С.В. Мкртычян
МОДЕЛИРОВАНИЕ ФАЗЫ ПУСКОВОГО МОМЕНТА РЕЧЕМЫСЛИТЕЛЬНОГО ПРОЦЕССА В АСПЕКТЕ СТИЛЕОБРАЗОВАНИЯ
Интерес стилистики к выбору содержательных импликатур в отношении к действительности является для нее обязанностью специфической, целиком относящейся к плану социально-психологически детерминированной речевой деятельности и, следовательно, позволяющей применить к исследованию категории стиля достижения в области психолингвистики и когнитивной науки.
Понимание стилистического отбора как «потребностно мотивированного» (термин Т.Г. Винокур), а коммуникативного стиля как типичной/типовой манеры коммуникативной деятельности заставляет обратиться к исходной мотивационно-побудительной фазе речемыслительного процесса и его механизмам. Количество работ, посвященных моделированию различных аспектов продуцирования речи, велико. Многие предлагаемые модели порождения речи (Л.С. Выготского, А.А. Леонтьева, А.Р. Лурии, Т.В. Ахутиной и др.) начинаются с фазы мотива и сосредоточены на механизмах перекодировки невербального в вербальное. В аспекте стилистического отбора при моделировании пускового момента представляется существенным перенесение акцента на формирование продукта процесса «построения образа результата действия».
Исходной для детализации фазы пускового момента стала модель А.А. Залевской [1]. В противоположность другим моделям речепорождения, которые начинаются с мотива, здесь отправной точкой для развития речемыслительного процесса служит пусковой момент, а продуктом этого этапа считается образ результата действия. Эта идея «согласуется с высказыванием Л.С. Выготского о том, что мысль содержится в уме говорящего как целое, а также соответствует «речевой интенции» или «общему замыслу» и отличается от принятой некоторыми моделями «готовой мысли», далее находящей выражение во внешнеречевой форме» [2. С. 356].
Модель разработана на материале устного делового дискурса применительно к управленческому коммуникативному стилю. Она опирается на теорию установки Д.Н. Узнадзе, развивающего мысль о том, что в основе всякого действия, в том числе речевого, лежит установка как «некоторое общее состояние, которое касается не отдельных каких-нибудь органов субъекта, а деятельности его как целого» [3. С. 59]. Установка обеспечивает целесообразную для субъекта программу поведения в соответствии с его потребностями.
«Фиксированная установка» как основа готовности к деятельности связана с обработкой индивидуального опыта и формированием психически реальных когнитивных структур знания – ментальных репрезентаций, которые являются отражением ценностных ориентиров. Если взаимоотношения участников управленческого дискурса РУКОВОДИТЕЛЯ и ПОДЧИНЕННОГО представить в модели посредством диспозиции Я ↔ ДРУГОЙ, где ДРУГОЙ мыслится по всей амплитуде колебаний от СВОЕГО до ЧУЖОГО, то «фиксированная установка» субъекта (руководителя) рефлекторно формируется как результат взаимодействия со СВОИМ − ЧУЖИМ (подчиненным).
Основания включения концептуальной оппозиции СВОЙ − ЧУЖОЙ в модель пускового момента с целью его конкретизации изложены нами подробно в [4]. Главное сводится к следующему: система Я ↔ СВОЙ – ЧУЖОЙ дает возможность учесть в модели основной стилеобразующий фактор – реальные общественные взаимоотношения говорящего и слушающего, что согласуется с идеей о существенном расширении границ устного делового дискурса до неофициального межличностного взаимодействия (см. работу [5]) и позволяет применять модель по отношению к широкому спектру дискурсивных стилистических вариаций.
Социально и психологически обусловленное представление субъекта дискурса об оппозиции РУКОВОДИТЕЛЬ – ПОДЧИНЕННЫЙ в соотношении с концептуальной системой СВОЙ − ЧУЖОЙ в модели проецируется на шкале от СВОЕГО до ЧУЖОГО в виде точки фиксирования концептуальной оппозиции. Опосредованность стилистического выбора характером отношений между субъектом и объектом управленческого дискурса (руководитель – подчиненный) и рассмотрение концептуальной оппозиции СВОЙ − ЧУЖОЙ с позиции конкретизации фазы пускового момента применительно к стилистическому выбору направляет исследовательское внимание не только в сторону «объектов и структур», но и «процессов и процедур» (о критике отечественной версии когнитивной лингвистики, демонстрирующей, по мнению автора, дефицит интереса к «процессам и процедурам», см. статью А.Г. Сонина «Когнитивная лингвистика в России» [6. С. 133]).
