НЫРНУТЬ ВО ВРЕМЯ ЧЕРЕЗ ПРОСТРАНСТВО - СВЕРХЗАДАЧА РУССКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИАвтор не указанНезависимая газета, N3, 14.01.2015, с. 14Ценности, относящиеся к России-родине, России-отечеству, а также к родовому телу этноса, принято называть традиционными. Они не просто наследуются. Они переживаются и возникают каждый раз заново на какой-то почти таинственной основе. Как они попадают в сознание отдельного человека? Как ведут его по жизненному пути?
Этническое и этическоеЗаставить любить родину невозможно, если у человека нет механизма, а еще лучше сказать, внутреннего духовного органа для возникновения такой любви. Точно так же как нельзя без этого увидеть в быту, порой самом непритязательном, ценностное ядро. Мне не раз в ходе исследований приходилось убеждаться в том, что в основах этнической (народной) культуры лежат этические ориентации. Философия этики помогает понять их генезис. А этнография (антропология) как результат обращенности ко всей культуре народа определяет конкретное место этических ориентаций. Понять же этически зрелого человека, личность можно, объединив усилия обеих дисциплин. Это реализуется в философско-антропологическом подходе.
Традиционные ценности народов России неплохо описаны. Не секрет, что они сейчас весьма поколеблены эгоизмом, духом наживы, массовой культурой. Но невидимые корни дерева, крону которого подрезают или даже истребляют, неуничтожимы. Разве что с человеком. Поэтому вопрос - об их сохранении и приобщении к ним молодежи.
Одной пропаганды мало. Усвоить традиционные ценности, включить их в правила своего поведения можно, только найдя в себе адекватные этические структуры человека любой национальности: русского или татарина, калмыка или аварца. В данном случае мы опираемся также на русский язык, хранящий, впрочем, как и другие, древнейший опыт человеческого общежития.
Золотой век и пространствоНазванные ориентации носят пространственный характер. Они вовсе не типологические культурные конфигурации, а экзистенциальные топологии, перетекающие друг в друга. Народная культура работает с ними, отвлекаясь от времени, считая его остановившимся на пределе его возможностей. Не раз отмечалось, что в русской культуре выражено представление о золотом веке. Подчеркнем: это - остановившееся время, насыщенное счастьем, изобилием и справедливостью.
Идея утопического золотого века, казалось бы, совершенно мифологического, помогала людям критически отнестись ко всяческим несправедливостям как к преходящим, не вечным. Как к тому, с чем можно бороться. Это позволило русскому этносу в полной мере экспериментировать с пространством. Работать с ним ментально. Прилагать конкретные усилия к его одомашниванию и деятельному освоению. Короче, обустраивать Россию.
В этой установке на пространство надо видеть специфику русской истории. Речь идет не просто о географическом детерминизме больших пространств, а о христианском к нему отношении. Один из крупнейших русских историков Василий Осипович Ключевский при всей его эрудиции слишком прямолинейно выводил характер русской истории из географических и природно-климатических факторов. Современные историки и географы стали меньше говорить о "географическом факторе", занявшись "географией образов".
Надо внимательнее отнестись не к идее культурной адаптации, а к тому, что культура природосущностна. Действуя активно, она реализует потенциал природы. Свершает это культура благодаря своей символической функции. Такая природа находит свое выражение в мыслеобразах национального ландшафта.
Присутствие в пространствеЧерез пространственность одомашненного ландшафта Россия-родина и Россия-страна (отечество) собирают в себе все черты национальной жизни. И прежде всего самобытность. Последняя часто прокламируется, но ее значение улавливается скорее интуитивно. Поэтому, говоря о самобытности, надо подвести под нее теоретическую базу.
Близко к ее построению подходил крупный русский философ Александр Александрович Зиновьев (1922-2006). Он эту базу называл "коммунальностью" и доказывал, что в ней заложены тенденции к коммунизму и тоталитаризму. Но коммунальность в чистом виде - это общительность без идеологических "наворотов", основа любого человеческого общества. Общительность легко образует антропоценоз, самобытное сообщество на разных локальных уровнях. Антропоценоз основан просто на знании, что данный человек живет где-то неподалеку. Это самое начало человеческого общежития, культуры и истории.
