Издание осуществлено в рамках программы ^Пушкин - при поддержке Министерства иностранных дел Франции и Посольства Франции в России Перевод с французского
Скачать 6.4 Mb.
|
Технические вариации Вернемся к вариациям. Они составляли прежде всего технический контрапункт к вопросу о пределах анализируемости. Они были изобретены, а потом теоретизированы на основе проработки трудностей, по преимуществу неожиданных, возникающих в ходе классического лечения. Введение вариации означает разрыв (провал, неудачу) теоретико-технического кадра, в который было включено терапевтическое действие. В дальнейшем весь вопрос будет заключаться в том, восстановит ли введение вариации утраченный процесс или же эта вариация разовьется в некую оригинальную технику, используя силы, которые спровоцировали необходимость ее изобретения. Я акцентирую свое внимание на этом по той причине, что именно в способе ответа на этот вопрос и располагается суть проблемы различия между психоанализом и психотерапией. Фрейд говорил о необходимости укладывать пациентов на кушетку, потому что не выдерживал в течение целого дня положение лицом к лицу. Преимущества этого приема, которые ему позволили перейти от внушения к психоаналитическому методу, заставили забыть об исходной причине (комфорте аналитика) для того, чтобы акцентировать новый метод. Отсюда, собственно, и возникла идея о том, что только отсылка к кадру которую я буду называть «первоначальной» (кушетка/кресло), должна быть достаточной для защиты уникальности аналитического процесса, какими бы ни были концептуальные различия, существующие между аналитиками. Напротив, как только речь захо- дит о лечении, предметом которого являются модификации кадра, будь они точечными или глобальными, распри между аналитиками обостряются вплоть до предания анафеме. Безусловно, эта ярость является продуктом двух факторов. Первый — это вина, связанная с повторением «первородного греха»: действительно, можно говорить о разнообразных технических вариациях, что они являются разрешением «комфорта», в том смысле что они были «изобретены» для избежания терапевтических тупиков, в которые обязательно попадает так или иначе каждый аналитик. Второй фактор состоит в том, что теоретически-техническая связность, которая поддерживает эти вариации, не имеет (надеемся, что только пока) той же степени адекватности, как та, что связывает классическое лечение и интерпретацию невроза. Из этой концептуальной трудности следует, что выбор подобных техник может защищаться теоретическими доводами, слишком отличающимися друг от друга. Оценка кризисов и способов выхода из них. Психоаналитическая валидность вариации Необходимость внесения вариации в технику часто возникает в моменты кризиса классической модели аналитического процесса. Можно ли сказать при этом, что аналитический процесс превращается в терапевтический? Возникает ли техническая вариация сама по себе или же является преднамеренной, поскольку всегда, когда она устанавливается, она связана с сопротивлением? Вопрос заключается в том, идет ли речь о сопротивлении самого процесса или же о сопротивлении процессу с акцентом на негативной терапевтической реакции. В первом случае мы будем говорить о специфически контртрансферентных проблемах. Во втором же случае обсуждение контрпереноса в общепринятом смысле было бы, по-моему, источником путаницы. Поле технических вариаций становится безграничным, если оно простирается на все формы деятельности психоаналитика. Трудность определения технической вариации свидетельствует о двусмысленности этого понятия. Англосаксы нашли подходящее слово, устанавливающее меру этой двусмысленности: они говорят об 295 энактменте (enactment:). Энактмент — это отыгрывание психоаналитиком в данной психоаналитической ситуации интрапси-хических непроработанных, непроанализированных содержаний. Это и может приводить к блокированию аналитического процесса, исключению из него одного или обоих участников, выходу за его пределы. Именно тогда и заявляет о себе техническая вариация как акт выживания терапевтического процесса: что остается при этом психоаналитического в терапии, зависит от аналитика и его образования. Прежде всего аналитику нужно