Выдвинутое выше исходное положение не исключает учета ситуативных воздействий, поскольку, по Д.Н. Узнадзе, «одна и та же фиксированная установка может лежать в основе одинакового переживания ряда различных, но близко стоящих друг от друга объективных содержаний. Установка в этом случае обусловливает идентификацию в переживаниях ряда сравнительно незначительно различных ситуаций» [3. С. 34], что обязывает признать объект управленческого дискурса в значительной степени идеализированным («стерильным собеседником»), т.е. концептуальная оппозиция СВОЙ − ЧУЖОЙ сама по себе является только способом фиксации знания об объективной действительности, «фиксированной установкой», которая связывается с доминирующей мотивацией и учетом вероятностного опыта. Она не определяет путей языкового воплощения знания, поскольку у каждого индивида в процессе коммуникации они подвергаются влиянию разнообразных факторов, в первую очередь прагматических и интенциональных (Дж. Серль). По этой причине модель должна включать в себя промежуточные структуры, выполняющие функцию непосредственного «запуска» речемыслительного процесса и обеспечивающие конкретные способы языкового воплощения, что в концепции Д.Н. Узнадзе соотносится с актом объективации.
Под влиянием различных параметров «коммуникативно-прагматического пространства» (термин И.П. Сусова), в том числе личностных особенностей конкретных участников управленческого дискурса, происходит амплификация (уточнение, растягивание, «настройка» на собеседника) точки фиксирования концептуальной оппозиции, которая носит характер ситуативной («обстановочной», по Д.Н. Узнадзе) установки, обусловливает выбор стилистического регистра. Эластичность амплификации точки фиксирования концептуальной оппозиции прямо пропорциональна показателю уровня той составляющей коммуникативной компетенции, которая отвечает за широту диапазона стилистического регистра говорящего. Фактор «свойскости» подчиненного применительно к управленческому коммуникативному стилю влияет на появление новых разнообразных стилистических «дозировок» в конечном стилистически гетерогенном продукте дискурсивной деятельности.
Семантическую интерпретацию коммуникативной ситуации и средства вербализации конкретной речевой тактики (интерактивного фрейма) в тактических ходах обеспечивает механизм интерпретативной концептуализации обстановки. «Концептуализация – это процесс структурирования знания о реалиях действительности» [7. С. 76]. Интерпретативная концептуализация обстановки – это определенное видение, осмысление коммуникативного события (интеракции), которое сначала отображается, а на завершающей стадии вербализуется в интенционально обусловленном тактическом ходе как реализации речевой тактики. Ср. с пропозицией, которая, по С.Д. Кацнельсону, является определенным способом видения, осмысления реального или воображаемого события, отображающимся и формулирующимся в высказывании [8. С. 123–126]. Тактический ход – это вербальный «продукт» рефлексии по поводу взаимодействия; в нем заключено толкование концептуализации как мыслительного аналога ситуации, ее ментальной репрезентации, имеющейся в сознании говорящего в момент «сказывания» [9. С. 243–263, 452]. Структура концептуализации в определенном смысле изоморфна реальному событию. В.Г. Гак о ментальном отображении события пишет как о семантической ситуации, которая включает «объекты, их действия и качества, равно как и отношения между ними» [9. С. 411. Курсив мой. – С.М.]. Одновременно интерпретативная концептуализация соотносима со «стратегическим мотивационным состоянием» (термин В.К. Вилюнаса) человека, у которого как у биологического индивида в случае «разветвляющегося» инстинкта оно потенциально готово конкретизироваться в тактических побуждениях, в частности по формуле «если…, то …» [10. С. 254].
В основе механизма активации ментальных репрезентаций посредством амплификации точки фиксирования концептуальной оппозиции и интерпретативной концептуализации обстановки лежит фундаментальное свойство психического отражения – антиципация, т.е. поведение, связанное с актуализацией схем, предвосхищающих то или иное событие в окружающем мире и, следовательно, с возможностью направлять, планировать и контролировать активность организма.
