Шушкевич Ю. А. 2016© Исправленная редакция 2016 года + адаптация для html предыдущее издание: Шушкевич Ю. А. «Вексель судьбы»
Скачать 8.79 Mb.
|
К чести Геннадия Геннадьевича, это было лишь минутное помутнение, произошедшее наедине с собой. Он быстро взял себя в руки, мобилизовался и внушил себе, что никто из окружающих не только не увидит его смятения, но вскоре он всех заставит стать свидетелями его правоты, предусмотрительности и профессионального мастерства. Действительно, разве можно было считать неудачей фиаско с поиском источника, который, скорее всего, ничегошеньки толком и не знал, если сохранялась возможность разыскать непосредственно тех, кто намеревается получить или уже получил доступ к царским капиталам? Конечно, вторая задача сложнее первой ровно во столько раз, во сколько Россия больше Швейцарии, но разве это сможет его, Фуртумова, остановить?! Помимо уязвлённого самолюбия, была у Геннадия Геннадьевича и ещё одна неафишируемая причина для того, чтобы биться в этом вопросе не на жизнь и идти до конца: ловкий и циничный перехват англичанами “восточных денег”, о которых уже знали все, кто по долгу службы должен обо всём знать, по слухам вызвал недовольство его работой наверху, и следующего крупного провала ему, очевидно, было не пережить. Результаты же текущей работы его ведомства, связанные с вылавливанием в мутных водах мировой финансовой системы примитивно-шаблонных транзакций отечественных мошенников, взяточников и коррумпированных казнокрадов, считались чем-то повседневным и не сильно впечатляли. Таким образом Фуртумов, не видя впереди никаких иных резонансных тем, кроме темы царских сокровищ, решил пойти ва-банк и полностью сосредоточиться на розыске тех двоих, которые могли знать правду и держать в руках ключи. Используя личные связи, подкрепляемые увесистыми премиальными конвертами, Геннадий Геннадьевич сумел через пригретых операторов мобильной связи очертить круг соотечественников, телефоны которых в предполагаемое время находились в роуминге в Женеве и её окрестностях. Все “попавшиеся” были разбиты по группам приоритетности, с каждой из которых начали предметно работать соответствующие специалисты. Получил Фуртумов и записи видеорегистраторов аэропортов, отправлявших в начале июня рейсы в альпийскую республику, после чего его эксперты, используя наиболее совершенные компьютерные программы по распознаванию лиц, приступили к поиску “сладкой парочки”. Однако добыть значимых результатов по-прежнему не удавалось. Продолжалась своим чередом и работа с архивами, хотя министр изрядно к ней охладел. Тем не менее первый по-настоящему значимый и обнадёживающий сигнал пришёл именно от историков: в фондах госархива были найдены свидетельства, подтверждающие, что после заключения Марии Спиридоновой и Христиана Раковского в Орловский централ Сталин несколько раз предпринимал острожные попытки их “разговорить”, и теперь требовалось разыскать тщательно засекреченные стенографические отчёты соответствующих бесед. Фуртумов немедленно дал команду усилить архивные поиски – и вскоре получил ещё одно свидетельство из архива НКВД. Из поднятых бумаг следовало, что в начале сентября 1941 года в Орёл для общения с Раковским был командирован некто Александр Рейхан. О важности этой птицы говорил тот факт, что информация о Рейхане была объединена в особое дело, в целях секретности разделённое на несколько независимых папок. Однако опытные архивисты сумели эти папки разыскать и соединить. Из обнаруженных документов следовало, что после взятия немцами Орла Рейхан исчез, однако точно не погиб, поскольку 4 ноября 1941 года столичное НКВД зафиксировало телефонный звонок, который он невероятным образом сумел сделать из оккупированного гитлеровцами Ржева в коммунальную квартиру в Кисловском переулке. Следующее сообщение датировалось 19 января 1942 года и в нём сообщалось, что человек, назвавший себя Рейханом, обнаружен разведгруппой 365-й стрелковой дивизии и доставлен в штаб. Имелась и копия ответной шифрорадиограммы с требованием обеспечить Рейхана всем необходимым и дожидаться самолёта для его эвакуации в тыл. Было совершенно очевидно, что человек по фамилии Рейхан после общения со Спиридоновой и Раковским имел при себе информацию исключительной важности, иначе бы за ним не посылали самолёты за линию фронта. Какого рода информацией он мог обладать, в документах НКВД не указывалось, однако у Фуртумова, знакомого с предысторией, не могло оставаться сомнений – речь шла о царских счетах и о ключах к ним. Из последующих документов можно было понять, что никакой самолёт Рейхана не забрал, и носитель тайны продолжал оставаться при штабе окружённой 365-й дивизии. В докладной на имя самого Лаврентия Берии, датированной 15 февраля, сообщалось, что “из-за бессудного расстрела комдива Щукина М.А. не может быть уверенности в безопасности находившегося при его штабе тов.Рейхана,” в связи с чем предлагалось “десантировать подкрепление для прикрытия тыловой группы 29-й армии во время осуществления прорыва…” Далее шли подшивки радиотелеграмм, отправленных в марте 1942 года в адрес штаба 39-й армии, которая продолжала удерживать значительную территорию южнее Ржева, и в чьё расположение под прикрытием присланного из Подмосковья десантно-штурмового батальона через Ерзовский лес удалось прорваться остаткам разгромленной 29-й армии, в том числе и 365-й дивизии... В депешах содержалось требование разыскать среди прорвавшихся Рейхана живым или мёртвым. Но судя по подшитым к делу ответам, эти поиски успехом не увенчались. Наконец архивисты Фуртумова обнаружили датированный апрелем 1942 года совершенно секретный приказ об отправке во вражеский тыл двух бойцов 262-й дивизии НКВД с заданием на розыск всё того же Рейхана или оставшихся от него следов. Однако никакой информации о результатах этого рейда в архивах не оказалось. Было очевидно, что чекисты назад не вернулись, и теперь если где и могли сохраняться следы и документы, способные пролить свет на результаты той загадочной миссии, так только в местных музеях да в солдатских могилах под ржевскими соснами. Будучи осведомлённым о высокой активности в местах былых боёв всевозможных “белых” и “чёрных копателей”, Фуртумов провёл совещание с вызовом в Москву представителей регионального управления внутренних дел. Местные полицейские подробно рассказали о “бизнесе на костях”, о чёрном рынке, на который попадают постоянно извлекаемые из земли военные артефакты, и о том, как им удаётся через агентуру этот чёрный рынок отчасти контролировать. Правоохранители также поведали о возникшем в последние годы особенном интересе “покупателей” из Германии к находкам, которые извлекаются в строго определённой полосе, ограниченной Мончаловским и Ерзовским лесами. Упомянули они ещё и о странном нераскрытом убийстве в лесу одного из местных мафиозо, случившемся в апреле. Фуртумов сделал для себя необходимые выводы – и сразу же откомандировал в Ржевский район двух секретных сотрудников. Им была поставлена задача изучения экспозиций и запасников местных краеведческих музеев на предмет обнаружения документов штаба 365-й дивизии и лично Рейхана, а также установления контроля за местной “мафией”, промышляющей незаконными раскопками. Таким образом работа, запущенная волей и энергией Геннадия Геннадьевича, продолжила осуществляться с неослабевающим напряжением и цепкостью ко всем деталям и обстоятельствам. Хотя, если говорить честно, после того, как поиски привели на ржевские просторы, министр определённо приуныл – ведь нужные документы вполне могли быть извлечены из земли некоторое время назад, и тогда молодая парочка, вооружённая именно ими, после посещения Швейцарии всё могла получить. Хорошо, если царские деньги попали в руки неопытных молодых персон – рано или поздно они обязательно где-нибудь с ними наследят, и тогда уж он-то точно своего шанса не упустит! Однако если юная парочка из России является лишь прикрытием опытных аферистов, в том числе – почему бы и нет?