ГЛАВА ПЕРВАЯ
ЗОВ КРОВИ И ОГНЯ
Германия, Гамбург, август 1998 года
Он отчаянно пытался вспомнить ее имя. Почему-то решил, что нужно выкрикнуть ее имя – и она прекратит пытку. Помнил, что ее имя звучало как песня стеклянного колокольчика, дрожащего от прикосновения теплого ветерка. На секунду видение сада, залитого летними сумерками, возникло в сознании так ясно и ярко, что он почувствовал запах разогревшейся за день земли, аромат цветущих деревьев, разлитый в медленно остывающем воздухе, и услышал протяжный нежный звук – динь-дон-динь...
Он вынырнул из забытья и вновь забился в бурлящем кипятке пытки. Ее пальцы, такие прохладные и нежные вначале, что ему казалось – над кожей порхают крылья бабочек, теперь превратились в раскаленные спицы и беспощадно вонзались в тело, выжигая и разрывая внутренности. Он даже не предполагал, что боль может быть такой.
Он распахнул рот, ему уже было все равно, что кричать, лишь бы кричать, выплескивая из себя боль. Но он не услышал собственного крика. Горло сдавила судорога, легкие выталкивали из себя воздух, но крика не было.
В рот упали горячие капли, жгучие дробинки ударили по языку, огненные струйки скользнули в горло. Он выгнулся, пытаясь сбросить с себя женщину. Но ее тело, такое невесомое и хрупкое вначале, вдруг превратилось в упругое тело пантеры. Она вцепилась ему в плечи, прильнула так плотно, словно хотела расствориться в его размякшем от жара и боли теле. Он почувствовал ее горячее дыхание на своей щеке. Странные, непонятные слова слетали с ее губ, словно бился на злом ветру надтреснутый стеклянный колокольчик...
...Дракон извивался всем телом, пытался сбросить ее с себя. Его влажное, белесое тело выскальзывало из рук, но она знала: стоит лишь на секунду разжать захват – и она рухнет в бездну, раненой птицей пробьет черные облака и будет бесконечно долго лететь навстречу раскаленной земле, так долго, что не выдержит маленькое птичье сердце, взорвется раньше, чем хрупкое тело расплющится о землю.
И она крепче сжала бедра, сцепила руки в замок и прильнула грудью к змеиному скользкому телу, зашептала; слова древнего заклятия, поражающего дракона в самое сердце.
От удара выгнувшегося в дугу тела ее подбросило? вверх, она едва не соскользнула в клокочущую бездну, но каким-то чудом удержалась. А дракон обернулся мужчиной с растрепанной гривой льва. Из распахнутого рта текла красная жижа, бешено вращались расширенные злобой зрачки. У нее осталась ровно секунда, а потом вырвавшееся из львиной пасти пламя сорвет ее со спины дракона, и это будет смерть, нет – хуже смерти.
Она высвободила правую руку, закинула за голову, пальцы нашли головку булавки, рванули, выдергивая вместе с волосами. Она припала к дракону, заглянула в его безумные глаза и вонзила булавку под ухо. Стальное жало вошло легко, как в расплавленный воск. Дракон вздыбился и разом обмяк. Она почувствовала, как его плоть, разрывающая ей внутренности, выстрелила жгучим огнем Вихрь пламени опалил ее изнутри и вырвался наружу вместе с криком...
Они летели вниз сквозь липкую и влажную мглу облаков, навсегда слившись друг с другом. Он – мертвенно выкатив глаза и изрыгая белые хлопья, она – улыбаясь тихой улыбкой и счастливо закрыв глаза. Она знала, что от огненного семени погибшего дракона родится белокурый мальчик с глазами холодными, как сталь клинка. Пройдет тридцать лунных лет, и мир содрогнется от топота несметной конницы, волной прокатившейся с востока на закат, и народы падут ниц перед новым Воителем Вселенной...
Мулатка в окне устала демонстрировать себя, уселась верхом на стул, запустила пальцы в сноп мелких кудряшек на голове и пустыми глазами уставилась в оконное стекло.
На какое-то мгновенье на ее лице отразилось отчаянье, глухое и тяжкое, как у всякого, добывающего кусок хлеба каторжным трудом. Но мимо по тротуару шли потенциальные клиенты, а мулатка была профессионалкой, и она заставила себя улыбнуться. С кошачьей грацией принялась поправлять на себе одежду, состоящую из полупрозрачной юбочки и широких подтяжек. И то и другое было кричащего канареечного цвета, резко контрастирующего с ее шоколадным телом. Со стула, впрочем, не встала, очевидно решив экономить силы. Вечер только начинался, и прохожие еще не разогрелись до нужного градуса.
Иоганн Блюм бесстрастным взглядом следил за стараниями мулатки.
«Работай, девочка, работай! Всем наплевать, что ты думаешь о себе самой и о своей работе. Думаешь, мне нравится стоять на ветру? Или меня порой не тошнит от себя самого? О, кто бы знал! Наши клиенты рассчитывают получить за свои деньги первоклассный товар, а не ранимую душу. Уж ты-то знаешь. И я знаю. Поэтому и терплю», – думал он, переминаясь с ноги на ногу.