Идея о существовании промежуточной структуры как механизма «запуска» ментальной репрезентации в лингвистике не нова и уже высказывалась некоторыми исследователями. Например, в модели продуцирования речи, предложенной В. Левелтом, начальной стадией является концептуализация, которая представляет собой суммарный итог таких процессов, как «намерение, отбор информации, которая должна быть выражена для реализации этого намерения, упорядочение информации для ее выражения, увязывание с ранее сказанным и т.д.» (цит. по [2. С. 364]).
И.Ю. Колесов вводит понятие «концептуализация референтной ситуации», которое используется «для установления соотнесенности между пропозицией – того, что высказывается в предложении о ситуации в мире – и тем референтом, с которым данный языковой знак семиотически связан. Планом содержания предложения является пропозиция, в которой реализовано определенное видение референтной ситуации, понимаемой как избирательно составленный образ того, о чем «сказывается». Данный образ назван «концептуализацией референтной ситуации». Сама же ситуация, на которую предложение указывает <…> имеет свою специфическую конфигурацию, участников, направление развития и другие признаки, образ которых на основании знания о мире складывается в определенную ментальную структуру – ментальную репрезентацию» [11. С. 7].
Применительно к управленческому дискурсу модель речемыслительного процесса А.А. Залевской, которая является исходной, может быть детализирована и конкретизирована путем включения в нее описанных нами механизмов (то, что добавлено, выделено курсивом: см. рис.).
Рис. Модель процесса построения «образа результата действия»
Доминирующая мотивация (активация точки фиксирования концептуальной оппозиции)
Учет вероятностного опыта
(первичная амплификация)
Формирование модели обстановки (вторичная амплификация +
интерпретативная концептуализация обстановки)
«Доминирующая мотивация» связана с активацией точки фиксирования концептуальной оппозиции. «Учет вероятностного опыта» можно конкретизировать включением процесса первичной амплификации точки фиксирования концептуальной оппозиции (общей «настройки» на конкретного собеседника); формирование модели обстановки – это вторичная амплификация точки фиксирования концептуальной оппозиции (ситуативная «настройка» на собеседника) и интерпретативная концептуализация. Изложенное согласуется с высказыванием А.А. Залевской о том, что «пусковой момент может быть как внешним, так и внутренним, т.е. исходящим от самого индивида» [2. С. 356].
Уточненная нами модель пускового момента соотносится с «внутреннеречевым» этапом мотивации и первичной ориентировки в модели А.А. Леонтьева, в результате чего порождается речевая (коммуникативная) интенция [12. С. 137]. Механизмы первичной и вторичной амплификации точки фиксирования концептуальной оппозиции СВОЙ – ЧУЖОЙ в совокупности с интерпретативной концептуализацией обстановки в управленческом дискурсе «запускают» «собственно семантические процессы, начиная с квантования элементов сознания (знаний) на отдельные пропозиции и кончая формированием глубинных семантико-синтаксических структур» [8. С. 123–126].
Уточненная модель пускового момента соотносится с теорией психологических механизмов мотивации человека, разработанной В.К. Вилюнасом [10]. Термин «мотивация» «служит родовым понятием для обозначения всей совокупности факторов, механизмов и процессов, обеспечивающих возникновение на уровне психического отражения побуждений к жизненно необходимым целям, т.е. направляющих поведение на удовлетворение потребностей [10. С. 6]. Из этого следует, что установка может рассматриваться в рамках мотивации и с применением мотивационных механизмов.
Мотивация имеет ситуативное и онтогенетическое развитие, которые взаимосвязаны. «Перед тем как приобрести устойчивое мотивационное значение, предмет сначала должен быть отражен, причем не просто как объект познания, а в качестве имеющего то или иное отношение к удовлетворению потребностей. Это значит, он должен приобрести некоторое ситуативное мотивационное значение, побуждающее субъекта по отношению к нему к той или иной активности… Известно, что ситуативные значения способны оставлять следы в опыте индивида, фиксироваться в нем» [10. С. 43]. Адаптационный (ситуативный) механизм амплификации точки фиксирования концептуальной оппозиции способен повлечь изменение положения точки фиксирования концептуальной оппозиции, которое выступает как онтогенетическая составляющая.
Уточненная модель пускового механизма учитывает как внутренние (психологические и психофизиологические), так и внешние (социальные и социально-психологические) координаты речевой коммуникации. Включение в модель речепорождения когнитивных структур находится в общей логике текущего периода развития психолингвистики.
