ГЛАВА ПЯТАЯ
РУССКИЙ ЧЕЛОВЕК НА РАНДЕВУ
Гусев убрал ногу с педали газа, машина пошла накатом, постепенно замедляя ход. А он не отрываясь смотрел в зеркальце заднего вида и ждал, готовый ударить по газам и нырнуть в первый же переулок. Он уже в третий раз проделал трюк «кочерга», когда уводишь машину направо, выезжаешь на параллельную улицу и уходишь в первый же поворот направо. Вариант: «влево, еще раз влево». В любом случае появление машины, которую засек за собой перед маневром, означает, что тебе навесили хвост. Естественно, машины наружка может менять, в особых случаях пасут несколькими бригадами по параллельным маршрутам, но и на это есть противоядие – контроль радиоэфира. Неприятно осознавать, что тебя пасут, но лучше знать, чем пребывать в счастливом неведении.
Он не боялся, что его маневры насторожат наружку, хотя по чекистской науке его действия назывались попыткой обнаружения наружного наблюдения и квалифицировались как вероятная причастность к разведдеятельности. Но Гусев по легенде в Калининграде был впервые, а чайнику на чужих дорогах должно прощаться многое. Во всяком случае, петляние по улицам выглядело вполне объяснимо, а это главное. Чужую профессиональную подозрительность нужно нейтрализовать простым до примитивности объяснением.
Если кто-то спросил бы, что он делает в Калининграде и почему за две недели исколесил всю область, трижды" побывал в соседней Литве и периодически наведывается в музей и библиотеку, то Николай Петрович Гусев (по документам – Николаев Петр Геннадиевич) на голубом глазу ответил бы, что по заданию московской киностудии «Ангар -18» осматривает окрестности на предмет выбора пленэра для съемок исторического фильма. Документы на сей счет у него имелись, в подлинности паспорта и водительского удостоверения можно быть уверенным, сработали первоклассные специалисты. Студия такая действительно существовала, даже что-то снимала в павильонах «Мосфильма», но Гусев не знал, что именно. Ему вполне хватало того, что по первому же проверочному звонку есть кому ответить, что Петр Николаев – их сотрудник и действительно командирован в Калининград.
Легенду на глубокое внедрение готовят не один год, тщательно проверяя малейшие детали. Задание, что привело его в Калининград, на долгий срок не рассчитывалось и казалось простым, чтобы накручивать на него сложную легенду. Таковым оно казалось еще вчера, а сегодня превратилось в смертельно опасную миссию. Здравомыслящий водитель отдает себе отчет, что, садясь за руль, он оказывается в ситуации повышенного риска, даже если просто едет малой скоростью по пустой дороге. А каков риск, если через разделительную полосу на тебя летит обезумевший «КамАЗ»? Смертельный.
Сравнение оказалось чересчур точным. Гусев на мгновение ощутил себя водителем, закупоренным в кабине, которую через секунду «КамАЗ» превратит в расплющенную консервную банку. И хотя его «девятка» послушно замерла, дорога впереди была чистой и сзади не нагоняли огни фар, Гусев невольно напрягся. Усилием воли отогнал видение. Но тревога не прошла.
Хвоста сзади не было. А он непременно уже должен был появиться. Серую «Ниву» он засек еще на Московском проспекте. На первой же проверке они прокололись, свернув следом, но на вторую провокацию не попались. Правда, свой город наружка всегда знает лучше, вполне могли срезать дворами и незаметно проехать параллельной улицей.
Гусев нажал на тормоз, машина послушно замерла. Улица огибала озеро Верхнее, за что и получило свое название -Верхнеозерная. На самом деле это было не озеро, а чистый и ухоженный городской пруд. За темным рядом деревьев тускло светилась тихая вода. Гусеву почему-то вспомнился Нескучный сад в Москве, где лейтенантом гулял с будущей женой.
– Стареешь, волчара! – сказал он сам себе. – Становишься сентиментальным. Гнать тебя надо на пенсию. Как ни хорохорься, а свое ты отбегал.
Он стал перебирать в уме события последних двух дней. Тренированная память выдавала эпизод за эпизодом в малейших деталях, а анализ фактов, как у истинного профессионала, был строг и холоден. Он проигрывал все в памяти не в первый раз, но вновь и вновь приходил к неутешительным выводам: его вычислили и обложили, сомнений не оставалось.
