Глава 3. ПРИНЦИПЫ ПСИХОЛОГИИ И ПРОБЛЕМА МЕТОДА
Ключевые слова
Философские, общенаучные принципы и принципы психологии. Три принципа системно-генетической психологии (СГП): целостности и структурности, активности и процессуалъности, системно-генетической иерархии психологических структур. Методы психологии: основные, дополнительные и специальные. Беседа как один из основных методов. Исследовательский модуль.
3.1. Философские, общенаучные и конкретно-научные принципы психологии
3.1.1. Что такое принцип?
3.1.2. Принципы психологии
3.2. Проблема метода в психологии и ее современное решение
3.3. Классификация методов психологии
3.4. Теоретический анализ эффективности психологических методик
Резюме 3-й главы
3.1.1. Что такое принцип?
Принципы (от лат. principium — начало, основа) и методы науки конструируются в соответствии с тем или иным пониманием ее предмета. Поскольку предмет психологии человека мы определили как исследование его внутреннего мира, то и принципы и методы следует сформулировать так, чтобы они работали на решение этой основной задачи.
Сложность, многоуровневость и многокомпонентность структуры психики предопределяют необходимость при выборе принципов психологии исходить как из традиций философии, так и науки, прежде всего таких смежных с психологией наук, как математика, биология и социология (рис. 1, стр. 59).
Что такое принцип в философии и науке? Философ О. С. Разумовский так отвечает на этот вопрос: “В объективном мире, в природе в частности, никаких принципов нет. Они существуют как идеальное в нашем теоретическом мышлении, но имеют объективное содержание, тле они суть отражения реальных закономерностей, имеющих место независимо от нашего сознания”.
И далее он приводит слова выдающегося советского физика С. И. Вавилова: “Физика принципов несокрушима: принципы могут обобщаться, несколько изменяться, дополняться, но рушиться полностью они не могут, поскольку они суть выражение прямого опыта”.
Эти оценки сути и роли принципов науки, данные философом и физиком, удивительно точно соответствуют истории становления принципов психологии. Коротко рассмотрим эту историю и проанализируем соотношение философских, общенаучных и принципов самой психологии. Если не принять такого разграничения, то количество принципов, используемых в психологии, разрастется до неопределенно большого числа.
К числу важнейших философских принципов, актуальных для психологии, относятся принципы развития, целостности, системности и др.
Из общенаучных принципов существенно важны для психологии многие, в т. ч. принципы детерминизма и эволюции.
Как видим, даже в физике (см. выше высказывание С. И. Вавилова), чьи законы суть обобщение результатов прямого опыта, есть смысл говорить о физике принципов, т. е. о попытках аксиоматического построения теории физических явлений, опирающейся не на все многообразие конкретных законов, а на более ограниченное число принципов типа принципа сохранения.
Для психологии, которая лишена возможности прямого физического измерения исследуемых психологических структур, необходимость использования принципов особенно велика.
3.1.2. Принципы психологии
История научной психологии демонстрирует впечатляющую серию попыток аксиоматического построения ее теории с опорой на минимальное число принципов.
Первая такая попытка была сделана в русле ассоционизма. Основоположники научной психологии В. Вундт и Г. Эббингауз, воспринявшие естественно-научную традицию, активно использовали принцип ассоциации для объяснения экспериментальных лабораторных фактов, добытых с помощью интроспекции. На этом же принципе основывались классические экспериментальные лабораторные исследования процессов мышления, запоминания и сохранения, выполненные Г. Эббингаузом.
Фундаментальная роль ассоциации в психологии и высшей нервной деятельности нашла убедительное подтверждение в трудах школы И. П. Павлова, а их практическое значение подчеркнуто разработкой методик “якорения” в современном нейро-лингвистическом программировании.
В то же время из-за недостаточной объяснительной силы принципа ассоциации уже В. Вундт был вынужден ввести понятие апперцепции, как синтетического акта сознания, а не механической суммы ассоциаций. Г. Эббингауз также писал об ограниченности ассоцианизма и фактически далеко выходил за его рамки, признавая целостность души.
