Издание осуществлено в рамках программы ^Пушкин - при поддержке Министерства иностранных дел Франции и Посольства Франции в России Перевод с французского
Скачать 6.4 Mb.
|
Выводы: два предположения Терапевтическая консультация Ребенок, находящийся на руках у матери (в других культурах, как мне приходилось наблюдать, матери носят детей иначе), дает исключительную возможность изучения воображаемых и фантазийных интеракций. Консультации становятся терапевтическими, поскольку вмешательство наблюдателя происходит благодаря его выслушиванию, а также его способностям к идентификации и эмпатии с обоими партнерами. Еще один короткий пример в рамках вышеописанного исследования в отношении ребенка, родившегося после внезапной смерти младенца. Мать, не проявлявшая желания иметь нового ребенка, поддалась просьбе своего мужа. Она узнала о своей беременности в день консультации. Она всегда была склонна к проявлениям насилия, подобно ее собственной матери, алкоголичке, которая серьезно ранила ее ножом. Эту красивую молодую женщину еще до смерти семимесячного младенца подозревали в том, что она сломала ему бедренную кость. Она пришла на консультацию со своим старшим сыном, которому было 17 месяцев. Он постоянно плакал, а мать явно им пренебрегала. В какой-то момент она взяла его к себе на колени, потому что я это подсказал. Крики стали еще более громкими, но вот молодая женщина удовлетворенно посмотрелась в зеркало. Младенец замолк и прижался к матери. Это повторилось три раза. Явление поразило наблюдателей, тем более что оно уже происходило без подсказки с моей стороны: нарциссическое удовлетворение, которое эта молодая женщина доставляла сама себе, позволяло ее младенцу сделать из нее и мать. Исследование такого рода, записанное на видеоленту, позволяет провести обсуждение и обучение родителей. Докумен- тальные видеозаписи можно впоследствии показать родителям, реакции которых можно углубить с целью помощи, если мы будем присутствовать на этом видеонаблюдении. Во всяком случае, терапевтические консультации по своему смыслу отличаются от простой коррекции поведения; некоторые консультанты пытались непосредственно вмешаться и показать родителям, матери, как носить ребенка,— для родителей это значило невозможность идентифицироваться с этими специалистами, которые являются лучшими родителями, чем они сами. К теоретическому пересмотру Психоаналитическая теория основана на базовом постулате, который мы упоминали: репрезентация объекта возникает из реактивации следов удовольствия, связанных с опытом удовлетворения потребностей, который объединяет младенцев и их матерей. Теория привязанности ставит под вопрос этот постулат, показывая существование у человека, а также у животных социальных интеракций, соответствующих теории импринтин-га и теории систем. Нейропсихологические работы направлены на подробное изучение развития у младенцев познаний, которые могут быть выявлены на основе изучения функционирования головного мозга. Они показывают важность самоорганизации живых существ, которая в значительной мере зависит от послеродового опыта. Нет оснований противопоставлять достижения нейропсихологии и психопатологические исследования, если признать, что работа идет по двум различным направлениям. Но встреча, полезная для младенца и его семьи, возможна только на двух условиях:
253 форами: они приемлемы только в клинической и терапевтической обстановке. Им надо также признать, что программы взаимодействий и аффективные обмены имеют психические последствия. Это не означает, что следует отказаться от всякой концепции психической энергии, но изучение фантазийных взаимодействий предполагает, что рождение репрезентаций свидетельствует о роли тех, кто воспитывает младенцев. Символ этого — вмешательство матери «в шум»: мать дает ключи к интерпретации, которая может придать смысл поведению,— это мать, фантазирующая и воображающая. Она также обеспечивает спокойствие, потому что нарциссически подкрепляет себя как мать, но и как женщина: это успокаивающая мать, которая присоединяется к своему мужу и играет роль матери — защиты от возбуждений (СяЪеИо, 1984). Литература Anzieu D. (1985) Le moi-peau. Paris: Dunod. Bick E. (1968) L'experience de la peau dans les relations d'objects precoces. Traduction fran^aise // Meltzer D. et coll. (eds.) Les relations autis-tiques. Paris: Payot, 1975. BowlbyJ. (1969) L'attachment, Traduction franc.aise. Paris: PUF, 1975. EscalonaS. (1968) The roots of individuality, normal patterns of development in infancy. Chicago: Aidine Publishing Company. FraibergS.etal. (1975) Fantomes dans la chambre d'enfants. Traduction franc.aise// La Psychiatric de 1'Enfant. 1983. 26. 1.57-98. Freud S, (1920) Au-dela du principe de plaisir. Londres: Standadt Ed. Gibello B. L'enfant a 1'inteIIigence troublee. Paris: Lc Centurion, 1984. Hermann L (1972) L'instinct filial. Traduction franc.aise. Paris: Denoel, 1972. Isaacs S. (1952) Nature et developpement du fantasme // Klein M. (ed.) Developpements de la psychanalyse. Traduction franchise. Paris: Payot, 1966. Kreisler L., Cramer B. (1981) Sur les bases cliniqucs de la psychiatric du nourrisson // La Psychiatrie de 1'Enfant. 19. 1. 223-263- KrullN. (1979) Sigmund, fils dejacob. Traduction franc, aise. Paris: Galli- mard, 1983. (DatimasuuHoe esauModeucmeue u mpanczenepai^uoHnasi nepedaua Lebovici C. (1981) A propos des the rapeutiques de famille consultations // La Psychiatrie de 1'Enfant. 22. 2. 541. Lebovici S. (1983) Le nourrisson, la mere et le psychanalyste. Paris: Le Centurion. Lebovici C. (1986) A propos des consultations the rapeutiques //]. de la Psychanalyse de 1'enfant. 1. 135-152. MehlerJ. (1983). Communication inedited, mais evoquee dans de nombreuses publications de 1'auteur. Meltzer D. (1985) La maladie psychotique dans la petite enfance. Lieux del'enfance. 3. 93-110. Nathan T. (1985) L'enfant ancetre. Nouvelle Revue d'Ethnopsychiatrie. 