осознать, с чем связан его контрперенос — с конфликтом его собственных влечений пли с его профессиональной растерянностью, связанной с провалом анализа, с недейственностью его психических инструментов. Затем ему нужно отыскать средства выхода из ситуации тупика в терапевтическом процессе, используя «аналитическое». В своей недавней работе (Israel,1999) я настоятельно проводил различие между «пограничной ситуацией и пограничным состоянием». В пограничной ситуации сбой имеет место в процессе, осознаваемом как таковой, т. е. в аналитико-невро-тическом процессе. Вариация, осуществляемая аналитиком при этом, будет относиться сначала к регистру действия. Но факт включенности в начатый и осознаваемый процесс должен открыть дорогу анализу и проработке контрсопротивления и его интеграции в развитие лечения. Совсем другое — осознать пограничное состояние, особенно когда оно проявляется в псевдоневротическом виде, как нечто вроде фальшивой невротической самости. Здесь-то и встает вопрос о вариациях, которые испытывают, или о вариациях, которые выбирают. Нужно ли здесь отстаивать «классический» кадр, рискуя умножить вариации первого типа, или же стоит сразу выбрать радикально отличающийся свод правил? Именно этот вопрос и волнует в настоящее время психоаналитическое сообщество. Может быть, это также предмет борьбы мнений, и я не уверен, что она не основывается на недоразумении. Речь не идет о том, как этого, кажется, опасается Натали Зальцман, чтобы «свести к минимуму» реальность невротического страдания, а о том, чтобы признать нарастающую сложность патологии, которую мы призваны лечить, даже если наши кушетки этой цели не обязательно соответствуют. Я не думаю также, что можно «минимизировать» страдание нарцис-сической патологии. Во избежание двусмысленности я хочу сформулировать свое кредо: «первоначальный» кадр был и остается самым пригодным для отправления в путь, для развертывания и для затухания аналитического процесса с любым пациентом, чье психическое функционирование располагается главным образом в регистре невроза. Сам Фрейд писал в 1919 г. предупреждающие строки: «Мало-помалу возникает чувство, что к различным формам болезней, которые мы лечим, нельзя применять одну и ту же технику». Не так уж и легко проделать работу по.деидеализации типового классического лечения. Это происходит оттого, что такая модель через интроекции, совершаемые в ходе нашего собственного анализа, закладывает значительную часть нашей идентичности. Вариации давно вписались внутрь этой модели, так как их судьба состояла в том, чтобы быть переходными, временными, а их функция — в том, чтобы сохранять или реактивировать осложненный процесс. Я думаю, что нам придется сделать еще один шаг, трудность которого я уже предвижу: речь идет о том, чтобы забрать у психотерапии то, что ей отдал психоанализ. Если у многих пациентов либидозное равновесие инверсируется и если сектор невротического функционирования является лишь прикрытием организации с мощным доминированием нарциссических требований, не лучше ли смело и со знанием дела выступить в защиту другого кадра. Этот выбор не прост, а история психоаналитического «расширения границ» показывает, что принимаемые решения зависят от психоаналитического и культурного контекста. В нашей практике долгое время было принято сохранять установку кушетка—кресло, даже если мы встревожены существованием беспокоящих нарциссических сдвигов. На свой страх и риск мы упорно считали, что преимущества формальной регрессии с этим справятся. Мы много говорили и писали о трудных случаях и о насилии, переживаемом аналитиком на уровне контрпереноса: сонливость, невозможность думать или 297 Поль Израэль боль, возникающая в момент обдумывания ситуации. Мы, конечно же, извлекли из всего этого много уроков. В эти моменты такие пациенты подвергают наш контрперенос значительным колебаниям идентичности. Мы разрываемся между усилием, направленным на поддержание кадра, являющегося опорой идеализированного представления об анализе, с одной стороны, и утратой интерпретирующей функции перед бессмыслицей того, что мы вынуждены пережить,— с другой. Я упомянул о значимости формальной регрессии как условия доступа