– тех же немцев, неожиданно проявивших к ржевским раскопкам необъяснимое рвение? Что тогда делать, где искать? И даже страшно подумать, если эти царские деньги однажды всплывут без его, Фуртумова, участия и контроля – это конец, конец карьере и конец всему... Геннадий Геннадьевич был уже и не рад, что ввязался в эту тягостную и малоприятную историю, которую столь искусно подсунул ему старый хитрец генерал Могилёв, гениально сыграв на его честолюбии и собственной отставке! Временами он начинал задумываться над тем, как бы тихо и незаметно всю эту затею остановить и прикрыть… Тем не менее, продолжая отдавать указания, он, помимо прочего, распорядился “пробить” московский адрес, на телефон которого в сорок первом году из оккупированного Ржева звонил Рейхан, а также адреса чекистов, которые вели шифропереписку и участвовали в розысках сгинувшего семь десятилетий назад таинственного носителя государственной тайны. * * * В середине июля, после недели ответственной и тщательной подготовки, в тверские леса отправились Алексей, Василий Петрович и Мария. Борис оставался в Москве для подстраховки и информационного обеспечения “разведгруппы”. Основная задача, которую наши герои перед собой поставили, была той же, что и в апреле сорок второго – поиск следов Александра Рейхана. Разумеется, по прошествии семидесяти лет можно было надеятся найти сохранившиеся документы только чудом – причём, скорее всего, не в ходе раскопок, а в местных музеях или на руках у частников. В случае, если предполагаемые документы были переданы, например, в московские военные музеи или в Центральный архив Министерства обороны, стоило разузнать про входы и выходы, чтобы в последующем выйти на их след в новых хранилищах. Все понимали, что вероятность успеха чрезвычайно низка, однако грандиозная важность задачи оправдывала любые трудности и лишения. Было решено, что работа под Ржевом будет продолжаться сколь угодно долго – хоть до конца лета или даже несколько лет подряд. Cложность состояла ещё и в том, что заниматься поисками гласно и открыто было нельзя: любые сколь-либо системные и масштабные поисковые работы в местах бывших боёв должны были либо санкционироваться органами власти, либо проходить под тем или иным контролем местной “мафии”. Оба варианта не годились, особенно второй – Алексей с Петровичем прекрасно помнили, как в первый же день своего невероятного воскрешения умудрились прикончить местного криминального главаря, оставив на его “Гелентвагене” отпечатки пальцев. Более того, они успели засветиться на местном рынке, ну а что самое неприятное – Алексей побывал в отделении полиции, где едва не был арестован и откуда в полном соответствии с законом жанра ему пришлось бежать. Во время подготовки экспедиции Мария высказала мысль, что ради безопасности стоило бы нанять кого-либо со стороны – благо, денег для вознаграждения охотников было хоть отбавляй,– однако от этой идеи пришлось отказаться из-за сложности и риска утечки важной информации. К тому же никакие наёмные подручные не могли опираться на невосполнимую память прежних событий и интуицию. Борису не составило труда выяснить, что затюканный неурядицами и кредиторами Виталик, с которым они повидались на вечеринке у Гановского, владеет в нужном районе небольшой агрофирмой с охотничьим хозяйством и с превеликим удовольствием готов обеспечить своим новым друзьям проживание и помощь. По широте душевной он был готов организовать всё бесплатно, и Борису стоило немалых усилий убедить Виталика принять деньги, столь необходимые в его бедственной финансовой ситуации. Для того чтобы минимизировать к себе внимание, экспедиционеры решили прибыть на место в пятницу вечером вместе с потоком дачников, туристов и местных жителей, работающих в Москве и возвращающихся на выходные домой. Для поездки и передвижения по району поисков Борис за полторы тысячи долларов приобрёл на авторынке видавшие виды, но вполне исправные “Жигули”. Для обеспечения связью он купил в переходе метро несколько заведомо краденых (pardon!) телефонов с анонимными картами, которые могли работать без регистрации несколько недель. Дорога из столицы по пятничным пробкам заняла едва ли не полдня, поэтому, добравшись поздним вечером до охотничьего домика в роскошном сосновом бору, вместо запланированного рабочего совещания решили с толком отужинать на свежем воздухе и идти спать. Утро вечера, как известно, мудренее, да и война планы покажет! Наутро за завтраком обсудили порядок действий. Петрович настоял, чтобы Алексей, побывавший в местной полиции и даже успевший заработать обвинение в убийстве, оставался на базе до выяснения всех обстоятельств и от греха подальше. Сам же он решил отправиться на тот самый рынок, на котором они объявились почти три месяца назад в такой же точно субботний базарный день. Алексей попытался настоять и на своём участии в вылазке, намереваясь изменить внешность с помощью новой причёски и накладных усов. Но Петрович его разубедил, напомнив, что труженики внутренних дел всегда отличались феноменальной памятью на лица и особенно на глаза, так что рисковать – себе дороже. Тем более что эффектный апрельский побег Алексея для многих местных служивых должен был стать чёрным днём, и потому любое сомнение или подозрение на встречу со своим обидчиком они будет трактовать решительно не в его пользу. Петрович укатил в городок на велосипеде, и Алексею с Марией ничего не оставалось, как изучать окрестности охотбазы и строить планы на ближайшие дни. Прогулка по окрестностям принесла двойственные впечатления. Тепло и свежесть солнечного утра, сочная листва и густой запах трав, восходящий с полей вместе с остатками тумана и растекающийся по веками обжитой и исхоженной земле, в представлении Алексея совершенно не сочетались с её безлюдностью и запущенностью. Упругий и звонкий воздух, доносивший до ушей самые отдалённые звуки, не сообщал ничего, чтобы могло выдать хоть какую-то жизнь среди серо-тёмных развалин разбросанных в отдалении деревень – ни выкрика, ни скрипа колодца, ни собачьего лая. За пятнадцать или двадцать минут по дороге проехали лишь две машины, да на отдалённом берегу речушки образовалась крошечная группа не то рыбаков, не то прикативших на пикник горожан. Перемещаясь доселе по Москве или по многолюдным пригородам, Алексей подобного запустения ещё не видел и не предполагал, что эти благодатные и густонаселённые прежде места окажутся столь обезлюдившими. Он высказал мысль, что запустение должно быть, вероятно, связано с последствиями происходивших на этих самых полях ожесточённейших сражений,– но Мария сразу же его переубедила, ответив, что деревни начали вымирать значительно позже, с начала семидесятых. “Однокомнатный барак на городской окраине, в котором есть горячая вода и тёплый туалет, для людей оказался в разы предпочтительней всего этого простора и красоты!”