Факт хвоста его не особенно тревожил. Местная ФСБ или кто-то еще вполне могли заинтересоваться чужаком, колесящим по Особому Калининградскому району, как обозначалась область на военных картах. Негласное проникновение в гостиничный номер и тайный обыск в машине можно скрепя сердце признать профилактическими мероприятиями местных спецслужб. Но пропажа некоторых вещей (шариковой ручки и использованного носового платка) – это уже серьезно. Гусев отлично понимал, что ручка с его «пальчиками» может оказаться рядом со свежим трупом, а платок случайно найдут в кармане у тяжко изнасилованной малолетки, которая и опознает дядю-злодея. Если надо испортить биографию или вывести из игры, идут и не на такие подставы.
Но тогда, получается, за ним не просто следят из бдительности, а бросили в активную разработку. Нравы в органах теперь не лучше уголовных, и эта игра в догонялки вполне может кончиться ликвидацией на месте или похищением с последующей ликвидацией. И концы в воду..
Он покосился на пруд. Легкий ветерок гонял мелкую зыбь, размывая отсветы фонарей.
«Ты стареешь, Гусь, и анализ у тебя получился стариковский. Нет, активно в разведке можно работать до сорока лет, дальше в силу возрастной психологии становишься специалистом по выживанию. Детальнее просчитываешь, как не погореть, а не как дело сделать. Ладно, не ворчи. Для геройских дел и вызвал в помощь молодого. Кто же знал, что меня обложат раньше, чем он куролесить начнет? – Гусев посмотрел в зеркальце. Ни машин, ни прохожих. Дождь разогнал всех. – И где наружку черти носят? Вроде бы не лохи... А впрочем, уже без разницы».
Святой закон конспирации запрещал идти на встречу, если не уверен, что абсолютно чист. Второй закон требовал вывести из-под удара партнеров, а потом уже уходить самому. Но до кафе, где его ждал человек, оставалось всего сто метров. И там же находилась ближайшая телефонная будка.
Гусев посмотрел на часы, потом в зеркало. Повернул ключ зажигания, заглушив мотор. Протянул руку к подголовнику соседнего кресла, нащупал кнопку под кожаной обшивкой, нажал. Тихо щелкнула пружина, и в ладонь легла холодная тяжесть пистолета. Его так и не смогли найти те, кто ночью обшарил машину. Разрешение на ношение оружия, запаянное в пластиковый конверт, он достал из узкой щели тайника. Защелкнул крышку.
Погладил вороненую сталь ствола. Оружие он любил, как мастер любит свой инструмент. Выщелкнул магазин, передернул затвор, сделал контрольный спуск. Помедлив немного, бросил взгляд в зеркало (на улице никаких изменений не произошло), заученными движениями произвел неполную разборку пистолета, убедился, что все части на месте и в исправном состоянии. Собрал оружие, присоединил магазин, передернул затвор, загнав патрон в патронник, и поставил пистолет на предохранитель. Он знал, что патрон в стволе – нарушение правил, но кто им следует, никогда не выстрелит первым.
Он сунул пистолет за ремень. На несколько мгновений закрыл глаза. Ждал, пока внутри не вызреет готовность выхватить ствол и выстрелить первым. Мышцы пресса сделались тугими, как перед выходом на ринг.
Гусев коротко выдохнул, толкнул дверь и выбрался из машины.
Под капотом «Нивы» надсадно завыл движок, а внизу раздались оглушительные хлопки, словно кто-то подбрасывал под днище петарды.
Водитель прошипел что-то нечленораздельное и повернул ключ в замке зажигания. Стало слышно, как барабанят по капоту капли дождя и дворники скребут по стеклу, размазывая крупную морось.
– Ну и что нам делать? – спросил сидевший рядом.
– Хреном груши околачивать! – взбеленился водитель. – Все, глушак прогорел. Я, твою мать, завгару давно говорил: ставь машину на прикол. Хрен там! Ну ладно я пашу, как ишак. Но машина... Даже ишака кормить надо. А нам бензина дают по сорок литров на месяц. Мне что, водой ее заправлять? Это каракатица жрет по пятнадцать литров на сотню километров! – Он стукнул кулаком по рулю.
