Олег Георгиевич Маркеев Оружие возмездия Серия: Странник (Маркеев) 3 «Олег Маркеев. Оружие возмездия»
Скачать 5.44 Mb.
|
СВЯЗЬ ВРЕМЕН. Восточная Пруссия, юго-западнее Кенигсберга, 26 августа 1944 годаВетер гнал к Балтике клочья облаков. Сиреневые сверху, а снизу окрашенные закатом в ярко-малиновые тона, они казались перьями диковинной птицы, парящими в матово-белом небе. Спустя несколько минут, когда солнце ушло за горизонт, краски померкли и все вокруг сделалось серым и мрачным. Капитан Максимов досадливо поморщился и устало закрыл глаза. Смотреть больше было не на что. Кругом мокрый лес. За неделю он уже успел осточертеть. Если смотреть на карту, то вся Восточная Пруссия покрыта синими прожилками. Красиво на бумаге, а в жизни это чавкающая глина, неожиданно переходящая в топь, ручейки по колено через каждые сто метров – их никак не перепрыгнуть, приходится брать вброд, – озера со стоячей темной водой и извилистые речушки. А главное, вечная сырость и хмарь, от которых нет спасения. И еще усталость, накапливающаяся в теле, она уже давала себя знать тяжестью в мышцах и неожиданными провалами сознания, вязкими, как полуобморочный сон. Первые дни после десантирования группа только и делала что отрывалась от облав. Тогда было не до сна, даже дыхание перевести не успевали. Только заваливались в траву, как спустя полчаса раздавался надсадный лай собак. Егеря травили умело, вытесняя с пустошей и перелесков к дорогам, на которых уже изготавливались к бою заслоны. Вырваться удалось практически чудом, внаглую рванули в разрыв в цепи загонщиков. Повезло: собаки, наверняка уставшие еще больше, чем люди, не среагировали. А иначе – короткий бой без всяких шансов на победу и по последней пуле в себя. Если обсчитался и боек цокнет в пустом патроннике, то на такой случай у каждого на поясе висела лимонка. Рвани кольцо – даже полумертвый, но рвани. Потому что лучше так, чем смерть мученическая на допросе и вечный позор предательства. К имению Рихау разведчики вышли четыре дня назад. Пока лежали в засаде, успели привести себя в порядок и даже отоспаться по очереди. Но о том, чтобы развести костер и просушить одежду, даже речи не было. Такой наглости немцы не простили бы. В усадьбе творилось что-то подозрительное. Дорога к ней была плотно укатана тяжелыми грузовиками, охрану несла полурота СС. По аллеям вокруг дома время от времени прогуливались люди в гражданском платье. К единственной в имении женщине, невысокой статной даме лет сорока, охрана и штатские относились подчеркнуто уважительно. Солдаты старались держаться подальше от усадьбы, что служило верным признаком того, что в доме находятся либо старшие по званию, либо пользующиеся особым покровительством властей. В первый же день случайно наткнулись на двух связистов, копавшихся у дороги. Руки зачесались скрутить их и выпотрошить все, что знают. Но знали очкастые фельдфебели наверняка с гулькин нос, а шум из-за их пропажи вышел бы изрядный, и все окончилось бы новым загоном. Поэтому Максимов сдержался и дал приказ Барсуку исполнить свой знаменитый трюк. Барсук, он же Слава Казначеев, осторожно и качественно проделал то, за что получил свою кличку. Обнаружив кабель связи, протянутый из поместья, он раскопал его при помощи сухой барсучьей лапки, проткнул иголкой несколько отверстий в изоляции, имитируя следы зубов барсука, подключился к линии, прослушал разговоры минуту-другую и ушел, оставив на краях ямки и на нижних ветках ближайшего куста клочья барсучьей шерсти, Спустя ровно пять минут на дороге застрекотали мотоциклетные движки. Тревожная группа на трех мотоциклах с колясками – отделение солдат – и два уже знакомых связиста прочесали лес в радиусе двухсот метров от места подключения к линии. Обувь у Славы, как у всех в группе, была особенная – из мягкой свиной кожи, а подошва – точная копия немецкого сапога. Немцы ничего, кроме цепочки барсучьих следов, петлявших между деревьями, не нашли, погомонили у ямки и уехали. Слава повторил свой трюк трижды. С каждым разом немцы все больше сатанели и теряли боевой задор. В последний приезд для острастки пальнули короткой очередью по кустам, залили траву у ямки бензином, чтобы отбить у наглого барсука нюх, и укатили. Как стемнело, Слава подключился к линии и целый час слушал телефонные переговоры. Немцы не приехали, во-первых, потому, что уже знали причину, а во-вторых, устраивать облаву в ночном лесу устав не велит. Ребята в группе сразу же приободрились. Люди бывалые (не первый раз в рейде по глубоким тылам), они понимали, что полурота охраны СС и оборудование, контролирующее сохранность линии связи, -верный признак того, что имение Рихау – объект серьезный, такой по всем канонам разведки полагалось брать в разработку в первую очередь. А когда Барсук принес первые данные перехвата, по азартно заблестевшим глазам командира они без слов поняли: их отдельная разведывательно-диверсионная группа «Максим» первый бой примет именно здесь. Максимов пометил в блокноте, что некий оберштурмбаннфюрер СС Рейнхард Винер ведет долгие разговоры с абонентом в Кенигсберге, запросто упоминая рейхсфюрера СС Гиммлера, гауляйтера Восточной Пруссии Эриха Коха, штандартенфюрера СС фон Андре, некоего доктора Роде и фрау Клаудию (так произносил Рейнхард Винер) Гурженко. Первые две фамилии говорили сами за себя, остальные были Максимову неизвестны. Равно как и имя абонента – штандартенфюрера8 Генриха Хармьянца. Все приуныли, когда вчера утром черный «хорьх» в сопровождении БТРа и двух мотоциклов проследовал по дороге на Велау. Но спустя несколько часов зверь вернулся в берлогу, и Максимов вздохнул с облегчением. Упускать такую добычу не хотелось. В районе Кенигсберга сосредоточилась группировка вермахта «Земланд»: одиннадцать дивизий, одна бригада и несколько полков плюс батальон фольксштурма. На их группу языков хватит. Но хотелось ударного старта. Сразу же захватить крупную шишку, прибывшую, судя по перехвату, со специальным заданием из Берлина, – это успех, который всегда зачтется. Капитан Максимов отдавал себе отчет, что долго им не протянуть. И так приходилось бегать чуть ли не по головам немцев, по самые каски закопавшихся в землю. Куда ни сунься – позиция части, дот или блиндаж. Как ни хромает сравнение, а для немцев Пруссия – что для нас Питер. История родины, застывшая в каждом камне. Священные земли Тевтонского ордена. И драться за них, прижавшись спиной к холодному Балтийскому морю, они будут отчаянно. Насмерть. И никто перед угрозой наступления противника, обнаружив в своем тылу разведгруппу, не станет ее терпеть, затравят, непременно затравят, чего бы это им ни стоило. Четыре дня передышки – просто подарок судьбы, от которой, как ни крутись, не уйдешь. Максимов из радиоперехвата знал, что уже затравили группу «Джек», сброшенную восточнее – в районе Гросс-Скайсгиррена. Погиб «Джек» – капитан Крылатых. Судьба остальных членов группы неизвестна9. Что ждет его группу? Даже гадать не надо. Но Максимов вдруг с ужасом осознал, что спит. Судя по тому, что даже видит сон, провалился в забытье достаточно давно. Как всегда в таких случаях, снилась далекая страна, где в безоблачном небе висит яркое солнце, а от красной земли поднимается такой жар, что мираж размывает ровные ряды деревьев, уходящие до самого горизонта, и они кажутся зелеными бороздами, усеянными оранжевыми горошинами. Апельсиновые рощи далекой родины. На мгновение он даже ощутил терпкий запах разомлевших от солнца плодов. Чуть нажми пальцем – и сквозь лопнувшую кожуру брызнет горячий оранжевый сок. – Черт! – пробормотал Максимов, сглотнув успевшую наполнить рот слюну. Как учили, до боли сдавил треугольник между большим и указательным пальцами, а потом до хруста согнул пальцы ног. Тело само собой очнулось от сна. Сразу же ощутил, что одежда, до омерзения влажная, прилипла к коже, разгоряченной сном. Сначала посмотрел на небо – оно уже стало свинцово-серым, но было слишком ярким для конца белых ночей, потом на светящийся циферблат часов. Время еще оставалось. – Подъем, орлы, – прошептал он. Орлы, как и полагалось бойцам, уже уловили, что командир проснулся, но тянули до последнего, дожидаясь приказа. Заворочались, подползая поближе. В сумраке, сгустившемся в ельнике, Максимов разглядел только лица ближайших – Барсука и Краба, но знал, что и у остальных они такие же – осунувшиеся, серые от щетины, но с лихорадочно горящими глазами. Все понимали: пришло время работы. – Слушай меня, орлы. – Максимов присел на корточки, сбросив с плеч тяжелую от воды плащ-палатку. – Стараниями Барсука нам известно, что в имении находится особо ценный язык. Опять же благодаря пронырливости Барсука нам известно, что язык через час покинет логово и устремится на средней скорости в стольный город Кенигсберг, где его ждет старшая по званию фашистская сволочь. За наглость и находчивость в подслушивании переговоров врага от меня лично Барсуку благодарность. Командование отблагодарит позже. – Он выждал, пока не затихнут смешки. Ерничал намеренно, снимая лишний напряг у своих людей. Продолжил уже другим тоном: – Учитывая малочисленность группы и невозможность проведения налета на объект, решил организовать засаду. Задача – отсечь и уничтожить охранение, захватить языка и документы. По данным наблюдения известно, что машину со старшим офицером