Агентство мониторинга сми wps бизнес-нефть issn 1608-5256
Скачать 1.8 Mb.
|
Как работает система цензуры, какую роль на самом деле играет Роскомнадзор, и кто они - невидимые цензоры российского интернета Алина Гарбузняк Профиль, N1, 19.01.2015, с. 6 Вот уже два года в России работает "Единый реестр запрещенной информации". Ежедневно в него попадают десятки, а иногда и сотни сайтов, содержимое которых признано "опасным". Решения суда не требуется: владелец ресурса обязан удалить спорный контент по первому требованию ответственного чиновника. "Профиль" изучил, как работает возрожденный аппарат государственной цензуры, и выяснил, что борцы с инакомыслием сидят не в Роскомнадзоре, а в ФСБ. Единый реестр запрещенных сайтов по закону находится в ведении Роскомнадзора. Мы предположили, что новый "главлит", если он есть, обязательно имеет отношение к этому ведомству. На просьбу предоставить для беседы эксперта - борца с вредной информацией в Роскомнадзоре ответили, что таких экспертов много и сидят они в разных учреждениях. - Какой именно тип информации вас интересует? - спросили в пресс-службе. - Например, экстремистской направленности. - Это в Генпрокуратуру. В неофициальном комментарии сотрудница ведомства пояснила "Профилю", что им неизвестно, на каком основании Генпрокуратура принимает решение, но проверять, не ошиблись ли прокуроры, Роскомнадзор не уполномочен: пришел запрос - выполняют. Следовательно, если эксперты и участвуют в этом процессе, то искать их нужно в Генпрокуратуре. Гипотеза о едином цензурном комитете не оправдалась. Мы имеем дело с сетью филиалов, работу которых координирует Роскомнадзор. У каждого филиала своя тематика и свои профильные эксперты-цензоры. Мы обратились с запросом в Генпрокуратуру и просили предоставить для интервью одного из таких экспертов. Запросом "Профиля" в пресс-службе ведомства занимался Александр Николаевич Васильев, с ним мы общались по телефону. Васильев сразу сообщил, что в самой Генпрокуратуре экспертизой не занимаются, поэтому наш запрос перенаправили в организацию, услугами которой они пользуются в таких случаях. Сообщить название организации Васильев наотрез отказался. Ответа мы ждали около двух недель. Наконец в пресс-службе Генпрокуратуры нам пообещали поторопить неизвестную организацию и еще раз попросили перезвонить "завтра". После этого "завтра" Васильев перестал брать трубку, а на факс редакции спустя несколько дней пришел ответ. Его содержание сводилось к следующему: вы обратились не по адресу, экспертов у нас нет; принимая решение об ограничении доступа к сайтам, Генпрокуратура пользуется услугами психологов и лингвистов из "специализированных учреждений, в том числе МВД России, Минюста России, а также научно-исследовательских и образовательных организаций". Знакомить с цензорами нас явно не желали. Неуловимый экстремизм Тогда мы решили найти их самостоятельно. Для этого корреспондент "Профиля" побеседовала со специалистами, к услугам которых правоохранители потенциально могли прибегать, вынося решение о блокировке экстремистских материалов. Промониторив тему психолого-лингвистической экспертизы в интернете, мы нашли сразу несколько судебных дел, экспертизу по которым проводила "Лаборатория прикладной лингвистики", и решили начать с нее. Главный эксперт лаборатории, лингвист Андрей Смирнов работает в этой сфере около 30 лет и до открытия собственной лаборатории был ведомственным экспертом Минюста. Рынок прикладной лингвистики вообще довольно узок: все авторитетные эксперты здесь коллеги или бывшие коллеги, они регулярно встречаются на всероссийских конференциях и знают все о профессиональных успехах или провалах друг друга. На вопрос о том, участвует ли он или его коллеги в отсеве "опасной" информации, в частности экстремистских материалов, Смирнов ответил, что мы неправильно себе представляем, как устроена система борьбы с инакомыслием. По его словам, главный по инакомыслию у нас в стране не