Автобиографическая природа
«Крейцеровой сонаты». Ответ С. А. Толстой
по поводу «Крейцеровой сонаты»
Федосеева М. С.
ФГОУ ВПО «ИГПУ» в г. Усть-Илимске
Руководитель: ст. преподаватель Н. А. Сороковикова
Целью нашего доклада является выявление черт автобиографизма и ко-нтекст издания «Крейцеровой сонаты».
Впервые повесть была опубликована в изд.: «Сочинения гр. Л. Н. Толс-того», ч. 13. «Произведения последних годов». М., 1891.
Начало работы над повестью относится к октябрю 1887 г. В процессе создания «Крейцерова соната» подвергалась многочисленным переработкам и коренным переделкам. 31 августа 1889 г. Л. Н. Толстой записал в Дневни-ке: «Вечером читал всем «Крейцерову сонату». Подняло всех. Это очень ну-жно. Решил печатать в "Неделе"». Прежде чем повесть была завершена, ее текст (в восьмой редакции) начал распространяться в списках. Сначала повесть переписывали от руки, а затем стали размножать на литографах и гектографах. «Повесть всех подняла, задела за живое», – писала 30 октября 1889 г. Кузминская С. А. Толстой.
Уже незавершенная редакция породила печатные критические отклики и даже художественные произведения, одним из которых явился рассказ «По поводу «Крейцеровой сонаты» (из «Рассказов кстати») Н. С. Лескова. Эпиг-рафом он взял слова предпоследней редакции повести Толстого, которые отсутствуют в окончательном тексте: «Всякая девушка нравственно выше мужчины, потому что несравненно его чище. Девушка, выходящая замуж, всегда выше своего мужа. Она выше его и девушкой, и становясь женщиной в нашем быту».
Предпоследняя редакция повести распространилась вопреки воле авто-ра. Толстой писал Т. А. Кузминской в ноябре 1889 г.: «Личное же мое жела-ние об этой повести то, чтобы ее не давать читать, пока она не исправлена». Чертков предлагал напечатать повесть в «Посреднике», на что получил согласие автора, но С. А. Толстая настояла на публикации в 13-й части готовящегося ею восьмого издания «Сочинений гр. Л. Н. Толстого». Решено было предварительно опубликовать «Крейцерову сонату» в «Неделе» Гайдебурова. Но публикация была отложена в связи с тем, что Толстой снова занялся переделкой повести.
Острота постановки и важность проблемы, публицистичность повести, драматизм сюжета – все это предопределило высокий накал полемики вок-руг «Крейцеровой сонаты», в которой приняли участие критики различных направлений: от революционных народников до церковнослужителей.
129
Нападки Толстого на современный брак с христианских позиций, преж-де всего, обеспокоили русские православные круги. В «Беседе о христианском супружестве против гр. Л. Толстого» (Одесса, 1890) архиепископ Ника-нор назвал «Крейцерову сонату» «богохульством» и «насмешкой над церковью». Но даже этот рьяный «защитник» нравственности вынужден был признать, что в повести Толстого «заключено много поражающей, неслыханной прежде правды...». А священник П. Городцев, не принимая толстовской философии, согласился с его мыслями о состоянии семьи и брака.
Н. К. Михайловский в заметках о повести, публиковавшихся в ряде но-меров журнала «Русская мысль» за 1891–1892 г., не разделяя философии Толстого, высоко оценивает его как художника. Критик выступал против отождествления взглядов автора и героя «Крейцеровой сонаты». При этом он обращал внимание на отсутствие в произведении авторских «указаний», позволяющих дать четкое разделение двух позиций: героя и писателя.
«Крейцерова соната», несомненно, художественное произведение, а По-зднышев – художественный образ. В какой мере автор вложил ему в уста свои собственные убеждения и в какой мере эти убеждения видоизменяются тем особенным положением, в которое Позднышев поставлен фабулой повести, об этом можно только догадываться.
Другой критик «Русской мысли», М. Протопопов, в статье «Психологический вопрос. (По поводу повести Льва Толстого «Крейцерова соната»)» правильно указал на двойственность героя, разрываемого самыми противоречивыми побуждениями: «Вся беда Позднышева в том, что он человек не цельный, а половинчатый...» («Русская мысль». – 1891. – № 8. – С. 139). Однако это верное наблюдение не помешало М. Протопопову приписать все мысли героя автору повести.