сопровождает БТР с отделением охраны. В качестве передового дозора перед основной группой следует мотоциклист со станковым пулеметом. Проверяет дорогу до моста и оттуда по телефону связывается с поместьем. Пост у моста – шесть человек. Оборудован дот на ближнем к нам берегу. При нашем нападении на колонну скорее всего на выручку не бросятся – не оставят мост без охраны и огнем прикрыть не смогут. Но мотоциклист вернется. Примерно через десять минут из поместья прибудет подкрепление. До взвода автоматчиков. Предупреждаю, это вам не тыловые крысы, а спецчасть СС. Волки еще те, не хуже нас. Выстрелом их не напугать, остановить можно только пулей. Бой будет на равных, так что не расслабляться. На их стороне численное превосходство, на нашей – внезапность. Поэтому многое зависит от твоих мин, Краб. – Все будет, как в аптеке, командир. В малых дозах, но смертельно, – отозвался Краб. Он был старшим по возрасту и самым опытным в группе и понимал, что Максимов неспроста второй раз ставит задачу. Роль и место в предстоящем бою каждый уже знал, но тут главное – настрой. А чтобы получить настоящий кураж, надо напряжение умело чередовать с расслаблением, иначе перегорит человек раньше времени или зажмется до скрипа в мышцах. Тонкая это работа – создать нужный настрой. Не у всякого командира выходит. У Максимова получалось. Но от помощи Краба в «воспитательной работе» никогда не отказывался, не осекал при бойцах самого мудрого и выдержанного из группы. Никто, кроме Максимова, не знал, как человек с изуродованной левой кистью попал в глубинную разведку. Все считали, что руку сапер-подрывник Краб покалечил, копаясь во всяких взрывающихся штуковинах. А история Краба была жуткой, как и все на этой войне. ...В сорок третьем еще целый и невредимый старшина Мишка Нелюдов вытаскивал на себе из-под огня раненого ротного. Тащил, взвалив на правое плечо, левую руку с автоматом держал на отлете, стараясь не упасть. И надо же было такому случиться, что пуля, раскрошив приклад ППШ, навылет прошила ладонь. Левую. Кое-как дополз до медсанбата, определил ротного к врачам, а о себе позаботиться уже не хватило сил. Вокруг палаток прямо на земле лежали, дожидаясь своей очереди, бойцы. Еще живые и те, кто уже отмучился, все вперемешку. Если бы ноги ходили да голова соображала, нашел бы старшина Нелюдов себе бесхозный автомат или хотя бы какую-нибудь заклинившую трехлинейку, много их валялось вокруг, уже никому не нужных. Хоть ты сдохни, полагалось прибыть в медсанбат с личным оружием, а автомат Нелюдов выронил в поле. И стало его положение хуже некуда. Потому что потеря личного оружия – раз, и прострел левой кисти – два. Сразу по двум статьям приказа «Ни шагу назад» светил Мишке расстрел10. Врач попался честный, перед тем как заштопать, в карточке про щепки и осколки пули в ладони написал, но и про пороховой нагар по краям раны упомянул. Получилось, руку спас, а голову старшины Нелюдова под топор подставил. Как ни божись, а не докажешь, что не сам себе в ладонь пулю всадил. Некогда разбираться – война. Получилось, не убила Мишку немецкая пуля, так своя добьет. И выл он по ночам тихо, до судороги сжав зубы. Не от боли в ране, а от той, что терзала сердце. Не смерти боялся, а позора, что уйдет он – отпрыск старинного казачьего рода, из этого мира иудой – как самострельщик и изменник Родины. Хмурым утром повели старшину Нелюдова в трибунал. В убогой комнатке за шатким столом сидели трое офицеров с такими же хмурыми, как небо за окном, лицами. Пряча глаза, выслушали рассказ Мишки. Переглянулись. Было над чем помозговать. С одной стороны, герой Мишка – командира на себе вынес, вон они, показания ротного, к делу подшиты. С другой – самострелыцик. В той же папочке бумажка от врача, где рана Мишкина описана так, что и без диплома ясно – самострел чистой воды. Пока думали, как это недоразумение разрешить, по две папиросы выкурили. А Мишка стоял и ждал. Потому что некуда было идти, за дверью конвой. Если ребята хорошие, и ему перед последним выстрелом дадут папироску. – Ладно. – Старший, майор, что сидел в центре, раздавил окурок в расплющенной снарядной гильзе. – Месяц штрафбата. Кто за? – И первым поднял руку. Остальные только кивнули. – Спасибо, товарищ майор!