– Ладно, не ори, – осадил его сосед. – Скажи, мы намертво встали или нет?
– Ха, поехать-то можем, – усмехнулся водитель. – Только незаметно не получится. Будем реветь, как ракета.
– Ясно. – Сосед повернулся и обратился к тому, кто усидел на заднем сиденье. – Кеша, какие мысли?
– Пусть начальство думает, ему за это деньги платят, – проворчал Кеша, с тоской посмотрев за окно, где набирал силу дождь.
– Не слышу энтузиазма в голосе, Иннокентий!
– Да пошел ты! – огрызнулся тот. – У меня туфли старые, а на новые бабок нет. Ноги промокнут, придется с ангиной на службу ходить. Хрен мне кто больничный даст!
– Хорош скулить,-осадил его тот, кто был старшим в группе. Он поднес ко рту микрофон и нажал тангету. Салон наполнился свистом радиоэфира. – База, ответьте «Седьмому». База, ответьте «Седьмому».
– На приеме. «Седьмой», говорите, – отозвалась рация.
– Поломка машины. Находимся на углу Некрасова и Верхнеозерной. Объект предположительно продолжает следовать по Верхнеозерной.
– Минуту, «Седьмой».
Водитель закурил сигарету, наполнив салон кислым дымом дешевого табака, с неудовольствием покосился на рацию, издававшую тихий треск.
– Что мудрить? – обронил он. – Отсюда ему две дороги: либо мимо нас по Невского, либо через парк к центру
– Ага, стратег хренов! Он уже давно мог кругом нас объехать по Тельмана – и прямиком за город, – проворчал тот, что сидел сзади. – За машиной бы лучше следил.
– Я-то в тепле аварийку подожду, а кому-то по лужам шлепать, – с садистским удовольствием причмокнул водитель.
– Да хватит вам! – не выдержал старший. – Сейчас через ГАИ запросят...
Он не успел договорить, в рации раздался голос:
– "Седьмой", объект квадрат не покидал. Проверьте и доложите.
– Принял,-ответил старший. Он первым выбрался из салона, наклонил сиденье, освобождая выход Иннокентию.
– Вот, блин, машину сделали. Жрет, как танк, и всего две двери, – проворчал тот, плотнее запахивая плащ. – А погодка, между прочим, требует: займи, но выпей. Я не понял, нам за ним теперь галопом бегать или машину пришлют?
Старший поднял капюшон штормовки, посмотрел на ноги напарника.
– Да, братишка, туфельки у тебя дерьмовые, – пробормотал он. -Ладно, цени мою доброту. Иди по Верхнеозерной, проверь кафе «Причал». Интуиция подсказывает, он там. А я прошлепаю дворами. Встречаемся на Тельмана.
– Вот что значит работать в воскресенье. – Напарнику, нахлобучил на голову плоскую кепочку. – Все наперекосяк.
– Да не ворчи ты! Прочешем квадрат для проформы и спать поедем.
– Ты лучше скажи, кому мы этим геморроем... – начал Иннокентий.
– Объект «тройка»18 заказала, а кто лично, я не знаю. Еще вопросы будут?
В ответ Иннокентий лишь тихо присвистнул. Отстегнул с пояса рацию, сунул ее в карман плаща. Махнул на прощание рукой, пошел вдоль по улице, старательно обходя лужи. По виду – малообеспеченный бюджетник, засидевшийся в гостях.
Старший, низкорослый и крепко сбитый, играл роль садовода-любителя. Линялая штормовка, армейские штаны, заправленные в короткие резиновые сапоги, и матерчатая сумка, в которой он носил рацию и бинокль, – средства маскировки из реальной жизни, а не из голливудского боевика. Это у них детектив Нэш по два раза на дню меняет жилетки канареечных цветов и гоняет за преступниками на «порше» последней модели. А здесь «Нива» с прогоревшим глушителем и напарник в прохудившихся туфлях.
Старший с досадой сплюнул и пошел наискосок через газон к проходу между домами.