— объяснила она. И потом, сославшись на мнение брата, добавила, что путь социального развития человека в сегодняшней России прост и прям: старики доживают свой век в деревнях, дети перебираются в областные города, пусть даже и в бараки, внуки – внуки уже штурмуют Москву, ну а правнуки, получая относительно сносное образование и разучивая языки, мечтают навсегда Россию покинуть. — Тогда выходит, что у нас нет будущего?— спросил Алексей, помрачнев. — Да, выходит, что нет. Хотя полным ходом идёт замещение вымирающих русских переселенцами с Востока. Приедет такой вот из Средней Азии, помашет два месяца метлой в Москве – и у него уже есть на руках деньги, чтобы купить здесь за гроши развалюху, которая по документами считается вполне законным жильём, после чего прописаться в ней и со временем сделаться новым гражданином России... — Ну а потом? Что будет с ним потом? Его дети, наверное, тоже захотят жить в областном городке, внуки устремятся в Москву, а правнуки – за кордон. Неужели это так? — Так, именно так... — Да... но ведь это же глупо и нелогично! Иметь такую роскошную землю – и стремиться туда, где нет земли, нет чистого воздуха, где тебя делают ничтожным, но при этом самодовольным винтиком!.. Если это всё так, то люди, наверное, сошли с ума. — Разумеется. Однако для большинства сумасшедшими являемся именно мы с тобой, поскольку хотим этот порядок хоть в чём-то изменить. — Всё равно не понимаю... Страшно представить, каким количеством крови полита эта земля, вот именно эта самая земля, что сейчас у нас под ногами! Мне даже страшно заглядываться на траву и цветы, потому что я вижу, как они прорастают из человеческого праха, рассыпанного здесь повсеместно... А сколько боли и отчаянья вместило в себя это пространство, каждая его пядь, каждый объём воздуха, окружающий нас! И выходит – всё напрасно? Всё зря? — Выходит, что да,— снова согласилась Мария, остановившись и силою надломив подвернувшуюся под руку ветку. Алексей предпочёл не отвечать. Он выбрал на пригорке место посуше, сел на землю и закурил. — Я всё-таки думаю,— спустя некоторое время продолжил он,— что я был прав, когда однажды говорил, что все наши беды происходят оттого, что мы не верим в свои силы и живём по программе, придуманной за нас. Имея такую землю и всё необходимое для жизни самостоятельной и прекрасной, мы веками пребываем в зависимости от посторонних и преклоняемся перед их жалкими фетишами. Но самое парадоксальное состоит в том, что то дело, которым мы занимаемся сейчас – оно нисколько не сокращает этой роковой зависимости! Если, в конце концов, мы добудем эти царские векселя и сможем с их помощью развернуть мировые банки в сторону нашей страны – мы лишь усилим эту нашу зависимость и несамостоятельность. Немного облегчим путь для тех, кто собирается отсюда бежать. — Ты предлагаешь остановить поиски?— донеслось из-за спину. — Нет,— ответил Алексей не оборачиваясь и выдыхая горький дым.— Коль скоро это наша работа и наш долг, то мы должны идти до конца. Сделаем дело – потом разберёмся. — А вот что бы ты сделал, когда добьёшься победы? — Не когда, а если,— поправил Марию Алексей.— Если добьюсь – то, прежде всего, устрою так, чтобы ты могла выступать на сцене без обязательств и унижений. Затем – затем пускай Петрович доводит до ума свою помидорную ферму. Что же для себя предпринять – не знаю. Наверное, чтобы заниматься наукой и прочим творчеством, мне придётся купить себе документы: дипломы, разные справки – но сейчас же всё продаётся! Ну а с остальным – остальное отдадим народу и государству. Придумаем, как лучше это сделать, и отдадим. Без остатка, всё! Пусть, если захотят, строят здесь новую страну. А если строить не в состоянии – то пусть на эти деньги сваливают отсюда и переселяют за границу всю Россию целиком, пусть! Денег будет много, на всех хватит! И тогда наша старая страна, эта наша прекрасная прежняя Россия, останется памятником всему тому, что здесь когда-то было и прошло навсегда. Память ведь тоже чего-то стоит! И пусть эта земля пребывает, как сегодня, чистой и неосквернённой как можно дольше. До тех пор, пока сюда не придут другие люди и не оживят её. — И тебе не жалко? — Нет. Ведь если всё, о чём мы говорили, всё – именно так, то и не должно быть жалко! Жалко тех, кто сложил здесь голову, и особо жаль конкретно того, кто погиб здесь вместо меня... Но память лучше не трогать, чем осквернять... А вообще-то, Маш, у меня сейчас такое ощущение, что мы, приехав в эти места, занимаемся здесь ничем иным, как прекращением истории. У меня железное предчувствие, что документы Рейхана мы обязательно найдем. А раз так – то раскроем, наконец, всю эту с потрохами тысячелетнюю тайну, из-за которой мы до сих пор самих себя не понимаем! — Но ведь тогда может начаться и новая история?— лукаво усмехнулась Мария. — Если ты, Маш, видишь во главе этой истории человека типа меня, то ты точно ошибаешься. Наполеона или Ленина из меня не выйдет, да и вообще кто я такой для публичной деятельности – с липовыми документами и инфернальным прошлым? Других Наполеонов я также вокруг не замечаю. Ну а раз так, если не предвидится предводителя, способного сообщить истории новой поворот, то и не будет истории вообще. — Круто ты... Но тогда действительно нужно все поиски остановить и не рисковать. Тем более если история по любому завершится без нас? — Но если так рассуждать, то и жить не надо,— угрюмо ответил Алексей.— Хотя мы ведём спор ни о чём! Наша персональная история пока не завершилась, и нам не дано знать, когда это произойдёт. Лично меня пятнадцать миллиардов счастливым не делают. Поэтосу остановиться и жить тем, чего мы уже достигли, было бы верхом мещанства. — Значит, конец придёт не скоро,— произнесла в ответ Мария. — Как в “Житии” протопопа!— улыбнулся Алексей.— Опальный Аввакум оставил замечательную запись по дороге в сибирскую ссылку – их гнали по замёрзшей реке, сквозь торосы, и его попадья, не выдержав, взмолилась: “Долго ли, отче, муку сию терпеть?” А он ей в ответ: “До самыя смерти!” И тут же слышит согласный вздох: “Добро, Петрович, ино ещё побредём”. Так же вот и мы – ино ещё побредём! Надо бы не забыть эту историю Петровичу рассказать! — Между прочим, прекрасные и очень сильные слова! Хотя сейчас и невозможно представить, чего ради стоило так убиваться. — Согласен, нам не понять. Однако для Аввакума не было дела более важного, чем то, что он тогда творил. У каждого человека в жизни подобное дело должно существовать. Взять хотя бы тебя, Маш: в твоём распоряжении сегодня, считай, уже всё есть – любые деньги, возможности... Запросто сделаем так, чтобы ты пела на любой сцене мира. Можно собраться и немедленно отсюда уехать. Тем не менее ты остаёшься. Ради чего? Мария замерла – и помолчав, произнесла решительно и отчасти надменно: — Может я и дура, но я бы хотела, чтобы в моей стране у меня было больше слушателей. Чтобы не кайфовало быдло под мерзкий шансон!.. И ещё – чтобы не разгуливали по этим прекрасным зелёным полям отморозки, что заявились к нам в прошлый раз, и Петровичу пришлось прогонять их с автоматом! Ведь это порочный круг, Алексей – они ведут себя так непотребно потому, что им приятно знать, что мы их боимся. А на самом деле – они ненавидят и боятся прежде всего себя: таких ничтожных, затюканных, обречённых и оттого готовых мстить всему миру! Вот я бы и хотела сделать наших людей немного получше... А ты как думаешь? — Я считаю, что ты полностью права. Серьёзно. Когда в средневековой Германии обанкротились схоластика с алхимией, а современная индустрия ещё не родилась, люди придумали спасаться поэзией и музыкой. Поэтому те деньги, которые мы найдём и сможем обрушить на страну, было бы здорово употребить на пользу хотя бы одной культуры. И тогда, может быть, конец истории немного отодвинулся бы. — Чтобы дать доиграть все симфонии Гайдна!