести, долга и нравственности. Плохо положение народа, когда его затуманенные ложью глаза закрываются на поучение воинского звания. Где же воин перестает быть уважаем, там, значит, общество уже начинает «оподляться», терять нравственную высоту. VII Все это прекрасно, могут сказать, но это не решает вопроса о войне. Дон-Кихот тоже высок и благороден, но его подвиг бессмыслен. Пусть нужно самоотвержение, пусть неизбежна в мире борьба, но нужна ли собственно война? Избежима ли война или неизбежна? Разве общества человеческие, нации, государства, непременно должны решать свои споры дракой? Разве только сила решает правду? Мы имеем идею международного соглашения, третейского суда и т.п. Кровь, страдания, насилие хотя и неизбежны вообще, но, представляя во всяком случае несчастье, должны быть избегаемы всегда и везде, где только возможно. Это бесспорно верно, и везде, где война может быть избегнута без пожертвования правдой, без пожертвования великой идеей, она, конечно, должна быть избегаема. В этом отношении всякие международные соглашения, третейские суды и т.п. представляют полезное средство. Но действие этого средства очень ограничено. Идея вечного мира, поддерживаемого соглашением государств, это – невозможнейшая мечта, и я даже не вижу, чтоб это была мечта высокая. Она не высока потому, что исходит из предположения, будто у государств, как выразителей национальных стремлений, нет ничего, кроме мелких материальных «интересов», нет нравственных интересов, нет своей идеи существования. Конечно, если бы нации жили только материальными интересами, то легко было бы, хорошо устроенными третейскими судами, предотвратить войну навеки. Тут расчеты были бы ясны. Одна нация требует миллион, другая не хочет его давать, или даже сама желает взыскать два миллиона: легко вникнуть, кому с кого получать и сколько. Легко рассчитать, что война будет стоить дороже, и, на основании всего этого, примирить враждующих, указать им благоразумное и справедливое соглашение. Для всех подобных случаев развитие третейских судов – идея разумная и полезная. Но дело в том, что такие интересы исчерпывают международные отношения только тех наций, которые уже выходят в тираж истории. Во всех живых коллективностях столкновения несравненно сложнее. Да и как быть иначе? Ведь люди имеют свои идеи, свои идеалы. Эти идеалы развиваются по различным направлениям, объединяют около себя различные группы людей и, в конце концов, нарастают во враждебные коллективности, из которых каждая стремится к господству. Это логично и неизбежно, потому что только при господстве идея может осуществить себя вполне. И вот – является война. Соглашение… Но разве оно мыслило для убеждения? О соглашениях очень охотно говорят те, которым все безразлично, у которых нет горячего чувства ни к чему. Но такие люди не способны ничего и создать. Созидают только те, которые горячо и сильно верят и безусловно преданы своей идее. Такие же люди – при значительной разнице идей – не могут принимать соглашения: оно для них не имеет смысла, оно для них равносильно отречению от себя. Идея соглашения, третейского суда, упускает таким образом из виду нечто очень важное в человеческой жизни. VIII Это важное состоит в том, что нации, заслуживающие такого названия, нации великие, нации, которые и являются причиной войн, – имеют свою идею. Ее нации не способны уступать, иначе как пред неодолимой силой. …Все великие нации считают свою идею наивысшей. Нация может прекрасно сознавать, что она в данном отдельном столкновении не права, и в то же время может чувствовать себя исторически правой. Англичане покорили буров силой и лишили их независимости, – и в этом частном случае добросовестный англичанин может признать свою неправоту. Но он скажет: это было неизбежно для господства Англии в мире, а господство это необходимо не только для Англии, но даже для самих покоренных. Англичане несут цивилизацию, порядок, уничтожают бессмысленные стены, разгораживающие народы и т.д. Великая идея требовала жертвы, это жаль, но зато впоследствии самим же бурам будет лучше… Совершенно то же самое уже говорят американцы. Но совершенно то же самое скажет каждый русский, сознающий идею своего великого Отечества, носящий ее в своем уме или сердце. Казанские стены взлетели на воздух при чтении евангельских слов: «И будет едино стадо и един Пастырь», и то чувство, которое заставило летописца отметить это знаменательное совпадение, живет в сердце русского. И когда перестанет жить, это будет только значить, что Россия умерла для человечества! Теперь спрашивается: как же примирить эти различные идеи, одинаково всемирные, одинаково не желающие и неспособные уступить свое место другому, иначе как с жизнью? Это невозможнейшая мечта, чуждая сознания того, чем живут народы. Понятно, в мелочах, в несущественном, – все охотно подчинятся идее примирения, тем более, что в этих мелочах легко найти справедливое решение. Но ни в чем, затрагивающем саму идею существования их, великие нации не могут быть примирены. Если столкновение происходит на таком пункте, который затрагивает всемирную роль великой нации, она уступит только силе, да и то явной, доказанной, убедившись в невозможности борьбы в данный момент, и с затаенной решимостью непременно взять свой реванш. И потому-то война неизбежна до тех пор, пока одна из великих наций не окажется, в этом историческом соревновании, самой великой, настолько сильной, чтобы подчинить своей гегемонии весь земной шар, создав некоторое (справедливое, конечно, и до известной степени федеративное) государство, но во всяком случае такое, в котором будет некоторый господин, высотой и силой своей идеи поддерживающий всеобщий мир. К такому будущему миру более всего ведет война, и реже всего – соглашение. Таков закон человеческой и социальной природы, который всегда действовал в истории, и навсегда в ней останется. Война, таким образом, имеет смысл очень глубокий, который делает обязательным уважение не к убийству, не к истреблению, но к исторической роли силы. Этой исторической роли силы не должен забывать ни один народ, который имеет историческую роль, миссию, как говорится. Мелкие, внеисторические, народы могут жить, забывая значение войны: все равно не они будут устраивать человечество, а их самих кто-нибудь будет устраивать. Но всякая нация, которой дано всемирное содержание, должна быть сильна, крепка и не должна ни на минуту забывать, что заключающаяся в ней идея правды постоянно требует существования защищающей ее силы. Война, как вооруженная защита этой национальной идеи, как орудие ее распространения и утверждения, – есть и будет явлением необходимым, явлением, без которого, при известных условиях, невозможны ни жизнь нации, ни окончательное торжество той общечеловеческой идеи, которая в результате окажется величайшей, наиболее объединительной, наиболее способной дать мир народам. |
Похожие:
 | Налоги органично присущи рыночной экономике и составляют ее неотъемлемый элемент |  | Если между сторонами заключен гражданско-правовой договор (договор подряда, оказания услуг), трудовые отношения в такой ситуации... |
| Если между сторонами заключен гражданско-правовой договор (договор подряда, оказания услуг), трудовые отношения в такой ситуации... | | Мерами, определяющими внешнеторговый режим в любой стране, в настоящее время являются |
| Начала работать в 1976 году после окончания техникума и тружусь по настоящее время. Вопрос такой: будет ли мне установлена повышенная... | | ... |
| Когда то давно, в 1919 году, отступающие войска А. И. Деникина, похоронив павших в бою, оставили на могиле одну только надпись | | «Александр Бушков, Андрей Буровский. Россия, которой не было — Русская Атлантида»: Издательства: Бонус, Олма Пресс; Серия: Досье;... |
| И все это благодаря новшеству, предложенному Верховным судом РФ. Вс намерен по сути изменить саму систему судопроизводства. Идея... | | Кроме того, Федеративная республика Германия имеет богатый и интересный опыт в организации работы с молодёжью. Молодёжная работа... |