С возрастом ноги у него стали все больше отекать. Порой так, что с трудом удавалось снять туфли. И еще время от времени «стреляли» почки. Их Иоганн застудил в первый же год работы в полиции.
Он посмотрел на свое отражение в стекле. Солидный мужчина, немного отечное лицо, плащ пузырится на животе. Из кармана торчит буклет турфирмы, на голове нелепая шляпа с перышком. Типичный турист, убежавший от опостылевшего семейного очага и набравшийся смелости заглянуть на Рипербан2.
Рядом с ним пристроилась стайка гомонливых индусов. Все в одинаковых легких курточках, зауженных брючках немыслимых цветов. Размахивая руками, отчаянно вращая белками глаз, принялись обсуждать достоинства мулатки.
«Макаки, – недовольно поморщился Иоганн. Сунул в рот остывшую трубку, полез в карман за зажигалкой. – Могу себе представить, что с ними станет, когда заглянут в соседнее окно!»
Рядом с мулаткой, как он знал, выступала скандинавка килограммов под сто весом. Ее могучие формы валькирий обволакивал розовый шелковый кокон. Достаточно прозрачный, чтобы перед покупкой изучить все многочисленные складки на теле.
Мулатка оживилась, стала принимать такие позы, что макаки в курточках загалдели на своем тарабарском языке так, что стали привлекать внимание прохожих. По неведомым законам обывателя тянет на шум, и на пятачке перед окном стала собираться толпа. Европейцы косились на Иоганна, принимая его то ли за сутенера мулатки, то ли за экскурсовода впечатлительных индусов. Иоганн с независимым видом пыхтел трубкой, хотя едва сдерживался, чтобы не дать пинка худосочному последователю Ганди, уже второй раз наступившему ему на ногу.
Второй час он фланировал по тротуару, время от времени останавливаясь у окна с мулаткой. Прелести черной пантеры в юбке канареечного цвета его интересовали меньше всего. Он знал, что подобная экзотика ему уже не по силам. А как полицейского его больше всего интересовал вход в массажный салон, рекламные огни которого отражались прямо в окне мулатки. Иоганн поверх кучерявых смолянистых голов индусов бросал взгляд на отражение красного дракона, горящего над входом в салон. Чутье полицейского подсказывало, что менять наблюдательный пост сейчас нельзя. Он и сам не знал почему. Просто привык доверять чутью.
Сначала в воздухе повис визг. Протяжный и свербящий, словно кошку окатили кипятком. Одно из окон в «Красном драконе» вздыбилось и осыпалось на тротуар потоком искристых осколков.
Мулатка вскочила со стула, забыв про клиентов. Зажала рот рукой. Глаза вылезли из орбит.
«Как шарики от пинг-понга», – мимоходом отметил Иоганн.
Рефлекс полицейского требовал со всех ног бежать к месту преступления. Иоганн даже почувствовал, как мурашки колют отекшие икры. Но он остался на месте. Даже поворачиваться не спешил. Хотя индусы, как испуганные галчата, уже открыли рты, во все глаза разглядывая противоположный дом.
Через секунду темпераментные дети Индии бросились к «Красному дракону». За ними потянулись остальные.
Иоганн Блюм не торопясь повернулся. Профессиональным взглядом оценил обстановку.
У входа в массажный салон уже сгрудилась толпа. Двое мужчин пытались удержать за руки совершенно голую женщину, худую и маленькую, как подросток. Она билась в истерике, выкрикивая слова на непонятном языке. Все тело ее было заляпано чем-то красным. В конце улицы взвизгнул сигнал полицейской машины. Головы разом повернулись на звук, а потом опять уставились на орущую женщину.
Иоганн заметил троих в штатском, с разных сторон спешащих к салону. Двигались они быстро, лавируя между остолбеневшими прохожими, но без суетливой торопливости. Так к месту несчастья идут только полицейские и врачи. Трагедия и кровь для них привычная, хотя и малоприятная часть работы.
«Быстро среагировали», – похвалил бывших коллег Иоганн.
Он снял шляпу, пригладил редкие волосы. Так, со шляпой в руке, и пошел к внешнему краю толпы.
Напарник принял сигнал и незаметно пристроился за спиной.
Никто не обратил внимания на солидного мужчину с непокрытой головой и крепкого парня в бейсболке. Толпа наслаждалась бесплатным шоу. Голая женщина продолжала вырываться из рук мужчин, оглашая Рипербан истошным криком. Каждую конвульсию ее гибкого тела толпа встречала одобрительным гомоном.
– Интуиция говорит, что наш клиент влип, – прошептал парень.
Иоганн пыхнул трубкой и, не вынимая ее изо рта, пробурчал:
– Засунь свою интуицию... Тебе платят за факты.
Речь вышла невнятной, но это дело подчиненного – разбирать слова начальника.
Иоганн Блюм считал, что напарник по молодости лет еще не имеет права на интуицию. Она, настоящая, а не невразумительное шевеление внутри, приходит только с опытом. Интуиция у Иоганна была безошибочной, как чутье матерого волка. Он уже твердо знал – в салоне произошло убийство. И убит тот, за кем ему было поручено следить.
|