— рассмеялась Мария. — Безусловно. Но Гайдн слишком прост. Тогда уж лучше Брукнера! — Молодец, Лёшка! Ино ещё побредём, так? — Только так! Продолжив прогулку, они возвратились на базу после обеда, и почти сразу услышали у крыльца велосипедный скрип и шаги вернувшегося Петровича. Петрович доложил, что рекогносцировка прошла результативно: сезон фронтовых раскопок в разгаре, из-за неких “немцев”, слухи о которых множились ещё весной, на местном рынке “копанины” царит оживление и повышенный спрос, заправляет всеми этими делами, разумеется, “мафия”, а у немногочисленных легальных поисковиков, которые считаются чем-то вроде прежнего комсомола, на днях в лесу порезали палатки. Музея краеведческого в городке нет, ближайшие – в Ржеве, Нелидово и Твери, однако крайне маловероятно, что там могут сохраниться документы невоенного характера. Правда, имеются местные так называемые “жучки”, скупающие малоценные “небоевые” находки, в том числе и документы, для последующей перепродажи коллекционерам. Таким образом, заключил Петрович, правильнее всего – выходить непосредственно на “жучков”. Для этого нужен проводник, и не может быть проводника лучше, чем одноногий инвалид Ершов, герой войны в Афганистане и местный юродивый. Алексей сразу же вспомнил колоритного баяниста с рынка, который помог бежать из полицейского участка, и немедленно поинтересовался, как возможно с ним повидаться. — Пока никак,— ответил Петрович, насупившись.— За ту нашу историю получили по мозгам все без исключения местные начальники. Но поскольку поймать нас не вышло, то Ершова схватили как пособника. Должен же кто-то был понести наказание! — Как это мерзко!— не удержалась Мария. — И что же затем произошло?— мрачным голосом спросил Алексей. — А произошло то, что Ершова взяли не с поличным, а с чужих слов, поэтому уголовной статьи пришить ему не удалось. Но они всё равно с ним поквитались, объявив сумасшедшим. — То есть как сумасшедшим? Для этого же должен состояться суд, а что за суд, если дело развалилось? — У нас можно и без суда. Мне поведали на рынке, что на концерт, который ветеран закатил сразу же после своего освобождения из следственного изолятора, вызвали врачей, и те упекли его за буйство. — И где же он теперь? — Известно где! В местной дурке. И нам предстоит его оттуда изъять! Отныне все усилия были употреблены на разработку операции по освобождению ветерана. Алексей с Петровичем, выехав на машине, быстро разыскали психлечебницу на глухой окраине наполовину вымершего посёлка и затем, стараясь не привлекать внимания, осмотрели и изучили все окрестности и дороги. Печальное заведение размещалось в покосившемся двухэтажном деревянном бараке жалкого вида, однако было окружено забором с колючей проволокой и имело, по-видимому, неплохую сигнализацию. Вечер посвятили обсуждению плана вызволения. Сразу пришлось отмести варианты вооружённого налёта или похищения Ершова путём обмана медперсонала, поскольку любое полицейское преследование, спровоцированное срабатыванием сигнализации или нажатием тревожной кнопки, было чревато непоправимыми последствиями. Мария предложила было вызвать ложную тревогу, сообщив по одному из незарегистрированных телефонов о пожаре или бомбе – пациентов бы тогда вывели на улицу, откуда Ершова можно было незаметно увести,– однако сама же этот план и отозвала, засмущавшись и пожалев несчастных больных. Петрович начал было предлагать чрезвычайно сложный проект организации ложной межбольничной перевозки, для чего требовалось где-нибудь заполучить карету “Скорой помощи” или разукрасить “жигуль” под санитарный фургон,– однако вскоре махнул рукой и оставил эту затею. Зато Алексей, в достаточной степени освоившийся в новой жизненной реальности, предложил план циничный и простой: представиться родственниками и забрать ветерана за взятку – например, для свидания с престарелой тётушкой или на свадьбу племянницы. План был принят, и на следующий день – благо это было воскресенье, когда пациентам дурки были разрешены свидания,– Петрович навестил незадачливого сидельца и во время короткой прогулки обо всём с ним договорился. Попутно незаметно передав ему мобильный телефон, настроенный на почти бесшумный звонок. В это же время Мария, прикинувшись безутешной племянницей ветерана, сумела выяснить, кто из докторов дежурит в ночную смену, и попыталась завязать знакомство. Однако равнодушная и всех подряд презирающая худосочная старая врачиха категорически не шла на контакт и даже отказалась от пятитысячного вознаграждения. Было ясно, что смысла повышать ставки больше нет, самая глухая и бестолковая для казённых учреждений ночь с воскресенья на понедельник неумолимо приближалась, и план вызволения Ершова, с которым было лучше не тянуть, находился под угрозой срыва. “Ночью врачиха закроется в ординаторской и напьётся до беспамятства”,— высказал своё мнение Петрович. Если это так, то единственной помехой становился престарелый охранник, дежурящий на входе. Коль удастся охранника отвлечь, то путь ветерана к свободе будет открыт. К новой операции пришлось готовиться на ходу. Ещё накануне в субботу наши друзья освоились на охотбазовской конюшне, предполагая во время своих поисков перемещаться по лесистому бездорожью не за рулём, а верхом. Теперь же кавалерийский рейд на дурку становился спасительной альтернативой поездке на машине – перекрытым по тревоге шоссе далеко не укатишь, а верхом по буеракам можно легко уйти от любой современной погони. Топографический план местности Петрович помнил наизусть с сорок второго года, а проблему с транспортировкой в седле безного пассажира взялся решить Алексей. Как выяснилось, ещё в тридцать пятом он получил разряд в конном клубе общества “Динамо”. До дурки от охотбазы было километров семь. Выдвинулись в сумерках, чтобы прибыть на место, когда достаточно стемнеет. Благополучно преодолев дистанцию к назначенному часу, Петрович и Мария спешились и скрытно стали у густых зарослей в выбранной для наблюдения точке. Алексей же, осмотревшись с дальнего края раскинувшегося от дороги некошеного поля, решительно тронул поводья, пересёк поле резвой рысью – и лишь в самый последний момент, уже перед воротами лечебницы, перейдя на шаг, возник перед изумлённым привратником волнующим и завораживающим видением. Алексей имел намерение мирно, словно заблудившийся в нестрашной июльской ночи верховой турист, о чём-нибудь спросить у сторожа, и лишь затем принимать решение, как поступать. Планировалось отвлечь старика на разговор, чтобы тем временем Петрович мог сообщить ветерану о начале побега, и уже только затем, поставив служивого перед свершившимся фактом, отобрать ключи и освобождать Ершова. Самым крайним вариантом