Можно привести много примеров, говорящих об измерении времени телом. В русском языке памятью об этом служит выражение "макушка лета" - аналог более полноценного измерения года по солнцу, как бы катящемуся по телу от подошв к макушке. А вот недавно был обнаружен новый пример ориентации во времени по членению пространства. Речь идет о племени австралийских аборигенов пормпураваны. У них время идет с востока на запад. Завтра это "день на запад", послезавтра - "два дня на запад". Вся жизнь движется с востока на запад. Тот же способ найден, например, в Намибии.
Ориентация во времени через пространство не такая уж редкая вещь. Лингвисты все еще считают загадочным суффикс "д" в русских словах "вперед" и "назад". Исток явления я вижу в костромских обозначениях удаленности предмета от человека: рядом - "вон", чуть дальше - "вон де", далеко - "вон де ткать" (собственные материалы 2001-2002 гг.). Этот же пространственный указатель виден в английском слове forward. Примечательно, что в чеченском и ингушском языках в аналогичной форме выступает суффикс направления "тие".
Дело в том, что между названными языками имеются многотысячелетние ностратические связи. Они указывают, что категория пространства была первым средством, указывающим на объективное присутствие человека. Для австралийских племен весь материк был одним большим антропоценозом. Попав на другой конец материка, абориген, не зная языка, мог жестами объяснить свою принадлежность к брачному классу и найти себе жену. Считается, что культура аборигенов соотносима с мезолитической, если не палеолитической эпохой. Можно полагать, что их язык донес до нас ту идею пространственности, с которой появился на земле Homo sapiens.
Частота употребления слов "Отчизна и "Родина" в русскоязычной литературе. Составлено Андреем Вагановым на основе технологии Ngram Book Vewer
Что открыл Мартин ХайдеггерВсе показывает нам простую, но ошеломляющую истину. Человек был вброшен в пространство за много тысячелетий до открытия, сделанного Мартином Хайдеггером: человек именно "вброшен в мир". Коли так, то тревожная вброшенность в пространство вместе с противоположным ощущением золотого века образуют устойчивую смысловую сизигию (то есть парность, термин К.Г. Юнга). Но это еще не всё. Сизигия времени и пространства адекватна природосущности человека. Для краткости: его природе.
Отношения "по присутствию" исходны и неустранимы. В 1980-х годах в Абхазии я однажды жил с неделю высоко в горах в пастушеском "балагане". Среди местных пастухов прижился один русский, из-под Архангельска. Он укрывался: у него были нелады с законом. Порой он отдыхал от работы, и мы много беседовали. Он говорил, что впервые в жизни он счастлив: ему всегда оставят его долю пищи, на его ложе никто не ляжет. В балагане висела винтовка от волков и медведей, за стропила были засунуты два кинжала. Он и не помышлял о бегстве.
Люди приходили отдыхать и охотно беседовали со мной. В моем распоряжении было эмалированное ведро с хорошим вином и ящик из-под фруктов вместо письменного стола. Я тоже был счастлив: работа хорошо шла. Вывод: простая жизнь как присутствие самый глубокий секрет работы полевым этнографом.
Самобытность, общинность и бытВ русской крестьянской общине, открытой славянофилами в середине XIX века, явственно выступали черты антропоценоза. О присутствии в антропоценозе говорят: "На людях и смерть красна". Через упоминание смерти всегда высказывается что-то очень важное. В данном случае говорится об общительности на основе самобытности.
Самобытность порождает другие этнографические черты быта. Ведь она предполагает ориентацию человека в мыслеобразах огромной мощности: Россия-родина и Россия-страна. Однако при этом у нас снижается интерес к быту, к этнографическому разнообразию, очень характерному для многонациональной России. Это огромная российская беда: жить только огромными целями, не обращая внимания на "мелочи быта".
Слово "быт" плохо переводится на другие неславянские языки. Французское или английское "повседневная жизнь" касается внешних условий существования общества. Русское слово "быт" указывает на движение чего-либо (сравни: "убыль" и "прибыль"). Этимология эта говорит о некоем движении вокруг нас. Что движется вокруг нас в повседневности? Ясно, что все, что обеспечивает нашу жизнь, нашу витальность.