4.1. Pinol-Douriez M. (1984) Be be agi, bebe actif. Paris: PUF. Rabain-JaminJ, (1979) L'enfant du lignage. Paris: Payot. Rabain-Jamin Survey of the infant's «sound envelop* organization of parent infant communication (1986) // Call J., Galenson E., Tyson R. (eds.) Frontiers of infant psychiatry. New York: Basic Books. Stern D. (1986) Affective attunement // Call J., Galenson E., Tyson R. (eds.) Frontiers of infant psychiatry. New York: Basic Books. Swain G. (1986) De la marque de'evenement a la rencontre interieure, images populaires et conceotions savants en psychopathologie // GuyotatJ., FedidaP. (eds.) Evenementet psychopathologie. SIM-EP, Villeurbanne. Winnicott D.W. (1947) La haine dans le contretransfert, Traduction franchise: De la pediatrie a la psychanalyse. Paris: Payot, 1969. Winnicott D.W. (1971) Le roledu miroir de la mereetdela famille dans le developpement de 1'enfant. Traduction franchise. Paris: Gallimard, 1975. 255 Ален Живо проекция в анализе Доклад на франко-русском коллоквиуме по психоанализу (Москва, 2005, октябрь) Перевод с французского Н. И. Челышевой, научная редакция А. В. Россохина «Проекция представляет собой своего рода вытеснение (аналогичное конверсии и т. д.), в котором представление становится осознанным и форме восприятия, а связанный с ним аффект, подвергаясь инверсии в неудовольствие, отделен и возвращен в Я*-. Это то определение проекции, которое Фрейд дает Юнгу в апреле 1907 г. в одном из писем, где он высказывает ряд теоретических идей по поводу паранойи. Стремясь объяснить проекцию, Фрейд добавляет в том же письме: «Каково условие того, чтобы некий внутренний, инвестированный аффектом процесс мог быть спроецирован вовне? Обратимся к норме: исходно наше сознание воспринимает всего только два рода объектов. Обращаясь вовне, оно имеет дело с восприятиями (Wahrnehmung), которые сами по себе аффектом не инвестированы и обладают собственными качествами; а внутри оно (сознание) имеет опыт «ощущений» (Empfindung, которые являются экстериоризацией влечений, использующих в качестве опоры некоторые органы, и в очень малой степени обладают таким свойством, как качественность, но, напротив, способны к значительной количественной инвестиции. То, что представляет собой это самое количество, локализовано внутри, а то, что качественно и лишено аффекта, расположено снаружи» (р. 86). Рассуждая таким образом, Фрейд ставит перед собой цель мет^апсихологического осмысления проекции. Проекция предстает как некий защитный механизм, который Фрейд в письме характеризует как «своего рода вытеснением. Однако, рассматривая случай Шребера, Фрейд (1911) противопоставляет два защитных механизма: вытеснение, даже отвержение, которое действует в направлении снятия инвестиции неких представлений вплоть до появления возможности отвода объекта, и проекцию, которая находится еще дальше на пути «провала вытеснения, разрыва на поверхности, возврата вытесненного», что позволяет вновь отыскать дорогу для объектной реинвестиции, рассматривать бред как «попытку излечения». Это значит, что речь идет о двух экономически различных механизмах защиты, несмотря на то что их задачи могут быть взаимосвязаны, в частности, в рамках невротического функционирования. Кроме того, если Фрейд в своих трудах часто упоминает патологическую проекцию, защитный механизм, характерный, например, для паранойи или фобии, то так же часто он упоминает и нормальную проекцию, процесс, не защитный и конституирующий для психики. В письме Юнгу он обращается к собственной концепции психического функционирования, настаивая на необходимости сопряжения работы влечения, отсылающего к области количественного и экономического, и восприятия, открывающего доступ к качественному во фрейдовской перспективе, позволяющему чему-либо «становиться сознательным». С этой точки зрения проекция играет ведущую роль в процессе дифференциации внутреннего и внешнего, снаружи и внутри. Защита и/или процесс, проекция является сложной концепцией, и о ней Фрейд мог бы, по утверждению Джонса, написать целую статью в период, когда он размышлял о метапсихологии. Но как мы знаем, подобный труд так и не дошел до нас, несмотря на то что Фрейд, рассматривая случай Шребера (1911), заявлял о своем проекте «углубленного исследования процесса проекции» (р. 315). После Фрейда этой теме были посвящены многочисленные труды. Кроме того, известно понятие проективной идентификации, которое разрабатывалось М. Кляйн и пост-кляйнианцами и которое в аналитическом сообществе могло проявиться скорее как эвристическое, чем как проекция. Мы 257 можем рассчитывать на то, что участники нашего коллоквиума в рамках постоянного психоаналитического образования в Москве помогут пролить свет на эти понятия и составить суждение об их уместности в аналитическом процессе. Проекция: функция непризнания и/или знания Таким образом, проекция в своей защитной функции нацелена на то, чтобы отбросить вовне нечто, что не признано в самом себе. Фрейд часто подчеркивал, что легче защититься от внешней опасности, чем от внутренней. В работе «Тотем и Табу» (1913) он отмечает, что первобытные люди не признавали собственную бессознательную враждебность по отношению к умершим, приписывая им эту самую враждебность, и считали усопших опасными духами. Точно так же как и в психопатологии, здесь проекция способствует разрешению конфликта, связанного с амбивалентностью, в данном случае позволяя отказаться от всякого чувства ненависти по отношению к усопшему. Но проекция имеет также функцию знания, поскольку благодаря непризнанию и утаиванию от самого себя внутреннего мира позволяет открывать мир внешний. В паранойе речь фактически идет о признании в другом того, что субъект не хочет видеть в себе, исследуя таким способом внешний мир. С этой точки зрения проекция, о которой Фрейд в 1913 г. пишет, что она «играет главную роль, определяя наш способ представления внешнего мира» (р. 78), дает некое репрезентативное содержание, мы о нем узнаем только лишь через ощущения удовольствия или