НЕ СЛОВОМ ЕДИНЫМ. SmartMoney, Илья Жегулев, 09.06.2008, №020
Когда Владимир Путин был еще президентом, в Кремле всерьез думали над учреждением поста вице-премьера, ответственного за инновации. После того как премьер Путин пожурил Минэкономразвития за недостаточно амбициозные прогнозы инновационного производства, министр Эльвира Набиуллина рассказала журналистам, что помимо триллиона бюджетных рублей, направленных в институты развития в 2007 и 2008 гг., правительство будет создавать налоговые и конкурентные условия для «массового инновационного поведения». На самом деле министерство занималось этим и раньше, но теперь обсуждение приняло действительно массовый характер.
ГЛАВНОЕ—УЧАСТИЕ
Пару месяцев назад детище Леонида Реймана—Центр развития информационного общества—пережило ребрендинг. Теперь это Институт современного развития (ИСР), а его попечительский совет возглавил новоизбранный президент Дмитрий Медведев. В мае в институте обсуждали, как повысить добавленную стоимость инновационного потенциала России. Слово держал член президиума совета по внешней и оборонной политике полковник КГБ в отставке Владимир Рубанов. «Мы должны активно создавать творческий потенциал, активно создавать философию строительства будущего»,—призывал пожилой оратор.
Организовал дискуссию Илья Пономарев. Когда-то он был директором по информационным технологиям в ЮКОС ЭП, потом возглавлял молодежное крыло КПРФ, а на последних выборах прошел в Госдуму по спискам «Справедливой России» и теперь возглавляет подкомитет по технологическому развитию. К задаче инновационного развития он подошел серьезно. «Это будет эпохальный документ»,—говорит Пономарев о серии инновационных законопроектов, которые под его руководством подготовила группа юристов из ИСР. В «инновационный кодекс», как называет пакет Пономарев, вошли законы о венчурных фондах, технопарках, о национальном банке идей и еще восемь проектов, в том числе и закон о специальном режиме налогообложения для IT-компаний, который уже прошел первое чтение в Думе. Активность депутата привлекла такое внимание коллег, что ему даже поручили писать «инновационную» часть выступления спикера Бориса Грызлова на последнем съезде «Единой России». А собственно законы осталось обсудить с теми, для кого они пишутся.
ХОРОШО ЗАБЫТОЕ НОВОЕ
На сайте «Инновации и предпринимательство» аншлаг. Число только московских инновационных проектов перевалило за 800, больше 1000 проектов—по регионам. Сами проекты удивляют разнообразием. Здесь есть все—от малогабаритного аппарата для получения спирта «Шаровая молния» до мусоропровода, чья инновационность объясняется витиевато: «Фартук выполнен в виде плоской пластины, переходящей в криволинейную с кривизной в его нижней части, соответствующей кривизне внутренней стенки ствола».
Вопрос «Что такое инновация?» даже у Пономарева вызывает неоднозначные эмоции. По его словам, несмотря на то, что инновационную экономику противопоставляют сырьевой, именно в нефтянке как раз больше всего инноваций. «Без дураков, они сами разрабатывают инновационные продукты и внедряют. Нет отрасли, которая была бы сейчас более высокотехнологична, чем добывающая». Вадим Новиков из Академии народного хозяйства обобщает: если дать более или менее строгое определение инновации, оказывается, что инновация—это всего лишь синоним предприимчивости. «Вы нашли новую возможность, увидели потенциал неиспользованного ресурса—только и всего»,—говорит он.
Теоретические понятийные споры могут привести к серьезным конфликтам. Проект закона о спецрежиме для IT-компаний предполагает для них упрощенную схему налогообложения и ставку 6% с оборота, которую сейчас платит только малый бизнес. «Налоговые льготы можно предоставлять, только когда есть ьтвердое отличие инноваций от не-инноваций,—говорит Юрий Аммосов, глава компании по разработке софта для мобильных телефонов Sadko Mobile.—Но такого отличия нет, и прижелании инновацией можно считать что угодно. Я помню, скажем, как инновацией признавали психологический тренинг?»