Но что же в таком случае остается неподвижным? Это то, что называется душой. Она в нормальных условиях находится в покое. У тюркских народов образом души является озеро со спокойной водой. Водная субстанция и в русских воззрениях хранит покой. Как озеро Светлый Яр в Нижегородской области в легенде о невидимом граде Китеже.
Страна-отечествоНа уровне страны высвечивается ее вселенская укорененность. Тут закодированы смыслы деяний и предназначений, посылы к будущему. Задача зрелого человека - отнестись к стране как к родине. Отечество особенно ассоциировано с пространством. Это видно в образе гоголевской тройки. В странствиях Пушкина и Лермонтова. В стихотворении Константина Симонова "Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины...". Дорога - символ и удаления и приближения по отношению к отечеству. Как бы то ни было, через образ дороги выражается тревога о нем. Значит, отечество мыслится необходимейшим условием жизни вообще. Отношение к стране-отечеству - тоже духовная телескопия пространства вокруг души человека, их единение. Единение, дающее природосущностность и человеку.
Язык показывает, как вынашивались смыслы родины и страны. В русском языке слова "родина" и "народ" однокоренные. "Народ" - это "народившиеся". На чем же? На земле. Уже в этой этимологии заключена мысль о земных корнях родины и о близости к членам семьи и своим соплеменникам. Западноевропейские языки верно трактуют определение "родившиеся" (natives) как указание на аборигенность.
Слово "страна" касается скорее не земной, а водной стихии. Оно родственно словам "остров", "сторона" ("матушка-сторонка" в русском фольклоре). Смысл этих слов в том, что они нечто обозначают, омывают. Но чем? Ответим: благодатью. Ее поток - "стремнина", "стрежень". Нахождение страны в потоке космических вод дало образ "мать сыра земля". Он связан с мифом о камне Алатыре, находящемся посреди моря. В народных легендах на этом камне сидит Богоматерь, которая печется о людях. Такая модель мира присутствует в особенно сильных русских заклятиях здоровья и благополучия.
Эта благодать - целостность, которой никогда нет у отдельно взятого человека. Человек грешен, весь в противоречиях, но он тоскует по целостности и истине. Вот откуда, из религиозных верований, философские интуиции обтекания.
Во внутреннем разговоре о самом ценном нам помогает опыт действия и песнопения, который несет и развивает церковная литургия. Она концентрирует в формуле "здесь и теперь" актуальное восприятие субстанциального присутствия человека в мире, не отделенного от "плотскости", телесности. В литургии космос соединяется с сиюминутной жизнью людей.
Родовое тело этносаТрадиционные ценности не набор запыленных памятных предметов. Это облачение души человека. К числу таких духовных одеяний надо отнести пребывание в родовом теле этноса.
О родовом теле первым прямо заговорил Фридрих Ницше, назвав его "дионисийским" и противопоставив "аполлоническому". В отечественной мысли тут надо отдать должное отечественным мыслителям Василию Васильевичу Розанову и Михаилу Михайловичу Бахтину. Они оба сохранили увязывание такой телесности с физиологическим телом человека и с его гротескными формами, свойственными, по их мнению, народной культуре. Этому подходу до сих пор следуют адепты. А между тем сам Бахтин заговорил о "слезном аспекте мира". А философ Мераб Константинович Мамардашвили в таком характере видел основную особенность народной культуры. Все эти точки зрения надо учесть, отстаивая более оптимистическое мнение о родовом теле этноса.
Родовое тело этноса вовсе не заскорузлое наследование и не геномная принадлежность. В жилах Н.М. Карамзина, И.С. Тургенева, С.В. Рахманинова и А.А. Ахматовой текла татарская кровь. И что уж говорить о А.С. Пушкине! И все же родовое тело этноса имеет виртуально-биологический аспект, связанный с этнической стабильностью во времени. Это связь поколений. Этнос состоит из прошлых поколений, ныне живущих и еще не родившихся.