Второй попыткой установления единственного объяснительного принципа в психологии можно считать интроспекционизм. В рамках психологии сознания принцип интроспекции (буквально — смотрения в себя) представлялся очевидным и самодостаточным. Если психические явления исчерпываются их непосредственной представленностью в сознании, то самонаблюдение, самооценка не только необходимы, но и достаточны для понимания сути психических явлений.
Однако после Фрейда сведение природы психики только к явлениям сознания стало невозможным. Соответственно, стало невозможным признавать интроспекцию главным и тем более единственным способом изучения психики.
Неверна, однако, и другая крайность — игнорирование данных самонаблюдения как субъективных и ненаучных. Именно такая позиция легла в основу поведенческих теорий и прежде всего бихевиоризма, что привело со временем к их отчуждению от магистрального пути развития теории психологии.
Следующая, более плодотворная, но не увенчавшаяся все же полным успехом концепция опиралась на добротные экспериментальные данные, свидетельствующие о реальности и действенности принципа гештальта, т. е. целостности и структурности психики.
Это направление в науке подвергло убедительной критике элементаризм ассоциативной психологии, равно как и упрощенный структурализм В. Вундта, пытавшиеся объяснять восприятия суммой ощущений, а психику (сознание) в целом как простую сумму “кирпичиков”-компонентов.
После работ гештальт-психологов стало ясно, что любое психическое явление изначально целостно, и эта целостность не сводится к суммарным свойствам частей. Напротив, свойства компонентов зависят от свойств целого и взаимодействуют с ним как с целостностью, а не только между собой.
Советские психологи (прежде всего Л. С. Выготский и С. Л. Рубинштейн) высоко ценили гештальтизм, а его критика с их строны не всегда была только научной, поскольку инициировалась также обязательным идеологическим ритуалом противостояния “буржуазной” науке.
Тем не менее принцип гештальта оказался все же недостаточным, например, для понимания такого важнейшего феномена, как развитие в мире психических явлений. Пытаясь продемонстрировать универсальность принципа гештальта, К. Коффка издал в 1921 г. книгу “Основы психического развития”. В ней убедительно показано наличие фактора целостности как в физике, так и в психике, как у животных, так и у человека.
Однако в контексте данной книги этот успех обернулся неудачей. Найдя нечто общее между столь широким рядом явлений, автор не смог указать на различия. Но тогда непонятно, в чем состоит развитие? Чем простые психические явления отличаются от сложных, психика животных — от психики человека? Решить эти вопросы в рамках гештальт-теории оказалось невозможным.
Критикуя за это Коффку, Л. С. Выготский развивает свою концепцию развития, опирающуюся на такие понятия, как интерпсихика, интериоризация, структурные новообразования, и в целом на культурно-историческую концепцию природы психики человека.
Резюмируя заслуги и слабости гештальт-теории в ее попытках понять процесс развития психики, надо сказать, что она сыграла положительную роль, поскольку помогла преодолеть примитивные взгляды на развитие психики как на простое накопление полезных действий на основе инстинктов, проб и ошибок, ассоциаций и памяти.
В активности животных Келер, а за ним и Коффка, увидели ориентировку в целостной ситуации и “полевое поведение”. Это был значительный шаг вперед в развитии психологической теории, в понимании некоторых механизмов развития психики в филогенезе.
Слабость гештальт-теории, ее недостаточность для эпохи “после Келера”, как ее назвал Выготский, в том, что она не смогла более полно объяснить развитие психики, например законы мышления ребенка и их отличие от психики и поведения самого способного шимпанзе.
Ребенок, усвоивший понятие “палка”, “орудие” и их предназначение, одним этим выходит за рамки полевого поведения. Зрительное поле для него перестает быть единственной реальностью. Через представление, через слово и его значение он выходит в смысловое поле, а затем, по мере роста личностных структур, также в личностно-смысловое поле и, соответственно, ролевое поведение. Все это проблемы и достижения эпохи “после Келера”, после периода доминирования гештальтизма как теории психологии.