боли, те лишенные качества «ощущения», о которых Фрейд писал в письме Юнгу. Проекция способствует работе изображения благодаря происходящим от внешнего мира «перцептивным остаткам» и делает возможным поворот, подобно тому как разномодальные восприятия оказываются перенесены на объекты внешнего мира. В этой своей функции знания проекция становится, как пишет Фрейд в 1911 г. в работе «Тотем и табу», «методом понимания», который и позволяет первобытному человеку вновь обрести в богах и духах то, чем сам он является. Таким образом, Фрейд указывает на важнейшую связь между проекцией и иден- тификацией, когда отмечает, что для первобытного человека является естественным и как будто врожденным свойством проецировать свою собственную сущность на внешний мир, рассматривая все наблюдаемые события как обязанные своим происхождением неким существам, имеющим глубинное сходство с ним самим. Не будучи тождественной анимизму, проекция тем не менее тесно связана именно с этим образом мысли, позволяющим первобытному человеку «устанавливать отношение» с миром и влиять на него, воздействовать, способствуя достижению «психического господства», лежащего в основе физического господства над опасной природой. Фрейд здесь сравнивает чувство бессилия и отчаяния первобытного человека с возможными чувствами ребенка в начале жизни. Речь идет не о том, чтобы сводить доисторического человека к ребенку, против чего активно выступают наши коллеги, изучающие доисторического человека, а скорее о том, чтобы описать некий фундаментальный психический процесс: проекция соотносится с идентификацией (в смысле идентификации, ассимиляции, установления аналогии), позволяя развитие идентификации в рефлексивном смысле — как «идентификации себя». Проекция вписывается в непризнание в той мере, в какой тревога перед лицом внешнего мира становится в конечном счете лучше переносимой, чем тревога, которая связана с внутренним миром и опасностью влечения. Но одновременно проекция создает возможность какой-то ассимиляции между самим собой и внешним миром, а это как раз характеристика анимистического подхода к миру, лежащая тем не менее в основе способности воспринимать и конституировать внешний мир. В размышлениях об эволюции культуры Фрейд (1913) предположил переход от анимистической стадии в развитии человечества к стадии религии и далее к научной стадии, способной получить широкое распространение, в особенности под влиянием психоанализа. Но психическое функционирование таково, что проекция и связанные с ней верования могут, конечно же, эволюционировать в направлении какого-то более объективного знания о мире, однако при этом и связанные с ними иллюзии не могут быть полностью устранены, как об этом напоминает галлюцинация сновидения. Гипотеза галлюцинаторного удовлетво- 259 рения желания, построенная на модели галлюцинации сновидения, показывает, что галлюцинация предшествует восприятию и что это последнее является в основном неким верованием, как это отметил Мерло-Понти (Merleau-Ponty, 1945). Проекция как процесс с необходимостью отсылает к фрейдовской диалектике галлюцинации и восприятия. Проекция, галлюцинация, восприятие С этой точки зрения интересно напомнить, что для Фрейда (1917а) «сновидение также представляет собой проекцию, экс-териоризацию внутреннего процесса» (р. 128). Прежде всего, для него это способ подчеркнуть защитную составляющую этой самой проекции, поскольку для того, кто видит сон, речь идет о борьбе против бессознательных импульсов влечения и избегании пробуждения. Но он также отмечает некий «внутренний процесс», который есть не что иное, как главное отношение между галлюцинацией и восприятием. Галлюцинаторное измерение сновидения, как нам известно, определило основы построения психоаналитической теории, а именно опыт удовлетворения в соответствии с моделью ребенка у груди матери. Речь фактически идет о положении, которое не может быть проверено опытным путем. Согласно этому положению, галлюцинация есть удовлетворение, и это определяет психоаналитический подход к душевной жизни. Для Фрейда, находящегося под влиянием позитивизма, было необходимо предположить существование сначала первого периода реального опыта удовлетворения, и только затем становится возможен второй период его галлюцинаторного повторения. В таком случае галлюцинация следует за восприятием. Но как раз галлюцинаторное удовлетворение желания предшествует восприятию и придает ему смысл, а вовсе не реальный опыт, который мог бы затем находить для себя психическое удвоение. Речь идет о том, чтобы придать всю полноту значения инвестиции влечения, психической работе, трансформирующей телесные ощущения в психические представления. Именно это понял Бион, когда он в 1962 г. выдвинул предположение, что в самый ранний период развития союз прекон- цепции и нереализации порождает протомысль — первичную мысль, имеющую характеристики бета-элемента: если присутствует плохая грудь, то необходима грудь, воспринимаемая как вещь в себе. Ссылаясь на кантовское а рпоп, отсылающее к условиям, делающим возможным опыт, Бион также выделяет значение первичного в психоаналитической мысли: для того чтобы младенец мог галлюцинировать удовольствие, еще до любого реального опыта его взаимодействия с грудью матери необходимо предположить существование галлюцинаторного удовлетворения желания и точно так же неудовлетворения этого желания. Способность младенца переносить неотъемлемую от этих первичных мыслей фрустрацию тогда будет определять возможность реального восприятия груди, в частности превращения бета-элементов, вначале ориентированных на разрядку и эвакуацию, в альфа-элементы, способные служить мыслям сновидения, представлениям или фантазмам. Проекция одновременно располагается в центробежном движении галлюцинаторной инвестиции, повернутой к внешнему миру и нацеленной на то, чтобы воссоздать будущее перцептивное присутствие объекта, и в движении центростремительном, призванном произвести некую репрезентацию