Роскомнадзор, а ФСБ. В этом смысле мало что изменилось с советских времен. "В советское время борьбой с инакомыслием занималось "5 е управление" КГБ, сейчас оно называется "управлением по борьбе с экстремизмом", - говорит Смирнов. - Это примерно то же самое, поскольку экстремизм - это в том числе некоторое инакомыслие". Поиск экстремистов и экстремистских материалов ведут правоохранители, а исследованием, если оно нужно, занимаются свои же ведомственные эксперты. Свои экспертные подразделения есть не только в ФСБ, но во всех правоохранительных органах без исключения. Есть свой научно-исследовательский институт и в Генпрокуратуре - НИИ Генпрокуратуры. Специалисты там, по словам Смирнова, довольно квалифицированные. "Еще в советские годы они разработали очень хорошую методику для анализа антисемитских текстов", - рассказал эксперт. Эта методика используется и сегодня для выявления в текстах ксенофобии. Из слов Смирнова следовало, что "мозговой центр" распределенного по стране цензурного ведомства был и остается в правоохранительных органах. Именно оттуда исходит заказ на соответствующие законы и психолого-лингвистическое обоснование тех "мыслепреступлений", которые не дают покоя ФСБ. Но природа этих преступлений, интуитивно понятная следователю, для лингвистов остается пока terra incognita. "Сами эксперты хорошо знают свою область, но не очень понимают, чего от них хотят законодатели, - говорит Смирнов. - Был комичный случай, когда эксперты признали экстремистской лимоновскую листовку "Долой самодержавие!" Все долго смеялись, потому что, признав ее экстремистской, эксперты сами утверждали, что у нас самодержавие". По этой причине серьезные специалисты в сфере лингвистики не любят тему экстремизма и предпочитают держаться от нее подальше. "Никто не хочет вляпываться", - отмечает Смирнов. Последние полгода специалисты, которых угораздило-таки "вляпаться", пребывают в глубоком творческом кризисе. "После введения санкций эксперты пришли в полное недоумение: у нас на государственном телевидении пошла такая пропаганда, которая по всем методикам подпадает под экстремизм", - отмечает Смирнов. Однако пока эксперты ломают голову над созданием той самой методики, на практике различные методики с большим или меньшим успехом используются уже давно. Кроме уже упомянутой методики НИИ Генпрокуратуры, которая применима лишь к небольшой части экстремистских текстов, есть более сложная методика Минюста, выпущенная в 2011 году и дополненная в 2013 м (есть в распоряжении "Профиля"). Ее авторы попытались охватить все значения слова "экстремизм", изложенные в законе. "Экстремистское" значение каждого из выделенных семи типов (призыв, пропаганда, оправдание, обвинение, угроза, унижение, возбуждение) имеет свои специальные признаки (диагностический комплекс признаков), установление которых и составляет конкретную экспертную задачу", - говорится в методике. Например, чтобы установить "специальные признаки" пропаганды экстремизма, лингвист и психолог должны ответить на два непростых вопроса: 1) стремится ли автор сделать адресата своим единомышленником? 2) выражена ли в тексте цель "убеждение", то есть "побуждение к изменению мнения"? На более чем 300 страницах текста эксперты кропотливо разбирают, в каком случае слова побуждают к действиям, а в каком - к чувствам и мыслям. По тексту методики видно, что ее написание непросто далось авторам. Там считываются все вопросы, которыми, очевидно, их мучили критики и скептики. Методика предостерегает эксперта от использования слова "экстремизм": правовую квалификацию дает юрист, а лингвист только выносит заключение, есть ли в тексте "высказывания, которые оправдывают следующие действия". А действия перечислены в законе: насильственное изменение основ конституционного строя, нарушение целостности РФ, подрыв безопасности РФ, захват или присвоение власти, терроризм, воспрепятствование законной деятельности органов власти, публичная клевета на