Франсуа Вийон БОЛЬШОЕ ЗАВЕЩАНИЕ
Перевод Ю.Б.Корнеева
I
Лет тридцати испил сполна я Всю чашу горя и позора, Хотя себя не принимаю Ни за святого, ни за вора. В Тибо же д'Оссиньи [45], который Меня обрек на долю ту, В тюрьму упрятав из-за вздора, Я сан епископский не чту.
II
Я не вассал его, не связан С ним нерушимостью обета И заодно ему обязан - За хлеб и воду, чем все лето В темнице, солнцем не прогретой, Мне стража умерщвляла плоть. Пускай ему воздаст за это С такой же щедростью Господь!
III
А коль возникнет подозренье, Что я по злобе клеветой Его порочу поведенье, Ответ я дам весьма простой: «Он впрямь был милосерд со мной? Ну, что ж! Тогда бы я хотел, Чтоб он и телом и душой Сполна изведал мой удел».
IV
Со мною был он столь жесток, Что рассказать о том нет силы, И пусть с ним точно так же Бог Поступит здесь и за могилой. Но Церковь нас не зря учила Прощать врагам, и потому Прошу я Небо, чтоб отмстило Оно само за все ему.
V
А я, в Тибо врага любя, О нем молиться буду рад, Хоть и не в слух, а про себя, Как еретик богемский брат [46]. Читать псалмы на кой мне ляд? Во Фландрии - в Дуэ и Лилле - Молчком на память их твердят. Меня к тому же пристрастили.
VI
Бесхитростным своим моленьем Едва ль я угожу вельможе, Но и хвалебным песнопеньем Он не был бы доволен все же: В сафьяне или в грубой коже - Какой Псалтырь мы не возьмем, А стих восьмой одно и то же В псалме вещает сто восьмом.
VII
Нет, за себя - не за него Молитву возношу Творцу я Души и тела моего, Господней милости взыскуя. Восславить от души хочу я, Спасен от уз и от бесчестья, Христа и Деву Пресвятую С Людовиком Французским [47] вместе.
VIII
Дай Бог, чтоб стал счастливей он Иакова и Соломона, Хотя и так уж наделен Умом, отвагой и короной. Но раз в земное сходит лоно Всяк, кто б сей мир ни посетил, Пусть дольше он, блюститель трона, Живет, чем встарь Мафусаил.
IX
Пусть будут рождены владыке Двенадцать сыновей женой, Могучих, словно Карл Великий, И смелых, как Марцьял [48] святой; Пусть в них он вкупе со страной Оплот надежный обретет И, завершив свой путь земной, В ворота райские взойдет.
X
Но поелику ослабел И тощ, как мой кошель, я стал, Хоть разум сохранить сумел - То малое, что Бог мне дал, - Распорядиться возмечтал Я пред концом существованья Тем, чем при жизни обладал, И составляю завещанье.
XI
В году шестьдесят первом я Прощен был в Мёне королем, Чьим попеченьем жизнь моя В застенке спасена сыром. Я верен быть ему во всем Торжественно даю обет: Пока идешь земным путем, Добро позабывать не след.
XII
Познал я бедность, горе, стыд, Бездомным псом не раз бродил, От унижений и обид Утрачивал остаток сил, Но жизнь полнее изучил, Усвоил глубже, кто и что есть, Чем Аристотеля раскрыл Нам в комментарьях Аверроэс [49].
XIII
Утешил наш Спаситель встарь Тех, с кем в Еммаус [50] шел Он вместе, Вот так и мне Небесный Царь Внушал, что крест свой должен несть я И следовать дорогой чести, Но, развращен и непослушен, Я предпочел коснеть в нечестье, Как все упрямцы, слабодушен.
XIV
Да, грешен я и каюсь в том [51], Но смерть не шлет за мной Творец, Дабы я праведным путем Пошел по жизни наконец. Господь - небесный наш Отец, И, призря на мои мученья, Мне, худшей из Его овец, Дарует все же Он прощенье.
XV
«Роман о Розе» [52] - славный труд, Там в самом сказано начале, Чтоб мы, творя над ближним суд, Ошибки юных извиняли, За слабость старым не пеняли, А мне вот снисхожденья нет, И я, кого враги так гнали, Достиг лишь чудом зрелых лет.