объекта, отличную от его восприятия. Фрейд всегда настаивал на важности различения памяти и восприятия в соответствии с моделью магического блока рассмотрения их функционирования скорее как сукцессивного, а не симультанного. Именно создание психической топики определяет возможность деятельности представления. С этой точки зрения проекция неотделима от интроекции в том главном движении, которое соединяет субъект и объект, создавая возможные условия их встречи и обменов: речь идет о процессе, где за галлюцинаторным контактом и константностью восприятия следует «разрыв» с восприятием, лежащий в основании идентичности мысли и представления. Конституирующий психику процесс зависит от инвестиции некоего найденного/созданного объекта, каким его описывает Винникотт. Он соответствует иллюзии создания объекта, психической работе проекции, которая организует комплекс галлюцинация/восприятие. Этот процесс предполагает возможность для субъекта впоследствии приобрести опыт избавления от иллюзии, не быть самому по себе 261 единственным создателем объекта и мира и принять дифференциацию. Но этот период иллюзии, соответствующий становлению какой-то «переходной зоны поля опыта», свидетельствует о необходимости «объекта, который инвестирован прежде, чем воспринят» (С. Лебовиси), т. е. некоего проективного опыта, не отличимого от опыта интроективного, который впоследствии позволит осуществить восприятие целостного объекта и создание его психической репрезентации. Несомненно, что обращение Фрейда к проекции как защите укладывается в процесс дифференциации между внутренним и внешним:
— ту же функцию проекции, защитную и связанную с диф ференциацией, неизменно подчеркивает Фрейд при изложе- нии последней теории влечения. Механизм проекции сопровождает процесс отклонения влечения к смерти на объекты внешнего мира в его сплаве с влечением к жизни; влечение к смерти, таким образом, открывает дорогу первоначальному садизму, в то время как связывание последнего лежит в основании эрогенного мазохизма. В «Экономической проблеме мазохизма» (1924) Фрейд уточняет, что проекция соотносится с первоначальным садизмом, а интроекция — с первоначальным и вторичным мазохизмом: «Мы нисколько не удивляемся, когда узнаем, что при определенных обстоятельствах садизм, или влечение к разрушению, повернутый вовне, спроецированный, может быть вновь интроецирован, повернут внутрь, возвращаясь, таким образом, к своей первичной ситуации. Он тогда дает начало вторичному мазохизму, который добавляется к первичному мазохизму» (р. 292). Фрейд здесь говорит об интроекции фактически в ходе реинтроекции садизма, но надо предположить, что конституирование первичного мазохизма соотносится с ходом интроекции орального влечения как связывания влечения к смерти в «сексуальном совозбуждении». Фрейд здесь упоминает проекцию и интроекцию некоего влечения и некоего аффекта, но вместе с тем объект есть постоянная сторона, готовая участвовать в этом двойном движении, поскольку в работе «Влечения и их судьбы» Фрейд упоминает эти процессы в связи с «объектной стадией» и появлением фан-тазмирования. Какие предположения можно было бы высказать о времени, которое предшествует восприятию целостного объекта и его оживлению в фантазии? Фрейд не говорит о проекции, хотя объект мог бы играть какую-то роль в этот период, он называет это время «аутоэротической фазой» или «стадией первичного нарциссизма» в зависимости от того, что сам выбирает — структурную или генетическую концепцию нарциссизма. Здесь важна природа проецируемого, влечения, аффекта или объекта: между инвестицией объекта со стороны влечения и его представлением вписывается процесс проекции, некая величина, которая в этом случае связана в первую очередь с процессом интроекции. Проекция и интроекция представляют собой два формальных понятия, служащих описанию процессов инвестиции и 263 идентификации, которые если и могут быть разделены, то только с риском потерять из виду главное в открытии Фрейда — открытие работы психики. Инвестиция объекта сопровождается проективным движением (передвижением) на объект, в котором галлюцинация в сочетании с восприятием играет ведущую роль, но вместе с тем та же самая инвестиция лежит в основании идентификации и движения интроекции. Наши понятия вовлечены в функцию языка, а ее задача — различать и противопоставлять, рискуя сделать понятия неподвижными, потерять из вида параметры процесса. Позитивистское прочтение Фрейда также неизбежно попадает в эту ловушку, поэтому не следует забывать утверждение Анжелерга (1984—1985) о том, что «идентификация является некоей результирующей работы интроекции и проекции» (р. 23), равно как и матрицей этой работы. В том же самом передвижении, где проекция устанавливает разделение между субъектом и объектом, необходимо предположить движение, направленное на то, чтобы это различие замаскировать, если мы хотим понять, как возможно конституирован ие и субъекта, и объекта. Именно это, вероятно, имел в виду Фрейд в своем описании первичной идентификации, в котором проекция и интро-екция названы понятиями, призванными обозначать один и тот же психический процесс: «По отношению к выбору объекта идентификация представляет собой некую предварительную фазу и первый амбивалентный способ выражения этого выбора, в соответствии с которым Я выбирает объект. Я хотело бы инкорпорировать в себя этот объект в соответствии с оральной или каннибалической стадией развития либидо, прибегнув к его пожиранию» (р. 159). Таким образом, именно в этот момент происходит проективный процесс, открывающий путь выбору объекта, и закладываются основы интроективного процесса, который представлен здесь фантазмом инкорпорации. Речь здесь не идет о приуменьшении значения того психического развития, которое приводит к полному разделению проективных и интроективных аспектов работы психики в едином процессе, в движении, где будут развиваться объектность и объективность, то, что Фрейд хотел обозначить