История английской духовной миссии в забайкалье начало XIX столетия
Скачать 2.65 Mb.
|
РАЗДЕЛЕНИЕ НА ТРИ СТАНА Факт разделения Английской духовной миссии в Селенгинске на три стана является странным и не совсем понятным явлением относительно возникшей причины. В Великобритании существовала устойчивая версия, которой придерживаются и некоторые современные историки. Подхвачена она и в бурятском краеведении. Согласно ней, виновным, якобы, является Роберт Юилль, чей неуживчивый характер отделил Сталибрасов и Сванов от коллеги. Это отрицательно сказалось на общих делах миссии и затем привело к ее разделению. Дело зашло так далеко, что миссионеры не могли друг с другом общаться. С первых месяцев учреждения стана в Селенгинске чета Сталибрасов и Сван поселились вместе, а супруги Юилли построили рядом собственный дом. Но ведь и на новом месте, в Хоринских степях, Сталибрасы и Сван не стали жить совместно: один остался в Кодуне, а другой переехал на Ону. Мы знаем также, что и Эдвард Сталибрас в Селенгинске отличался «неуживчивым» характером с местными городскими гражданами, беспрестанно подавая судебные иски на произвол властей и разбойные действия со стороны ближайших соседей Никитиных (Голубиных), воровстве солдата Мельникова и мещанки Анисьи Ивановой. Жаловался он и на медлительность следствия и проволочки Верхнеудинского окружного суда, вследствие чего к разрешению затяжного конфликта подключился сам генерал-губернатор Восточной Сибири М.М. Сперанский. Административные репрессии, которые последовали за это от Селенгинского городничего К.И. Скорнякова, делали жизнь Сталибраса на берегах Селенги невозможной, отчего он уже с 1823 года начал посещать Хоринские степи и подыскивать место для запланированного переезда. В очерке С.Г. Рыбакова о селенгинских миссионерах мы действительно находим сведения об этих конфликтах: «Как рассказывают в Селенгинске, миссионеры были не в ладах со священниками и полицией. Полиция, особенного в лице городничего Скорнякова, свирепого, самоуправного человека, стесняла миссионеров в их действиях». К личности городничего этот автор обращается еще раз, рассказывая о переписке сына Эдварда Сталибраса, Василия, с селенжанином Е.И. Мельниковым, своим другом по детским годам жизни на берегах Селенги. Сын миссионера восьмилетним мальчиком переехал в 1828 году с отцом из Селенгинска на новое место служения вблизи «Кудунских кумирен». В письме из Англии в 1896 году он упомянул и о Скорнякове, отравлявшего жизнь Английской миссии на первых порах ее пребывания во вверенном ему городе. Скорняков «виделся мне тогда, как царь Иван Грозный, потому что у него не было обыкновенной человечности; но Бог судит его, а не я». Цитируя эти строки Василия, С.Г. Рыбаков комментирует от себя, что «автор письма глухо вспоминает о тех обидах, которые переносили миссионеры, вероятно, от городничего Скорнякова, грубого, жестокого человека, издевавшегося над подведомственными ему лицами, по воспоминаниям селенгинцев».159 В том же ряду находится и явная попытка ограбления усадьбы миссионеров, пользуясь отдаленным расположением ее от основного места жительства селенгинцев. Да и соседей рядом было немного. Однажды Марта Юилль была сильно напугана, когда (муж был ее в отъезде) во двор бесцеремонно вломились некие «навязчивые» люди, не скрывавшие своих преступных намерений. Без санкции городничего такое сделать было невозможно. А в окна Сталибраса вообще кто-то стрелял из ружья. Юилль, наоборот, прочно вписался в жизнь селенгинцев и завоевал у них любовь и признание. За 25 лет его проживания в этом заштатном городишке никаких конфликтных ситуаций не обнаруживается. А как врач, лечивший людей и содержавший в своем доме приличную аптеку, Юилль был вообще незаменим. Очень восторженно отзывался о Роберте профессор О.