было зажать дедуле рот и силою отворить решётку-дверь. Однако произошло нечто непредвиденное. Завидев всадника на огромном серо-соловом коне, надвигающегося в ореоле восходящего лунного диска, охранник, едва успев сделать шаг за калитку, лишился дара речи и спустя мгновение рухнул на землю без чувств. Алексей спешился и попытался привести его в сознание. Тем временем со стороны приоткрытой двери подъезда раздался тихий стук – это спустившийся из своей палаты Ершов подавал знак, что находится вблизи решётки. Продолжая трясти охранника за щуплые старческие плечи, Алексей даже не заметил, как возникший рядом Петрович деловито извлёк из кармана его камуфлированной униформы увесистый ключ, с помощью которого отпёрли замок и вывели ветерана на волю. Дверь сразу же затворили, а ключ вернули. Работу по оживлению охранника, который оказался в немалом подпитии, Алексей передоверил подоспевшей Марии, а сам помог инвалиду вскарабкаться в седло и закрепить тяжёлый костыль. Вскоре дед пришёл в сознание. Мария шёпотом успокоила его, напоила водой из фляги и засунула за воротник тельняшки двадцать или даже тридцать тысяч рублей. Сторож поднялся, фыркнул, и не издав более ни единого звука, заковылял к своей каптёрке. Спустя минуту ни стук двенадцати копыт, ни треск сминаемых веток более не нарушали печального и сонного покоя, вновь сомкнувшегося над мрачной крышей, под которой продолжали тихо догорать чьи-то потерпевшие крушение жизни. И только неверный лунный свет, от которого холодным белым огнём разгорались зловещие остроконечные секиры колючей проволоки, мотками наброшенной поверх забора, продолжал напоминать об иллюзорности и недолговечности этой тишины. * * * Вызволенный из неволи ветеран Ершов оказался в высшей степени ценным помощником и просто отличным компаньоном. Ему было известно абсолютно всё, что делается в районе, а если что известно не было, то он всегда мог разузнать по одному ему ведомым каналам. Благодаря Ершову Алексей с Петровичем сумели побывать у нескольких авторитетных местных коллекционеров, своими глазами видели, как энтузиасты вытаскивают из болота лёгкий танк, а также изучили “криминальные новости”. Последние были не весьма утешительными: хотя апрельского беглеца, назвавшегося Алексеем Гурилёвым, полицейские не решились объявлять в официальный розыск, во всех отделениях на него имелись неформальные ориентировки, а оскорблённые стражи закона почитали за честь и долг изловить дерзкого обидчика. Требовалось действовать максимально осторожно. К счастью, охотбаза Виталика являлась неприкосновенным островком, куда посторонние не заходили. Как-то за ужином, который подавали в эффектной dining-избе, срубленной из светящихся янтарным золотом отполированных брёвен, с обилием дорогих украшений, бронзы, многочисленными чучелами, медвежьими шкурами и свисающими вниз рогами, Алексей поинтересовался: каким образом такой восхитительный уголок удаётся сохранять в неприкосновенности посреди окружающей разрухи и, мягко выражаясь, всеобщего правового нигилизма? Ветеран Ершов ничтоже сумняшеся объяснил, что “это место отмазано и закрышёвано” прежними хозяевами-бандитами, так что теперь, кто бы им ни владел, гости могут чувствовать себя здесь в полной безопасности. Было немного грустно свыкаться с мыслью, что немногочисленные островки порядка и покоя в стране требуют столь своеобразной протекции. Но, с другой стороны, эта охотбаза, словно средневековый феод, служила для всех удобным кровом и надёжной защитой. К самому Ершову у правоохранительных органов официальных претензий вроде бы не имелось – подумаешь, сбежал человек из психушки, пусть врачи следят и лучше кормят!– однако и ему приходилось соблюдать конспирацию. После того как в один из дней Петрович заподозрил за машиной слежку, и Алексею стоило немалых сил от неё уйти, автомобильные выезды пришлось резко ограничить, госномер – сменить, а саму машину – залепить густым слоем грязи, несколько раз прогнав через большую жирную лужу. Поэтому очень скоро верховые поездки превратились из варианта красиво отдохнуть в основной способ перемещения. Алексей с Петровичем поодиночке, вместе или в компании с Марией объездили практически все те места, где им полагалось работать в апреле сорок второго. Со временем ездить верхом освоился и Ершов – несмотря на отсутствие ноги ниже колена, он прекрасно держался в седле и иногда выкидывал с лошадью такие кренделя, что у Марии, привыкшей к аристократическим пассажам и пиаффе, волосы вставали дыбом. А когда ветерану заказали и оплатили изготовление сказочного заграничного протеза, тот ещё больше поверил в свои силы, расцвёл и отныне стремился исключить в своём поведении любую мысль об ущербности. Следует отметить, что доверительность отношений, установившихся с Ершовым, была связана ещё и с тем, что ветеран совершенно спокойно признавал в Петровиче и Алексее выходцев из далёкого фронтового прошлого и даже не интересовался, как такое у них удалось. Получалось, что столь поразившая в апреле невозмутимость, с которой он выслушивал в кафе сделанное Петровичем сумбурное представление, не была результатом умопомрачения или влияния алкоголя. Алексей, всегда противившийся мистике, сделал для себя неожиданное открытие: десять-пятнадцать тысяч обывателей, ныне живущих на клочке земли, где закончили свой путь под миллион душ, не могут не иметь сродства с прошлым и не испытывать его повседневного влияния. И каждый день, пока он находился здесь, убеждал его в этом всё больше. Так, повариха рассказывала, что к ней и к ещё одной её подруге достаточно часто по ночам заявляется немецкий солдат с закопчённым лицом и наполненной до краёв кружкой, которую он держит в полусогнутой руке; он просит напоить его и отказывается уходить, доколе эту просьбу не удовлетворят,– однако как только ему кивают на его на наполненную до края кружку, немец вливает её содержимое себе в глотку и тотчас же вспыхивает, словно факел. А егерь поведал словно о чём-то будничном и очевидном, что если задремать в засидке, то можно увидеть двух красноармейцев: один в наушниках, другой – с расстёгнутой полевой сумкой, оба медленно идут навстречу и просят, чтобы им “дали связь”. И что если указать им в сторону Седнёво, где когда-то находился штаб,– то они кивком головы выкажут благодарность и бесшумно удалятся в указанном направлении... Благодаря знакомствам и всезнанию Ершова нашим искателям удалось не только побывать на многочисленных тайных и полутайных раскопках, но и в местах, где хранились поднятые из-под земли предметы войны. Один раз их даже завели в сарай, где молчаливые цверги с закрытыми лицами чистили и приводили в рабочее состояние огнестрельное оружие,– хотя подобного рода предметы интересовали Алексея менее всего. Нужны были документы и личные вещи, причём не только военного, но и гражданского происхождения. Об интересе, который с прошлого сезона к ржевским раскопкам выказывают некие покупатели из Германии, здесь талдычили практически все. Несколько раз нашим друзьям удавалось инкогнито повстречаться с теми из местных, кого здесь называли “купцами”, представляющими иностранных заказчиков. Удалось выведать, что иностранцев прежде всего интересуют сохранившиеся документы – блокноты, дневники, уцелевшая штабная переписка и тому подобные вещи, причём отчего-то находимые на участках, где стояли