Ощущение такой связи особенно обострено при потере этносом своей территории. Такое случилось с древними евреями в эпоху египетского плена. Многие страницы Ветхого Завета посвящены истории родового тела. Подобные хроники есть у многих кочевых народов. Назовем, для примера, "Сокровенное сказание монголов" (XIII в.), повествовавшее о Чингисхане и его предках и о сплочении монгольских племен в один народ, в одно родовое тело. Отстраненность от территории при ее сокращении вызывает этническую тревогу. Это касается русского этноса после распада СССР.
В отношении творчества названных выше деятелей русской культуры можно сказать суховатым языком семиотики, что все они создавали одну систему для описываемого русского этноса. Их величие определялось тем, что они выполняли свою задачу средствами родового тела самого этноса: его языком и образами, его болями и надеждами.
Время этноса превращено в субстанцию родовым телом. Это оно хранится в музее, лежит на парте перед учеником в виде учебника истории, звучит мелодией в концертном зале. Его можно ощутить, читая Карамзина о загадках истории или погружаясь в музыку Рахманинова. Большое время родового тела охватывает житейское пространство, дает ему смысл - сознавание того, что и мы, возможно, будем что-то значить для потомков.
Итак, родовое тело этноса находится с нами. Телескопически нас облекает, как большие матрешки самую маленькую. Оно защищает личность и дает ей возможность высказаться. Через родовое тело люди разделяют общую судьбу. Поэтому включение в родовое тело этноса поднимает человеческий потенциал, его гражданский и творческий уровни. И даже витальный, как это показали мои исследования долголетия у народов Кавказа. Эти культуры благодаря устойчивости семейного уклада прочно сохранили самобытность.
Этноментальное пространство РоссииТакого нельзя сказать о русском этносе, наиболее пострадавшем от десятилетий партийно-идеологического интернационализма. Он и сейчас вынужден выдерживать попытки свести его традиционные ценности к локально-этнографической разнородности. На этой почве возникают попытки говорить не о едином этносе, а о двух: северорусском и южнорусском (как это делает академик Валерий Тишков, сочиняющий "реквием по этносу"). Этнографические особенности, вполне естественные для такого большого этноса, как русский, не нарушают мощного родового тела.
Русский этнос потратил огромные усилия на создание пространственного единства страны. Это благо для всех других народов, которым есть где приложить свои усилия, которыми создается этноментальное единство России.
К содержанию >>
"ЛЮДИ СЛИШКОМ ЛЕНИВЫ, ЧТОБЫ ДОЛГО КОГО-ТО НЕНАВИДЕТЬ"Этнограф Игорь Савин - о том, как рождается образ "другого", как война на Украине облегчила жизнь мигрантам из Средней Азии и почему не стоит бояться российского национализмаЕлена Рачева, "Новая"Новая газета, N9, 30.01.2015, с. 12Весь прошлый год сотрудники Института востоковедения РАН вместе с общественной организацией "Международное ненасилие" вели эксперимент по выстраиванию отношений между живущими рядом москвичами и приезжими из Средней Азии: дворниками, продавцами, официантами. Они устраивали для них общие встречи, ужины, посиделки в этнических кафе и обычных московских дворах, праздновали Навруз и Пасху. А параллельно изучали, как устроена ксенофобия в России, искали, что делать, чтобы всех примирить.
Эксперимент уже завершился, и "Новая" решила расспросить его автора, сотрудника Института востоковедения, этнографа, антрополога и специалиста по разрешению межэтнических конфликтов Игоря Савина, о том, как меняется отношение москвичей к приезжим и кого мы ненавидим больше - украинского "фашиста" или простого таджикского дворника.
- Еще летом, с началом военных действий на Украине, политологи и психологи заговорили о том, что у любого общества должен быть главный враг, "другой", с которым воюешь, на которого списываешь свои проблемы. Раньше это были условные "чеченцы", потом - условные "таджики", сейчас - "фашисты-бандеровцы". Вы много лет изучаете отношение к мигрантам и ксенофобию в российском обществе. Заметна ли вам смена объекта агрессии?
- Необходимость канализации ненависти была всегда и у всех. Разница в том, что в одних случаях государственные и общественные институты эту ненависть гасят, а в нашем случае - используют.