к «достаточно хорошему» процессу. Но Тьерри Бокановский напоминает, что формальная регрессия может пробудить высшую нарциссическую нехватку, источник транс-ферентных манифестаций в форме отреагирований в различных регистрах (эмоциональных, моторных, соматических и речевых отыгрываниях). Я, как и многие, встречался с такими потрясениями... Я научился осознавать и критически относиться в определенных случаях к сильным скачкам нарциссизма, выдающего себя натиском влечений, направленных на объект, четко идентифицируемый в переносе. Там речь идет о сопротивлении, возникающем внутри самого процесса. Но существуют состояния, в которых хроническое повторение манифестаций нар-циссического недомогания скорее свидетельствует о том, что я бы теперь рассматривал как предварительное сопротивление процессу, по меньшей мере, такому, которого ожидаешь (феномен, идущий под рубрикой — негативный перенос сразу!). В первых случаях мы сначала научились принимать то, что мы застигнуты врасплох и сбиты с толку,— принимать контр-трансферентные скачки, такие же беспорядочные, как и эти манифестации у наших пациентов, которые нас переполняют. Научились также принимать наше первое движение к бегству, выраженное как в речи, так и в поступках. Мы также научились вести психическую проработку задним числом, что нам позволяет охватить ситуацию в целом через восстановление кадра и содержания интерпретаций. Таким образом, я описал случай, где процесс был анархичным и без конца на грани срыва, но смог состояться благодаря, безусловно, либидозному инвестированию, намного превосходящему то, что должно было бы присутствовать в норме; это лечение, в котором как раз поддержание формального кадра и позволило удерживать анархичный процесс и обеспечивать необходимый минимум гарантии нейтральности. Исходя из опыта, я часто говорил себе, что мог бы вести работу если не лучше, то, по крайней мере, более спокойно, когда бы четко и оперативно придерживался кадра, отличающегося от того, который организован пространством кушетка-кресло, адаптируя к нему свою стратегию поведения в этих случаях. Именно этот выбор вариации, будь она непроизвольной или преднамеренной, и разрешает все еще актуальный спор между показанием к анализу и рекомендацией встретиться с аналитиком. Здесь больше, чем где-либо, психические средства, вводимые аналитиком в «по ту сторону» обычного контрпереноса, будут нести отпечаток особенных черт его личности. Не применяющему легкой регрессии, необходимой для свободно плавающего внимания, аналитику придется остерегаться тревожного сверхинвестирования либо пациента, либо аналитической теории. Что же касается регрессии, то сегодня ему скорее нужно было бы посоветовать предпринимать глубинное ныряние при условии отыскания путей «успешного» выхода из него. Именно в этой комбинации между толерантностью к регрессии и избранными средствами для черпания в ней элементов интерпретирующей деятельности и располагается технический выбор, который будет сделан. Мы знаем, что необходимость отыскания решений при встрече — случайной или нет — с патологическими модальностями способствовала созданию большого количества технических установок. Каждому надлежит найти среди этих различных установок ту, которая ему подходит больше всего, для того чтобы выстроить «оптимальную» дистанцию, найти наиболее адекватное равновесие восприятия-представления и пространство, как можно лучше адаптированное для выражения в изобразительности, а потом и в словах несформулированного травматического опыта, запущенного терапевтической ситуацией. 