-неожиданно вырвалось у Мишки. Майор в ответ только грустно усмехнулся. И пошел Мишка с едва зажившей рукой в штрафную роту. Кровью смывать недоразумение. Трижды под дикий, из живота рвущийся вой поднималась штрафная рота в атаку. Всякий раз из сотни в живых оставалось меньше десятка. И среди них – Мишка, уже успевший за покалеченную кисть получить прозвище Краб. – Что же мне делать, а?! Ну не идет из меня кровь, пули мимо летят... Не стрелять же в себя! – выл Мишка. А проклятые и обреченные братишки штрафники скалили зубы, потому что по всем реестрам числился Мишка именно самострелыциком. Но есть Бог, мудрее любых отцов-командиров разбирающий и не такие недоразумения. Накануне четвертого боя, который Мишка загадал себе последним, неожиданно вызвали в штаб и объявили, что приговор отменен в виду вновь открывшихся обстоятельств. И убыл Мишка на переформирование, шалый от удачи и выпитого по такому случаю спирта. Какие такие обстоятельства вернули ему жизнь, дознаваться не стал. Зачем гневить Бога любопытством. Максимов, набиравший себе людей из разношерстной массы формирующегося полка, сразу положил глаз на Мишку Краба. А узнав его историю, навел справки. Оказалось, расстреливали таких, как Мишка, немилосердно, пока в ходе боев под Сталинградом не хлынули в медсанбаты сотни раненых с признаками близкого выстрела. Судебные медики Сталинградского фронта (и такие в армии служили) первыми забили тревогу. Выяснили, что пороховой ожог оставляет немецкая разрывная пуля. Срочно разослали циркуляр по войскам. Кого еще не успели расстрелять, реабилитировали. А кому не повезло, так и остался числиться членовредителем, потому что исполненные приговоры пересматривать не стали... – Слушай меня. – Максимов опять перешел на командирский тон. – Разбиваемся на группы. Серый, Липа – наблюдение. Пропускаете мотоциклиста к мосту и быть в готовности срезать его, когда попытается вернуться. Группа захвата – я, Полищук, Конь и Ворон. Группа обеспечения: Якут, Харитон и Гаврила, старший – Краб. Отдельное задание Барсуку. Когда начнем пальбу, режь кабель. И оставь подарок для связистов. Сунутся исправлять повреждение, пусть взлетят на воздух так, чтоб Берлин увидели. Бойцы тихо гыгыкнули. – Тихо, жеребцы! – осадил их Краб. – Позиции уточнять не буду, и так их знаете. -Максимов поднялся на ноги. – Попрыгали! Одиннадцать человек ничем не потревожили ночную тишину. Только тихо проскрипели мокрые сосновые иголки под ногами. Амуниция у всех была подогнана идеально. – Вопросы? – И не дожидаясь ответа: – Пошли, ребята! Часы показывали одиннадцать часов вечера, но было так светло, что Максимов без труда разглядел Краба, копошащегося на дороге. За поворотом еще не затих стрекот проехавшего к мосту мотоцикла, а Краб уже принялся за дело. Через минуту совсем рядом зашелестела трава, и в канаву, где лежал Максимов, свалился Краб. – Держи, командир. – Он протянул Максимову конец тонкого шнура. – Точно по прямой, смотри вон на ту березку. Как машина сровняется с ней, сразу дергай. – Молодец. – Максимов похлопал его по мокрому дц. нитки бушлату. – Давай к отвилке. Скоро поедут. Краб одним рывком выбрался из канавы, пригнувшись, Добежал до опушки и пропал в темноте между деревьями. «Хорошо, что хоть в лесу темно, – подумал Максимов. – Есть куда отойти. А то лежим, как зайцы на меже» за версту видно". Впереди за дорогой тянулась пустошь, плавно спускающаяся к речке Лаве. И на ней действительно в бинокль сейчас можно было рассмотреть каждый бугорок. «Одно хорошо, Ворон в таких условиях не промахнется». Максимов через плечо посмотрел на опушку, там затаился снайпер группы Ворон. Кличку получил за длинный нос и угрюмый вид. А снайпером был от бога. С двухсот метров попадал в подвешенную на нитке гильзу. С такого расстояния, как сейчас, Максимов был уверен, Ворон и с закрытыми глазами стопроцентно положит две пули в стекло водителя легковушки и бронебойно-зажигательную – в капот БТРа. Это на тот случай, если не сработает мина Краба. Справа, со стороны поместья, стал нарастать низкий рокот. Максимов подобрался, дыхание стало прерывистым, а сердце бешено заколотилось в груди. Намотал на левую руку конец шнура, правую положил на автомат, чтобы сразу же дать сигнал к атаке, если не сработает мина, и стал ждать, вцепившись взглядом в белую полоску березы, торчащей над кюветом у дороги. Машина, мягко качнувшись на рессорах, вывернула с грунтовки на шоссе. Рейнхард Винер сел удобнее, распахнул кожаное пальто, пришлось надеть (ночи стали прохладными, особенно когда с моря нагоняло тучи), достал сигарету. Чиркнул зажигалкой. Сидевший рядом с водителем оберштурмфюрер вздрогнул и оглянулся, – Герр Винер, снайпер видит горящую спичку за километр, – процедил он, плохо справляясь с раздражением. – Думаете, он не заметит нашу машину? – усмехнулся Винер и лишь после этого выпустил дым, загасив язычок пламени. Оберштурмфюрер поджал и без того тонкие губы и отвернулся. «Все правильно: если не ставить солдафона на место, он совсем перестанет тебя уважать, – подумал Винер. – Я прекрасно знаю, как