М. Ковалевский и другие отечественные ориенталисты. В их глазах Юилль едва ли не самая яркая и деятельная фигура в Забайкальской христианской миссии. Как мы покажем далее, именно Сталибрас и его жена Сара, втянув в свою компанию еще не женатого Вильяма Свана, провоцировали на адекватные действия Роберта Юилля. Сгруппировавшись, Сталибрас и Сван жили и работали вместе над изучением языка, литературы и культуры монгольских народов, не допуская в свой круг Юилля, считая его человеком «невежественным и некомпетентным». А когда он вдруг заявил о завершении перевода книг Ветхого Завета на монгольский язык, к чему его коллеги едва приступили, то были убеждены, что эту работу сделали не он сам, а его ученики. Сталибрас и Сван вообще сомневались в высшем или даже среднем профессиональном образовании коллеги, зная, что он вышел не из элитного общества Великобритании, а из «темной» рабочей среды города Глазго. В соответствии с этим они настаивали на том, чтобы Роберт большую часть времени посвящал организации экономической стороны жизни Селенгинской колонии, техническому оснащению миссии и пр. Официально Юилль ведал типографским оборудованием и всем печатным процессом издания Библии. В первых докладах Лондонскому миссионерскому обществу коллеги Роберта жаловались, что тот пренебрегает возложенными на него обязанностями. По мнению современного историка Ч.Боудена, Роберт Юилль «недостаточно образованный, с узким кругозором, упрямый». Интересовался не миссионерскими делами по части пропаганды Евангельского учения среди бурят, а научной стороной: старыми рукописями и тибетским языком, буддизмом, этнографией кочевников, сборами лекарственных растений и трав, лечением, был приверженцем академического преподавания. «Имел низкое социальное положение». Печальной истиной было то, что Юилль действительно имел целый ряд недостатков и не спешил от них избавиться. Еще в Лондоне он показал себя ненадежным миссионером, не задержавшись на выполнении поручения ЛМО на Малакке. Поэтому его заявление о направлении в Сибирь положили «под сукно» и дали ход только тогда, когда заменить выехавшего Корнелиуса Рамна с женой оказалось некому. К тому же, и на этот раз, Роберт оттягивал свой отъезд на служение за Байкал по причине женитьбы на Марте Кови. Вот почему мистер Патерсон в своих мемуарах 1819 года создал образ Юилля, как «неудобного миссионера». Примером педантичности и упрямства Роберта Юилля может служить такой факт, который можно расценить как неучтивость по отношению к бурятам, а на самом деле это один из способов, как он считал, приучить их к дисциплине и обязательному следованию Божьих заповедей. Например, он настаивал, чтобы буряты, для которых воскресный день не имел особого значения, соблюдали его так же осознанно, как и он сам. Роберт рассказывал, как однажды он сумел заставить соблюдать воскресенье одного из новообращенных в христианство бурятских юношей. Потратив более года на то, чтобы найти помощника, способного читать и писать на родном языке, и который подошел бы в качестве переводчика, он в конце-концов отыскал подходящего кандидата. Это был Ринчин (Иринчей-Нима) Ванчиков из многодетной и бедной бурятской семьи. Он уже подходил к Юиллю несколько раз, чтобы одолжить почитать русские книги, и когда пришел в этот раз, миссионер подарил ему Евангелие на монгольском и русском языках при условии, что тот вернет ему книгу через неделю. Ринчин вернул ее на день раньше, и это случилось как раз в воскресенье. Он объяснил Роберту, что ему необходимо ехать к родителям на следующий день, и потому пришел в воскресенье, чтобы не просрочить дату сдачи книги. Но Юилль отказался брать книгу, заявив юноше, что тот не должен ничего ни одалживать, ни возвращать в этот выходной день, иначе Бог рассердится на него. Ринчину пришлось возвращаться домой и придти рано утром в понедельник перед тем, как отправиться в дорогу. К счастью, бурятский юноша правильно понял ситуацию, не обиделся, а затем стал самым верным помощником английского миссионера. Нелестная оценка Ч.