как переход от чистого Я-удовольствия к окончательной Я-реальности. Но здесь следует подчеркнуть, что проекция как первоначальный процесс детерминирует одновременно дифференциацию и не-дифференцированность между субъектом и объектом: эта первоначальная величина часто представлена у Фрейда чем-то исходно первичным, что все же не должно привести нас к потере из виду процессуальности наших понятий. Проекция и проективная идентификация С этой точки зрения введение М. Кляйн понятия проективной идентификации подтвердило значение главной «интеракции» между проекцией и интроекцией для понимания вклада проекции. Прежде всего, на уровне содержания влечений М. Кляйн показала, что использование процессов проекции— интроекции имеет отношение не только к противостоянию между проекцией неудовольствия во внешний мир и интроекцией удовольствия во внутренний мир, описанному Фрейдом для построения чистого Я-удовольствия. В психической жизни эти процессы применимы к любому содержанию, плохому или хорошему. Кроме того, М. Кляйн ввела механизм проективной идентификации (1946), чтобы обозначить «прототип некоего агрессивного отношения к объекту», соответствующий бессознательной проекции в объект плохих частей. Это, конечно, предполагает некое различие между субъектом и объектом и ему способствует. Но благодаря идентификационному аспекту проективная идентификация тотчас же нацеливается на то, чтобы его аннулировать, вновь обретая идентичность между чувствами и представлениями субъекта и чувствами и представлениями объекга. Это, впрочем, есть то, к чему приводит контроль за объектом, который коннотируется концепцией проективной идентификации и который уточняет то, что уже подразумевалось Фрейдом в его описании отклонения влечения к смерти: безусловно, влечение к разрушению, но также влечение к овладению и волю к власти. Такое движение, нацеленное на то, чтобы овладеть объектом и контролировать его изнутри, лежит у истоков того реального давления, которое оказывается на объект с целью заставить его жить, как живут «части Я», выделяемые 265 субъектом. Отсюда переход от отношения интрапсихического к отношению интерперсональному; в результате объект приходит к тому, чтобы думать, чувствовать, вести себя в соответствии с влечениями, аффектами и представлениями субъекта. Так же как и Фрейд, который провел различие между нормальной и патологической проекцией, М. Кляйн говорит о «нормальной» проективной идентификации, доброжелательной и лежащей в основе эмпатии: «Приписывая часть моих чувств другому, мы понимаем его чувства, потребности, удовлетворение, иными словами, мы залезаем в кожу другого» (р. 103). Эмпатия как модель понимания другого происходит от идентификации через проекцию хороших частей себя. Эта точка зрения подтверждает обычный для наблюдения факт: идентификация с другим подчиняется некоему центробежному движению проекции своих собственных чувств и мыслей. Однако эта «хорошая» проективная идентификация может стать «плохой», если осуществляется «с избытком», поскольку тогда «эти хорошие части» Я будут ощущаться как потерянные, как если бы идеализация объекта приводила «к какому-то ослаблению Я» (1946, р. 203). В защитах, патологической и нормальной, здесь отмечены различия экономического характера: количество задействованного возбуждения определит, «избыточна» ли защита и какова судьба проекции; от этого зависит, будет проекция на службе у расщепления Я или вытеснения. Патологическая проективная идентификация всегда сопровождается чрезмерным расщеплением объекта и Я на их идеализированные и преследующие части. Проективная идентификация предстает здесь как первичная форма механизма проекции, что подчеркивал Кинодо в нашем диалоге о различении между аспектами самого себя и частями самого себя: в случае проекции речь могла бы идти об аспектах самого себя (влечения, аффекты, представления), не ставящих под сомнение различение между субъектом и объектом; а в проективной идентификации может иметь место проекция не только влечений, аффектов, представлений, но также и частей Я, которые чувствуют эти аффекты, создают эти представления (Quinodoz, 2002, Gibiault, 2000). С этой точки зрения проективная идентификация могла бы предполагать расщепление Я, поскольку пациент должен «отсоединить и отщепить некую часть собственной психики, с тем чтобы ее проецировать». Это затрагивает целостность Я, равно как и целостность объекта по причине идентификации объекта с Я и владения объектом (Quinodoz, 2002). Вот почему привлечение понятия проективной идентификации влечет за собой идею некоего межличностного измерения между субъектом и объектом — по причине некоторой вынужденной недифференцированности, которая приводит субъект к тому, чтобы заставить объект почувствовать аффекты, представления и даже заставить его действовать в соответствии с этими аффектами и представлениями. Кинодо настаивает на важности телесных и довербальных фантазмов, которые в этом случае часто включены в работу преобразований, ведущую к новому связыванию телесных ощущений, опытов и эмоциональных значений этих опытов. В этой перспективе проективная идентификация с неизбежностью связана с работой с контрпереносом, нацеленной на репарацию этих первичных опытов и такое их преобразование, которое позволит преодолеть расщепление и способствовать разделению между собой и другим. Труды Рэкера, посвященные различию в контрпереносе дополняющей и соответствующей идентификации, а также труды Гринберга (1962), посвященные проективной контридентификации, вписываются в контекст этих исследований, иллюстрируя трудности психической переработки, которая также является продвижением дифференциации в аналитической работе. Открытие М. Кляйн проективной идентификации как патологического механизма защиты фактически привело Биона к расширению этого понятия, истолкованию его как некоего принципа коммуникации, служащего реальности. Мы часто подвергали сомнению это расширение, сделанное, возможно, в ущерб точному