ты относишься к очкарику из Берлина, неизвестно за что получившему звание подполковника. А ведь мы ровесники... Ты даже звание мое произносишь через раз и с такой рожей, словно жуешь лимон. – Винер с ненавистью посмотрел на мясистый, коротко стриженный затылок оберштурмфюрера. – Такие, как этот вояка, здоровые и наглые, с крепкими кулаками и румянцем во всю щеку, варварски верили только в физическую силу, которую по скудоумию возвели в культ. Они и представить себе не могли, что существует иная, высшая сила – сила разума, дисциплинированного, холодного и острого, как клинок. Именно разум творит и разрушает миры, используя жизнерадостных кретинов вроде этого оберштурмфюрера, как рабочий скот и пушечное мясо». Винер отвернулся к окну. Оберштурмфюрер был слишком ничтожной фигурой в той глобальной шахматной партии, что разыгрывалась сейчас в Европе. Тратить время и умственные усилия на него – непростительное транжирство. С самого утра Винера распирала радость человека, совершившего величайшее открытие. По сравнению с ним находка Трои Шлиманом – не более чем изыскания гимназиста, раскопавшего старинный склеп в родовом имении. Винер был уверен, что с сегодняшнего дня его имя навеки вписано в анналы истории. И для этого не потребовалось рисковать жизнью на русском фронте. Это не для него. Пусть так стяжают славу и бессмертие унтер-менши – низшие существа, неспособные возвыситься мыслью над бренным существованием. Он, Рейнхард Винер, сегодня прикоснулся к бессмертию. Великий артефакт, мифическая Чаша, бередившая фантазии многих поколений мистиков, сама шла к нему в руки. Только бы добраться до Кенигсберга. – Ich will von keiner Freude wissen Muss ich des Grales Anblick missen... Es sei mein einzges Streben, Fortan mein ganzes Leben11, – пропел себе под нос Винер, не в силах больше сдерживаться. Хотелось хоть намеком выдать величайшую тайну, о которой знал лишь он один. Один во всем мире. – Простите, герр Винер?.. Оберштурмфюрер Руст повернулся к пассажиру, за жизнь которого отвечал головой перед самим рейхсфюрером и поминал этот приказ недобрым словом по нескольку раз в день. И успел увидеть в заднем окне, как под следующим за ними в десяти метрах БТРом лопнула багрово-красная вспышка. Через мгновенье взрывная волна вышибла заднее стекло, засыпав салон мелкими осколками. Руст инстинктивно пригнулся, закрыв голову руками. Водитель дрогнул всем телом и сверху навалился на Руста. Машина пошла боком, угрожая свалиться в кювет. Руст вывернул руль влево, одновременно оттолкнув водителя плечом. Голову водителю разнесло пулей, лобовое стекло забрызгало мозгами так, что разглядеть дорогу было невозможно. Глухой удар в капот – как гвоздь в стену забили, и двигатель, чихнув, заглох. – Партизаны! – заорал Руст во все горло. Эту команду он отлично выучил еще в Белоруссии. Не без удовольствия отметил, каким мертвенно бледным сделалось лицо Винера. «Береги штаны, сосунок. Это война, очкарик, это война!» – мелькнула злорадная мысль. А руки сами собой уже передернули затвор автомата. Руст дал длинную очередь прямо через стекло водительской дверцы. В это время левая рука, нырнув за спину, лихорадочно искала крючок на двери справа. Едва заслышав щелчок замка, Руст оттолкнулся и кубарем выкатился из машины. Распластался на земле, затравленно осмотрелся по сторонам. Мина перебила передний мост БТРа, он беспомощно уткнулся носом в дорогу, развалив в стороны колеса. Гусеницы скребли по дороге, все глубже утопая в мягкой земле. В кузове остались живые, и они уже пришли в себя. Кто-то дал очередь из крупнокалиберного пулемета. Пока неприцельно, просто чиркнув пунктиром трассеров по опушке. С грохотом отлетела дверца кабины, и кто-то, как и Руст, кувырком вывалился наружу. «Только бы продержаться, только бы продержаться», – стучало в голове в такт лихорадочно бьющемуся сердцу. Вскочил, уперся грудью в капот «хорьха», изготовился к стрельбе. В воздухе промелькнул какой-то круглый предмет, по дуге пролетел над дорогой и упал точно в кузов броневика. Руст рухнул на колени. Взрыв был такой силы, что от ударной волны вздрогнуло черное тело «хорьха». От гранаты сдетонировал боекомплект. Руст понял, что остался один. Никого в БТРе и вокруг него в живых уже нет. Он не первый год был на войне и потому не верил в чудеса. Надо было уносить ноги, пока не поздно. К черту очкарика. С ним верная смерть, а в одиночку Руст еще сможет отбиться и дождаться подмоги. Только бы успеть перемахнуть кювет и пробежать метров сто в поле. Он развернулся и тут заметил, что прямо на него несется черная фигура. Руст вскинул автомат, готовясь перерезать пополам человека, успевшего