Боудена Роберту Юиллю базируется, вероятно, на ложной характеристике Джеймса Гилмура, который первым в английской литературе XIX века представил его главным виновником «неуспеха» всей миссии, когда Лондонское миссионерское общество отстранило Роберта от миссионерских обязанностей. Но известно, что Гилмур писал о нем в основном со слов Ханны Сван: он был знаком с ней с 1869, не раз встречался для получения информации к своей книге. Но ведь миссис Ханна, прибывшая в Забайкалье с мужем в 1832 году, не жила и не работала рядом с Юиллем в Селенгинске. Она, к примеру, доверительно поведала Гилмуру, что Роберт разочаровался в миссионерской деятельности и «обязался не заниматься религией», хотя это было далеко не так. Гилмур верил каждому слову Ханны, записывая с ее подачи разные нелепицы и неточности. В ответ Ханна ходатайствовала перед ЛМО об открытии миссии в Монголии и назначении в нее своего внимательного слушателя. Значит, свою предвзятость к Роберту Юиллю она черпала от мужа Вильяма и Эдварда Сталибраса. Известно, что негативные оценки о нем содержаться и в личной корреспонденции миссионеров, в особенности Сванов. По словам Сталибрасов, Юилль был неуживчив, легко обижался, нападал и защищался одновременно, возможно потому, что знал свои слабости. Эта неуверенность обнаруживается на всем его жизненном пути, где он не оставлял своей злобы прежде всего Эдварда и Сары, сохраняя ее в течении 22 лет деятельности миссии в Забайкалье, и в последующие годы жизни в Англии. Юилль объяснял ЛМО, что с первых дней в Селенгинске встретил в лице Свана и Сталибраса недоброжелателей, и особенно Сары. Мол, они еще с 1820 года вооружили против него руководство общества, потому что он не соглашался заниматься хозяйственной частью миссии, а с усердием предался прямому назначению: занимался переводами, учил грамоте ребятишек, ходил по юртам кочевников с христианскими проповедями, читал им богодуховные книги, собирал лекарственные травы, лечил народ, а в 1836 году напечатал свой главный труд – «Syllarurium mongol». Они, коллеги, сдерживали его в работе, держали на расстоянии из-за низкого социального происхождения. Действительно, увлечение Юиллем тибетским языком не входило в программу деятельности миссии. Но он объяснил ЛМО, что тем самым хотел показать бурятским ламам, что он и его ученики (и вообще английские миссионеры) разбираются в тибетском больше, чем их простое заучивание мантр на непонятном для бурят языке. Вильям Сван был убежден, что тибетский не принесет их делу никакой пользы, а займет много времени, сил, энергии и денежных средств. Однако благодаря своей настойчивости в выполнении поставленной цели, Роберт Юилль все-таки освоил «чужеродный тибетский язык», и это не раз выручало миссионеров во время переводов Библии, а для О.М.Ковалевского и других отечественных ориенталистов в этом вопросе Юилль оказался неоценимой находкой. Интересным документом объяснения причины обиды Юилля на своих коллег, но особенно на Сару Сталибрас, является его письмо от 1829 года к будущему секретарю ЛМО Вильяму Орму вскоре после скоропостижной смерти от эпидемии его жены Марты и трех малолетних детей. Оно начинается как панегирик христианских достоинств Марты Кови, но скоро отклоняется на сварливый тон по адресу Сары Сталибрас. Она, будто-бы, отстранила его жену от участия в управлении небольшой школой для девочек при Селенгинской миссии. Роберт охарактеризовал Сару как «властную женщину». Это властие, повелительное обращение Сары в отношении и его самого мучило Юилля даже после ее смерти в 1833 году в Кодуне. Годом позже Вильяму Свану он напомнил о предвзятом отношении к себе Сталибраса и Свана: «Вы забыли о плане, который тогда был устроен против меня…» А чуть ранее, в 1831 году, Роберт вынужден был пожаловаться русским властям, что его коллеги влияли на дирекцию ЛМО, добиваясь его отстранения в течение всех последних 19 лет. Здесь можно встать на сторону Юилля. Сара Сталибрас, отличавшаяся крайней набожностью и излагавшая свои речи не иначе, как в духе непререкаемой проповеди-истины, действительно была в плену своей гордыни и чувства духовного превосходства над окружающими. Вспомним, что даже в первые месяцы учреждения миссии в Иркутске, а затем и переезде ее в Селенгинск, именно она стала причиною сложения непростых взаимоотношений между Сталибрасами и Рамнами, хотя и именовала семейную пару своих коллег по миссии «набожными людьми». Сейчас историки миссии списывают это на болезненное нервное расстройство Бетти Рамн, возникшее после смерти ее малолетней дочери Ханны по зимним дорогам от Москвы до Иркутска. Трения эти были так серьезны, что Корнелиус и Эдуард запросили у Патерсона помощи ЛМО о возвращении Рамнов на родину. В краеведении Бурятии наметилась тенденция к реабилитации личности Роберта Юилля. По мнению Э.