Литература
Залевская А.А. Проблемы организации внутреннего лексикона человека: Уч. пособие. – Калинин: КГУ, 1977. – 83 с.
Залевская А.А. Введение в психолингвистику: Учебник. – М.: РГГУ, 2007. – 560 с.
Узнадзе Д.Н. Психология установки. – СПб.: Питер, 2001. – 416 с.
Мкртычян С.В. Моделирование управленческого коммуникативного стиля в когнитивном аспекте // Вестник Тверского государственного университета. – Серия Филология. – 2010. – №5. – Вып. 3 «Лингвистика и межкультурная коммуникация». – С.74–96.
Мкртычян С.В. Устный деловой дискурс. Монография. – Тверь: Твер. гос. ун-т, 2009. – 171 с.
Сонин А.Г. Когнитивная лингвистика в России // Вестник Тверского государственного университета. –Тверь: ТвГУ, 2010. – № 5. – Серия «Филология». – Выпуск 3. – С. 128–137.
Пищальникова В.А. История и теория психолингвистики: Курс лекций. Ч.2. Этнопсихолингвистика. – М.: МГЛУ, 2007. – 228 с.
Кацнельсон С.Д. Типология языка и речевое мышление. – М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2009. – 218 с.
Гак В.Г. Языковые преобразования. – М.: Школа «Языки русской культуры», 1998. – 460 с.
Вилюнас В.К. Психологические механизмы мотивации человека. – М.: Изд-во МГУ, 1990. – 288 с.
Колесов И.Ю. О связи между ментальной репрезентацией, концептуализацией референтной ситуации и пропозицией как формами представления знаний // Вопросы когнитивной лингвистики. – 2007. – № 2. – С. 5–14.
Леонтьев А.А. Психология общения. – М.: Смысл; Изд. центр «Академия», 2005. – 368 с.
И.А. Муравская
МОДЕЛИРОВАНИЕ ПСИХОЛОГИЧЕСКИХ МЕХАНИЗМОВ ВОСПРИЯТИЯ ТЕКСТА (НА ПРИМЕРЕ АНАЛИЗА ШУТОК/ АНЕКДОТОВ)
Анекдот в пространстве словесности располагается в нейтральной зоне между повседневным общением и художественной речью. Это специфический жанр, который совмещает в себе признаки фольклора и разговорной речи и является составляющей бытового социально-коммуникативного взаимодействия людей.
Как никакой другой жанр, анекдот ориентирован на встречную мыслительную активность воспринимающего, адресата. В анекдоте всегда есть элемент недосказанности, требующей усилия по реконструкции изображаемой ситуации. Только после такой реконструкции обнажается нелепость, противоречивость, алогичность ситуации, что, собственно, и вызывает смех. Задача данного исследования рассмотреть психолингвистические механизмы понимания анекдота/ шутки, а именно изучить механизмы восприятия неоднозначности, которая лежит в основе текстов этого жанра, а также факторы, направляющие понимание и интерпретацию текста; выявить стратегии воспринимающего текст субъекта и причины коммуникативных затруднений, связанных с пониманием данного типа текстов.
Прежде чем перейти к собственно анализу механизмов понимания анекдота/ шутки, отметим общие особенности восприятия письменной речи вне зависимости от его жанровой принадлежности. Вслед за Е.С. Кубряковой [6] и Т.В. Дроздовой [3], мы трактуем понимание как извлечение из текста информации на различных уровнях ее представления, а также последующее ее осмысление и интерпретацию.
В последнее время все большее признание получает тот факт, что в процессе понимания текста особую роль играет слово: каким бы ни был психологический статус слова в восприятии и понимании, на некотором этапе нам приходится изолировать и узнавать слова и искать их значения в «ментальном словаре». Как подчеркивает Д. Балота [9], «слова – это те единицы, которые могут анализироваться на разных уровнях и позволяют выявлять особенности процессов их переработки». Кроме того, многие авторы приходят к выводу о том, что именно слово оказывается критической единицей сегментации текста, позволяющей прослеживать взаимодействие между означающим и означаемым, между данным в тексте и извлекаемым из памяти. Это положение кажется нам особенно важным, т.к. построение шутки/ анекдота часто основано на многозначности слова или неоднозначности понятия.