299 От «устройства» типового лечения к преднамеренному выбору «другого кадра» То, что долгое время называли «вариантами типового лечения», отмечено вехами в истории психоанализа и является свидетельством и ферментом эволюции, занимающей свое внутреннее поле и выходящей за его пределы. Со своей стороны, психоаналитическое сообщество работало над расширением базы своей концептуальной модели и над умножением технических «изобретений», предназначенных для удовлетворения запросов, выходящих за пределы психопатологической рамки-базы этой модели (невроз). Но, кроме того (и это проблема, с которой мы столкнулись), значительная часть психотерапевтических техник, предлагающих себя сегодня на городской площади, развивались, отталкиваясь от некоторых из этих вариаций, и с тех пор стали сопротивляться тому, что, собственно, их породило. Я бы с удовольствием защитил идею, что в перевертывании истории (и это не должно нас удивлять) положение «лицом к лицу», отвергнутое Фрейдом, чтобы отдать приоритет кушетке, вновь обретает свое место как раз в тот момент, когда психоанализ все больше имеет дело с патологией, которую Фрейд исключил из поля терапевтического приложения своего открытия,— я говорю о том, что он называл нарциссическими неврозами. Мы стоим перед выбором (с трудностью которого знакомы все частные и государственные консультанты) одной техники среди множества альтернатив типовому лечению. На каких элементах строить показание? Есть ли такой процесс, который будет учитывать психоаналитическое соответствие между введенной в действие технической установкой и теоретическими аргументами, лежащими в ее основании? Каковы искомые цели? Вернемся теперь к клинике, которая иногда или постоянно требует нового понимания. Упоминая о возвращении терапевтического на первый план представлений о цели аналитика, не рискуем ли мы начать думать, что существует иерархия психической боли? Тем не менее мы хорошо об этом знаем, и Н. Зальцман напоминает в своей книге о невыносимости не- вротического страдания: тот факт, что невротический симптом осознается как компромисс, вписанный в многозначную схему, и облегчает принятие нейтральности. Наоборот, выражение неприспособленности к жизни, диффузная тревога и деструктивное поведение, как я уже говорил, кастрируют аналитика в его интерпретирующей функции и ввергают его во взаимодействие со своей собственной экзистенциальной неустойчивостью. Облегчение такого недомогания путем разделения с пациентом обретает с этого момента характер срочной необходимости. Наш обмен опытом и теоретическая работа, проделываемая в течение десятилетий, позволяют нам сохранить единственно возможное психоаналитическое отношение — стремление вписать страдание в обозначенную схему. Для этого нужно располагать рычагом, каковым является предрасположенность к переносу. И именно там возникают трудности, которые мы должны разрешать. Невротическое функционирование характеризуется четким разграничением трех топических пространств, между которыми вытеснение организует смещение инвестиций. Перенос обязан своими свойствами тому, что он вписывается в это функционирование, продуктом которого и является. Именно это придает ему мобильность и способность распределяться по отчетливым опорам как в пространстве, так и во времени. В этом смысле Андре Грин говорит о раздвоении переноса на аналитика и повторно на внутренние объекты. Эта диспозиция и позволяет мне говорить о гомогенных ситуациях в анализе невротических организаций, где коитрперенос имеет те же характеристики, что и перенос, какой бы ни была явная асимметрия двух позиций. В «пограничном» функционировании более или менее значительный провал предсознательного для благоприятной циркуляции представлений вызывает ригидность психического функционирования, где способность к переносу должна платить свою цену. Я бы попытался приложить к этому типу функционирования гипотезу «топического коллапса», выдвинутую Клодом Жаненом: можно было бы также квалифицировать «коллап-сированным переносом» геополитический перенос, характеризующий эти состояния. То он актуализируется на функци- 301 ональнои реальности аналитика, то остается прикрепленным к первичному объекту. Но ему не хватает той плотности историчности, которая заставляет скользить от первоначального объекта к родительским опорам (окружения), а потом к объектам анализа. Я акцентировал внимание на гетерогенности тех ситуаций, где психоаналитик оказывается перед своим переносом на анализ, который, в сущности, является его базовым контрпереносом. Бомбардируемые настолько странными объектами, представлениями и малодифференцируемыми, если не сказать бурными, аффектами, не связанными друг с другом, его реакции по отношению к пациенту могут с трудом приближаться, и я уже это подчеркивал, к собственно контртран-сферентным манифестациям. Психоаналитическая работа должна будет учитывать все эти элементы, и выбираемая вариация будет относиться к комплексу деятельности аналитика, а не только к модификации кадра, к чему имеется тенденция ее сводить. Новый «ландшафт» (Ж.