пониманию. Было бы интересно отметить, что это открытие фактически обогатило фрейдовское осмысление проекции, продемонстрировав основные связи между проекцией, интроекцией и проективной идентификацией. Клиническая точка зрения ведет, по мнению Кинодо, к различению между проекцией аспектов Я и проекцией частей Я, 267 позволяя, таким образом, проводить различие между проекцией, служащей вытеснению и характеризующей невротическое функционирование, и проективной идентификацией, служащей расщеплению Я, характеризующей психотическое функционирование. Кинодо считает это разграничение полезным для клинической работы, но сомневается, стоит ли с теоретической точки зрения усматривать здесь основания для различения двух механизмов. Она добавляет: «Разница между ними, возможно, все же заключена в понятиях, к которым каждых психоаналитик обращается в его работе с пациентами» (р. 104). Будет ли теоретическое решение заключаться в возможности вновь придать проекции и проективной идентификации их качество психического процесса? Если, как утверждает Фрейд, проекция с необходимостью связана с конституированием объекта, который рождается в ненависти, то надо признать, как предлагает Б. Розенберг, что проекция является защитой от внутренней деструктивности путем приписывания этой деструктивности объекту, что неизбежно влечет за собой смещение между внутренним и внешним. Бенно Розенберг видит в этом моменте некоторого смешения между внутренним и внешним с временной утратой проверки реальное™ (искажение восприятия) основное условие проекции. Даже если Розенберг не формулирует утверждение подобным образом, я думаю, мы можем сделать вывод, что проекция и проективная идентификация дополняют друг друга в описании процесса, конституирующего психику. Клинический взгляд на проекцию мог бы, напротив, привести к различению двух механизмов и к тому, чтобы видеть в проекции точку различения и противопоставления между внутренним и внешним, а в проективной идентификации точку иедифференцированности и отсутствия различий. Судьбы проекции Под этим углом зрения проекция — это не только защитный механизм, который направлен на то, чтобы избежать некоей внутренней опасности, но и процесс, направленный па то, чтобы квалифицировать отношения между субъектом и объектом и отразить разновидности превращения процесса идентифика- ции от элементарных до наиболее проработанных. В этой эволюции статус представления с психоаналитической точки зрения будет играть определяющую роль. Вспомним о преимуществах понятия «представление», следуя за широко известным различением между представлением предмета и представлением слова. Именно в этом различении между внешними инвестируемыми объектами и объектами, соответствующими процессам проекции и интроекции, обращенным на внутренние объекты, понятие представления предмета обретает свою специфику в психоанализе: ему соответствует психическая работа проекции и возобновления мнестических следов, работа построения образа объекта, лежащая в основе деятельности воображения и уходящая корнями в работу инвестирования, предшествующего восприятию объекта. Именно эта галлюцинаторная работа, связанная с неким проективным процессом, в конечном счете определяет психоаналитическую проблематику представления как «психического представления влечения». Работа образного представления и работа инвестирования фактически располагают представление о предмете между ощущением (галлюцинирование удовлетворения) и восприятием (галлюцинация объекта). Представление о слове фактически заменяет рефлекторное непроизвольное движение, характерное для галлюцинаторного удовлетворения желания, и сохраняет подвижность, присущую «моторному образу». С этой точки зрения разделение ощущения и восприятия здесь обретает все свое значение в том случае, если мы рассматриваем представление предмета, поскольку предмет первоначально представлен через телесные ощущения и аффекты и никогда не может быть полностью репрезентирован образно или полностью высказан в адекватном дискурсе. Судьбы проекции здесь соотносимы с некоей деятельностью представления, которая, решая свою задачу связывания аффектов, всегда будет предполагать некий остаток. В соответствии с чередованием памяти и восприятия деятельность представления возможна только при условии, если осуществляется некий разрыв в комплексе галлюцинация-восприятие, соответствующий процессу негативной галлюцинации. Аидре Грин и вслед за ним целый ряд других авторов на- 269 стаивают на важности негативной галлюцинации матери для создания некоей «обрамляющей структуры» (Green, 1993), «конституирующей функции» (Angelergues, 1991) или «психического экрана» (Lavallee, 1999), на которые могла бы осуществляться проекция бессознательных представлений. Занимая сходную позицию, Ф. Паш напоминает о значении создания «щита Персея» для защиты себя от обращающего в камень взгляда Медузы (Pasche, 1971). Он использует эту красноречивую метафору для того, чтобы подчеркнуть необходимость некоей промежуточной деятельности представления между субъектом и объектом, которая подтверждает значение рефлексии субъекта для аутоэротизма, где «представлять» и «быть представленным» соотносимы с «представлять себя», неким представлением самого себя. Без возможности конституирования этой негативной галлюцинации проекция может осуществляться только лишь на внешнюю реальность, в смешении между внутренним и внешним, соответствующем позитивной патологической галлюцинации. Галлюцинация в клиническом смысле, в данном случае галлюцинация позитивная, приходит здесь на смену галлюцинаторному удовлетворению желания и несколько ее сглаживает, свидетельствуя о внутреннем переживании, которое в таком случае не более чем проекция, лишенная работы интроекции. Согласно знаменитому определению Фрейдом проекции на примере случая Шребера, «неверно говорить, что восприятие, уничтоженное внутри, было спроецировано вовне; скорее мы должны бы сказать, как мы теперь видим: то, что было