приблизиться почти вплотную. А дальше произошло невероятное. Одним ударом ноги человек вышиб магазин из автомата и толкнул затворный крючок, каблуком расплющив пальцы Русту. Патрон вылетел из патронника, и автомат превратился в бессмысленную железку. Руст взвыл от отчаяния, осознав, что брать его будут живым, рванулся вперед, но черная фигура нырнула вниз. И сразу же жесткий удар под пятки подсек ноги Руста, он взвился в воздух и грузно рухнул вниз, ударившись затылком о подножку машины. Темнота... С первого же взгляда Максимов понял, что немец на заднем сиденье не жилец. Шальной осколок, войдя в спину, на вылете разворотил грудь чуть ниже правой ключицы. Немец еще сипло дышал сквозь оскаленные зубы, но глаза за толстыми стеклами очков уже мертво смотрели в одну точку и никак не реагировали на свет фонарика. – Твою мать... Перестарались! – в сердцах выругался Максимов. Глубже протиснулся в салон, распахнул пальто на груди немца, руки сразу же сделались липкими от крови. Нашарил во внутреннем кармане документы. Посветил фонариком. Так и есть, герр оберштурмбаннфюрер Рейнхард Винер собственной персоной. Но как язык, уже не представляющий никакой ценности. Оставался еще портфель на коленях у немца. Максимов распахнул его, наскоро просмотрел содержимое. Карт не было, только папки с бумагами и толстая тетрадь в дорогом переплете. В тусклом свете фонарика на пальце у немца блеснуло кольцо. Тотенкопфринг12. «Ты смотри, какие мы важные, – подумал Максимов. – А с виду – книжный червь». Он уже знал, каким способом отправит в Валгаллу герра Винера. – Как второй? – Максимов вылез из салона «хорьха». – Дышит, – отозвался Якут. Поднял перемазанное грязью лицо, хитро блеснул раскосыми глазами. – Ловко ты его, командир, уделал. Как в цирке. – Скрути как следует. – Максимов пропустил комплимент мимо ушей, не до того сейчас. – Уже сделал. Смотри, какой красавец. Якут перевернул немца на спину, шире распахнул на груди пятнистую куртку. На кителе тускло светился Железный крест и Штурмовой значок. – Сойдет. – Максимов уже смирился с мыслью, что самого крупного зверя они живьем не взяли. – Так, хватай его-и к лесу. – Угу, – буркнул Якут, но даже не встал с колен. Кивнул вправо, откуда нарастал стрекот мотоцикла. «Он прав, – подумал Максимов. – Не ровен час, жахнет из пулемета тот, что в коляске. Зацепит сдуру, мучайся потом с раненым». Словно уловив мысли командира, от опушки хлестко, как удар кнута, рванули два выстрела. Это Ворон поймал в прицел мотоцикл и разом оставил без работы группу прикрытия. Одна пуля пулеметчику, другая – водителю. Судя по надсадному реву, тут же захлебнувшемуся, неуправляемый мотоцикл завалился в кювет. – Ходу, Якут! – скомандовал Максимов. Якут рывком взвалил немца на спину и резво побежал на полусогнутых ногах. Росточку он был невеликого, метр с кепкой, но силы просто необыкновенной. – Отходим! – крикнул Максимов двоим, что потрошили трупы у чадившего едким дымом БТРа. Документы, личные вещи, письма и всякая всячина из карманов убитых перекочевывала к разведчикам. Максимов протиснулся внутрь салона «хорьха». Труп водителя не давал откинуть переднее сиденье и добраться к заднему, приходилось тянуться, грудью налегая на подголовник. Отто Винер уже затих, свесив голову на грудь. В складках пальто на коленях блестела кровь. Максимов втиснул под бедро немца лимонку, осторожно выдернул кольцо. Теперь любой, кто потревожит тело, ослабит нажим на чеку гранаты и через три секунды присоединится к Винеру. – До встречи в Валгалле, герр Винер! – прошептал Максимов. Выбрался наружу. В ушах еще звенело от пальбы и взрывов, но он отчетливо различил надсадный рев движков, без прогрева запущенных на полные обороты. В поместье уже подняли тревогу, и до взвода СС лихорадочно грузилось по машинам. Вскинул автомат и дал короткую очередь – сигнал всем группам отходить в лес. Ветки хлестали по плечам и лицу Уже не было сил уворачиваться. Люди дышали загнанно, с надсадным сипом. – Бежать, звери, бежать! – через шаг выдыхал Максимов. – Кто встанет, убью. Настало время стать жестоким, холодной яростью, как плетью, подстегивать бегущих на последнем дыхании людей. По себе знал: сейчас единственным желанием всех было упасть, уткнуться горячим лицом в мокрую траву, шершавым языком слизать холодные капли и больше не вставать. Но это верная смерть. Еще более мучительная, чем изнуряющий бег. Поэтому – бежать, прикусить губы до крови и бежать. Прошел час, после того как за спиной, у развилки дорог, ухнул взрыв – тревожная группа немцев нарвалась на мину Краба. А немного спустя прогремел другой взрыв, слабее и глуше. Это кто-то полез в «хорьх» и потревожил