представителей власти, изготовление экстремистских материалов. Со всеми этими "предметами речи" обращаться нужно крайне осторожно. Комментируя закон об экстремизме, авторы методики разъясняют, что он не запрещает мыслей до тех пор, пока они не превратятся в слова. "Закон запрещает публичное изложение определенных мыслей, т. е. их вербализацию, а не сами мысли, - говорится в методике. - При этом для одних "мыслей" запрещается вербализация четвертой, побудительной стадии, для других запрещена уже вторая, оценочная". В методике предусмотрены и сложные случаи, когда "побуждения к действию" в тексте нет, но найти его все равно можно. Здесь экспертам рекомендуют руководствоваться особой инструкцией. Согласно ей, высказывание можно отнести к побуждающим, если: 1) негативные действия, описанные в законодательстве, упоминаются в явном виде; они имеют отношение к актуальной ситуации и обсуждаемой проблеме; 2) автор явно выражает к ним позитивное отношение; 3) аудитория (ее отдельные представители) способна выполнить эти действия; 4) о том, что эти действия не должны выполняться аудиторией, ничего не сказано. Это, конечно, не Методика с большой буквы, но во всяком случае эксперты называют ее "пристойной", по сравнению с другими методиками и их авторами, которых мы еще коснемся. "Там неплохая лингвистика, но есть проблемы с вычленением объекта: что именно считать нехорошим?" - говорит Смирнов. У него и его коллег вызывает сомнения психологическая сторона методики: ущерб от словесного преступления измерить очень трудно, и методика этого не предусматривает. Получается "преступление без жертвы". Авторы исследования - бывшие коллеги Смирнова по Минюсту. Одна из них, Юлия Сафонова, сейчас возглавляет экспертный центр - тоже по теме экстремизма - при правительстве Москвы. Сама Сафонова по телефону отказалась обсуждать достоинства и недостатки своей методики, а при личной встрече заявила, что у корреспондента "Профиля" не хватает квалификации, чтобы правильно задавать вопросы о "предмете речи". Произносить слово "экстремизм" в беседе с ней считалось признаком непрофессионализма или бестактности, между тем закон об экстремизме, насколько можно было понять из ее слов, Сафонова считает четким и понятным. - Она другого не может сказать, ведь она сотрудник государственного ведомства, - вступился за Сафонову председатель правления Гильдии лингвистов экспертов по документационным и информационным спорам Михаил Горбаневский. Сам он, как и Смирнов, не связан с госструктурами и ругать "экстремистский" закон не боится. "Определения видов экстремистской деятельности настолько резиновые, что под нее можно подогнать любую критическую публикацию", - уверен Горбаневский. Надо отдать должное Сафоновой, именно она посоветовала корреспонденту "Профиля" обратиться к Горбаневскому и даже дала его телефон: он, мол, будет более разговорчив. Минюст также отказал "Профилю" в беседе по выпущенной им методике. Из официального ответа ведомства следует, что министерство считает "нецелесообразным" посвящать широкую публику в детали методики, предназначенной для "государственных судебных экспертов". Несмотря на то, что Сафонова - одна из тех, кто по выражению Смирнова, "вляпался" в неблагодарную тему, коллеги отзываются о ней с уважением, пониманием и почти с нежностью, отмечая, что сама она "непристойных" экспертиз по своей методике не делала и в резонансных делах не запачкалась. Смирнов рассказывает, что именно ее центр делал первую экспертизу по делу Pussy Riot. "Ее девочки написали вполне пристойную экспертизу, объяснив, что никакого экстремизма там нет и близко, - говорит он. - Но суд эту экспертизу не принял". По мнению Смирнова, основанием для этого послужил тот факт, что на выходе экспертиза оказалась неполной. "Руководство центра, вероятно, выше Сафоновой, удалило из этого текста значимую часть, а именно, "что в тексте есть". Осталось "чего там нет", а нет там экстремизма", - говорит