Решение этих проблем потребовало гораздо более богатой теории, чем та, на которую опирается Коффка. Абсолютизируя наблюдения и выводы Келера, Коффка по-прежнему считает, что антропоиды по разуму стоят ближе к человеку, чем к низшим обезьянам. Как пишет Выготский, “с этим положением стоит и падает вся теория Коффки”.
Важным этапом истории психологии стал психоанализ Фрейда. Его характернейшая особенность — верность общенаучным принципам и их смелое использование для исследования сложнейших проблем жизни, медицины и культуры.
При этом психоанализ развивался несколько обособленно от ассоцианизма, интроспекционизма и других школ и направлений теоретической психологии его времени. Так сложилось, что основной вклад психоанализа в теорию психологии состоял (и состоит) в открытии бессознательного, а также многих важных, но частных законов функционирования психики человека.
Как проницательно заметил Л. С. Выготский, “сам Фрейд... не настаивает на исключительности и даже первом месте за открытыми им факторами; он не стремится вовсе (далее идет цитата из Фрейда) “дать исчерпывающую (!) теорию душевной жизни человека”, но требует только, чтобы применяли его положения для дополнения и корректуры нашего знания”.
Иными словами, проблема принципов психологии специально Фрейдом не разрабатывалась. К существовавшим в его время психологическим теориям он не обращался и не пытался их ни опровергать, ни поддерживать. Он занят был своим делом.
В концепции системно-генетической психологии (СГП) сделана попытка учета достоинств и ограничений “однофакторных” теорий природы психического за счет объединения нескольких принципов. Это объединение выполнено на основе системного и генетического подходов.
На тенденцию объединения системного и генетического подходов обратила внимание Л. И. Анциферова. Она писала о процессе соединения “принципа развития с... принципом системности. При разработке проблем развития все шире используются различные “системные” понятия, такие как иерархия... структура и т. д.”.
В СГП принимается, что теория психологии может быть построена с использованием не одного, а комплекса из трех принципов, которые необходимы и достаточны для решения этой задачи.
Первый из них фундаментально обоснован гештальт-психологами и состоит в признании целостности и структурности психики в целом и каждого психического явления в отдельности.
Второй наиболее полно описан С. Л. Рубинштейном в 1940 г. и может быть назван принципом активности и процессуальности.
Третий представляет собой конкретизацию философского и общенаучного принципа развития. В рамках СГП он сформулирован в 1976 г. как принцип функционально-генетической иерархии психологических структур.
Как они работают в комплексе?
Описание психических явлений в их целостности и структурированности помогает решению многих проблем. И наоборот, недооценка этого принципа чревата ошибками. Например, Фрейд, предложив трехуровневую модель личности и тем самым признав ее целостность, в ряде конкретных анализов и публикаций о них невольно акцентировал свое внимание на роли эго, игнорируя ресурс супер-эго и фактор целостности психики. Этим он навлек на себя в какой-то мере справедливые упреки в биологизаторстве.
Напротив, вынужденный из-за идеологического пресса замалчивать проблему бессознательного и секса (которого в СССР “не было”), Л. С. Выготский односторонне изучал проблему сознания, а многие другие советские психологи как бы свели все формы психической активностии к одной — к деятельности, а эту последнюю цепями приковали к предметно-практической деятельности в духе учения Маркса.
Понадобились годы и усилия, чтобы увидеть другие, отличные от деятельности формы психической активности — общение и рефлексию. Этих и многих других диспропорций в психологической теории можно было избежать, отдав должное принципу целостности и структурности психики.
То же самое относится к принципу активности и процессуальности. Опять-таки директивное давление сверху помешало многим советским психологам по достоинству оценить физиологию активности и они продолжали популяризировать якобы рефлекторную природу психики, а заодно и искать несуществующую “единицу психики” и несуществующую аддитивность психических явлений.
Наконец, принцип функционально-генетической иерархии психологических структур завершает теоретические основы СГП и позволяет построить теорию и классификацию способностей, концепцию сущности и форм внимания, классификацию психических явлений, метод психологического портрета.