Пономарев вообще предлагает решить проблему радикально—пусть сами инноваторы и определяют, кто с ними, а кто нет: «Давайте создадим саморегулируемые организации (СРО) из участников рынка, которые сами разберутся, кто свой, а кто чужой». Но Аммосов и в таком подходе видит большие проблемы. «Вот СРО решит, что эта деятельность инновационная, а эта—нет. И что делать с обиженными, к кому они будут апеллировать, что “нас не взяли в инноваторы”? Я занимаюсь разработкой мобильных телефонов нового поколения, но разве мне нельзя отказать на том основании, что мобильные телефоны существуют уже давно?»
Эпопея с инновационным законодательством началась как раз с внедрения понятия инновационной деятельности в одноименном законе. Когда Путин впервые стал премьером в 1999 г., он внес в Думу закон «Об инновационной деятельности». И сам же полгода спустя наложил на него свое президентское вето: закон получился никаким. «Помните анекдот о том, что верблюд—это чистопородный скакун, согласованный со всеми инстанциями?—смеется глава юридического департамента корпорации “Роснанотех” Виктор Рагозин.—Так и здесь: в результате согласований было выхолощено все, что можно было выхолостить, и остались только две формулировки—что такое инновационная деятельность и что такое инновации. Определения неплохие, но ради того, чтобы их прописать, не имеет смысла принимать целый закон».
Из этих определений следует, что инновации—это все, что имеет отношение к новым продуктам и технологиям. Но когда депутаты заводят разговор об инновациях, понятие довольно быстро упрощается. «Делается резкий переход с темы инновации на тему hi-tech,—отмечает Новиков.—В свою очередь, hi-tech—это классическая четверка: IT, нанотехнологии, конструкционные материалы и биотехнологии. После этого говорится, мол, давайте будем выделять деньги на эти четыре отрасли—это и будут у нас инновации».
НЕКИТАЙСКАЯ МОДЕЛЬ
Но круг сужается только до IT, когда дело доходит до инвестиций. «Чтобы заниматься биотехнологиями и нанотехнологиями, надо иметь оборудование на десятки-сотни миллионов долларов и молодых ребят-специалистов,—подсчитывает расходы Артем Юхин, вице-президент по управлению венчурными фондами “Тройки Диалог”.—С этой точки зрения у нас большой дефицит квалифицированных кадров. С точки зрения кадров, готовых что-то делать и тем более коммерциализировать, здесь все плохо. По-другому обстоят дела с информационными технологиями. На протяжении 15 лет сложилось не одно поколение людей, выросших на этом. В свое время на “Горбушке” можно было за копейки купить пиратских версий программного обеспечения на $150 000. Поэтому все школьники этим занимались».
Выросшие школьники создали огромный кластер офшорного программирования, сейчас Россия уже крупнейший поставщик услуг по разработке программного обеспечения в Европе. В 2007 г. объем экспорта услуг вырос на 45% и составил уже $1,5 млрд. Как свидетельствует аналитическое агентство Neo IT, российские компании берут высокотехнологичными разработками и созданием продуктов для встроенных систем, что отличает их от индусов, соблазняющих заказчиков в основном низкой стоимостью штамповки. Среди преимуществ россиян—наличие квалифицированных кадров в области дизайна и разработки сложных систем, а также гибкость: наши программисты, как, впрочем, и китайцы, способны переделать проект уже в процессе его реализации.
Однако в «золотой сотне» Forbes до сих пор нет ни одного владельца компании, специализирующейся исключительно на инновациях. Поэтому офшорные программисты объединяются, чтобы лоббировать скидки. «Когда мы сравниваем наукоемкий бизнес с окупаемостью в 15–20 лет с торговлей, то торговля получает стопроцентное преимущество,—говорит президент ассоциации “Руссофт” Валентин Макаров.—Если их ставить на один уровень, то тогда только через 150 лет, когда строители и торговцы или их сыновья и внуки начнут инвестировать в науку, можно будет поднимать IT-индустрию».
С ним спорит Юрий Аммосов. «Офшорный бизнес имеет природу “чем дешевле, тем лучше”. Но есть исключение. Когда вы продаете услуги с высокой добавленной стоимостью, тогда вы можете говорить, что ваша услуга уникальна и, кроме вас, это никто делать не умеет,—и вы будете брать много, потому что вы реально решаете клиентские проблемы. Но дорого наши разработчики себя продавать не научились, они по-прежнему конкурируют с Индией и Китаем. Однако мы никогда с индийцами не сможем конкурировать по цене. Хоть все налоги отмени! Не будут за чашку риса у нас работать».