он. Горбаневский приводит другой пример, когда Сафонова со своей методикой не пошла на поводу у правоохранителей. "Однажды от них потребовали исследовать на предмет экстремизма книгу политолога Андрея Пионтковского. Исследовали долго, три месяца, но не нашли там того, что хотела видеть Генпрокуратура", - говорит эксперт. Впрочем, методика Минюста, хотя и является наиболее авторитетной на сегодня, не служит обязательным стандартом для всех экспертов, которые исследуют экстремистскую тематику. Нет системы, которая позволила бы обязать экспертов лингвистов использовать единую методику. Это, в частности, позволяет судьям прибегать к помощи тех экспертов, чья методика им больше нравится. Когда суд по делу Pussy Riot не принял "оправдательную" экспертизу от центра Сафоновой, за дело взялся некий эксперт-самоучка Виталий Батов и написал "обвинительную" экспертизу, которую приняли. Опрошенные "Профилем" эксперты сомневаются в профессиональных качествах Батова и избегают называть его коллегой. После дела Pussy Riot он еще не раз выступал автором скандальных лингвистических экспертиз, которые тем не менее принимались судом. Свои "Батовы" бывали в жизни каждого профессионального лингвиста, когда суд не принимал их "оправдательную" экспертизу по методике и обращался к какому-нибудь "молодому доценту" из местного университета или условному "Пете" из местного отделения Роскомнадзора. Массу подобных историй рассказал "Профилю" Горбаневский. Так, например, случай с закрытием газеты "Якутск вечерний" дошел до суда. Тогда-то и выяснилось, что никакого исследования материалов газеты не проводилось: заключение с опорой на мнимную экспертизу написал некий сотрудник Петя, ответственный в якутском Роскомнадзоре за газеты. Таким образом, прокуроры и суды действительно иногда обращаются к внешним экспертам - авторитетным и не очень, - но не в тех случаях, когда нужно оперативно решить, блокировать сайт или нет, а в рамках конкретных уголовных дел. В Минюсте нам заявили, что не знают, как работает система поиска и выявления запрещенной информации в интернете, поскольку в этой деятельности не участвуют. Опрошенные нами независимые и государственные эксперты стояли у истоков дискуссии об "экстремизме" в своем профессиональном сообществе, но ни их, ни других их авторитетных коллег Генпрокуратура ни разу не привлекала к анализу "опасного" контента, в случаях когда сайт требовалось заблокировать до суда. Все указывало на то, что сфера поиска, оценки и запрета экстремистских материалов в интернете целиком отдана на откуп правоохранителям. "Министерство" по сбору кляуз Убедившись в том, что Генпрокуратура не предоставила нам всю информацию по интересующему нас вопросу, мы отправили в ведомство повторный запрос. В ожидании ответа "Профиль" разбирался, кто занимается поиском и отсевом других видов "запрещенной" информации в интернете. Итак, если говорить о профессиональном сообществе лингвистов, тех, кто регулярно видится на общероссийских конференциях, вырабатывает общие подходы в решении спорных вопросов и дорожит своей репутацией, то их менее 200 по всей стране. Производительность любого экспертного центра или подразделения средней величины невелика. По данным Смирнова, это 300-400 исследований в год. Ясно, что силами экспертов такого уровня очищать интернет слишком дорого, да и невозможно: у них другой работы хватает. Мы вновь обратились в Роскомнадзор и узнали: обязанности по поиску, анализу и запрету других видов "опасной" информации распределены между тремя ведомствами. Так, поиском, анализом и запретом информации о наркотиках занимается Госнаркоконтроль. Ответственным за самоубийства назначен почему-то Роспотребнадзор, а специалистов по детской порнографии нашли в самом Роскомнадзоре. Дополнительного финансирования и открытия специальных ставок для штатных цензоров закон о едином реестре запрещенной информации не предусматривает. Очистка интернета ложится на чиновников как дополнительная