Вслед за Н.В. Рафиковой [8], мы считаем, что в любом тексте есть ключевые слова, с помощью которых человек, ориентируясь на свой многосторонний предшествующий опыт (языковой и неязыковой, осознаваемый и неосознаваемый, перцептивный, когнитивный, эмоционально-оценочный), извлекает из каждого высказывания максимальный объем информации. Они выступают в качестве опорных элементов в процессе понимания, вокруг которых выстраиваются динамические системы смыслов или ментальные пространства.
С позиций психолингвистики, любой воспринимаемый объект как бы включен в событие и тем самым «в целостный образ мира с высвечиванием в последнем релевантных для конкретного текущего момента связей и характеристик» [4]. В настоящее время общепризнанным обязательным условием для анализа процессов понимания является выход за рамки лингвистики прежде всего в область экстралингвистических знаний индивида и в сферу психических процессов, непосредственно связанных с репрезентацией знаний у человека, с организацией знаний и особенностями их хранения и извлечения [5]. То есть индивид видит в тексте в первую очередь то, что он ожидает или хочет видеть, на что его нацеливают личностные ориентиры, ситуация, мотивы и т.д. Поэтому выбранный нами жанр представляется интересным с точки зрения изучения механизма коллизии антиципаций реципиента и развязки анекдота/ шутки.
В ходе познания человек создает ментальную систему знаний, к которой слова и предложения выстраивают иерархию смыслов и значений. В тексте существует два источника информации – сам текст как система знаков и личностные знания, добытые в прошлом опыте, обеспечивающие его понимание. Исследователи также подчеркивают роль прецедентных феноменов (ситуаций, имен, высказываний) в понимании текста. Установлено также, что особую роль в понимании играет способность человека опираться на схемы знаний о мире (фреймы, сценарии), которые представляют собой систему фоновых знаний. Эта система называется некоторыми лингвистами предзнанием (термин Е.С. Кубряковой) или предпониманем (термин Х.Г. Гадамер), под которым понимается первичное, исходное знание, данное собеседникам до конкретного акта коммуникации в силу общности культурного фона, образования и т.п. Поэтому наибольший интерес представляет вопрос о том, какой именно предпосылочной базой знаний должен владеть реципиент, чтобы адекватно понять содержание текста. Помимо предпонимания, реципиенту необходима языковая компетенция, т.е. знание лексики, правил и моделей порождения номинативных единиц, знание идиоматических выражений, правил грамматики и т.д.
Все вышеизложенное позволяет нам вслед за Е.С. Кубряковой [6] выделить уровни понимания текста как иерархически выстроенной макроструктуры: понимание на уровне языкового знака, точнее, на уровне конвенциональных значений языковых знаков; понимание на уровне поверхностного смысла как результата определения контекстуальных значений/ смыслов, рождаемых в актах сочетаемости языковых знаков в синтагмах; понимание на уроне глубинного смысла, являющейся результатом процессов инференции (т.е. извлечения сверхтекстовой и затекстовой информации) и интерпретации. Учитывая эти механизмы понимания, мы можем выделить еще один механизм, способствующий преодолевать пробелы в информации и достраивать текст, в котором нет полного изложения мысли (что важно при восприятии шуток, каламбуров, анекдотов).
Чтобы проследить, какие структуры знаний необходимы для понимания той или иной ситуации, эксплицированной в тексте, обратимся к изучению текстов, которые содержат в себе неоднозначные слова или высказывания (шутки и анекдоты), для того, чтобы обнаружить ментальные процессы, в обычных условиях реализующиеся автоматически.
И.Ф. Бревдо отмечает, что неотъемлемым компонентом любого юмористического текста является неоднозначность, построенная на переосмыслении первоначальной ситуации, лежащей в основе шутки. Само построение большинства шуток и анекдотов основано на создании некоего напряжения, а затем его разрешения, конторе имеет место, когда неоднозначность, лежащая в основе шутки, становится явной. Важно, что до определенного момента неоднозначность остается незаметной или интерпретируется неверно. Это и создает условие, при котором необычное словоупотребление и/ или неординарность ситуации производит желаемый юмористический эффект. По мнению И.Ф. Бревдо с целью создания желаемого напряжения вначале шутка обыгрывает ситуацию с целью создать у реципиента ложные антиципации относительно дальнейшего развития сюжета, т.е. создается некая правдоподобная ситуация, отвечающая привычным сценариям, что имеет своим результатом неверную идентификацию значения неоднозначного элемента текста. Для того чтобы подтолкнуть слушателя в желаемом направлении в предшествующем контексте могут содержаться запутывающие указатели. Развязка же содержит элементы, разрешающие созданную неоднозначность, заставляющие пересмотреть ситуацию, переосмыслить ее в свете новой информации [1]. Как мы уже отмечали, реципиент при попытках ухватить суть шутки действует согласно сценариям, известным им из опыта, пытаясь согласовать сценарий конкретной шутки с уже известными структурами знаний.