упразднено внутри, возвращается извне» (р. 315). В связи с этим Фрейд упоминает о «подавлении восприятия», и мы можем задать вопрос о содержании данного восприятия. Идет ли речь о представлении, аффекте или ощущении? Василис Капсанбе-лис считает, что «речь идет о смещении некоего телесного состояния, каким оно должно было бы быть пережито Я» с «проекцией одной из частей Я» в качестве результата, поскольку «любое телесное ощущение потенциально является частью Яз> (Kapsanbelis, 2001, р. 153). Отказ и отречение могли бы относиться к сырым, т. е. не связанным с аффектами и представлениями ощущениям, соответствующим тому, что было сказано о патологической проективной идентификации. Возможно, кажущаяся прерывистость, которую вводит проекция, могла бы быть только лишь выражением возмещения некоей непрерывности и угрозы недифференцированности. Подобная судьба проекции могла бы служить подтверждением догадки Тауска (Tausk, 1959), согласно которой проекция сначала направляется на тело, переживаемое как внешнее, с риском полного психического отречения от него. Заметим, что проекция, характеризующая психотическую'галлюцинацию, здесь отлична от проекции как таковой, как ее описывает Фрейд в «Градиве» (1907 Ь): бред Норберта Ханольда Фрейдом был квалифицирован как истерический в противоположность паранойяльному бреду Шребера. По большей части этот бред соответствует тому галлюцинаторному состоянию, которое было описано как оней-роидный синдром и сходно с психическими механизмами сновидения (Kapsanbelis, 2001; Jeanneau, 1990; Angelergues, 1994). Эта проекция также отлична от галлюцинации «нормальных людей», которые Сезар и Сара Ботелла (Cesar et Sara Botella, 2001) описали как третью разновидность галлюцинации, соответствующую «катастрофе мысли», мгновенной регрессии протекания психического процесса, невротического или нормального. Отсюда их вопрос: стоит ли сохранять один и тот же термин «галлюцинация» для описания столь различных феноменов и механизмов? (р. 176) Они выбрали различие между галлюцинаторным как «постоянным психическим процессом, неотделимым от пути регрессии и достигающим своего расцвета в сновидении», и психотической галлюцинацией. Использование двух различных терминов все же не должно привести нас к созданию непреодолимой пропасти между невротическим и психотическим функционированием, таким образом утрачивается экономический параметр, реально определяющий структурные различия. При галлюцинации в смысле галлюцинаторного исполнения желания (галлюцинаторное) и при психотической галлюцинации работа проекции фактически определяет разные психические решения в отношении объектного измерения, даже если это создание неообъекта, каким является бред психотика. Во всяком случае, клиника психотических состояний отсылает нас к организациям, в которых объект исключен в своей функции связы- 271 вания и представления, и нарциссическая непрерывность вновь обретается исключительно только в телесной боли, которая навязывается самому себе или другому, в сверхинвестиции эрогенного мазохизма. Разновидности проекции здесь определяют основное различие между бредовым и небредовыми психозами в том, что касается статуса представления, даже в той мере, в какой бредовые психозы стремятся включить объект и связанные с ним восприятия и работать с ним, в то время как психозы небредовые, напротив, стремятся к исключению объекта и к тому, чтобы работать против него. Судьба проекции в психотическом фунционировании в таком случае соотносится со степенью «ма-зохистической эротизации первичного состояния отчаяния» (Rosenberg, 2000); обращение к мазохизму и работа проекции, таким образом, находятся в обратно пропорциональном отношении. С этой точки зрения психосоматическое решение (обязательная депрессия и оперативное мышление) может быть сближено с небредовыми психозами в силу этого движения процесса дезобъективации (Green, 1986), которое подвергает сомнению деятельность представления и использование проекции, благодаря чему влечет за собой разъединение влечений, приводя к гораздо более выраженной деструктивности, чем в случае небредовых психозов (Rosenberg, 2001). Заключение После этого теоретического размышления вернемся к вопросу: что здесь может относиться к проекции в анализе? Многочисленные клинические примеры, в частности, те, которые приводят Мартин Жирар-Кайат и Мари-Анж Мараваль-Лопес, могли бы проиллюстрировать теоретические преимущества, которые я хотел наметить в этом докладе. Важно размышлять о том, как понимать проекцию и проективную идентификацию, чтобы способствовать движению интроекции и идентификации в соответствии с интерпретирующей функцией анализа. Как уже отметил Жан-Люк Донне, всегда существует риск в отношении того, чтобы само интерпретативное действие совпало с содержанием интерпретации (Воппег., 1995). В этом заключается важность диалектики между комплексом галлюци- нация-восприятие и работой представления. Речь здесь также идет о процессе символизации, который заполняет пропасть между поиском идентичности восприятия и принятием задержки в процессе удовлетворения благодаря инвестиции деятельности представления и поиску идентичности мысли. Фрейд часто говорил о противоположности двух пространств—пространства психической реальности и пространства внешней реальности, настаивая на необходимости отыскать «промежуточные звенья», принадлежащие работе предсозна-тельного. Именно придерживаясь этого направления, Винни-котт выдвинул гипотезу о некоей «промежуточной реальности», соответствующей переходному пространству, которое моментально снимает противоречия между двумя пространствами. В своей знаменитой предсмертной статье П.