На самом деле в обществе нет консенсуса ни по отношению к Украине, ни к мигрантам. Всплеск фобии к украинцам фиксируется только на уровне высказываний. Практика показывает, что люди довольно мало думают об этом, быстро забывают и, если им не напоминают, не видят в окружающих врагов.
- Изменилось ли отношение к мигрантам из Средней Азии после начала событий на Украине? Можно ли говорить, что с появлением нового врага к старым стали относиться лучше?
- Уровень мигрантофобии уменьшился. Половина фобии - и так небольшой - теперь направлена на Украину. Не потому что людей очень задевает существование таджиков, украинцев и т.д. Просто теперь усилия СМИ направлены в другую сторону.
Общественный дискурс в России продолжает оставаться антимигрантским. А практика - самой обычной. Как это ни кощунственно звучит, убийства на национальной почве - это такой мизер в рамках обычной статистики. С 2007 года я ни разу не видел, чтобы мигрантов волновала проблема национализма. Их больше волнуют соседи, работодатели... Националист в их представлении - это сосед, который напился, наорал на них, нахамил, а потом они помирились.
Настоящий националист это не декларирует, он этим живет. А у нас - только манифестная ксенофобия, только по случаю, на митингах... Не дай бог, если в России появятся такие молчаливые националисты. Тогда тяжело станет и русским, и нерусским в нашей стране жить.
- Вы изучали, что стоит за этой манифестной ксенофобией?
- Да, чтобы понять отношение к мигрантам, мы провели около 40 фокус-групп, много интервью. При этом никогда не спрашивали напрямую о мигрантах. Нам было интересно, входят ли условные "другие" в число проблем, о которых человек думает. Оказалось, что очень редко. Например, на вопрос: "С кем бы вы не хотели жить рядом?" - нам отвечали: ну с алкашами, например.
Другое дело, что как раз власть делает так, чтобы на "других" обращали внимание.
- Вы замечали, когда власть пыталась канализировать ненависть на приезжих из Средней Азии?
- Да. В период последних выборов мэра Москвы было огромное количество публикаций против приезжих - Навальный тоже отметился такими вещами. Чаще всего люди даже не понимали, почему вдруг начинали относиться к мигрантам хуже.
Но я должен страшную, кощунственную вещь признать: зачистки города, которые устраивались перед выборами, улучшили положение мигрантов.
С 2011 года в Москве появились такие "санитары леса". Антимигрантская истерия добавила им легитимности в глазах местных жителей, и они начали заявлять в ФМС о каждом подвале, где селят мигрантов. Сначала работодатели их вывозили, а потом снова привозили, но когда жители стали жаловаться постоянно, компаниям пришлось потратить часть своего бюджета на общежития или съемные квартиры для рабочих. Осенью 2013 года остроты проблеме добавил погром в Бирюлеве. Начались проверки...
- Теперь подвалов нет?
- Практически нет. Один из праздников в рамках своего проекта я хотел устроить в Химках, где сам живу. И пришел в совет старших по подъезду. Оказывается, в любом округе есть такой орган, официальный community organizer низового уровня. И его глава сказал мне: что вы, у нас же постоянные рейды, мигрантов проверяют. Оказывается, местные каждый день звонят старшим по подъездам и требуют убрать подвалы, где живут мигранты. Те вызывают милицию, если она не появляется, пишут жалобы в прокуратуру, та - протесты работодателям. Появилось движение "Русские Химки", которое занималось "вежливым контролем" - то есть стучало, вызывало милицию.
Объективно мигрантам стало лучше. Но обидно, что не прогрессивная общественность это изменила.
- Что делают мигранты теперь, когда рубль упал и деньги, которые они посылали домой, резко уменьшились? Действительно ли они уезжают из России?
- Отток действительно есть. Но в период праздников отток есть всегда, и пока рано говорить о его масштабах. Уверен, что вернется несколько меньше людей, чем обычно. Может быть, на 20% - эта цифра чаще всего звучит в экспертных дискуссиях. Но точно можно будет сказать в марте-апреле, когда будут данные ФМС за первый квартал.