Как известно, одним из способов представления стереотипных ситуаций является фрейм, при этом каждый фрейм содержит множество терминалов, к которым присоединяются другие фреймы. По мнению М. Минского [7], неожиданная смена фреймов присутствует во всех видах юмора: сначала сцена описывается с одной точки зрения, затем неожиданно перемещается в совершенно другой ракурс. Отсюда в основе понимания шутки лежит умение переходить от одного фрейма/ сценария к другому. Следует отметить, что вместо фрейма мы будем использовать термин «ментальное пространство» (далее МП), использующееся для частной цели понимания, в то время как под фреймом мы понимаем устойчивую структуру знания, составляющую предзнание или общее знание.
Как уже было отмечено выше, в тексте есть ключевые слова, которые позволяют извлечь максимальный объем информации. Проведенное нами исследование ряда шуток и анекдотов позволяет нам говорить о том, что в анекдоте они в первую очередь связаны с местом действия или с заданной ситуацией, которая будет развиваться далее. В нашем сознании организуется фрейм (!), связанный с этими словами. В рамках этого фрейма развивается некий сценарий (как уже было отмечено, некая стереотипная ситуация), развязка которого противоречит нашим ожиданиям. То есть в нашем сознании образуются связанные между собой МП, либо по мере повествования может происходить логически связанная смена МП. В любом случае развязка ситуации приводит к тому, что в нашем сознании появляется некое новое МП, которое не вписывается в канву выстроенных до этого МП. Само появление этого нового противоречащего всему предыдущему сценарию МП и означает, что произошло понимание ситуации, т.е. шутки/ анекдота.
Irish Wife
At the 1998 World Women’s Conference, the first speaker from England stood up: “At last year’s conference we spoke about being more assertive with our husbands. Well after the conference I went home and told my husband that I would no longer cook for him and that he would have to do it himself. After the first day I saw nothing. After the second day I saw nothing. But after the third day I saw that he had cooked a wonderful roast lamb.”
The crowd cheered.
The second speaker from America stood up: “After last year’s conference I went home and told my husband that I would no longer do his laundry and that he would have to do it himself. After the first day I saw nothing. After the second day I saw nothing. But after the third day I saw that he had done not only his own washing but my washing as well.”
The crowd cheered.
The third speaker from Ireland stood up: “After last year’s conference I went home and told my husband that I would no longer do his shopping and that he would have to do it himself. After the first day I saw nothing. After the second day I saw nothing. But after the third day I could see a little bit out of my left eye.”
Ключевое слово, которое задает нам ситуацию – women’s conference. Вокруг него у реципиента образуется определенный круг представлений, т.е. совокупность стандартных знаний о предмете, явлении (фрейм 1). Далее в рамках фрейма 1 развиваются сценарии 1 и 2, которые приводят к образованию МП1. За счет похожести сценариев 1, 2 и начала 3-го у читателя создаются ложные антиципации относительно дальнейшего развития сюжета. Но в итоге образуется МП2, который вступает в противоречие с МП1(см рис.1), за счет чего и достигается желаемый эффект. Но в таком случае возникает вопрос, как у нас в сознании образуется МП2. Мы считаем, что «переключение» с одного МП на другое осуществляется одновременно на языковом и сознательном уровнях. Реципиент обладая достаточной языковой компетенцией понимает языковую неоднозначность (в данном случае «видеть результат» и «видеть мир вокруг») и одновременно с этим активирует МП2. Способность его активировать мы усматриваем в наличии предшествующего опыта (так, например, ребенок или человек другой культуры, у которого нет структуры знания (фрейма), включающего в себя концепт насилия в семье, не поймет в полной мере шутку, даже при наличии необходимой языковой компетенции). Исходя из этого мы можем сделать вывод о том, что языковая способность и экстралингвистические знания в процессе понимания работают одновременно. Но отсутствие экстралингвистических знаний не может привести к полному и исчерпывающему пониманию в данном случае «горького» юмора анекдота. На основе исследованного материала мы также можем утверждать, что чаще всего при понимании шутки/ анекдота имеет место логическое развертывание МП. Но это не единственный путь понимания, т.