советские части. Временами Петровичу удавалось даже проникать в схроны, где копатели держали приготовленное для демонстрации “барахлишко”, и выдавая себя за одного из “купцов”, внимательно его пересматривать. Зримое появление конкурентов в другой раз не вызвало бы столь острой обеспокоенности, однако в голове у Алексея необъяснимая активность иностранных покупателей “копанины” сразу же соединилась с чередой странных и труднообъяснимых событий, приключившихся в Австрии. Паннонский луг, Каплицкий, демоническая рыжая Эмма, желавшая выведать пароль,– всё это могло быть не случайным недоразумением или желанием мошенников поживиться за счёт “богатеньких русских”, а частью некого более масштабного плана. Но в таком случае цель этого плана должна быть той же, что и у них – поиск доступа к счёту, где хранятся оставленные русским императором закладные всемирного богатства! Да, так, скорее всего, и есть. Тогда в ту же канву ложится и неожиданное преследование в Хорватии, от которого они едва ушли, и несколько неприятных моментов, подмеченных Алексеем на московских улицах после возвращения из-за границы, которые запросто могли означать чьё-то негласное наблюдение за ним. Совпадений и подозрений становилось слишком много, поэтому нужно было спешить, усиливать поиски или, наоборот, чтобы не случилось непоправимого, уносить отсюда ноги. Положение осложнялось тем, что никакой защиты, кроме госпожи удачи, у Алексея с Петровичем не имелось: наполовину фальшивые паспорта, незакрытое розыскное дело и, конечно же, отсутствие вменяемой биографии напрочь исключали любую помощь со стороны государства, в интересах которого они вели работу! При этом самым скверным было даже не ревностное желание местных полицейских Алексея изловить, а отсутствие биографии. Ведь человек без паспорта, как известно, защищён хотя бы законами гуманизма, а вот человек без биографии – кто он?– разговаривающее ничто, оживший призрак, тень теней? Если в руках нет бумажки, которая в понятной форме подтверждала бы прошлое, то и будущего, каким бы реальным и ярким оно ни рисовалось, никто и ни за что не признает! Банкир Шолле, признавший довоенный паспорт Алексея, да ближайшие друзья – счастливое исключение; но даже если таких, как они, наберётся под хорошую команду единомышленников, то всё равно для общества он по-прежнему будет оставаться вне закона и разумения. Ибо их с Петровичем можно не просто безнаказанно убить, но и стереть о них всякую память, поскольку нельзя помнить того, чего не существовало… Будущее для человека заведомо более значимо, чем прошлое, однако прошлое всегда оказывается сильней, ибо оно уже проходило под солнцем и, стало быть, в полной мере реально, в то время как будущее – нет. Наверное, в этом-то и заключаются основное противоречие мироздания и главная загадка бытия. Во всяком случае – загадка их с Петровичем бытия нынешнего, столь эксцентричного и невероятного, чтобы в него можно было поверить. Постоянно думая обо всём этом, Алексей разрывался между страстным желанием денно и нощно наращивать усилия по поиску злополучных бумаг и необходимостью проявлять крайнюю осторожность. Чувство опасности, словно тяжёлая ноша, стало не на шутку тормозить и временами останавливать работу. Приходилось снова и снова изображать из себя туристов или рыбаков, без прежнего удовольствия жарить опостылевшие шашлыки и даже распевать песни заодно с хмельной компанией, прикатившей на охотбазу в выходные. — Шлам!.. Один только шлам!— в сердцах выговаривал Петрович, когда осмотр новой порции вселявших надежду артефактов завершался очередной неудачей. Иногда руки опускались, и сознание наполняла мысль, что шансы найти архив Рейхана спустя семьдесят лет, за которые в эту землю вошёл и просочился сквозь все её трещины и поры столп дождевой воды и талого снега высотою за пятьдесят метров, не просто близки к нулю, но нулю и равны. На одной чаше весов лежала призрачная надежда добиться успеха, на другой – усиливающаяся с каждым днём опасность, помноженная на риск лишиться всего, что удалось достичь. Если бы на добытые пятнадцать миллиардов – как ещё в первый день поисков предложила Мария – выстроить по всей России тысячи концертных залов и сотни консерваторий, то жизнь бы уже считалась прожитой не впустую, и тогда наплевать, что кто-то может не захотеть признавать её сущность и данность... Можно потратить доллары на школы, больницы, на помощь сиротам – всё лучше, чем ложиться спать и просыпаться с мыслью о провале, аресте или о том, что доступ к добытому попадёт в руки проходимцев, коррупционеров и гангстеров. Хотя и вполне понятно, что долго пользоваться им по своему усмотрению они не смогут, поскольку жулики более высокого класса вроде Каплицкого быстро увлекут их в свой оборот и заставят играть по собственным правилам – так что и тут надо спешить, спешить... Алексей чувствовал, что подобные же мысли бродят и в умах его друзей, поэтому отправляясь каждый день в леса, по схронам и скупкам все они, пусть и не желая того показать, ждут, что он однажды возьмёт – и отдаст наконец спасительную команду “Стоп!” А он, словно бездушный автомат, этот неведающий жалости лейтенант госбезопасности, не думая ни о последствиях, ни об альтернативах, только и знает, что гонит и гонит себя и остальных на скорую и верную погибель… Однако очередной день поисков вместе с усталостью и разочарованиями приносил и новые надежды, следуя которым Алексей придерживал и всякий раз откладывал на потом решение сворачиваться и уезжать. Скорее всего, подобное решение виделось ему даже не позорным отступлением и дезертирством, а обрушением и гибелью всего того фантастического будущего, которое он уже успел возвести в своих мыслях и мечтах. А коли так, то добровольный выход из боя означал бы согласие на самоубийство. Ещё одной нехорошей особенностью их работы, которая практически без перерывов шла уже три недели, являлась невозможность увидеть хоть какие-нибудь признаки, что поиски идут в верном направлении. Необходимый результат мог либо прийти, либо не прийти, промежуточные состояния исключались. В подобных условиях продолжать верить в успех становилось сродни духовному подвигу, на который, как известно, в обыденной жизни не следует делать ставку. А тут ещё начали поступать новости просто-таки пугающие. От Ершова пришла весть, что в районе уже несколько недель негласно трудятся какие-то два “москвича” – официально приехавшие по линии Министерства культуры, однако больше похожие на людей из органов. Было известно, что они перевстречались со всем полицейским начальством, с бандитами, музейщиками и даже с городскими сумасшедшими, и ветерану стоило немалых трудов, чтобы увернуться от их навязчивого внимания. Второе скверное известие, на этот раз из Москвы, привёз на выходных Борис: ужиная дома один, он обратил внимание, что репродукция картины Репина “Бурлаки на Волге”, которой в своё время наспех прикрыли развороченную нишу от вскрытого Алексеем тайника, висит на стене немного перекошенной. Возникло подозрение, что в квартире кто-то незаметно побывал. Приглашённый Борисом частный детектив подтвердил эти сомнения, обнаружив с помощью прибора “локализованные излучения”, но не сумев, правда, найти сами “жучки”. Алексей посоветовал Борису немедленно переселиться к кому-нибудь из друзей, однако тот, всё взвесив, решил продолжать