гранату, оставленную Максимовым. Он был уверен, что о налете доложили по команде и кто-то в штабе уже обводит карандашом Таплауский лес, в который ушла группа. Очень скоро на дорогах появятся машины, заслоны перекроют пути вероятного движения группы, а наутро лес наполнится лаем собак – отряды егерей станут прочесывать квадрат за квадратом. Единственный шанс вырваться из кольца – бежать, перекрывая все нормативы, выжимая из тела все и еще в два раза больше, чтобы оказаться за чертой, проведенной штабным офицером на карте. Чтобы уйти от верной смерти, нужно совершить нечеловеческое усилие на грани самой смерти, И Максимов гнал своих людей, хотя у самого сердце уже было готово взорваться в груди. Сквозь набатный гул сердца, ухающий в ушах, он различил мерный нарастающий рокот. Звук шел с неба, со стороны Балтики. – Стой! – выдохнул Максимов. – Две минуты на отдых. Все как подкошенные тут же рухнули. Кто просто лицом вниз, а наиболее опытные задрали ноги вверх, упершись в стволы деревьев, чтобы кровь отхлынула от налитых свинцом ног. Гул стал ниже и тягучим, от него вибрировал влажный воздух. С сосен вниз сорвались крупные капли, дробно разбиваясь о спины людей. – Сейчас чего-то будет, – подал голос Краб. – Как фриц? – спросил Максимов. – Дышит еще, – ответили из темноты. Немца передавали с рук на руки, и кому сейчас выпала мука тащить на себе языка, Максимов не знал. «Командир думает больше всех, отдыхает меньше всех и за все отвечает» – такое правило установил для себя Максимов. – Палатку, живо!-прохрипел он, падая на колени. Его накрыли плащ-палаткой, прижали концы к земле, чтобы наружу не вырвался даже слабый лучик света. Лишь после этого Максимов включил фонарик, стал перебирать содержимое портфеля Рейнхарда Винера. По-немецки читал свободно, а преподаватели в разведшколе поставили настоящее баварское произношение. При случае он вполне мог сыграть роль немецкого офицера. На день-другой, естественно, не больше, легенды для глубокого внедрения на этот рейд центр для него не заготовил. Бумаги Винера представляли огромный интерес, ясно было с первого взгляда. Бланки личного штаба рейхсфюрера СС, какой-то организации «Аненербе» (это название Максимов встретил впервые), списки музейных ценностей, все – из России. И толстая тетрадь с золотым обрезом. Личные заметки Рейнхарда Винера. Их Максимов решил изучить подробнее позже, когда выпадет минута затишья. Выключил фонарик, высунул руку из-под палатки. Бойцы были опытные, с такими слов не надо. Кто-то сразу же вложил в руку Максимову личные документы и планшетку языка. Если верить удостоверению, пленный оберштурмфюрер Руст служил в элитном подразделении СС, прозванном «Гномами». Сразу же возник вопрос: чем занимались «подземные альпинисты» в болотистой Пруссии, где никаких пещер не было и в помине? Максимов решил, что этот вопрос он задаст в первую очередь, тем более что командировочное удостоверение Русту подписал некий доктор Бранд из той же загадочной организации «Аненербе»13. Содержимое планшетки оказалось проще, но для военной разведки в данный момент ценнее. Карта района, блокнот из дешевой бумаги с беглыми пометками. Несколько писем из Германии и одно не отправленное домой. Максимов наметанным глазом считал значки на карте, поздравил себя, что интуитивно выбрал верное направление отхода, приняли бы чуть левее – и на всех парах влетели бы на позиции зенитной батареи. Максимов выключил фонарик, откинул палатку. Перевернулся на спину, блаженно вытянулся на земле. – С почином, славяне! Вокруг раздалось довольное урчание. На другие проявления эмоций сил не осталось. А гул в небе стал еще громче, надсаднее. Казалось, в вышине роились огромные злые шершни. Слева ожила зенитная батарея. Зацокала мерная дробь, ив небо ушли горящие цепочки трассеров. Пристрелочные выстрелы. И следом за дробными очередями в сером сумраке неба стали расцветать ярко-красные астры. По небу зашарили лучи прожекторов, ловя в перекрестье черные кресты самолетов, идущих на большой высоте. – Что-то будет, – прошептал Краб, подползший вплотную к Максимову. – Чую сердцем, фрицам сейчас станет не до нас. – Языка сейчас потрошить начнем или как? – спросил Краб. В этот миг ночь наполнилась жутким воем. Сотни, нет – тысячи бомб обрушились вниз. Вспышка от первых разрывов оказалась такой яркой, что в небе стали видны сотни черных крестиков. Грохнуло так, что дрогнула земля. Максимова окатило потоком воды, сорвавшимся с веток. Он вскочил на ноги. В лицо ударил жаркий ветер, пахнувший гарью и порохом. За лесом, на северо-восток от них, до самого неба взлетали языки пламени. А удары все сыпались с неба, отдаваясь