К. Ракамье (Racamier, 2000) отмечает существование некоего «четвертого пространства»—«пространства бреда», имеющего способность ускользать от двойного притяжения, физического и материального, притяжения, связанного с живыми существами, и притяжения, связанного с интра- и интерпсихическими связями. Производное переходного пространства странное, но не двусмысленное, не поддающееся разрушению, «пространство бреда» создается при отказе от первоначал, при поиске абсолютной уверенности. Статья Ракамье заканчивается вопросом: какая терапия возможна? Он исключает столкновение между внутренней и внешней реальностью и делает заключение: «Только третья реальность, реальность, в которой мы так часто хотим видеть панацею, не является лекарством от бреда. Лучшим лекарством скорее могла бы быть (в том смысле, какой в нее вкладывает Винникотт) игра...» (р. 829). Это способ вызвать в представлении важность взаимного соответствия между проективным и интроективным процессом, чтобы психическая жизнь обогащалась и становилась творческой. Благодаря этой способности играть аналитическая работа может позволить каждому пациенту, какой бы ни была его организация, вновь обрести собственные желания, встречаясь с эмоциями и представлениями, которые уже воспринимаются им не только как угроза или преследование извне, но и как внутренний мир, доступ в который теперь для него открыт. 273 ЛИТЕРАТУРА Angelergues R. (1984-1985) La projection comme outil du travail psy-chique // Cahiers du centre de psychanalyse et de psychotherapie, Ke9-10pl9-48. Angelergues R. (1991) De 1'hallucination au langage. // Centre de psychanalyse et de psychotherapie evelyne et jean kesternberg. 126 p. Angelergues R. (1994) Eloge de 1'incertitude. Sur le probleme de 1'onirisme en psychopath ologie // Evolution psychiatrique. Vol. 59. Na 1.89-99. Bion W. R. (1962) Aux sources de 1'experience. Paris: P.U.F., 1979. Botella C. et S. (2001) La figurabilite psychique. Paris: Delachaux et ni- estle, 261 p. DonnetJ.L. (1995) Le divan bien tempere. Paris: P.U.F., 308 p. Freud S. (1907a) Lettre du 14-21 avril: Quelques opinions theoriques sur la paranoia// Freud S., Jung C. G. Correspondance, i (1906-1909). Paris: Gallimard, 1975.86-88. Freud S. (1907b) Ledelireet les revesdans la gradiva dew. Jensen. Paris: Gallimard, 1986. 271 p. Freud S. (1911) Remarques psychanalytiques sur 1'autobiographie d'un cas de paranoia (le president schreber) // Cinq psychanalyses. Paris: P.U.F., 1966. 263-324. Freud S. (1913) Totem et tabou. Paris: Gallimard, 1993. 353 p. Freud S. (1915) Pulsions et destins des pulsions // Metapsychologie. Paris: Gallimard, 1968. 11-44. FreudS. (1917a) Complement metapsychologique a la theorie du reve/ / Metapsychologie. Paris: Gallimard, 1968. 125-146. Freud S. (1917b) Deuil et melancolie // Metapsychologie. Paris: Gallimard, 1968. 147-174. FreudS. (1924) Le probleme economique du masochisme// Nevrose, psy-chose et perversion. Paris: P.U.F., 1973. 287-297. FreudS. (1925) La negation // Resultats, idees, problemes, ii (1921-1938). Paris: P.U.F, 1985.135-139. Freud S. (1933) Nouvefles conferences d'introduction a la psychanalyse. Paris: Gallimard, 1984. 265 p. Gibeault A. (2000) De la projection et de 1'identification projective // Revue franchise de psychanalyse. T. 64. Ns 3. 723-742. Green A. (1986) Pulsion de mort, narcissisme negatif, fonction desobjec-talisante // La pulsion de mort. Paris: P.U.F. 49-60. Green A. (1993) Le travail du negatif. Paris, ed. De minuit. GrinbergL. (1962) On a specific aspect of countertransference due to the patient's projective identification // The international journal of psycho-analysis. Vol. 43. Par. 6, 436-440 JeanneauA. (1990) Les delires non psychotiques. Paris: P.U.F. 183 p. Kapsambelis Y. (2001) Freud et la question des hallucinations ing. Char-bonneau (sous la direction de) // Introduction a la phenomenolo-gie des hallucinations. Paris: ed. De 1'association le cercie hermeneu-tique, collection pheno. 141-159. Lavallee G. (1999) Uenveloppe visuelle du moi. Paris: Dunod. 266 p. Klein M. (1946) Notes sur quelques mecanismes schizoi'des // Developpe-mens de la psychanalyse. Paris: P.U.F. 1966. 274-300. Klein M, (1959) Les racines infantiles du monde adulte // Envie et gratitude. Paris: Gallimard, 1968. 95-117. Merleau-ponty M. (1945) Phenomenologie de la perception. Paris: Gallimard. 531 p. Pasche F. (1971) Le bouclier de persee, ou psychose et realite // Revue franchise de psychanalyse. T. 35. >fe 5-6. 27-41. Quinodoz D, (2002) Des mots qui touchent. Paris: P.U.F. 202 p. RacamierP. C. (2000) Un espace pour delirer // Revue francaise de psychanalyse. T. 64, N« 3. 823-829. Racker H.(\ 953) The meanings and uses of countertransference // Transference and countertransference. Londres: Maresfield library. 127-173. RosenbergB. (2000) Essence et limites de la projection // Revue franchise de psychanalyse. T. 64. >fc 3. 801-820. Rosenberg B. (2001) Le carrefour psychose somatose // Psychanalyse et psychose. Ns 1 (violence et destructivite), centre de psychanalyse et de psychotherapie evelyne et Jean Kestemberg. Tausk V. (1919) De la genese de « 1'appareil a influencer » au cours de la schizophrenic // CEuvres completes. Paris: Payot. 177-217. 275 ДОБРОТОСЛОВИЕ  |
Похожие:
 | Уроки французского психоанализа: Десять лет фран-у 714 ко-русских клинических коллоквиумов по психоанализу / Пер с франц. — М.:... | | ... |
| В компетентные органы рф, Франции и стран Шенгенского соглашения от гр. Сидорова Ивана Ивановича | | В компетентные органы рф, Франции и стран Шенгенского соглашения гр. Петровой Анны Васильевны |
| В компетентные органы рф, Франции и стран Шенгенского соглашения от гр. Петрова Петра Петровича | | В компетентные органы рф, Франции и стран Шенгенского соглашения от гр. Петрова Петра Петровича |
 | В компетентные органы рф, Франции и стран Шенгенского соглашения гр. Петровой Анны Васильевны | | В компетентные органы рф, Франции и стран Шенгенского соглашения от гр. Петрова Петра Петровича |
| История миграционной политики Франции с начала 20 века Опыт регулирования миграции во Франции. 7 | | Французская журналистика с первых своих шагов качественно отличалась как от немецкой, так и от английской периодики своей содержательностью.... |