к. для постижения смысла некоторых шуток требуется совмещение фреймов или образов (blending). Наше объяснение опирается на теорию концептуальной интеграции Ж. Фоконье и М. Тернера [10], согласно которой реципиент выстраивает концептуальные пространства. Пересечение структур из двух и более МП проецируется на отдельное производное пространство, которое включает исходные структуры и в то же время имеет собственную производную структуру. В процессе восприятия шутки создается новое МП, т.е. концептуальный набор, создаваемый для частной цели понимания, т.е. происходит поиск точек возможного соприкосновения соотносимых понятий посредством их сравнения, а структура, получаемая в результате переживается как ирония. Рассмотрим следующий пример:
“Mister, why doesn’t this cow have any horns?” asked the young lady from a nearby city. The farmer cocked his head for a moment, then began in a patient tone, “Well, ma’am, cattle can do a powerful lot of damage with horns. Sometimes we keep’em trimmed down with a hacksaw. Other times we can fix up the young ‘uns by puttin’ a couple drops of acid where their horns would grow in, and that stops ‘em cold. Still, there are some breeds of cattle that never grow horns. But the reason this cow don’t have no horns, ma’am, is ‘cause it’s a horse.”
Мы видим, что здесь юмористический эффект достигается за счет концептуальной интеграции двух МП – “cow” (как часть “cattle”) и “horse” (рис. 2). В нашем сознании сравниваются два родовых пространства с признаками, обозначенными контекстом и выделяемыми нашими общими знаниями о мире, в результате чего образуется противоречащая нашим представлениям о действительности структура-бленд (МП3), несущая в себе иронию. Мы видим, что контекст во многом «поддерживает» наши представления о действительности, которые мы проецируем на текст при его восприятии, но еще раз хотелось бы отметить, что без экстралингвистических знаний индивида полное понимание текста, в данном случае анекдота, представляется невозможным.
Таким образом, в нашем исследовании мы смоделировали психолингвистические процессы понимания и восприятия шутки и пришли к выводу, что механизмом восприятия является выстраивание ментальных пространств в рамках уже известных, имеющихся в опыте индивида структур знания (фреймов). Факторами, направляющими понимание шутки как способности выстроить некое новое МП, противоречащее всей логике организации предыдущих МП, являются языковая компетенция, семантика текста и главное, общее знание или предзнание, характерное для данной культуры/ общества, которое и направляет мыслительные процессы индивида.
Литература
Бревдо И.Ф. Схема знаний как база для понимания шутки: экспериментальное исследование // Психолингвистическое исследование. Тверь: Изд.-во Тверск. гос.ун-т, 1998.
Гадамер Х.Г. Истина и метод. Основы философской герменевтики. – М.: Прогресс, 1988. – 704 с.
Дроздова Т.В. Проблемы понимания научного текста (англоязычные экономические тексты). – Москва – Астрахань: АГТУ, 2003. – 224 с.
Залевская А.А. Введение в психолингвистику. – М.: РГГУ, 1999. – 246с.
Залевская А.А. Индивидуальное знание. Специфика и принципы функционирования. – Тверь, 1992.
Кубрякова Е.С. Язык и знание. На пути получения знаний о языке: части речи с когнитивной точки зрения. Роль языка в познании мира. – М.: Языки славянской культуры, 2004. – 560 с.
Минский М. Остроумие и логика когнитивного бессознательного /Пер. с англ. М.А. Дмитровской //Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XXIII: Когнитивные аспекты языка. – М.: Прогресс, 1988. С. 281-309.
Рафикова Н.В. Динамика ядра и периферии семантического поля текста: автореф. дис. ... канд. филол. наук / Н . В . Рафикова. – Тверь, 1994.
Balota D .A. The role of meaning in word recognition. In: Balota D .A., Flores d'Arcais G.B.& Rayner K. (Eds.) Comprehension processes in reading. 1990. Hillsdale, NJ: Erlbaum. P.9-32.
Fauconnier G. Principles of Conceptual Integration / G. Fauconnier, M. Turner // Discourse and Cognition: Bridging the Gap. California, 1998. P. 183-203.
|