НЕ В ЗАКОНАХ ДЕЛО
Развивать собственные стартапы должны венчурные фонды, но пока готовых к риску инвесторов маловато. Пономарев уверен, что дело в отсутствии законодательной базы. «Деятельность венчурного фонда сейчас регулируется законодательством о ПИФах,—разводит руками депутат.—Это абсолютно не стыкуется с мировой практикой. Во всем мире венчурный фонд чаще всего—это партнерство, это акционерное общество». Депутат разрабатывает отдельный закон «О венчурных фондах» и вместе с ним еще ряд поправок в действующие законы, «которые бы сделали венчурные инвестиции совместимыми с правовой точки зрения с тем, как это принято на Западе».
На самом деле венчурных фондов и венчурных денег в России сейчас хватает. Суммарный объем венчурных средств превышает $3 млрд. Однако тратятся эти деньги по минимуму. И дело не в законах. Найти инвесторов на IT-индустрию был призван венчурный фонд РИФИКТ, созданный при Минсвязи, объемом 1,5 млрд руб. Но начать тратить деньги у него не получается. «Схема Минсвязи выглядела так: 51% вкладывает государство, 49%—частные инвесторы. Но в Минсвязи не было ни одного человека, который реально с инвестициями имел дело,—говорит Аммосов.—Они для него были абстрактной концепцией. Минсвязи сформулировало так: если мы положим 51%, то 49% придут сами». Министерство рассчитывало на крупные корпорации—Intel, Google, Motorola и другие, представленные в России. Но четкого бизнес-плана по их привлечению не было.
Такая же проблема и у Российской венчурной компании. В свое время Юрий Аммосов курировал ее создание на посту начальника отдела развития частно-государственного партнерства МЭРТ. «Менеджеры—самая сложная проблема венчуров, потому что у нас этой отрасли доселе не было, купить их за рубежом невозможно, так как любой менеджер очень плотно связан с фондом, в котором работает»,—объясняет бывший чиновник. Перед своим уходом Аммосов успел пробить поправки в закон об инвестиционных фондах, которые действительно упрощают жизнь венчурным инвесторам. «В новом законе вводится понятие “квалифицированные инвесторы”, что для венчурных фондов было просто необходимо,—говорит Артем Юхин из “Тройки Диалог”.—Осталось только прописать кучу норм и правил, как законом пользоваться, но сам закон хороший». Квалифицированный инвестор—который совершает сделки регулярно и с крупными суммами—может вкладывать в более широкий набор инструментов, чем простой «физик». Венчурным фондам разрешили не публиковать полную отчетность: раскрывая свои вложения задолго до осуществления проекта, они теряли конкурентное преимущество. Кроме того, в законе значительно расширили права миноритарных венчурных инвесторов, позволив им создавать инвесткомитеты, решения которых будут обязательны для управляющей компании.
ТИХИЙ ПРОРЫВ
Виктор Рагозин из «Роснанотеха» говорит, что, «как это ни парадоксально», законов сейчас инновационным компаниям хватает: «Вопрос в том, что отсутствуют подзаконные акты. Это постановления правительства прежде всего». Например, есть норма, по которой гранты, предоставляемые физлицам на научные исследования, не облагаются налогом. С уточнением: в соответствии с перечнем организаций, определяемым правительством. Перечня до сих пор нет.
Основная загвоздка не в новых законах, а в старых. «Хороший закон об инвестфондах, но с ним трудно работать, потому что нет закона об акционерных обществах, с которым можно было бы нормально работать,—сердится Юхин.—Я не могу в российском праве заключить элементарное соглашение между акционерами. Есть такая вещь, как term-sheet—основные условия инвестирования. Там есть совершенная АБВГДейка—привилегии инвестора, условия, на которых венчурный инвестор вкладывает. Практически ни один пункт этого стандартного term-sheet в российской юрисдикции реализовать невозможно в полной мере».
Основательный тюнинг уже существующего законодательства—и не надо никаких новых законов, объяснял директор компании Troika Capital Partners и председатель административного совета Ассоциации венчурного инвестирования Валерий Доронин на очередном созванном Пономаревым круглом столе в ИСР на тему закона о венчурных фондах
|