СТРАННИК
Какая только тварь не прилетит из ночи на свет лампы. Вынырнет из темноты, словно из другого мира, страшное и мерзкое в своей чужеродности. Разобьет голову, опалит крылья, упадет в круге света, скрючив полупрозрачное тельце, подрожит мохнатыми лапками и затихнет, словно выполнило жизненное предназначение. Какого только уникума человеческой породы не встретишь за час до закрытия кафе. За окном промозглая темнота, а в помещении, где тепло и пахнет спиртом и табачным дымом, роятся бледные испитые личности.
Максимов смерил взглядом усевшегося напротив мужичка неопределенного возраста и блеклой наружности. Темная рубашка в клеточку под серым пиджаком, помятое, плохо выбритое лицо, очки в толстой оправе, косо сидящие на крупном носу, испещренном мелкими прожилками. Манерами и речью он походил на Шурика из «Кавказской пленницы», только постаревшего и безнадежно спившегося.
– Коньяк хорош только тем, что его много не выпьешь. Вроде бы и градус в нем соответствующий, но не идет он в организм русского человек, хоть ты тресни. То ли дело – сотню водочки на выдохе в себя опрокинуть. И жар сразу во всем теле, и жизнь улыбается, и голова с утра не; трещит. Из непрозрачных напитков у нас предпочитают портвейн. На худой конец какую-нибудь «Рябиновую». На( чтобы травиться клоповным вкусом, да еще заплатив за это безумные деньги, – на такое ни один нормальный человек! не пойдет. Тем более что водки сейчас – хоть залейся. Так что только особо прогнившие интеллигенты да генералы коньячком балуются. – Он не отрывал собачьего взгляда от рюмки Максимова.
– На генерала ты не тянешь. Значит, из интеллигентов, – сделал вывод Максимов.
– Вы наблюдательны, молодой человек. – Мужичок польщенно улыбнулся, выставив ряд редких зубов. – Во времена оные имел честь служить в атлантическом отделении Института океанологии. Между прочим, старший научный сотрудник. М-да.
– Он облизнул сухие губы. – Хаживал в экспедиции, погружался, так сказать, в пучину вод. А сейчас, как видите, расплачиваюсь за излишнюю близость с народом.
– Очень интересно. – Максимов едва смог подавить улыбку.
– Я, молодой человек, как настоящий советский интеллигент в первом поколении, себя чувствовал плотью от плоти породившего меня народа, а не какой-то там прослойкой. Поэтому и употреблял исключительно водочку, а в походных условиях – разбавленный спирт. Последствия чего вы и имеете неудовольствие наблюдать. – Мужичок поправил съехавшие с носа очки и неожиданно заявил: – Если бы я употреблял исключительно коньяк, давно был бы лауреатом Нобелевской премии. М-да!
Он уставился на рюмку с коньяком, которую Максимов грел в ладони. Под дряблой кожей на шее дрогнул кадык.
Максимов отставил рюмку. Пить расхотелось. Во-первых, слишком уж резкий поднимался запах из рюмки, а во-вторых, пить на глазах у страждущего мужика – все равно что обедать при голодающем.
– А вы никогда не слышали, что ученый без военной косточки внутри представляет собой весьма жалкое зрелище? – спросил Максимов, чтобы немного отомстить мужичку за испорченное настроение.
– Фу! – Мужичок поднял на него помутневший взор. – Это сказал Ницше, если мне не изменяет память. О-о, эта оговорочка неспроста. – Мужичок повел в воздухе скрюченным пальцем. – Я давно наблюдаю за вами. И сразу понял, кто вы. В глубине души вы – фашист. Нет-нет, не в смысле свастики, зигхайль и прочего. Вы эстетический фашист, фашист духовный. Вот посмотрите на себя! Вы холодны, бескомпромиссны и безжалостны, каким может быть только фашист.
Другой, может быть, и дал бы в морду, но Максимов тоже читал Эрнеста Юнгера и лишь усмехнулся в ответ.
– Выпить хочешь? – прямо спросил он.
– Однозначно, – кивнул мужичок, едва не потеряв равновесие.
– Пей.
Максимов пододвинул к нему рюмку, а сам встал из-за стола.
У стойки бара никого не было, Максимов забрался на высокий табурет, улыбнулся барменше.
– Повторим, – сказал он. – Пятьдесят коньяку и кофе.
Женщина бросила взгляд на столик, за которым остался бывший исследователь океанских глубин, недовольно поджала губы.
