"ВСЁ, ЧТО ПРЕДСТАВЛЯЛОСЬ СТРАШНЫМ, ОКАЗАЛОСЬ ЕРУНДОЙ" 26 апреля 1986 года, ровно 30 лет назад, произошел взрыв на Чернобыльской АЭС. Во вторник ликвидаторы крупнейшей техногенной катастрофы в истории человечества собрались в Москве на Митинском кладбище, чтобы почтить память своих товарищей и всех жертв чудовищной трагедии. Надежда Пастухова, Диана Евдокимова, «Новые известия» (Москва), № 68, 27.04.2016, c. 7
Россияне почтили память жертв чернобыльской катастрофы
26 апреля 1986 года, ровно 30 лет назад, произошел взрыв на Чернобыльской АЭС. Во вторник ликвидаторы крупнейшей техногенной катастрофы в истории человечества собрались в Москве на Митинском кладбище, чтобы почтить память своих товарищей и всех жертв чудовищной трагедии.
На Митинском кладбище во вторник торжественно и многолюдно. Колонна людей с красными гвоздиками степенно движется между двумя рядами сотрудников МЧС, застывших в почетном карауле. Большинство людей в этой колонне сами принимали участие в ликвидации аварии на ЧАЭС, на груди у них ордена, а в руках - фотографии товарищей.
Собравшиеся идут на скорбный зов колокола к памятнику ликвидаторам аварии. Из этой картины несколько выбивается женщина у входа на кладбище - она раздает партийные листовки, призывающие голосовать за кандидата-чернобыльца.
Оркестр исполняет Гимн России, люди кладут цветы к памятнику ликвидаторам. Выступают чиновники - в основном в рангах заместителей. Послание президента зачитывает глава "Союза "Чернобыль" Вячеслав Гришин.
Собравшиеся говорят о весне 1986 года. Сотрудник ЧАЭС Борис Истомин узнал о катастрофе только 1 мая, будучи в отпуске. В ликвидаторы пошел добровольно, поскольку являлся начальником смены - таких специалистов было мало. "4 мая я был уже на станции, там в ходе необдуманной эвакуации вывезли весь персонал, нанять было некого. Мне пришлось с нуля скомплектовать смену". Сейчас Истомин судится с Росатомом за отмененную, но положенную ему, как он считает, надбавку. Михаил Коновалов был инженером института имени Д.М. Карбышева, представлял научный штаб. "Мы контролировали уровень радиационного заражения, консультировали военных. Мне довелось спасти много солдат, работавших с радиоактивным грунтом. Допустимый уровень облучения был завышен, и я устроил скандал, добился понижения нормы". Ренат Семерханов управлял вертолетом - засыпал взорвавшийся энергоблок песком, перевозил ученых. Его больше всего заботят проблемы медицины: "Здравоохранение у нас в загоне, это все знают. У чернобыльцев несколько иной статус, но особой пользы от этого нет".
В личных беседах люди жалуются - митинг получается "скомканный", "сухой"; связывают это с плохими отношениями России и Украины. Ликвидаторы считают, что их жертва забыта. "Недавно нам в Солнечногорске удалось выбить деньги на памятник ликвидаторам. Я давал интервью журналистам, много рассказывал о нуждах чернобыльцев. А в итоге СМИ рассказали лишь о том, как я благодарен властям за памятник", - посетовал Евгений Сафронов, председатель солнечногорского отделения "Союза "Чернобыль". А ликвидатор Николай Ялычев рассказывает о марше памяти "Заслонившие собой", который прошел в Москве 23 апреля: "Шествие провести разрешили, но только без лозунгов", - с горечью отмечает Ялычев.
А повод выйти с лозунгами у чернобыльцев есть - с июня сокращаются льготы...
***
В день 30-летия аварии на Чернобыльской атомной электростанции "НИ" собрали истории тех, кто хорошо помнит день катастрофы.
Академик РАМН, профессор Московской медицинской академии имени Сеченова Павел ВОРОБЬЕВ:
- В день самой катастрофы я отмечал свой день рождения в Москве. Как и все - ничего не знал. Потом новость стали передавать по телевидению. А уже через пару дней я дежурил в больнице №7. Как раз тогда к нам вначале стали поступать иностранные туристы, а вскоре и первые жители Припяти. В Киеве были туристы в тот день. Их на автобусах перевозили в Москву и здесь проводили дезактивацию перед отправкой на родину.
С жителями Припяти все интереснее. Их эвакуировали в Киев, а они уже сами ехали на поездах, в основном к родственникам. Их отлавливали на вокзалах и привозили к нам. Людей помещали в специальный отдельный корпус больницы и лечили там.