В.Демина, к примеру, «неудобный миссионер» обладал независимым и настойчивым характером, а невыполнение им инструкций и предписаний из Лондона было, по-видимому, следствием проявления у него самостоятельных творческих планов, сформировавшихся на месте в Селенгинске, которые не предполагались руководством ЛМО. Пожалуй, это более-менее верная характеристика. Анализируя деятельность миссионеров в Селенгинске, отчетливо видишь сформировавшиеся разные подходы пасторов к выполнению своих обязанностей, определенных Лондонским миссионерским обществом. Например, для супругов Сталибрасов и Сванов работа в Сибири замыкалась в чисто религиозной деятельности, тогда как Юилль тяготел к исследовательской. Вот почему два первых миссионера хотя и создали первые грамматики и словари монгольского и маньчжурского языков, но не публиковали их как научные лингвистические труды. Они считали этот род деятельности лишь «вспомогательным» этапом к предстоящему переводу Библии на монгольский язык. Юилль, напротив, имел научные претензии на работу с сопутствующими материалами, но коллеги сомневались в его профессиональной подготовке и не доверяли всему, что он делал. И именно Юилль выпустил в свет несколько своих переводов на монгольский язык христианских книг и другие работы, в том числе и тибетский словарь. Многое, что наработали Сталибрас и Сван, ушло с ними в могилу, и лишь с помощью О.М.Ковалевского их рукописные словари увидели свет в Германии на немецко-русском языке, например, грамматика монгольского языка. Также по – разному миссионеры смотрели на обучение бурятских детей. Эдвард и Вильям считали учреждение школы как «начальный» этап обращения бурят в христианскую веру, а для Роберта был интересен сам процесс, отчего по специфике преподаваемых предметов он объявил свою школу в Селенгинске Семинарией или Академией с непрерывным трехлетним курсом обучения. Последней точкой противостояния миссионеров стало, вероятно, печатание глав Библии. За Робертом был полный контроль за печатным станком. Когда стали печатать книгу «Бытие», Юилль усмотрел в монгольском переводе Эдварда некоторые неточности с оригиналом и самовольно внес поправки, не согласовав с автором, и тем более после того, как рукопись прошла официальную цензуру. Разразился межличностный скандал, готовый перерасти в публичный, ибо у миссии было немало недоброжелателей в Верхнеудинске и Иркутске. Безответственный поступок Юилля мог быть истолкован ими как умышленное неповиновение властям. Роберт еще более усугубил положение, отказавшись дать обещание не поступать подобным же образом с печатанием перевода книги «Исход». В результате, в серьезный конфликт пришлось вовлекать директоров ЛМО: тогда-то они и были информированы обо всех неприятных подробностях в жизни английских миссионеров в Селенгинске. И все же начало разделения миссии не стало следствием именно этого случая: он лишь привел к окончательному разрыву всяких взаимоотношений между миссионерами, ибо Сталибрас и Сван уже жили в Хоринских степях, а Юилль печатал «Бытие», оставшись один в Селенгинске. Принятие решения о разделении состоялось в 1828 году по настоянию Эдварда Сталибраса, и долгое время миссионеры скрывали в своих отчетах ЛМО истинную причину. Они начали с того, что пытались убедить дирекцию о необходимости выхода со Словом Божьим к людям. Мол, «сидячий» образ жизни, связанный с изучением языка и переводом книг Ветхого Завета, подходит к концу. Настало время обращения к местному населению с проповедью Евангелия, поскольку редкие визиты, до сих пор наносимые бурятам, не дают ожидаемого эффекта. То, что миссионеры давали, скажем, при первом визите, через несколько месяцев отсутствия постоянных контактов начисто забывается кочевниками. Для исправления ситуации нужно иметь постоянное пребывание среди бурят. И чем больше станций они откроют, тем «больше язычников будет достигнуто Евангелием». А Селенгинск, мол, пусть остается главным пунктом христианской миссии, где будет печататься подготовленный перевод Ветхого Завета на монгольский язык. Дирекция Лондонского миссионерского общества долго сомневалась в целесообразности разделения Селенгинской колонии. 