ночевать дома и изображать привычный образ жизни, так как иначе рисковал оказаться в “крутой разработке”. Становилось очевидным, что вести молчаливое пока что противостояние им приходится не с бандитами или иностранцами, а с собственным государством. А с государством, как известно, шутки плохи. Нетрудно представить, в сколь тяжёлой обстановке началась для нашей экспедиции первая августовская неделя. Тревога, подавленность, близость к отчаянью – все эти слова лишь отчасти способны передать смятенное состояние их духа. Ночи стали заметно длиннее и темней, а обильная утренняя роса напоминала о скоротечности лета, которое, стартовав с беспримерных ожиданий, медленно скатывалось к рутине, лишающей надежд. Несмотря на внешнюю бодрость, силы таяли на глазах. И вот в один из этих невесёлых вечеров, словно яркая вспышка, блеснул в руке у Петровича полиэтиленовый пакет, внутри которого угадывался ржаво-зелёный тубус от немецкого противогаза. Не обращая внимание на осыпающуюся на скатерть сухую грязь и налипшие кусочки хвои, Петрович с усилием отогнул притёртую крышку и аккуратно извлёк изнутри свёрнутую общую тетрадь в ветхом миткалевом переплёте. Медленным движением он протянул тетрадь Алексею: — Проверяй. Только бери осторожно, рассыпается... Отогнув задубевший лист обложки, Алексей сразу же понял, что в руках у него – едва ли не тот самый документ, который они искали. Первыми словами, которые он прочёл, являлся кусок фразы “..из бухгалтерии Н.К.Ф.”, а далее следовал некий денежный расчёт. Вчитавшись внимательнее, он уяснил, что первая страница содержит запись командировочных, полученных в бухгалтерии Наркомфина “в день 12/IХ-41”, и предназначены эти командировочные в сумме 3526 рублей 13 копеек были для поездки не куда-нибудь, а в город Орёл, “в Облуправление НКВД”. — Ты думаешь – оно?— осторожно спросил Алексей, всё ещё не веря в успех. — Я помню, что гражданин, которого мы ищем уже семьдесят первый год, был командирован Наркомфином в Орёл, и именно в Орле коротал в тюрьме свои последние дни несчастный Раковский. Для чего-нибудь другого – слишком много совпадений. Петрович поведал, что неутомимый и вездесущий ветеран нашёл выход на одну здешнюю “буржуйку”, в гараже у которой хранились предметы, украденные в прошлом году из областного музея и до сих пор не распроданные. Алексей тоже был наслышан об этой нашумевшей истории, однако даже не допускал, что музейные экспонаты могут выставляться в воровских схронах. Хотя если разобраться, то сараи “чёрных копателей” вряд ли чем будут лучше – все крадут, только по-разному! Большая часть ночи прошла без сна: Алексей страницу за страницей осторожно пролистывал тетрадь. Мария сидела рядом, и от поднимающегося вала радости боялась заговорить и даже сильнее вдохнуть; довольные же Петрович и ветеран о чём-то еле слышно беседовали в стороне. Сомнений не оставалось: на столе лежал документ, оставленный тем самым человеком, следы которого они искали. Правда, страницы были сильно повреждены и местами слиплись, отчего читать залпом было нельзя, и оттого невозможно было понять, содержится ли в них заветная информация, сообщённая Раковским, и сообщил ли высокопоставленный узник что-либо вообще. Требовалось немедленно уезжать в Москву, чтобы разделить скальпелем и просканировать все до одной страницы с целью гарантированного сохранения и расшифровки проблемных мест. Однако сразу же встал вопрос: вдруг в схроне остаются другие важные артефакты? Чтобы заполучить тубус, Петрович отдал хозяйке всю прихваченную с собой наличность и не смог забрать многое из того, на что положил глаз – полуистлевший блокнот, колоду карт, исписанную химическим карандашом, несколько красноармейских книжек, обрывок старого журнала… Требовалось во что бы то ни стало проинспектировать хранящиеся в “блатхате” вещи и выкупить с запасом всё, что могло иметь отношение к их делу. Заснув буквально на несколько часов перед рассветом, Алексей с Петровичем выехали, дабы не светиться в здешних окрестностях, в соседнее Нелидово, где через банкомат сняли сто тысяч рублей – предельную сумму наличных, которую согласилась выдать провинциальная сберкасса. Когда ближе к полудню они подкатили к большому каменному дому “буржуйки” с кованной оградой и огромным крытым двором, совершенно не вязавшимися с нищетой и запущенностью остального посёлка, Алексей хмуро посетовал, что “ради хорошего дела приходится идти на поклон к воровкам”, выкупая “украденное у народа”. Петрович с ним не согласился, сказав, что “буржуйка” – отнюдь не воровка, а бывшая заместитель администрации по финансам. И никакого налёта на музей не было – просто когда зачастили покупатели, она пошла и забрала из музея то, что сочла нужным, поскольку уверена, что без её участия музей бы давно прикрылся. “Но ведь она же в лучшем случае только администратор, а деньги на музей шли из народного бюджета!” — продолжал горячиться Алексей. Но и здесь Петрович дал понять, что пока Алексей разъезжал по заграницам, он сумел погрузиться в российскую реальность достаточно глубоко: “Весь бюджет посёлка сидел и продолжает сидеть на налогах от водочного завода, который принадлежит её мужу. Поэтому всё, что здесь имеется, она считает своим. Можно, конечно, попытаться доказать, что деньги, полученные за водку, тоже народу принадлежат, но это уведёт нас в дебри политэкономии и сутяжничество. Поэтому лучше руководствоваться старым верным принципом – грабить награбленное!” Разумеется, сказанное Петровичем являлось шуткой. Пограбить Изольду Донатовну Зозулю было делом непростым, если не сказать невозможным. Все подходу к особняку просматривались стеклянными зрачками видеокамер, перед входом на территорию периодически возникали молчаливые верзилы в камуфляжных костюмах, а на боковой улочке, неподалёку от въезда в хозяйский гараж, как бы ненароком стоял кем-то припаркованный полицейский автомобиль. Петрович сообщил цель визита, им открыли и провели в маленькую гостевую комнату, где седой человек, напоминающий лакея, предложил угоститься чаем. Он объяснил, что “на пакгаузе сейчас другие товарищи; как освободятся – вас пригласят!”, и принёс в дрожащих пластмассовых стаканчиках заваренный из пакетиков чай. “Однако!— усмехнулся в душе Алексей.— Обслуживание на высшем уровне. И пакгауз тебе, и чай, как на настоящем вокзале!” Петрович опаздывал на ещё одну встречу, которую несколько дней подряд готовил Ершов и которую, на всякий пожарный, решили не отменять. Договорившись “по готовности” созвониться, они распрощались, и Алексей остался допивать чай в одиночестве. Минут через двадцать через гостевую со стороны “пакгауза” проследовали двое, метнув исподлобья в сторону мирно отдыхающего Алексея не вполне любезные взгляды и бесшумно затворив за собой дверь. Тотчас же седой пенсионер, выполняющий функции лакея, провёл Алексея на приватный склад. В этом поистине огромном помещении, перекрытом сложной металлической фермой, помимо запасника из военного музея хранились разобранные театральные декорации, два пианино, несколько арф и не менее штук двенадцати аккордеонов. Имелись бюсты космонавтов и цветные портреты руководителей страны, урны для голосования, спортивные снаряды, снаряжение водолаза, костюм пожарного, сотни нераспакованных книжных пачек, а также загадочное устройство, которое при ближайшем рассмотрении оказалось