XVI
Поверь, что я, сойдя в могилу, Тем облегчу удел живых, Ничто бы мне не воспретило Прервать теченье дней своих, Но ни юнцов, ни пожилых Не тронет грешника кончина: Чтоб горы сдвинуть с места их, Нужна весомее причина.
XVII
Встарь к Александру был в цепях Доставлен некий Диомед [53], Который на морских путях Разбойничал немало лет. Теперь пришлось ему ответ Держать пред судом царевым, Предвидя, что пощады нет И будет приговор суровым.
XVIII
Рек Александр в сердцах ему: «Злодей, как смел ты воровать?» Пират же молвил: «Не пойму, За что меня злодеем звать? За то, что в море баловать Дерзнул я с малой кучкой татей? Имей, как ты, я флот и рать, Сумел бы трон, как ты, занять я.
XIX
Но что поделаешь? Судьбою - Кто в силах победить ее? - Был обречен я на иное, Дурное, грешное житье. Прости мне воровство мое, Затем что верно говорится: «Не может честно жить голье - Голодному смешно чиниться».
XX
Царь, вняв ему, сказал: «Пират, Твоей судьбой займусь я сам. Отныне будешь ты богат». Так, в назиданье всем ворам, Тать зажил честно и сынам Достойное оставил имя, Как рассказал Валерий нам, Что был Великим прозван в Риме.
XXI
Когда бы с Александром Бог Свел и меня, чтоб в полной мере Вкусить я каплю счастья мог, Жил по-другому бы теперь я, И с правильной дороги - верю - Не довелось бы мне сойти: Из лесу гонит голод зверя, Сбивает нас нужда с пути.
XXII
Как я о юности жалею В печальной старости своей, Хоть пожил многих веселее! Как незаметно были с ней Разлучены мы бегом дней! Она, умчась развей коня И птицы в небесах быстрей, Ни с чем оставила меня.
XXIII
Она ушла, и жизнь влачу я Гол как сокол и нищ умом, Кончины горестно взыскуя С пустой душой и кошельком. Ни в близких, ни в друзьях - ни в ком Нет больше для меня опоры: Как только станешь бедняком, Все о тебе забудут скоро.
XXIV
Но, право, слишком много я Не тратил на постель и стол, Все, что ссудили мне друзья, Я, как мой жребий ни тяжел, Сполна вернуть им долгом счел И не нуждаюсь в оправданье: Я никого в расход ни ввел, А нет греха - нет покаянья.
XXV
Да, я любил - молва не лжет, Влюбляться был бы рад и впредь, Но сердце мрачно, а живот, Увы, не полон и на треть. Тому ж, кто может умереть От бесконечного пощенья, На женщин незачем смотреть: Пустое брюхо глухо к пенью.
XXVI
Когда б я, будучи юнцом, Так не беспутствовал, о Боже, Давно бы у меня был дом, А в доме пуховое ложе. Но, разум леностью стреножа, Пренебрегал ученьем я И вот скорблю, свой путь итожа, И рвется с горя грудь моя.
XXVII
Я жил, как завещал мудрец [54]: «Пока ты юн, ликуй душой», Забыв, однако, что конец Цитаты, приводимой мной, Имеет смысл совсем иной, С началом мало сообразный: «Что знаешь в юности шальной? Лишь сумасбродства да соблазны».
XXVIII
Бежит скорее, чем челнок, Влачащий нить через основу, На жизнь отпущенный мне срок, Как в книге сказано Иова [55]. И вот уж ткань почти готова, И замедляет стан свой ход. Впредь не придется ткать мне снова: Смерть всем и вся предел кладет.
XXIX
Где щеголи, с кем я кутил В расцвете юных лет своих, Кто пел, плясал, шумел, шутил, Скор на язык, на дело лих? Уже взяла могила их И охладелый прах забыт. Мир опочившим, а живых Благой Творец да сохранит!
XXX
Из тех, кто здравствует, одни В вельможи выбились большие; Живут, влача в печали дни, Лишь подаянием другие; У третьих рясы щегольские От слишком любопытных глаз Скрывают животы тугие. Свой путь у каждого из нас.