нагрузка. Мониторингом интернета и оценкой вредной информации занимаются в лучшем случае ведомственные эксперты. Пресс-секретарь Роскомнадзора Вадим Ампелонский подтвердил, что такие эксперты в ответственных ведомствах действительно есть. "Все они в обязательном порядке сертифицируются государством и проходят специальное обучение", - заявил он. Судя по всему, это обучение и сертификация - глубоко внутриведомственное дело. Ни Смирнов, ни Сафонова, ни Горбаневский никогда в таких сертификациях не участвовали. "Я бываю на разных экспертных тусовках, но никогда не встречала экспертов, которые этим (досудебным исследованием спорного контента. - "Пофиль") занимаются. Я сама хотела бы знать, кто эти люди и на основании чего они принимают решения", - заявила Сафонова. "Система очень размытая: в разных местах этим занимается много людей, - говорит Смирнов, - такие подразделения есть и в Генпрокуратуре, и в Следственном комитете. Я это знаю, потому что одна моя знакомая им преподает. В основном это молодые люди. По крайней мере, те дети из Роскомнадзора, которые ко мне учиться приходили, все они недавно закончили учебу". Смирнов полагает, что обязанность исследовать "вредную" информацию легла именно на них. Он рассказывает, что обзавестись собственными экспертами ведомствам пришлось после того, как дела о запретах стали доходить до суда, где выяснялось, что экспертизы не было. "Теперь они хотя бы пишут в таких случаях короткую справку с обоснованием, но это несерьезное дело", - отмечает он. "У нас не было возможности увеличивать штат, поэтому специальный департамент был создан в подведомственном Роскомнадзору предприятии - Главном радиочастотном центре, - рассказывает Ампелонский. - С детской порнографией у нас работают прежде всего психологи (мы сотрудничаем с психологическим факультетом МГУ), а также культурологи, педагоги, социологи, лингвисты". Департамент, по его словам, насчитывает несколько десятков сотрудников. Из них 20-25 человек непосредственно занимается ведением реестров, то есть обрабатывают поступающие обращения, вносят в реестры нарушителей, отправляют им уведомления и отслеживают, удалена ли противоправная информация. Еще столько же или чуть меньше сотрудников занимается мониторингом и экспертизой. Поиск ведется вручную: специальной программы еще нет, ее пробную версию планируют запустить до конца года. Это будет автоматизированный мониторинг сети по ключевым словам - пока только по теме детской порнографии. Смирнов отмечает, что к автоматизации процесса Роскомнадзор не особенно стремится. Несколько лет назад ведомство размещало заказ на разработку сложной системы мониторинга интернета. "Разработка этой системы, если следовать техническому заданию, стоила гораздо дороже 16 млн рублей - максимальной цены заказа", - говорит он. Фирма, которая выиграла конкурс, понизив стоимость заказа вчетверо, выполнила лишь часть задания, и Роскомнадзор работу не принял. Смирнов считает, что ручного поиска ведомству пока хватает. "Они и так находят больше, чем могут съесть", - заключает он. Есть все основания полагать, что моноторить сеть самостоятельно у них просто нет времени: заявления о нарушениях валом идут от добровольцев. Действительно, существующая сегодня национальная система цензуры больше напоминает централизованную систему сбора кляуз. "В массовом порядке, насколько я понимаю, этим (написанием жалоб. - "Профиль".) занимаются некоторые молодежные организации, вроде "нашистов" и "Молодой гвардии", или какие-нибудь "родительские комитеты" в регионах, среди них много озабоченных проблемами нравственности", - говорит Смирнов. На сайте Роскомнадзора есть специальная форма, через которую любой желающий может сообщить о нарушении. По закону Роскомнадзор должен сортировать эти заявления по темам и направлять в соответствующие ведомства: Госнаркоконтроль, Роспотребнадзор, Генпрокуратуру - или оставлять у себя, если это жалоба на детскую порнографию. |