Но, несмотря на столь многочисленные отклики, важным ответом, на наш взгляд, становится повесть жены писателя С. А. Толстой. О своем про-изведении сама она говорила так: «Мне хотелось показать ту разницу любви, – объясняет она, – которая живет в мужчине и женщине. У мужчин на первом плане – любовь материальная; у женщины на первом плане – идеализация, поэзия любви, ласковость, а потом уже пробуждение половое. Конечно, неопытная в писательстве, я плохо исполнила свою задачу, а писала я с бо-льшим увлечением, имея все время перед собой фон «Крейцеровой сонаты» Льва Николаевича, по которому я рисовала свою повесть».
Софья Андреевна в своей повести, получившей название «Чья вина?», в противовес супругу подняла плотские чувства на небесную высоту, облекла их в слова любви, произнесла по-женски целомудренно и чисто. Если вспомнить первое «плотское падение» в публичном доме героя «Крейцеровой сонаты», то и для современного, искушенного читателя, описание подобной сцены покажется излишне реалистическим. Совсем иначе рисует первое любовное потрясение своей героини Софья Андреевна: «Наступила
130
ночь. Месяц давно взошел и освещал недалеко от дома поляну около озера. Контуры темной зелени окружавших поляну деревьев еще темнее обрисовы-вались на фоне светлого неба. Этот свет из-за темноты так и манил к себе, и когда все уже разошлись спать, Анна долго стояла на террасе, все глядя на эту полянку, и весь хаос мыслей, в последнее время занимавших ее вслед-ствие чтения философских книг и разговоров с Дмитрием Ивановичем, стал как будто тихо разъясняться и отходить от нее. Какой-то шорох из сада зас-тавил ее вздрогнуть... Дмитрий Иванович тихо подкрался к Анне и, взяв ее за руку, неожиданно поцеловал ее».
Две картины – два мира. Темные и тяжелые краски на суровом холсте толстовского откровения и легкие, акварельно-прозрачные на воздушной ки-сее девичьих переживаний. Мучительное и невыносимое положение пятнад-цатилетнего мальчишки, униженного и раздавленного своим падением, и не-винно-игривое, наивное узнавание нового, тревожного чувства юной героини. Толстой списал сцену падения с себя, но и Софья Андреевна нисколько не нафантазировала. (Случай с Дмитрием Ивановичем будет полностью повторен ею в подробном автобиографическом жизнеописании «Моя жизнь» в главе «Материализм»).
Автобиографические параллели повести «Чья вина?» очевидны. В суп-руге, князе Прозорском, который высокомерно считает, что ему свойствена особая проницательность, «прозорливость», без особого труда можно узнать Толстого. Такие детали, как место действия, крепостные любовницы князя, педагогические, философские и художественные интересы супругов и многое другое говорят о том, что текст можно интерпретировать как автобиографический роман-аллегорию, изображающий развитие трудных любовных отношений между супругами и заканчивающийся вымышленной смертью героини. Князь убивает Анну мраморным пресс-папье, умирая, она произносит, не успевая закончить, мысль: «Что важно в любви…». Насильственная смерть – как и в толстовском претексте – остается ненаказанной. Она не удо-стаивается даже судебного разбирательства, поскольку была объявлена несчастным случаем.
Нам кажется, автор повести не скрывает автобиографическую природу своей повести, скорее всего потому, что чувствует в «Крейцеровой сонате» ту же автобиографичность, цитата С. А. Толстой: «Не знаю, как и почему связали «Крейцерову сонату» с нашей замужней жизнью, но это факт. Да что искать в других – я сама в сердце своем почувствовала, что эта повесть направлена в меня, что она сразу нанесла мне рану, унизила меня в глазах всего мира и разрушила последнюю любовь между нами».
Супруге Толстого было неприятно это произведение, она не могла не читать его не иначе как психограмму своего собственного брака и в женском образе не видеть, прежде всего гротескное, искаженное изображение себя самой. В то же время она своей реакцией, почти граничащей с мазохизмом,
131
пыталась доказать себе, своему окружению и общественности, что это произведение никаким образом ее не касается.
И все-таки, как ни была оскорбительна «Крейцерова соната» для супру-жеской жизни Софьи Андреевны, это не помешало ей заботливо переписы-вать повесть, а затем хлопотать перед самим Государем о включении ее в тринадцатый том полного собрания сочинений. Как иначе могла поступить жена писателя? Погасив чувство личного оскорбления, переступив через обиды, она не посмела опубликовать свой ответ на «Крейцерову сонату». Сознание ответственности перед потомками и перед Богом удерживало Софью Андреевну от публичных «ответов», но подвигало подняться «если не вровень», то хоть «на расстояние понимания» человека, разделившего с ней сорок восемь лет совместного бытия.
наименование человека
в говорах Иркутской области
Черненко Т. Н.