5 января 1829 года они без энтузиазма, все же дали согласие. Тем не менее, в 1830 году писали в Селенгинск, что все-таки озадачены сложившейся ситуацией, и недоумевали, как же миссионеры, будучи изолированными друг от друга, смогут исполнять такие обязанности, как преподавание в Селенгинской школе и распространение Евангельского учения, но Эдвард Сталибрас убедил их, что это лишь вопрос приоритетов. В то же время аргументы, приведенные миссионерами относительно разделения, хотя и выглядели правдоподобными, но все же не раскрывали всей правды. Ведь Эдварду и Вильяму пришлось сменить прежние комфортные условия в Селенгинске и начать жизнь в Хоринских степях буквально с нуля, перейдя с семьями на спартанские условия. Но зато отныне они были избавлены от гнетущей ситуации, которая постоянно нарушала их душевное равновесие, серьезность которой не ведали директора Лондонского миссионерского общества. Взаимные недоверия и антипатии не давали коллегам по миссии целиком и профессионально сосредотачиваться на исполнении обязанностей, и только разделение на две (и на три!) части было единственной возможностью спасти порученное ЛМО дело. В некоторых источниках есть указание, что мысль о фактическом разделении миссии пришла Сталибрасу еще раньше, в 1826 году, когда он впервые побывал в Хоринских степях и оценил более благоприятные возможности проповедования Евангелия среди компактного расселения местных бурят, тем более, что явные признаки симпатии к новой вере выражал их главный тайша. Ездил со Сталибрасом и Сван. Как вспоминал православный протоиерей Хоринского миссионерского стана Г.Стуков, приезжали англичане только раз в год, летом, поскольку зимние холода в этих краях на порядок суровее, чем в Селенгинске. Во время поездок они знакомились с бытом, читали проповеди, раздавали книги Ветхого Завета в своем переводе, а Нового – в переводе Я.И.Шмидта. Везде буряты принимали их благожелательно и с интересом. Хоринское наречие Сталибрас и Сван изучали с живой речи, при помощи грамотных бурят, и сумели освоить его настолько свободно, что легко объяснялись с местными кочевниками обо всем, причем как сами миссионеры, так и члены их семейств. В связи с этим проповеди Святого Писания со слов пасторов понимал любой человек, а читать богодуховные книги могли все, кто мало-мальски был знаком с монгольской грамотой. Отсюда, можно сделать вывод, что внутренние противоречия между Селенгинскими миссионерами являлись лишь частью причины их разделения. Другой, и может быть более существенной, являлись судебные конфликты Сталибраса с местными городскими властями и русскими обывателями, отчего он уже в первые годы пребывания в Селенгинске стал серьезно задумываться о переезде в другое место, перетянув на свою сторону Вильяма Свана. Окончательно решились они на такой шаг только тогда, когда изучили район своего будущего пребывания в Хоринских степях. |
Похожие:
 | Основным источником информации для написания статьи являлись документы духовной консистории по Кемскому уезду, хранящиеся в Национальном... | | История современной психологии / Пер с англ. А. В. Говорунов, В. И. Кузин, Л. Л. Царук / Под ред. А. Д. Наследова. – Спб.: Изд-во... |
 | I. Сибирские архивы в системе приказных учреждений русского государства (Конец XVI начало XVIII вв.) | | История Сбербанка России началась 170 лет назад, в XIX веке. За почти два столетия банк завоевал статус крупнейшего финансового института... |
| Государственным стандартом (общего или среднего (полного) образования Вестник образования 2004г) и авторских программ:, Козленкос... | | Государственным стандартом (общего или среднего (полного) образования Вестник образования 2004г) и авторских программ:, Козленкос... |
| Данное планирование составлено на основе авторской программы «История России XIX века» А. А. Данилова, Л. Г. Косулина, М. Просвещение,... | | Конец XIX — начало XX в был отмечен научно-технической революцией, связанной с появлением и развитием квантово-механических представлений... |
| История для Александра Бушкова не есть нечто застывшее, окостеневшее. Автор с присущей ему дерзкой фантазией продолжает разгадывать... | | Укрепление командно-административной системы управления архивами (1929 — начало 1938 г.) |