"Давайте сделаем из чужих своих"
- Вы собирали за одним столом москвичей и мигрантов. Как после этого менялись отношения между ними?
- Не могу сказать, что между старомосквичами и новомосквичами, как мы их называем, сразу началась любовь, но взаимодействие появилось. Для местных мигранты обрели лица. Москвичи помогают им готовиться к экзаменам, знают, как кого зовут, откуда они.
Конечно, говорить о полной интеграции, в строгом смысле слова, нельзя, ее достичь трудно. Речь не о ней, а о снижении уровня недоверия и предубежденности. Нужно, чтобы местные понимали необходимость мигрантов. Надо говорить: "Это наши новые жители, они здесь работают, если милиция их не прессует - значит, они полноценные члены социума. Разве вам станет лучше, если рядом с вами будут работать чужие? Давайте сделаем из них своих".
- То есть давайте поможем их адаптации?
- Поможем нашей взаимной адаптации. Не нужно, чтобы люди думали, что они должны помогать кому-то. Пусть они себе помогают. Знакомый человек более комфортный, чем незнакомый.
- ФМС легко согласилась помогать вам в вашем проекте? Там понимали, что вы делаете?
- Да, конечно. Они давали адреса общаг мигрантов. А вот люди из ЖКХ - те, кто нанимает дворников-таджиков, - противились как могли и говорили: "Наши таджики не нуждаются в интеграции, занимайтесь лучше своими, местными. Они все расисты и фашисты, а у нас тут все классные и работящие". Я говорю: "Так давайте вы сами это местным и объясните". - "Ой, нам некогда".
Такие же люди работают в диаспорах. "Не надо никакой интеграции, пусть наши вообще с местными не видятся, приедут, поработают и уедут". Им удобна такая ситуация, так они полностью контролируют своих людей. Но люди живут здесь лет так 15, заводят здесь детей, отдают их в школы. При этом любой мигрант говорит, что вот-вот вернется домой: "Поднакоплю - уеду". У него нет мотива для интеграции. Значит, мы должны дать его, чтобы эта интеграция - или, лучше, взаимная адаптация - как-то помогла людям более комфортно существовать рядом.
- Но теоретически приезжие могут не пересекаться с местными?
- Если они остаются на одном объекте, живут в своих замкнутых системах, не ходят по улицам, не ищут жилье, не болеют - тогда да. На деле такого не бывает.
- Существует ли инфраструктура для мигрантов?
- Есть несколько клиник, самая знаменитая - киргизский "Маяк" в Марьиной Роще. Там очень хорошие стоматологи - в Бишкеке мединститут был отличный в советское время. Услуги там вполне легальны и стоят в пять раз дешевле, чем обычно. Теоретически туда могут ходить все, но на деле посетители и врачи одной национальности.
Есть этнические кафе - мы их использовали как центры интеграции. Есть сотни клубов единоборств. Мы были в одном, куда ходят только киргизы, только южные и не говорящие по-русски. Мы проводили там занятия, у нас был психолог, который устраивал им игры и показывал, что согласие - более эффективная стратегия, чем противодействие.
"Нужно быть мигрантореалистом"
- В одном из интервью вы говорили, что нексенофобов не бывает.
- Да, думаю, не существует людей, которые бы по каким-то поводам не испытывали недоверие к тем или иным группам, реальным или воображаемым. У нас преувеличивают интернациональность России. В СССР так мало было "других", что неоткуда было взяться ненависти к ним, весь советский национализм был контролируемым. Активная миграция шла у нас всего 10 лет. Люди все еще не понимают, что о ней думать. Наше дело - создавать условия, чтобы бояться ее было невыгодно.
- Как государство должно объяснять, что мигранты не плохие?
- Можно через прагматику: "У нас мало граждан, мы нуждаемся в новом человеческом материале" - как ни цинично это звучит.
Главный посыл: судьба распорядилась так, что они вынуждены к нам приехать. Если они не нарушают закон, то все, они равны с нами в правах - но равны и в обязанностях.