Многие другие трудные вопросы можно решить с учетом раз- ноуровневости психических явлений и трехфакторного генезиса этой многоуровневости — филогенетического, онтогенетического и сиюминутно-функционального.
Подводя итоги рассмотрения проблемы принципов психологии, можно констатировать, что совместное применение трех вышеупомянутых принципов в их единстве существенно лучше помогает справиться с теоретическими проблемами, нежели при опоре на один какой-либо принцип в отдельности.
3.2. Проблема метода в психологии и ее современное решение
Проблема метода “в единственном числе” из отечественных психологов наиболее глубоко была поставлена С. Л. Рубинштейном. В своем классическом руководстве он писал: “Психология, как каждая наука, употребляет не один, а целую систему частных методов или методик. Под методом науки — в единственном числе — можно разуметь систему ее методов в их единстве”, отражающую основную методологию исследования.
Как справедливо требовал Гегель, — пишет далее С. Л. Рубинштейн, — необходимо, чтобы метод соответствовал внутренней логике предмета исследования. Это значит, что рассмотрение должно быть объективным, во всей совокупности отношений и с учетом саморазвития вещи, явления, ее собственной жизни.
Все эти требования к “методу в единственном числе” в приложении к психологии оказались трудновыполнимыми, а понятое буквально требование объективности едва не завело теоретическую психологию в исторический тупик.
Первым в XX в. развернул знамя объективности нобелевский лауреат за работы в области пищеварения И. П. Павлов. В речи, произнесенной в 1903 г. на Международном психологическом конгрессе в Мадриде, он провозгласил развернутую программу построения теории психологии физиологическими методами с опорой на рефлекторную теорию Декарта-Сеченова.
В соответствии с этим принципом каждый сотрудник его лаборатории, использовавший какое-либо психологическое рассуждение типа “собака сосредоточилась, подумала и решила”, тут же, “не отходя от кассы”, подвергался денежному штрафу.
Идея И. П. Павлова в модифицированном на американский манер виде расцвела в инициативе Уотсона, основавшего бихевиоризм. Бихевиоризм был призван заменить психологию как науку о сознании и бессознательном на другую — науку о поведении, базирующуюся на стимульно-реактивном принципе (S—R) описания объективного стимула и соответствующей ему реакции.
Упомянутые две и все иные поведенческие концепции в психологии (рефлексология Бехтерева и другие) являлись проявлением крайнего редукционизма. Тем не менее они сыграли большую и в основном положительную роль в истории психологии и ныне составляют авторитетное направление, особенно в США, причем не только в теории, но и на практике, например психотерапии.
Как это может быть? Дело в том, что сам по себе редукционизм — это обычный прием любой науки, в том числе психологии. Редукция, т. е. сведение сложных явлений к более простым, легче изучаемым, — прием законный и эффективный. Классический пример эффективного редукционизма — построение и исследование физических и логико-математических моделей.
Будучи намного проще настоящего объекта исследования (физического, биологического или социального), но повторяя его некоторые существенные особенности, модель дает возможность получения конкретных выводов, проливающих свет на основной объект. Выводы эти можно и нужно использовать, но с должной осмотрительностью.
Пренебрегая тем, что исследован не истинный объект, а его модель, легко впасть в заблуждение. Например, компьютеризированный робот имитирует поведение человека и моделирует работу психики. Это интересно? Да. Это полезно для психологии? Да. Однако наивно думать, что, совершенствуя математическую программу и “железное тело”, из которого построен робот, мы в конце концов создадим живого человека с живой психикой.
Бихевиоризм сначала упрощает объект исследования, заменяя психику (сознание и бессознательное) на стимульнореактивную модель (заведомо неадекватную природе психики), а потом выводы, скажем, о законах мышления, полученные на крысе в лабиринте, пытается перенести на человека.
При этом какие-то простые законы можно сформулировать и даже использовать в педагогике, как это сделал Скиннер, но наивно ждать на этом пути решения ключевых проблем психологии мышления или педагогики.