двигателем для вертолёта. Под сводом были подвешены мотки с парковыми гирляндами, три многоместные байдарки и даже невероятного размера позолоченное паникадило. Было очевидно, что всё это богатство в своё время тоже приобреталось на налоги, полученные от розлива народной водки. Пенсионер показал Алексею нужную секцию, включил свет и ушёл, объяснив, как его вызывать, если что-то приглянётся. Алексей постарался запомнить волнующий миг, когда он наконец приступает к последнему, должно быть, этапу многодневных поисков, и с головой погрузился в изучение осколков прошлого, которые никак не могут упокоиться ни в земле, ни в музейной витрине. Между тем двое хмурых незнакомцев, с которыми Алексей только что разминулся в гостевом закутке Изольды Донатовны, оказались теми сами “москвичами из Министерства культуры”, о которых некоторое время назад предупреждал Ершов. Погрузившись в машину и вернувшись вскоре в свой офис, организованный в одном из особнячков в центре самого Ржева, “москвичи” первым же делом перекачали на большой и мощный компьютер всю видеоинформацию, которую они скрытой камерой отсняли на пакгаузе. Затем один из них отдельно выделил и увеличил несколько кадров, на которых оказалось запечатлено лицо Алексея, мирно допивающего остывший чай. Спустя несколько минут вся эта информация была перекачена в столицу, где немедленно поступила в обработку сотрудниками фуртумовского ведомства. Видеоряд с военными артефактами отправился на компьютеры экспертов-архивистов, а фото Алексея сразу же загрузили в специальную заграничную базу данных, которая занимается распознаванием лиц. Как мы знаем, по распоряжению Фуртумова в эту же самую систему в своё время были загружены сотни тысяч фотографий, сделанных в столичных аэропортах перед июньскими авиарейсами в Швейцарию. Помимо того, в компьютер загрузили и записи с камер наблюдения в подъездах уцелевших с довоенной поры домов, проживавшие в которых прямо или опосредовано упоминались в “деле Рейхана”. Если не считать адресов сопровождавших “дело Рейхана” чекистов или почти поголовно репрессированных родственников и знакомых Спиридоновой и Раковского, то интерес могли представлять адреса в Кисловском и на Малом Патриаршем. И вот, не далее как в конце минувшего дня, впервые за много недель глаза Геннадия Геннадьевича вспыхнули от улыбнувшейся ему удачи: компьютерный мозг с вероятностью в 98% принёс заключение, что лицо, сфотографированное камерой в столичном аэропорту, и лицо молодого человека, заснятого за беседой с консьержкой в бывшем наркомовском доме – одно и то же! Геннадий Геннадьевич планировал в течение наступившей пятницы предметно поработать по сделанному накануне открытию и созвать совещание для выявления личности таинственного незнакомца. Однако с утра его отвлекли другие дела, а затем он уехал с банкирами из Малайзии обедать в ресторан. Возвратившись к себе в районе четырёх часов пополудни, он обнаружил, что в приёмной его дожидается с докладом секретный порученец. В папке у порученца лежала третья карточка, на которой Алексей был сфотографирован в ржевских предместьях. Потрясённый Фуртумов хотел было прикрикнуть на порученца за то, что тот не удосужился сообщить ему эту невероятную новость по телефону,– однако вспомнив об им самим же установленном режиме наивысшей секретности, сделал всё, чтобы его лицо продолжало оставаться невозмутимым и благожелательным. Повертев в руках свежую фотографию Алексея и сопоставив её с двумя предыдущими, он демонстративно почесал за щёкой, устало вздохнул, и отодвигая папку в сторону, произнёс: — Интересное совпадение... Однако пока оно ни о чём не говорит. Потрудитесь, пожалуйста, выяснить, можем ли мы разыскать этого человека и взять под контроль. Порученец принял указание к исполнению и ушёл, а Фуртумов подумал, что можно было, конечно же, выдать более категоричный приказ задержать, арестовать и доставить. Однако воспитанный многолетним опытом, он предпочитал действовать осторожно и мягко. А уж в этом деле, за которым теперь пристально наблюдали не только “сверху”, но и “сбоку”– ибо негласного соперничества между спецведомствами никто не отменял,– нужно было проявлять осторожность в самой превосходной степени. “В любом случае,— рассуждал про себя Геннадий Геннадьевич,— мы ничего не потеряем. Если сегодня – а сегодня пятница! – молодца схватят и задержат, то за выходные, гляди, он созреет, чтобы начать говорить правду. Ну если не задержат – далеко ему не уйти. Камеры, круглосуточно читающие лица на постах ГИБДД, на вокзалах и в метро, быстро приведут его к нам. Причём, может быть,– приведут с трофеями!” На этой оптимистической ноте Фуртумов переключился на другие срочные дела, попутно не забывая о том, что вечером ему предстоит дружеский ужин с омарами-гриль в модном рублёвском заведении, где в соседнем кабинете должна будет поджидать, если помощники на накосячат, его новая тайная любовница. Порученец тоже коротал время до окончания рабочего дня, ибо спешил к семье на дачу за Ожерельем, а в багажнике его “Форда”, которому ещё предстояло продираться сквозь многочасовые пятничные пробки, киснул замаринованный с раннего утра шашлык из отменной свиной лопатки. При этом имелась возможность уйти с работы пораньше, сославшись на поездку за документами в Министерство экономики, которые, на самом деле, он забрал оттуда накануне. Чтобы расквитаться с заданием, полученным от Фуртумова, порученцу нужно было оформлять запрос на задержание, для чего требовалось заполнить несколько формуляров и собрать визы. Если делать эту работу по старинке, на неё уйдёт несколько часов, а то, гляди, и в субботу придётся мотаться за свой счёт по дачам начальства, собирая подписи... Взвесив всё это, порученец решил отправить розыскной запрос через экспериментальную систему “Электронного правительства”, призванную оптимизировать документооборот. Недолго думая, порученец вошёл в свой электронный кабинет и быстро набросал на имя руководителя областной полиции запрос на задержание “до особых указаний” обнаруженного в известном районе “ |
Похожие:
 | Редакция с учетом изменений №1, утвержденных Приказом от 07. 06. 2016 №236, размещена на Сайте Банка 08. 06. 2016, введена в действие... | | Редакция с учетом изменений №1, утвержденных Приказом от 07. 06. 2016 №236, размещена на Сайте Банка 08. 06. 2016, введена в действие... |
 | Редакция от 18. 09. 2015 г., 24. 12. 2015 г., 14. 01. 2016 г., 10. 05. 2016 г.,19. 05. 2016 г | | Редакция от 18. 09. 2015 г., 24. 12. 2015 г., 14. 01. 2016 г., 10. 05. 2016 г.,19. 05. 2016 г |
| Утвержден постановлением Администрации муниципального образования Алапаевское от 11 ноября 2014 года №1076 (с изменениями от 27 января... | | Бурятия от 27. 05. 2016 №97 «Об утверждении Антикоррупционной программы Республики Бурятия на 2016-2017 годы» приказом Минздрава... |
| Аннулирование (отзыв) сертификата ключа проверки электронной подписи Пользователя уц 13 | | Учитывая, что 30 апреля 2016 года приходится на выходной день, то с учетом положений статьи 1 Налогового кодекса Российской Федерации... |
| Внуково города Москвы от 21 июня 2016 года и решение судьи Солнцевского районного суда города Москвы от 01 сентября 2016 года по... | | С 1 июля 2016 года территория Калининградской области участвует в реализации пилотного проекта по прямым выплатам пособий и уплаты... |