XXXI
У богатеев есть все блага - Им многое Творцом дано. Вот жизнь их и спокойно, благо Таким на жизнь роптать грешно. Но к беднякам, как я, должно Быть сострадание у Бога: С тех, брюхо чье всегда полно, Пусть Он и спрашивает строго.
XXXII
У них, что хочешь, то и жри, Пей, сколь вместишь в себя вина. Подливы, пироги, угри, Пулярки, яйца, ветчина - Чуть перемена подана, Уже с другой спешит прислуга. Нам, нищим, челядь не нужна: Мы сами потчуем друг друга.
XXXIII
Но зря задерживаюсь я На рассуждениях пустых. Я не законник, не судья, И мне ль считать грехи других, Когда я сам грешнее их? О Господи, не ставь, прошу, В вину мне праздность слов моих: Как выйдет, так я и пишу.
XXXIV
Попам оставим сей предмет - Есть в жизни вещи поважнее, Хоть в них приятного и нет: Ведь речь веду о нищете я. Она всех прочих бед страшнее - В нас ею гнев такой вливаем, Что, выход дать ему не смея, Мы ввек его не избываем.
XXXV [56]
Я, как отец и дед покойный, Ораса получивший имя, Так и не смог зажить пристойно. Людьми мы были небольшими, И над могилами простыми Моих родных, забытых ныне, - Да смилуется Бог над ними! - Гербов дворянских нет в помине.
XXXVI
На нищету пеняю я, А сердце шепчет мне в укор: «Глупец, о чем печаль твоя? Что ты считаешь за позор? Да, ты беднее чем Жак Кёр [57], Но лучше уж в рядне ходить, Чем знать, что, хоть ты и синьор, Тебе, как всем, по смерти гнить».
XXXVII
Синьор?.. И что теперь с того, Коль он от всех навек сокрыт? Прошел, и больше нет его, Как песнопевец рек Давид. Но грешник, что во мне сидит, О том не вправе рассуждать. Лишь богословам надлежит В дела подобные вникать.
XXXVIII
Рожден я не от серафима В венце из звезд, слепящем взоры. Мертв мой родитель досточтимый, И прах его истлеет скоро. А мать уже настолько хвора, Что не протянет даже год, Да я и сам, ее опора, С сей жизнью распрощусь вот-вот.
XXXIX
Я знаю: нищих и богатых, Сановников и мужиков, Скупцов и мотов тороватых, Прелатов и еретиков, Философов и дураков, Дам знатных, чей красив наряд, И жалких шлюх из кабаков - Смерть скашивает всех подряд.
XL
Умрет Парис, умрет Елена, Умрет любой, стеня от мук. Проступит смертный пот мгновенно, Дыханье перехватит вдруг, Желчь горлом хлынет - и каюк, И помощи искать не стоит: Ни сын, ни дочь, ни брат, ни друг - Никто от смерти не прикроет.
XLI
Смерть шею вспучит и живот, Тугие мышцы растревожит, Растянет жилы и сотрет Все краски, кроме белой, с кожи. А женский лик, такой пригожий, И тело свежее, как май, - Неужто с ними будет то же? Да. Входа нет до смерти в рай.
БАЛЛАДА [58] О ДАМАХ БЫЛЫХ ВЕКОВ [59]
Где Флора-римлянка [60] сейчас? Где рок, красу губящий рьяно, Архипиаду [61] скрыл от нас? Ушла Таис [62] в какие страны? Где Эхо [63], чей ответ так странно Звучал в безмолвье рощ и рек? Где эти девы без изъяна? - Где ныне прошлогодний снег?
Где Элоиза [64], с кем был раз Застигнут Абеляр нежданно, Из-за чего он и угас Скопцом-монахом слишком рано? Где королева, чья охрана В мешок зашила и навек Швырнула в Сену Буридана [65]? - Где ныне прошлогодний снег?
Где Бланш [66] - сирены сладкий глас И белая лилея стана? Где Берта [67], мать того, кто спас Французский край от басурмана? Где слава лотарингцев Жанна |