Один из смыслов нашего проекта - не видеть в мигрантах только жертв или только преступников. Я всегда говорю коллегам: нужно быть не мигрантофилом и не мигрантофобом, а мигрантореалистом. Мигранты - такие же люди, они действуют по тем же законам: меньше сделать, больше получить. Если человек выбрал работать нелегально - он ответствен за это. Мы не должны говорить: ой, вы знаете, ему так трудно...
Мигранты - такие же, как мы: такие же преступные, такие же ксенофобы. Почему они должны быть лучше? У них просто нет каналов для проявления ксенофобии.
- То есть мы просто не знаем, как они к нам относятся?
- Почему, знаем. Война в Таджикистане, ошские события... Все это показывает уровень ксенофобии там.
- А как мигранты, которые живут в Москве, воспринимают москвичей?
- Как правило, они заявляют, что люди относятся к ним лучше, чем это есть на самом деле. О плохом отношении к себе рассказывать не принято. А вот по возвращении домой некоторые киргизы или таджики будут отзываться о русских лучше, чем до поездки в Россию, а некоторые - рассказывать, что Россия - это сплошные унижения и страдания.
- Со времени, как вы начали работать, отношение москвичей к приезжим поменялось?
- Конечно. Каждый день идет привыкание, человек находит свои пути микроинтеграции с конкретными людьми вокруг. Москвичи вынуждены придумывать для себя объяснения, почему мигранты здесь. У кого-то объяснение резко негативное - на таких наши программы никак не повлияют. Но большинство людей все-таки не склонно искать врагов. То есть, может, склонно, но не обязательно среди мигрантов. Может, среди коррупционеров или во власти.
Конкретно в тех местах, где мы работали, стало больше доверия. А в целом общество стало больше мигрантов замечать, больше о них думать. Сначала, конечно, негативно, но ненависть, как любое сильное чувство, проходит.
- И переходит на Украину?
- Несомненно, Украина какую-то роль здесь сыграла. С нами работает женщина из Киргизии. И в августе она предложила сделать наш проект в общежитии беженцев с Украины. Они жили в какой-то общаге, в таких же условиях, как только что приехавшие киргизы...
- Как сейчас отличается отношение к людям с Кавказа, Средней Азии и Украины? Кого в России не любят больше?
- У меня есть данные исследования РОМИР июня 2013 года. Тогда белорусы и украинцы были самыми близкими россиянам, они вызывали меньше всего ненависти. За ними шли евреи, дальше армяне и грузины. Затем - азербайджанцы, казахи, узбеки, киргизы, таджики. И тройка самых-самых, тех, кто вызывает наибольшую ксенофобию: китайцы, чеченцы и цыгане. Наверняка отношение к украинцам сейчас поменялось, но удивительно вот что: была же антигрузинская кампания, в 2007-2008 годах казалось, что грузин будут ненавидеть всегда. И вот уже грузины снова практически не во врагах.
- То есть человек постоянно должен находить новый объект ненависти?
- Да. Люди реализуют через ксенофобию свои страхи. Но иногда она поддерживается властями. Мигрантофобия перед выборами мэра была искусственной, но сейчас единой четкой политики в отношении мигрантов нет, и отношение к ним в обществе совершенно разное. И в том же отчете РОМИР 70% респондентов говорят: "Мигранты должны уехать", но на вопрос: "Общаетесь ли вы с ними?" - 40% отвечают "да", причем это "да" включает все, от шапочного знакомства до дружбы. Ну и слава богу.
- Сколько может держаться ненависть к конкретной группе "иных"?
- Несколько месяцев, не больше. Например, Бирюлево, судя по нашим интервью, ушло в никуда, о нем уже не помнят. Хотя там чего только не было: полиция, аресты, вертолет летал... Какие-то виды неприязни уходят в пассивный контекст - то есть катализируются, только когда человек сидит у телевизора или обсуждает с другом убийство какого-нибудь русского таджиком или украинцем. Но человек не может долго питаться негативным ощущением.
- Ненависть к "украинским фашистам" и условным "ястребам из Пентагона", получается, тоже ненадолго?
- Думаю, да. Люди слишком ленивы, чтобы долго кого-то ненавидеть. Ненависть - это довольно ответственное чувство.
К содержанию >>