– Дельфин достал? – спросила она. Поставила перед Максимовым рюмку. До краев наполнила коньяком.
– Кто? – удивился Максимов.
– Да очкарик этот. Его здесь Дельфином зовут. Теория у него такая. – Она покрутила пальцем у виска. – Говорит, что люди – это ошибка эволюции. А настоящая разумная жизнь есть только у дельфинов. К ним инопланетяне и прилетают, а не к нам, убогим.
– А, вот за что он Нобелевскую премию чуть не получил!-усмехнулся Максимов.
Женщина с тревогой посмотрела на сгорбившегося над рюмкой Дельфина.
– Та-ак, допился. Если про премию вспомнил, то скоро под стол свалится. – Она повозилась под стойкой и выставила чашку с дымящимся кофе. – Пожалуйста.
– Спасибо. – Максимов понюхал коньяк, спрятал рюмку в ладони. – А вы верите, что дельфины лучше нас?
– Милый мой, постоишь на моем месте весь день, даже обезьян полюбишь, – с болью ответила женщина.
На вид ей было далеко за пятьдесят. Полная, по-своему красивая, если кому-то нравится вышедший из моды тип рубенсовских женщин. Только немного портили усталые тени под глазами и какая-то безысходность в них.
– Кстати, знаете, сколько длится половой акт у дельфинов? – спросил Максимов.
Женщина сначала настороженно стрельнула в него взглядом, но потом природное любопытство взяло верх.
– Ну?
– Шесть часов.
На несколько секунд на ее лице застыло ошарашенное выражение. Затем она взяла себя в руки.
– Надо же, – задумчиво протянула она. – Выходит, Дельфин не врет.
Максимов не стал уточнять, что собственно спаривание занимает лишь несколько секунд, когда самец и самка живыми ракетами взлетают над водой на несколько метров. Но любовная игра действительно длится часы. И тогда вода кипит от бурных дельфиньих ласк. Зрелище незабываемое, даже пугающее в своей неприкрытой первобытной красоте.
Он положил на стойку деньги, барменша быстро пересчитала их и бросила в кассу.
– Скоро закрываемся, – сказала она уже как своему. – Это сегодня здесь такой бардак. А в будни тихо. Особенно днем.
– Будет время, заскочу, – пообещал Максимов.
– И когда же они напьются, черти! – проворчала барменша, бросив недобрый взгляд в темный конец зала.
Компания, дошедшая до предела загула еще до прихода Максимова, голосила на все лады. Всем разом приспичило толкнуть речь, что они и делали, перебивая друг друга.
«До следующей стадии „мордой в салат“ здесь допиться не успеют, – оценил состояние компании Максимов. – Придется менять дислокацию».
Словно уловив его мысли, кто-то у сдвинутых столиков закричал, заглушая всех: «Айда поздравим маму!» Несмотря на всю странность идеи, массы одобрили ее дружным гоготом.
Загрохотали стулья, жалобно зазвенела посуда.
– А на посошок, мужики?! – напомнил предводитель;
Эту идею массы тут же претворили в жизнь, расплескав по стаканам остатки водки.
Выпив, дружно повалили на выход. Одного пришлось тащить, подхватив под руки. Ступни у него подвернулись и скребли по полу, как у паралитика, но человек периодически поднимал голову и улыбался окружающим, демонстрируя, что он еще жив и радуется жизни.
Потеснив Максимова, на стойку грудью плюхнулся мужик в распахнутой до пупа рубашке. Обдал запахом пота и спирта.
– Тетя Даша, водки! – выдохнул он.
– А больше тебе ничего не дать? – Тетя Даша скрестила руки на пышной груди.
– И шампанского. Две бутылки. – Он вытащил из кармана деньги, рассыпал по стойке. – О, блин... Тетя Даш, посчитай сама, тут хватит.
Барменша сгребла купюры в стопочку, быстро пересчитала. Одну отложила.
– Сдачи не надо. – Мужик пьяно облизнул губы.
– Да иди ты, – поморщилась тетя Даша. – Лучше шоколад девкам возьми.
– Эта-а мысль, – протянул мужик. – Шоколада, шампанского... И водки! – вспомнил он.
Тетя Даша наклонилась, вытащила из-под стойки три бутылки – «Столичную» и две шампанского. С полки сняла плитку шоколада.