внутри земли тяжкими толчками. Казалось, исполинский и беспощадный молотобоец задался целью расколоть землю, как орех, выпустив наружу бушующий под холодной скорлупой огонь. – Ё-моё! Что это? – выдохнул Краб, встав за спиной Максимова. – Не знаю,-ответил тот. Максимов завороженно смотрел на гигантские языки пламени, лижущие небо. Все в мире умерло, остался только адский рев, гул растревоженной земли и низкий грохот разрывов... Это был налет английской авиации. Двести самолетов отбомбились той ночью на город. А на следующую – с 29 на 30 августа – шестьсот восемьдесят бомбардировщиков превратят Кенигсберг в руины. Но тогда, в лесу, Максимов просто не мог этого знать, как не знал, что ждет его группу Капитан советской военной разведки Владимир Максимов (Испанец, последний отпрыск рода испанских рыцарей из ордена Калатравы – Масимо Хосе Баррес) – выбрал путь, на котором многое предопределено, но до поры сокрыто. Он не знал, что его группа, чудом уцелев в непрекращающемся гоне, сольется с частями 2-го Белорусского фронта. И в составе сводного штурмового отряда будет брать руины Кенигсберга метр за метром, взрывая уцелевшие бастионы, сходясь в рукопашной в темных казематах подземных бункеров, пока над разрушенным замком не взовьется красное знамя победы. Он не знал, что уцелеет в той войне. Не знал, что судьба предопределила ему погибнуть в далеком Парагвае спустя двадцать лет после Победы. И даже не мог предположить, что полвека спустя его сын, которого Максимову так и не довелось увидеть, найдет в архиве документы Рейнхарда Винера, добытые разведгруппой отца под Кенигсбергом. И услышит великий зов крови и огня. Зов, который вершит Судьбу. Особый архив. ДНЕВНИК РЕЙНХАРДА ВИНЕРА13 марта 1944 года Сегодня годовщина смерти Отто Рана... Бедный Отто так и не отыскал свой Грааль. Он просто не знал, ч т о искать, или скорее всего наслушался Вагнера. Что есть Грааль? Чаша, в которую собрали кровь Спасителя. Камень, который охраняли ангелы во время битвы Бога с Сатаной. Камень, упавший с неба, сорвавшись с короны Люцифера. Философский камень алхимиков. Чаша с руническими письменами Гиперборейцев, в час Эндкампфа они должны сложиться в имя последнего аватары, провозвестника прихода Одина. Цари мира обладали Чашей, и Империи рушились, когда от них уходила Чаша. Все это так. И все не так. «Истина в том, что небесный Огонь выплавил сок благородного Дерева, Ветер остудил сок, капля упала в Воду, она превратила мягкую каплю в Камень. Волны выбросили на берег Камень, в котором живет небесный Огонь. Человек придал Камню форму, чтобы собирать в него Силу. Реши эту загадку – и ты обретешь Чашу Огня. И помни. Чашу нельзя найти, она сама придет в руки своего избранника». Примечания переводчика: Отто Ран – историк, писатель, автор книг «Крестовый поход против Грааля», «Слуги Люцифёра», в которых излагает основы мировоззрения еретиков-катаров и дает собственную интерпретацию истории альбигойцев. После окончания университета пять лет провел в экспедициях по Провансу, Каталонии, Италии и Швейцарии. Сотрудник «Аяенербе» с 1935 года, унтершарфюрер СС с 1936, четыре месяца проходил службу в дивизии «Мертвая голова» по охране концлагеря Дахау. По заданию «Аненербе» проводил исследование руин замка Монсегюр и пещер Сабартэ, в поисках следов гиперборейской цивилизации предпринял экспедицию в Исландию. Погиб при загадочных обстоятельствах 13 марта 1939 года в возрасте тридцати пяти лет. Приведенный отрывок о Камне является вольной интерпретацией цитаты из Толедского манускрипта, авторство приписывается знаменитому арабскому алхимику Табит бен Кораху (826-901). Расшифровке не поддается. |
Похожие:
 | Клубок интриги удастся распутать лишь на последних страницах романа. Но нить повествования потянет за собой в будущее, к новым приключениям... | | В «Неучтенном факторе» Олег Маркеев довел до максимума все негативные тенденции сегодняшнего дня и наложил их на прогнозы ученых... |
| Рвые приобретающие лицензии на оружие самообороны, оружие ограниченного поражения, охотничьего гладкоствольного оружия, предоставляют... |  | Абсолютное оружие Америки /Пер с англ. Е. Моисеевой. – М.: Эксмо, Яуза, 2005. – 672 с |
| Короткоствольное оружие и бесствольное оружие, предназначенные для механического поражения живой цели на расстоянии метаемым снаряжением... | | Олег Федорович Вдовин, региональный представитель пау цфо в Нижегородской области, арбитражный управляющий |
| | ||
| «лучший студент томского государственного архитектурно-строительного университета 2015 года» | | Первомайские требования в Санкт-Петербурге: от достойной оплаты труда до разрешения носить оружие 4 |