ФГОУ ВПО «ИГПУ» в г. Усть-Илимске
Руководитель: к.ф.н., доцент О. В. Тюкинеева
Русская народная речь разных областей России издавна привлекала вни-мание не только лингвистов, языковедов – диалектологов, но и многих писа-телей, деятелей культуры – всех тех, кому был дорог народ, кто стремился проникнуть в суть истории народной жизни, кто интересовался историей русского языка.
В настоящее время в школах уже стал обязательным предмет по изуче-нию родного края – краеведение. Данная работа актуальна для учителей русского языка и литературы, т. к. при изучении местной литературы могут возникнуть вопросы по значению того или иного слова, встречающегося в художественном тексте.
Изучение народных говоров, их вдумчивый и разносторонний анализ обязательно приведут к глубокому пониманию органической связи живой народной речи с литературным языком в его настоящем и прошлом, конкре-тизируют представление о единстве русского национального языка, несмотря на наличие в нем местных разновидностей.
Чем больше мы будем изучать живую народную речь, тем выше будем ценить ее достоинства, тем яснее станем понимать глубину ее смысла, ее красоту и задушевность.
Знакомясь с диалектами, изучая их, мы тем самым узнаем многое из то-го, что позволяет глубже понять историю развития русского языка, объяс-нить значение многих слов современного русского литературного языка. Это
132
обусловлено тем, что диалекты подчас сохраняют те грамматические формы, слова, синтаксические конструкции, которые в настоящее время отсутству-ют в литературном языке, но были характерны для древнерусского языка или для русского языка более поздних периодов развития.
Диалекты – часть народной культуры. Знакомясь с говорами, мы полу-чаем не просто сведения о названиях предметов быта, узнаем новые значения слов, сталкиваемся с понятиями, несвойственными городской жизни. За всем этим стоят определенные способы ведения хозяйства, особенности семейного уклада, обряды, обычаи, народный календарь. В каждом говоре много выразительных словесных образов, фразеологизмов. Не литературный язык является языком повседневного общения для немалой части жителей России. Таким языком для них является говор, или диалект.
Диалект (от греч. dialektos – говор, наречие) – разновидность данного языка, употребляемая в качестве средства общения лицами, связанными тес-ной территориальной, профессиональной или социальной общностью [1].
Русские народные говоры имеют в своем составе значительное количество самобытных народных слов, известных только в определенной местности. Такие слова называются диалектизмами.
Один древний мудрец сказал: для человека нет более интересного объ-екта, чем сам человек. Д. Дидро считал человека высшей ценностью, единственным создателем всех достижений культуры на земле, разумным центром вселенной, тем пунктом, от которого все должно исходить и к которому все должно возвращаться [3].
В сельской местности до наших дней сохраняется обычай давать проз-вища, или клички, который помогают устанавливать родовую принадлежность человека (т. е. являются знаком рода); семьи; личности. Поэтому одним из критериев выделения семантических групп слов-наименований человека может быть критерий родства.
Термин «родство» означает совокупность социальных отношений, основанных на некоторых факторах. К ним относятся биологические связи, брак и правовые нормы, правила, касающиеся усыновления, попечительства и т. п. [2].
Термины кровного родства используются как в городе, так и в сельской местности. Через термины родства осмысляются мифология, языческая и христианская, первоосновы мира. Не является исключением и диалект Иркутской области. В Иркутском областном словаре встречаются такие слова, как:
родова – те, кто имеет общего предка = Я радаву сваю по церковным книгам разыскал [5, С. 149];
родович – родственник = У миня радовичей многа, фсе боле племяшы [5, С. 149].
В роли «родового» словообразовательного гнезда могут выступать прозвища мужчин, женщин, детей:
133
матышка – мать мужа = Матышка фсё ни хатела, штабы мы дилились [5, С. 16];
большак – старший сын = Бальшак-та учицца? [4, С. 45];
братан – двоюродный брат = В Иркуцке у миня два братана жывут, дяди Гошы сыновья будут [4, С. 48];
братка – старший родной брат = У миня старший братка-та, дак апасля армии в гораде жыть астался, он миня старше на сем лет [4, С. 48].
Термины родства распространяются и на духовное родство, возникаю-щее при крещении: крестная мать, крестный отец – как вторые отец и мать. В диалектах Иркутской области оба этих понятия входят в одно слово – кока = Мне кока гастинцах принес [4, С. 160].