Поступивших мы в первую очередь мыли, тщательно проверяли на излучение. Отбирали все вещи, но какие-то ценные, например драгоценности, люди мыли сами. Мы, врачи, делали анализы крови, осматривали, разговаривали, узнавали, кто где был, куда ходил, какие симптомы. Если появлялись симптомы лучевой болезни - переправляли в больницу №6. Тех, у кого обнаруживались симптомы лучевой болезни, было мало, может, человек десять. Но дозы были у всех, просто не очень большие. В основном были пострадавшие от бета-излучения: ожоги химические, покраснения.
Специалистов в те годы по лечению болезней, связанных с радиацией, фактически не было. Так получилось, что мой отец руководил клиникой лучевой болезни в больнице №6 (Андрей Воробьев - академик РАМН и РАН, специалист по онкогематологии и радиационной медицине, первым дал полноценное описание патогенеза лучевой болезни. - "НИ"). Я был тоже специалистом, но теоретическим. Стал практическим. А так в патологиях разбирались человек 10-15 в стране. В основном они работали в шестой больнице с тяжелыми пациентами. К нам двое специалистов просто приехали, провели занятие, показали, как и что делать. Что касается катастрофы - я все знал с первых дней, разговаривал с инженерами АЭС. Поэтому было понимание, что лучевой болезни быть не должно у прибывающих к нам людей, а надо лечить ожоги от радиоактивной пыли. В целом наша задача была - помыть, дезактивировать, очистить и отпустить домой.
Позже, когда я обработал кривые крови, увидел, что даже малые дозы облучения отражаются на уровне лейкоцитов в крови, но за ночь все доказательства исчезли с моего рабочего стола. Очень тогда меня это удивило.
Также в те первые недели после катастрофы я впервые столкнулся с благотворительностью и зарекся к ней иметь отношение. При раздаче одежды люди требовали себе хороших костюмов, писали, что они были разодеты в пух и прах, искали выгоду. Осуждать мне никого сейчас не хочется.
Один из ликвидаторов аварии Николай ВОЛКОВ:
- Я в те дни, когда произошла катастрофа, жил в Ярославле, работал на заводе. О том, что произошло, через два дня только увидел заметку в газете, очень краткую. Писали: был взрыв, погибли два человека. Уже потом меня отправили через военкомат на ликвидацию аварии. Работал там в 50 метрах от взорвавшегося реактора. Все видел своими глазами. Нашей задачей было убирать зараженную землю и очищать охладительные бассейны. Техники не было, работали вручную, лопатами. Все потом собиралось в контейнеры, которые затем увозили и где-то закапывали. Я был командиром отряда, следил, чтобы люди вовремя сменялись, каждые несколько минут, и не получили больше установленной дозы облучения. Многих, работавших со мной, уже нет в живых.
Писатель, один из первых журналистов, оказавшихся на месте чернобыльской аварии, Владимир ГУБАРЕВ:
- Тогда я был редактором газеты "Правда" по науке. В этот день, 26 апреля, я сидел и писал сценарий будущего фильма про пожар на атомной станции. Меня как редактора по науке "Правды" очень волновала ситуация, связанная с атомной энергетикой. Я изучал эту область, был на многих атомных станциях. В тот день, 26 апреля, в субботу, я был на 72-й странице сценария. Мне казалось, что я выдумываю самые страшные вещи. Приблизительно в 12 часов дня я узнал, что случилась авария. Конечно, я сразу позвонил в Киев, специалистам, сделал все, чтобы поехать на место катастрофы. Впервые я попал в Чернобыль 28 мая. Далее я побывал везде - и на станции, и в зоне, и много где еще. Там я понял: все, что мне в сценарии казалось очень страшным, оказалось полной ерундой по сравнению с действительностью. Этот сценарий я выбросил и забыл навсегда.
Наталия ТАЛАЛОВА, жила в день аварии в городе Сумы на северо-востоке Украины:
- Я в 1986 году училась в Сумах в десятом классе. Людям тогда ничего не говорили. Отец тогда преподавал в артиллерийском училище и примерно знал, о чем идет речь. Однако никто не сказал, что нужно делать, есть. Все майские праздники мы проходили на парады и пикники с одноклассниками. А вот мой муж из Швейцарии помнит - им сразу сказали, что есть и как себя вести. Последствия стали ясны потом: в областной детской больнице у нас сначала открыли отделение гематологии на 10 коек, потом на 40, а когда я там работала, места были всегда заняты детьми с лейкемией.
|