Мужик повернулся к Максимову. Долго наводил резкость мутных глаз.
– Праздник у нас, братан, -произнес он, признав в Максимове знакомого.
– Ага, праздник! Триста лет граненому стакану. – Тетя Даша шлепнула шоколадкой по стойке. – Отстань от человека, Тихон!
– Понял, понял, не кричи. – Тихон собрался; прицелился и сгреб в охапку бутылки.
– Ирод!– вздохнула барменша. Сунула ему в карман шоколадку. – Иди уж, а то без тебя уедут.
Тихон, забавно косолапя, бросился к дверям.
После ухода компании в кафе повисла мертвая тишина. Барменша устало прошла в подсобку.
Максимов сделал глоток кофе, закурил сигарету. До закрытия кафе оставалось меньше получаса, столько же до контрольного срока появления связника. Если не придет, встреча переносилась на завтра, но уже в другое место.
Он почувствовал движение за спиной и оглянулся.
– Привет. – Карина улыбалась ему как хорошему знакомому.
Платок с черепами теперь болтался на шее, и густые волосы рассыпались по плечам, источая свечение медного цвета. Лицо она успела умыть, даже наложила минимум косметики. Подведенные черные глаза стали еще больше. На раскрасневшихся щеках играли глубокие ямочки. Максимов лишь кивнул. Встреча со связным так и называлась – «личный контакт», что подразумевало, что они знают друг друга в лицо. И никаких паролей. Но насчет Карины он никаких инструкций не получал.
«Две встречи за два часа – это уже слишком подозрительно», – отрешенно подумал он.
Привычно оценил бойцовские качества противника. Гибкая и верткая Карина могла увернуться от первого удара, но после второго навсегда отправилась бы в Нижний мир.
– А я уже час смотрю, ты это или нет. – Карина без приглашения забралась на соседний стул. – Клевая у тебя куртка.
К острому запаху мокрой кожи примешивался легкий аромат духов. Максимов повел носом и уловил еще один – водки.
– Ты была с ними? – спросил он, чтобы убедиться, что угадал.
– Ну -Она подперла щеку кулачком. -У Лешки сын родился. А, так ты Лешку видел! Его на руках выносили. Все поехали жену поздравлять. В роддом. А я увидела тебя и осталась.
– А кто тебе Леша? – спросил Максимов.
– Просто знакомый. – Она пожала плечом. – Он один раз выручил меня, сегодня – я его. Все, в расчете.
– Разумно. – Максимов покрутил в пальцах рюмку.
– Оттягиваешься или начинаешь? – хитро сузив глаза, поинтересовалась Карина.
– Начинаю.
– Можно с тобой?
– Присоединяйся, – разрешил Максимов. – Новое поколение выбирает пепси?
– Новое поколение выбирает «Балтику». – Она расстегнула косую змейку на куртке, достала из-за пазухи бутылку «девятки». – Откроешь?
Максимов зажигалкой ловко сковырнул пробку. Поставил бутылку на стойку
Карина уже сунула в рот сигарету, пришлось дать ей прикурить.
– Ты его знаешь?-Карина глазами указала на дверь. Максимов посмотрел на странного вида пожилого мужчину у дверей. Высокий, в нелепо болтающемся плаще. Седой всклокоченный венчик на непропорционально маленькой голове. Мужчина озирался по сторонам, близоруко щуря глаза. Вид у него был какой-то потерянный и затравленный, словно пьяная компания походя дала ему по голове и отняла кошелек.
– Первый раз вижу, – прошептал Максимов.; – А что он на тебя так пялится? – Карина отхлебнула пиво, словно прочищала горло, и неожиданно звонко спросила: – Гражданин, вам что-то надо?
Мужчина смущенно затоптался на месте, резко развернулся и исчез за дверью.
Тетя Даша высунула голову из подсобки и подозрительно осмотрела зал.
– Дельфин, кончай к людям приставать!-не разобравшись, крикнула она.
«Ну, блин, попал!– подумал Максимов. – Надо и мне принять для конспирации».
Едва поднес рюмку к губам, в голове возник странный низкий звук, словно гудел пароход. Протяжно, тягуче, тревожно.
Боль тюкнула в висок. Рука у Максимова дрогнула.