Среди слов, характеризующих людей с позиции возраста, в говорах Иркутской области используются
1. Слова-наименования детей: кобыляк, ребятьё, босонок, гонялый, бу-хряк (бахряк), ослопина, расщеколда, пробегной. Среди них встречаются слова-синонимы ослопина и кобыляк, служащие наименованием подростков:
ослопина – ленивый подросток = Яму уш давно работать нада, а он, та-кой аслапина, ходит па улице, ничяо ни делат. Сидит на шее у ацца с матерью [5, С. 66];
кобыляк – рослый подросток, который бездельничает = Я Фижу фшё ругаю: ни приуцат Лёньку робить, такой кабыляк, ражви ни накалол бы дроф и вады принес бы [4, С. 159];
ребятьё – ребятня = Рибятьё бяжыт, видна, уроки кончились [5, С. 146];
босонок – мальчик, девочка 7–10 лет = Ишшо басанком был, дак ана уже настроена [4, С. 46];
гонялый (хвост) – ребенок, который неотступно следует за кем-либо = Никак ни ацстаёт парнишка-та, куда я, туда и он – ганялай хвос, чиста ганялай хвос [4, С. 98];
бухряк (бахряк) – здоровый, полный ребенок = Ваньку Ихремава так бахриком ы заут – бальшы и маленьки, сам краснушшай, задараушшый, шея талста [4, С. 54];
расщеколда – бойкая, отчаянная девчонка = Ты где носисся? Расщеко-ўда! [5, С. 145];
пробегной – непоседливый = Пробягной такой уш он и есь, от никак ни пасидит дома, от сичяс быў здесь, от бутта сичяс я яо видяла, че-та атвяр-нулась – хватилась яо, а он как сквозь землю провалиўся [5, С. 129] и др.
2. Слова, относящиеся к людям любого возраста: казистый, косма-туха, баской, гнилуша, бусарь, веселяга, басалай, болтуша. И в этой группе есть слова-синонимы, например:
казистый – видный, красивый = Вон стаит казистая дефка [4, С. 152];
баской – хороший, красивый = Невеста-та баска [4, С. 35];
134
басалай – крикун, болтун = Он такой басалай, прибежаў, ни с таво ни с сиво раскричаўся, а я стаю, глазам хлопаю [4, С. 35];
болтуша – болтун, болтунья = Малчи ты, балтуша, веть как есть хлю-пиха [4, С. 44];
косматуха – косматый человек = Касматуха ты, касматуха! Рашьче-шись и ленты найди [4, С. 169];
гнилуша – слабый, хилый, склонный к болезни человек = Чяста гаварю ребятам: «Пачему вы такие у миня гнилушы? [4, С. 93];
бусарь – вспыльчивый, сварливый человек = Шын тожа бушарь добрай, фшё г бабе льнет, а мать радну Толька штрамит [4, С. 54];
веселяга – весельчак = Че скажат, так скажат – веселяга такой, я, можат, из-за нево и ажыла [4, С. 62].
Важно также обратить внимание на структуру некоторых слов. Можно выделить некоторые характерные суффиксы, которые несут в себе опреде-ленную оценочную нагрузку. Например, суффиксы як, ша в словах бухряк, кобыляк, болтуша, гнилуша обозначают негативную оценку. Напротив, суффикс яг в слове веселяга несет положительную характеристику.
Деятели культуры прошлого и настоящего всегда внимательно вслушивались, вникали в суть образной народной речи. Примечательно высказывание одного из блестящих знатоков русского слова Н. С. Лескова, который писал: «В Орловской и Тульской губерниях крестьяне говорят удивительно образно и метко. Так, например, баба не говорит о муже «он меня любит», а говорит «он меня жалеет». Вдумайтесь, и вы увидите, как это полно, верно, точно и ясно. Муж о приятной жене не говорит, что она ему «понравилась», он говорит «она по всем мыслям пришла». Смотрите опять, какая ясность и полнота» [1].
Диалект – важная составляющая нашего языка, он помогает проследить нам историю развития языка. Это самобытная русская речь, которую не следует забывать.
Список использованных источников
1. Лукьянова, Н. А. Некоторые вопросы диалектной лексикологии : учеб. пособие для студентов-филологов / отв. ред. М. И. Гиремшина. – Новосибирск: Изд. Новосибирского государственного университета, 1879. – С. 50–73.
2. Мельниченко, Г. Г. Хрестоматия по русской диалектологии : учеб. по-собие для студентов пед. институтов. – М. : Просвещение, 1984. – 192 с.
3. Сергеева, Т. В. Иркутский областной словарь. Вступительная статья. – Иркутск, 1999.
4. Сергеева, Т. В. Иркутский областной словарь. – Иркутск, 1999. – Т. 1.
5. Сергеева, Т. В. Иркутский областной словарь. – Иркутск, 1999. – Т. 2.
135 |