-Л. Донне) служит (как, впрочем, и установка кушетка—кресло) только для обеспечения наилучших условий для установления процесса, от которого ожидается, что он будет психоаналитическим. Применение среди прочих положения «лицом к лицу» является с этого момента всего лишь оборудованием для установления максимально выгодного компромисса между дефицитом (фобией?) представления и прицепкой (противофобической?) к восприятию. (Я думаю здесь о центральной фобической позиции, предложенной А. Грином.) По поводу переработки у пограничных пациентов Мари-Терез Монтанье недавно заявила, что именно на долю аналитика приходится вся работа! Это же задает и меру инвестиции, накладываемой на аналитика, а также и опасности, которой он подвергается,— либо быть втянутым в заразность отреагирова-ния, к чему его зачастую приглашают эти пациенты, либо поддаться очарованию внушения в предлагаемых им интерпретирующих конструкциях. Соединение «вариация-процесс» Мы должны с осторожностью относиться к хлестким формулам типа: «процесс един и неделим», «именно аналитик определяет аналитический объем процесса?-. Они приводят к мысли, что процесс является реальностью в себе, предсу-ществующей встрече, и что достаточно появиться аналитику, чтобы его вызвать. Эта опасность, безусловно, связана с контекстуально устаревшим понятием процесса (см. выше определение Анри Соге), понятием процесса-модели, понимаемого как последовательность эпизодов, расположенных в определенном порядке, вписывающихся в пространственно-временную линейность. Отсюда видно, что процесс мог бы описываться как болезнь — с началом, развитием и концом (разрешением). Процесс действительно организуется вокруг болезни переноса, ее эволюции, ее оценки и возможности ее анализа. Еще нужно поставить вопрос о вариациях, отличая точечные, испытываемые от тех, для которых должно находиться свободное время, чтобы их «решать». Встречается и такое лечение, где типовой аналитико-не-вротический процесс выступает совершенно отчетливо. Аналитические отношения свидетельствуют в таком лечении о трансферентных движениях, способных дифференцировать в личности аналитика воспринимаемое и представляемое. Появление в этих случаях нарциссических бурь заслуживает того, чтобы было осмыслено в буквальном смысле предписание Фрейда «держаться стойко»: виды сопротивления, с которыми будут сражаться аналитик и пациент, располагаются внутри процесса, участниками которого они являются. Напротив, если сопротивление Оно преобладает в клинической картине, задача становится по-другому трудной и амбициозной: трудной потому, что речь идет о том, чтобы попытаться превратить ригидную трансферентную конфигурацию в такую, с которой можно работать. Она амбициозна потому, что мы рассчитываем через перенос модифицировать сам статус психического объекта и его репрезентативность. Технические варианты, принятые или выбранные аналитиком, являются компромиссом между «реакцией» и его переносом на анализ. 303 Психическое движение, которого настоятельно требует вариации, действительно усиливает регистр «стертой» интерсубъективности в аналитическом процессе. Перенос на анализ, безусловно, соответствует тому, что хотел сказать Фрейд, проводя различие между психоаналитиками и психотерапевтами: «психоанализ властвует над врачом, и никак иначе» (24-я лекция, 1933). Такое возвращение интерсубъективного является ловушкой, отражение чего мы находим в гамме интервенций, которые идут от повторяющейся и моментальной непосредственности вплоть до «самообнаруживающейся самости», милой сердцу Оуэна Реника и его приверженцам. В таком выборе интерпретаций то, что я назвал «трансферентным коллапсом», принимается как таковое. И таким образом трансферентно-контр-трансферентному аналитическому пространству отказывается в возвращении исторической плотности и в способности к ин-тер- и интратопическому смещению. Что нас делает такими амбициозными, так это то, что наш перенос на анализ толкает нас