Он пересилил себя, поймал губами кромку рюмки и выцедил до дна жгучую жидкость. Сначала от коньяка свело гортань, потом жар вспыхнул в животе, поднялся к голове и растопил ледяной осколок боли, засевшей в виске.
«Что-то странное происходит». Максимов обвел взглядом зальчик.
Все осталось на своих местах, но что-то неуловимое, что можно только почувствовать, но не увидеть, изменилось. К худшему. Показалось, что спертый воздух загустел, стало труднее дышать.
Из кафе вывалилась шумная компания. Загомонили пьяными голосами. Особенно выделялся высокий визгливый голос подвыпившей женщины. В призрачном свете серого неба, с которого сыпал мелкий дождь, фигуры людей и контуры деревьев казались вырезанными из черной бумаги.
Гусев остановился, не выходя под свет фонаря, сделал вид, что прикуривает. Компания рассаживалась в две машины. Наконец громко хлопнули дверцы, в салонах врубили на полную катушку музыку. До Гусева долетел лишь частый ухающий ритм, изрыгаемый стереоколонками.
Машины сдали задом, резким гудком вспугнули прохожего и, взревев моторами, скрылись за поворотом.
Гусев дождался, пока стоявший впереди с потерянным видом высокий и худой, как жердь, старик не очнулся и не пошел в кафе. Походка у него, отметил Гусев, была странной, шел на длинных ногах, как на ходулях, не сгибая колен. Когда он распахнул дверь кафе, в полосе света ярко вспыхнул седой венчик волос на непропорционально маленькой голове.
– И этот здесь,-пробормотал Гусев.
Он узнал старика. Дважды пересекались в библиотеке. Город, конечно, небольшой, вероятность случайных встреч с одним и тем же человеком гораздо больше, чем в столице. Но профессиональный инстинкт заставил Гусева напрячься.
«Только Папы Карло мне тут не хватало», – подумал он. Папой Карло старика окрестил один из членов группы, по заданию Гусева устанавливающий личности всех, вызвавших подозрения. Старик был профессором из Москвы, как и Гусев, интересовался местными архивами.
До кафе оставалось двадцать шагов, а до таксофона десять. В кафе Гусева уже должен был ждать связной. Гусев еще раз перепроверил свои выводы.
«Нет, лучше не рисковать, – сказал он себе. – Ничего не случится, если связной прождет меня впустую. Сигнал тревоги ему и так передадут. А мне надо уходить. И немедленно. Пока не поздно, надо перекраивать всю операцию».
Решившись, он быстрым шагом прошел вдоль дома к будке таксофона. Снял трубку. С облегчением услышал протяжный гудок.
«А ведь самое разумное – убить меня», – вдруг подумал он.
Мысль была дикой лишь на первый взгляд. Он сам не раз принимал решения, от которых зависела жизнь людей. И каждый раз это было плодом беспристрастного анализа и рационального расчета. Поэтому сейчас о собственной смерти он подумал так же холодно и отчужденно, как и тот, кто отдал бы приказ о нем.
Гусев набрал номер и повернулся боком, чтобы видеть вход в кафе.
– Слушаю,-раздался в трубке мужской голос.
– Пора, – сказал Гусев.
– Понял,– после паузы ответил мужчина и повысил трубку.
Сигнал тревоги был принят, и оперативная группа Гусева с этой минуты ложилась на грунт. Личные контакты между ее членами прекращались, утром каждый своим маршрутом покинет район.
Гусев набрал следующий номер.
– Комендатура. Слушаю вас,-раздалось в трубке.
– Водонепроницаемый,-отчетливо произнес Гусев. Чтобы отсеивать случайные звонки, поступающие на городской телефон, военная комендатура использовала кодовое слово, ежедневно меняемое.
– Помощник дежурного лейтенант Челобанов. Представьтесь, пожалуйста. – Говоривший изменил тон, сообразив, что чужой код знать не может.
– С вами говорит генерал-лейтенант Гусев. Передайте трубку старшему по званию.
– Товарищ генерал, на месте пока я один. -В его голосе отчетливо послышалось замешательство. – Дежурный выехал с проверкой.
«Узнаю родную армию! – подумал Гусев. – Старший наверняка дрыхнет или телевизор смотрит».