Самый авторитетный приговор редукционизму как альтернативе полноценной психологической теории прозвучал из уст его основоположника. На склоне лет Первый физиолог мира (такой титул закрепили за ним коллеги-физиологи на Международном конгрессе в Москве) И. П. Павлов признал, что физиологически можно убедительно объяснить далеко не все, а только более простые факты поведения.
Этим заявлением он не принизил, а возвысил роль физиологии для психологии таких достижений, как теории динамического стереотипа, фазовых состояний коры большого мозга и многих других.
Тем не менее факт остается фактом. Чем сложнее психическое явление, тем менее эффективным становится физиологическое объяснение и все необходимее обращение к психологическим, а не физиологическим законам. Не случайно Павлов намеревался пригласить к себе в качестве сотрудника психолога Г. И. Челпанова, но не успел этого сделать.
А ученики И. П. Павлова, организовавшие пресловутую сессию двух академий, уже не смогли этого сделать как по внешним, так и по сугубо внутренним причинам, состоявшим в полном их погружении в догматический физиологический редукционизм, не оставлявший места для сотрудничества с научной психологией.
Не намного проще обстоит дело с требованием учета всей совокупности отношений. Никакое расширение поля объективных показателей (в бихевиористском смысле) не ведет к успеху. А включение субъективных показателей недопустимо в рамках классического поведенчества.
Где выход? В признании относительной объективности самой психики и невозможности только объективного ее исследования. В самом деле, если один человек считает другого умным (или глупым), то в этом суждении весьма велика роль субъективного фактора.
Однако в ситуации, когда все члены малой контактной группы дают однозначную психологическую оценку одному из своих членов, то при отсутствии какого-либо специального обстоятельства, толкающего к тенденциозности, эта оценка, формально оставаясь субъективной, на самом деле может быть в высокой степени объективной.
В специальном исследовании, проведенном одним из авторов данной главы, было показано, что экспертные количественные оценки летных способностей курсантов по девятибалльной шкале, сделанные летчиками-инструкторами, с высокой корреляцией (до 0,9 и выше) соответствовали строго объективной оценке, полученной при обработке данных учебного процесса (число часов до первого самостоятельного вылета, число грубых ошибок и др.).
О чем это говорит? Это говорит о том, что фактором субъективности в психологических исследованиях можно управлять! Значит, его не надо бояться, а надо научиться им грамотно пользоваться. На этом принципе построены такие тестовые методики, как ГОЛ (групповая оценка личности) и МОНХ (метод обобщения независимых характеристик).
Итак, в “совокупность отношений”, в которых существует и проявляется психика, можно и нужно включить не только объективные, но и субъективные отношения. Это законно, необходимо и достаточно доказательно, если при этом соблюдаются определенные ограничения и специальные приемы верификации. Их разработка и является непременной задачей методологии психологического исследования.
Нет непреодолимых препятствий и на пути познания внутренних законов психического развития. Конечно, их нельзя непосредственно увидеть. Психику, душу, к сожалению, нельзя взвесить. Эта задача по силам только журналистам — творцам сенсаций.
Впрочем, согласно гениальной гипотезе Л. С. Выготского об интерпсихике как совокупности субъективных и объективных проявлений психофизиологического взаимодействия мамы и младенца, эту “младенческую психику” можно видеть воочию и измерить физическими мерами (хотя опять-таки взвесить нельзя).
К сожалению, психические процессы взрослого человека увидеть и измерить непосредственно физическими способами нельзя. О них можно и должно судить, но уже по косвенным показателям, например электрофизиологическим и поведенческим.
Кроме наблюдения процессов интерпсихики у младенца, есть еще один способ непосредственного исследования психики — уже у взрослого человека. Это — беседа. Она отвечает требованию если не всесторонности, то все же многосторонности исследования, поскольку, кроме речевого обмена, включает элементы и наблюдения, и эксперимента (подробнее об этом см. в следующем разделе данной главы).
Ограничения беседы как метода связаны как с необходимостью грамотного управления фактором субъективности, так и поисками средств объективизации ее результатов. Последнее в принципе достижимо с использованием современной аудио, видео и компьютерной техники.
|