делать ставку на теоретические и клинические возможности «влечений». Конечно, только клиника, наблюдения за эволюцией материала, может засвидетельствовать обоснованность наших усилий. Клиника нарциссической патологии совершенно отчетливо направлена на дисфункции, лежащие в основе организации психического аппарата. Эти дисфункции особенно поражают конституцию объекта и отношение субъект-объект, и теория техники будет опираться на концептуальное поле, гораздо более умозрительное, чем то, на котором основывается осуществление анализа неврозов и которое является хорошо систематизированным. Именно по этой причине многие говорят, что эффективная работа групповой супервизии в аналитическом обсуждении терапии пациента с неневротической организацией личности является особенно трудной. Я не буду здесь осуществлять критический анализ различных теорий. Мне думается, однако, что если оттолкнуться от внушения, на фоне которого хорошо высвечивается сущность психоанализа, то можно было бы упомянуть о двух взглядах на предмет. Первый принадлежит неокляйнианцам, в основе работ которых лежит концепция проективной идентификации; в частности, вспоминается Бион и способность матери мечтать. Для аналитиков, которые относят себя к этому течению, психический аппарат психоаналитика является в некотором роде предоставленным (лучше сказать — сданным в аренду!) пациенту, чтобы последний поместил туда несформулированность своей психической продукции. А аналитик берет на себя обязанность вернуть эту продукцию пациенту, но переведенную в вербализованную изобразительность. (Парадоксальный контрперенос М. де М'Юзана относится к этой области представлений.) Можно также добавить, что в соответствии с этикой не привносится никакого другого смысла, а интерпретация не обнаруживает ничего такого, чего бы уже не было, хотя бы и в «бесформенном» виде, у пациента. Другие специалисты (к коим отношусь и я) считают, что нужно принять точку зрения, что роль, которую мы играем в этих технических вариациях, была бы более успешной, если бы мы следовали по пути, открытому Фрейдом в статье о конструкциях и о доле, приходящейся на количественное в той клинической картине, где сила обгоняет смысл. Любая вариация при всей нашей внимательности к тому, чтобы не нагружать ее смыслом, не может избежать перегрузки возбуждения, исходящего из реакции психоаналитика в самих модальностях его инвестиции: беспокойство, поддерживающая забота и т. д. Кроме этого, мы еще должны помнить об интрапсихических модификациях, которые вытекают из этой новой экономической ситуации, в которой, если перефразировать известное выражение: «Внушение, применяющееся против внушения»,— мы используем травму, чтобы бороться против влияния травмы. Тех, кто настаивает на организующем потенциале подчиненной травмы, довольно много. И не нужно бояться, подсказывают нам Сара и Сезар Ботелла, проводить пациента через возникающие образы, пусть даже они «кошмарные». Не надо бояться ни пробуждения либидозного совозбуждения, ни психорегенеративного влияния загадочного послания (как я об этом писал в связи с работами Лапланша о первичном соблазнении), содержащегося в неведомой реакции аналитика. 305 |
Похожие:
 | Уроки французского психоанализа: Десять лет фран-у 714 ко-русских клинических коллоквиумов по психоанализу / Пер с франц. — М.:... | | ... |
| В компетентные органы рф, Франции и стран Шенгенского соглашения от гр. Сидорова Ивана Ивановича | | В компетентные органы рф, Франции и стран Шенгенского соглашения гр. Петровой Анны Васильевны |
| В компетентные органы рф, Франции и стран Шенгенского соглашения от гр. Петрова Петра Петровича | | В компетентные органы рф, Франции и стран Шенгенского соглашения от гр. Петрова Петра Петровича |
 | В компетентные органы рф, Франции и стран Шенгенского соглашения гр. Петровой Анны Васильевны | | В компетентные органы рф, Франции и стран Шенгенского соглашения от гр. Петрова Петра Петровича |
| История миграционной политики Франции с начала 20 века Опыт регулирования миграции во Франции. 7 | | Французская журналистика с первых своих шагов качественно отличалась как от немецкой, так и от английской периодики своей содержательностью.... |