– Челобанов, это звонок от Григория Ивановича. Вы поняли меня? Григорий Иванович.
Этот код никогда не менялся. Любой комендант любого военного объекта на территории страны и за рубежом сразу же должен был понять – звонок идет в интересах ГРУ Генштаба.
– Я нахожусь на Верхнеозерной улице, у кафе «Причал». Срочно машину с нарядом...
– Минуту. – Голос у лейтенанта дрогнул.
«Понабрали щеглов, – подумал Гусев, прислушиваясь к тишине в трубке. – Или за старшим убежал, или, что еще хуже, роется в каком-нибудь секретном блокноте. Паника, как будто я мировую войну объявил. А всего-то и надо дежурную машину и ВЧ-связь».
Из кафе вышел тот, кого Гусев называл Папой Карло. Стоял неподвижно, озираясь по сторонам. Ветер хлопал полами его куцего плаща.
Над городом поплыл долгий протяжный гудок: в порту какое-то судно просилось к причалу. Гусев невольно прислушался.
Гудок неожиданно отозвался в голове резкой нарастающей болью. Показалось, по затылку пробежала струйка злых муравьев. Защипали кожу, стали вгрызаться в мозг. Гусев закусил губу. Сердце тяжко ухнуло, и глаза залило красное марево. Сзади под лопатку вонзилась колющая боль.
Гусев резко развернулся. Сквозь марево, плескавшееся в глазах, совсем близко увидел лицо человека. Неестественно бледное, со страшно вытаращенными глазами. Гусев успел отметить, что глаза эти безжизненны и холодны, как стальные Шарики.
Рука сама собой рванулась к поясу, выдергивая из-под ремня пистолет...
СТРАННИК
Максимов поставил рюмку на стойку.
И в этот миг на улице бахнул выстрел.
«Пистолет, очень близко».
Карина тихо пискнула, испуганно вытаращила глаза.
Тетя Даша с грохотом вылетела из подсобки.
– Что?.. Кто?.. – Она хлопала ртом, как задыхающаяся рыба.
– Старика замочили,-прошептала Карина. Посетители повскакивали с мест. Их было всего человек десять, но шум они подняли невероятный. Все рванули к дверям.
«Идиоты непуганые, – поморщился Максимов. – Нормальные бегут от выстрелов, а наши – туда, где стреляют».
– Делаем ноги! – Карина спрыгнула с высокого табурета, потянула Максимова за руку.
Он пошел первым к дверям, другого выхода из кафе все равно не было.
На улице свидетели уже окружили место происшествия.
Максимов рассчитывал увидеть труп рядом с лестницей, но люди толпились немного дальше, у телефонной будки.
– Пульс, пульс пощупай! – настаивал кто-то.
– Не трогайте его, пусть милиция разбирается.
– Да иди ты...
Максимов через плечи любопытных рассмотрел человека, ничком лежащего на земле. Его как раз переворачивали, голова запрокинулась, на лицо упал свет фонаря. При падении он разбил лицо, правая щека блестела от сукровицы, но Максимов все равно узнал его.
«Гусев! Вот тебе и „личный контакт“... Хорошенькое начало», – отрешенно подумал он.
Из-под тела Гусева вывалилась придавленная правая рука, скрюченные пальцы разжались, и по асфальту звонко цокнул пистолет.
Все отпрянули.
Максимов последний раз, навсегда впечатывая в память, посмотрел на человека, лежащего на мокром асфальте. И отвернулся. В том, что Гусев мертв, он не сомневался. Трупов на своем веку перевидал немало.
Карина дернула его за рукав.
– Бежим, пока менты не приехали, – прошептала она.
Где-то совсем близко завыла милицейская сирена. Свидетели оживились, закрутили головами, пытаясь определить, откуда подъедет патрульная машина.
Карина цепко сжала пальцы Максимова, потянула в темноту между домами.
С веток вниз упали крупные капли, что-то живое заворочалось в кроне. Максимов посмотрел туда и встретил недобрый взгляд ворона. Черная птица, свесив набок голову, с интересом следила за происходящим внизу. Вдруг ворон коротко вскрикнул, рухнул вниз, с треском распластав крылья. Прошелся в пике прямо над головами людей и, оглушительно каркая, взмыл в темное небо.
|
